Со вкусом абсента

      Ну охренеть вообще. Как это возможно? Чертово колесо сансары крутанулось так, что в этой жизни они не хомяки, не деревья и даже не булыжники. Они — альфа и омега, оба в безумном угаре желания, оба не отягощенные моральными принципами и оба готовые разодрать друг на друге одежду прямо здесь, за барной стойкой. Все это Бу понял, встретившись с лисом глазами. — Пропустим по одной? — предложил тот, двигая пальцем стакан. — Сегодня можно, — отозвался Бу, одновременно с этим отвечая на свой собственный вопрос: а стоит ли именно с ним?       От лиса тоже ничем не пахло — естественный запах перебивался ароматом парфюма, в этот раз не привычно свежего, а тяжеловатого, пряного, бархатистого. Опрокинув в себя обжигающую жидкость, Бу повернул голову и его запаяло на карих глазах, которые были непозволительно близко. Он почти услышал, как в смазавшихся задним фоном голосах и музыке щелкнуло — переключился тумблер в опустевшей голове.       Все вокруг приобрело новый оттенок: глаза напротив горели похотью, пальцы сжимали стекло с зеленоватой жидкостью совсем недвусмысленно, басы из колонок долбили по ушным перепонкам, и все эти голоса говорили пошлости, смешавшиеся ароматы потных тел сочились пошлостью, случайные касания — тоже голая пошлость. И похоть, которой было безмерно много, которая уже пропитывала тонкую ткань между ягодиц. Зрачки напротив расширились — в голове лиса тоже щелкнул заветный тумблер.       Схватив его за руку, Бу потащил за собой в омежий туалет, втолкнул в кабинку и прижался к жадным губам. С вырывающимся полустоном он потерся о выпуклость на брюках альфы и дернул вниз ворот рубашки, слыша, как стучат по полу пуговицы. Им обоим было плевать на антисанитарию, царившую в кабинке, на несмытый в унитазе чей-то презик, на грязный кафель, им хотелось поскорее добраться друг до друга, и Бу, как-то резко оказавшись обнаженным, надавил на плечи лиса, усаживая его на захлопнувшуюся крышку толчка. Тому удалось сохранить на себе одежду, поэтому Бу, расстегнув ширинку на его брюках, опустился на поджарые бедра без подготовки. Крышу рвало обоим, она уезжала, весело помахивая из окна цветастым платочком, ее останавливать не хотелось совершенно, ведь так космически хорошо Бу еще не было.       Домино наглотался слюны — его взгляд немного плыл, но энергии не убавилось, гон подогревал замерзающую от яда кровь и сводил эффект на ноль. — Блядь, ты охуенен, — рычал лис, кусая его губы. — Моя зайка! — Твоя зайка! — рычал в ответ Бу, насаживаясь яростно, жадно, во всю длину. — Ты же меня и до этого хотел, да? — С первого дня… Ммм, дааа… Какой же ты…       Горячий? Страстный? Безбашенный? Это Бу знал и сам, теряя голову от заполнившего легкие запаха смазки и тех самых лисьих феромонов, от которых многим сносило башню и без гона.       Как же это охуенно, думалось ему. Прыгать на ком-то совсем уж по-блядски, в грязном туалете какого-то второсортного клуба, скользя босыми ногами по кафелю и задыхаясь от пальцев, больно стискивающих ребра. Какая-то до сих пор неведомая, звериная, продажная, шлюхастая романтика.       Карие глаза на уровне его ключиц горели подстегивающим огоньком, и Бу, смазывая вниз испарину, выступившую на висках альфы, оторвал от себя его правую руку, вбирая длинные пальцы в рот и посасывая их. Обводя языком, втягивая щеки и создавая вакуум, точно так же, как делал бы это с его членом. Как сделает с его членом. — Умелая зайка, хорошая, — слышал он, когда пальцы надавили на язык, вынуждая губы приоткрыться и обводя их изнутри. — Ты же отсосешь мне, когда мы уедем отсюда? А потом нагнешься и расставишь ноги, чтобы я натянул тебя, как я хочу?       Бу медленно опустил ресницы, затем так же медленно поднял, — согласился. Слушая, как глухо стучат басы за стеной и хлюпает смазка, он двигался в сумасшедшем темпе, сбивая дыхание не только себе, откидывая назад голову и впиваясь в плечи лиса. Разрядка выгнула его еще больше, простреливая поясницу и позвоночник жаркими искрами. Подхватив его под бедра, Домино резко снял с себя и спустил уже на живот, дыша как взмыленная лошадь. — Поехали ко мне, — предложил Бу, с трудом натягивая на себя лосины. — Нам срочно нужно помыться. — Да, не помешает, — выдохнул Домино, с растущей брезгливостью осматривая пол.       Выйдя из кабинки и отряхиваясь, Бу посмотрел на замерших у зеркала рядом с раковиной размакияженных омег: — Что? Иногда стоит разнообразить досуг, друзья мои. Не кроватью единой, как говорится.       Уют и гостеприимство квартиры Бу Домино оценить не успел, раздевая того с порога. А ведь стоило, потому что в свое жилище инструктор по йоге вложил не только деньги, но душу, скупая на индийских выставках всевозможные статуэтки голопузых слонов, многоруких божеств, радужные цветки лотоса из стекла и хрусталя, жаб с монетками, узорчатые пледы, маленькие круглые подушки с узорами мехенди, яркие шторы с золотыми кистями по краю и прочие радости подобного колорита. Комнаты хранили аромат пряностей и благовоний, аромалампы ждали своих чайных свечей, а «музыка ветра» звенела над любой дверью.       Всего этого он не видел, стягивая совершенно лишние сейчас предметы одежды и забывая, что изначально он хотел в душ. Наматывая на кулак длинные волосы и приказывая Бу прогнуться в спине, он не ожидал, что под словом «прогнуться» тот понимает нечто иное. Когда колени разъехались по полу, а ноги затем выпрямились, Домино подтянул его и с удивлением осознал, что омегу, сидящего на шпагате, он трахает впервые. — Ты… Ты просто… — он облизнул пересохшие губы, входя в него плавно, как нож в теплое масло. — Я — космос, я знаю, — улыбнулся через плечо тот, вытягивая носочки и ложась грудью на узорчатый коврик. — Попробуй так, а потом я побуду твоей собачкой, так уж и быть, и встану, как ты любишь.       Это не просто космос — это взрыв сверхновой, буря на солнце, сжигание кометы в атмосфере, маленькая вспышка, которая разрастается по мере приближения в дорожку Млечного Пути. Это — если романтично. Если физиологично — то маленький филиал преисподней в московской квартире, наполненный срывающимися криками, хриплыми вздохами, разогретым от дыхания воздухом и звоном шлепков, когда бедра ударялись о бедра. — Да, дааа, дааааа… — сразу после того, как в действие пришла коленно-локтевая. — Да, быстрее, быстрее… Глубже… — Больнее? — усмехнулся лис, трогая кончиком языка выступившие клыки. — Больнее!       Больнее, решил Домино, подминая под себя гибкое тело, наваливаясь всем весом и впиваясь зубами в поднятую ладонь Бу. Пальцы в челюстях тут же свело от боли, и Бу зашипел, приподнимая попку и подмахивая с остервенением.       К тому сексу, что он знал до этого, это соитие не имело никакого отношения. Никто раньше не стонал так крышесносно, бесстыдно, не гнулся растаявшим пластилином, не бился в оргазме от прокушенной руки и не кончал, пачкая спермой жесткий коврик. Никто не толкал спустя несколько минут его на спину, не садился сверху на ноги и не вылизывал, выводя языком узоры на животе. Никто не заводил его вновь спустя еще десять минут. Голая физиология, феромоны, смазка, течка, гон, секс до утра во всех известных и только что выученных позах. Ночь, улица, фонарь, аптека, только на новый лад.       Под утро Бу стал нежнее — обвел языком горошину соска, увлажняя слюной, обхватил губами, подержал, грея во рту, а затем спустился ниже, зацеловывая живот и доводя до очередного оргазма без рук. Вскинул растрепанную голову, улыбнулся хитро и вдруг присосался к венке в паху, оставляя алый след. — Теперь ты мой, — сообщил Бу, заползая под его руку и с наслаждением вытягиваясь на кровати. — Два таких же у тебя на шее. Хотя кому сдался такой драный лис? — Драный? — хмыкнул Домино, прижимая его сильней. — Это сейчас больше к тебе относится. И в хвост, и в гриву тебя только что. Кому ты сдался, рептилия? — Тебе, — улыбнулся Бу еще хитрее, нависая над ним и накрывая волосами. — Я не против ручного лиса. Будешь мне тапки в зубах приносить? — Мы хотели помыться, — произнес Домино, не удивляясь уже этому «мы». — Спать. Я хочу спать. И тебе советую, у нас есть где-то полтора часа.       Через час Домино сам отнес его в набранную ванну, усадил в горячую воду и сел напротив. Бу, устроив затылок на краю ванны, а ступни на его животе, выдохнул протяжно, расслабляя мышцы и потирая свежие ссадины на шее и ключицах.       Ну сколько можно, подумал Домино, рассматривая искусанные губы, запавшие темные глаза, тонкую шею — тоже в засосах, вспоминая, как удобно было задирать на плечи длинные ноги и не испытывать при этом дискомфорта. Сколько можно? Опять хотелось, до дрожи в пальцах, до затмения в сознании, и он сдался, опускаясь между разведенных ног, опираясь на края ванны и целуя искусанные губы. Обводя, дразня языком, глотая ядовитую слюну, как панацею от всех тревог и забот, зацеловывая их до боли. Своего он добился быстро: Бу, с ленивой грацией обхватив руками его шею, приоткрыл затуманенные глаза и шепнул: — Давай, я тоже хочу тебя. Хорошо, что ванну я побольше тогда выбрал…       Действительно, очень удобная ванна, решил Домино, когда у него получилось устроиться с удобством и двигаться в не менее удобном темпе, медленно, ритмично, поглаживая свесившуюся с края темноволосую голову и нашептывая на ухо пришедшие на ум развратности. — Так хорошо? — спрашивал он, покачивая бедрами и расплескивая на пол немного воды. — Дааа, — отзывался Бу негромко, мелко дрожа. — Можешь даже медленнее, мне кажется, что у меня все тело немеет. — Я чувствую, как ты сжимаешь меня. Будет плохо — скажи. — Разве может быть плохо?..       Было странно — смотреть глаза в глаза, чувствуя тело под собой как свое собственное, ощущать каждой расслабившейся мышцей эмоциональную отдачу другого уровня, на порядок выше того, к чему он был готов. Но никто не спросил его, толкая в эти объятия, к чему он готовился, поэтому происходящее немного пугало и заставляло удивляться, но самым дальним краем сознания. — А ты умеешь быть лапочкой, когда захочешь, — сказал Бу, поглаживая его плечи. — Если захочу. С тобой и не такого захочешь… Как малолеткой мной крутишь. — Я на тебя ошейника не… — Бу закрыл на миг глаза, вдыхая. — Не надевал. Ты свободен, как и раньше и ничем мне… Не обязан. — А ты надень его, — на ухо и шепотом. — Этот ошейник. Я хочу этого. Хочу, с тобой только, ясно? — Я плохой топ. — Ты же знаешь, что я не это имею ввиду.       И до упора, выдирая из груди всхлип. — Ответишь, как закончим.       Похоже, конкретно этот оргазм был лишним. Течка течкой, но иной раз даже тренированное тело не способно вынести такого темпа. — Эй, зайка-энерджайзер, что, села батарейка? — хмыкнул Домино, заметив, как закатывает глаза Бу.       Натурально ведь закатывает, подумал он, чувствуя, как обмякает под ним тело. Резко поднявшись и расплескав остывшую воду, он поднял Бу, донес до дивана в гостиной, предварительно завернув в банное полотенце, по запаху медикаментов нашел в шкафчике нашатырный спирт и сунул открытый пузырек под нос омеге. — Фу, блять, убери эту гадость, — поморщился тот. — Все, сегодня больше не трахаемся. Садист, чуть в гроб не загнал. У тебя сколько секса не было? Десять лет? Пиздец ты доминант херов, дорвался до живого человека!       Бу нудел долго, испепеляя взглядом, но смотря при этом на его обнаженное тело с плохо скрываемым удовлетворением. — Ладно, что ты там про ошейник говорил? — вздохнул он. — Я готов попробовать с тобой отношения. Но до первого трупа между нами. Грохнешь кого-то — можешь со мной распрощаться.       Категорично. Но честно, да, не придраться. — Договорились, — улыбнулся Домино, но пальцы за спиной все равно скрестил.