Гололёд

Ужель непобедима жалость? Напрасно Бога я молю: Все безнадежнее усталость, Все бесконечнее люблю. Дмитрий Мережковский Прости за все и, ради бога, перестань мне сниться. Noize MC

      Как одновременно сладко и больно было держать её в объятиях! «Ты думал, что ты умер, Жданов? Нет, ты жив. О Боже, как же ты жив!» Он давно уже не ждал и даже не надеялся, что когда-то сможет вновь встретить её вот так — близко, тепло, как раньше… Если бы корабли могли чувствовать, то, вероятно, именно это ощутил бы «Титаник», столкнувшись с айсбергом — неизбежность гибели. Нет, когда-то Андрей уже был на краю, но, отчаянно бултыхаясь в океане охватившего его тогда отчаяния от потери Кати, он всё же смог выбраться на поверхность, не дал боли утянуть себя на дно. Сейчас же всё было по-другому. Он погибал, держа её в руках, но как же сладка была эта гибель! И как горька… Ведь она чужая для него теперь. У неё муж и совсем другая жизнь. А он… Он для неё, вероятно, просто воспоминание. Так, прошёл по обочине её жизни, временно столкнув в овраг, из которого она смогла выбраться вопреки всему, и растворился вместе со старым декабрьским снегом пятилетней давности. Что же он всё барахтается в этом овраге? Что ж скользят так ноги в жидкой грязи, не давая ему подняться? А ведь думал, дурак, что выбрался уже, что давно идёт по дороге, ан нет — не отпускает его эта западня. Ведь он же собрался уже покинуть этот давно негостеприимный для него двор, только напоследок покурить вышел. А тут она. Вжимается ему в грудь мокрым лицом, а он и слов найти не может. А когда-то он старательно собирал эти слова, нанизывал на память, словно бусины на нитку, чтобы сказать, убедить, донести… А потом они стали не нужны, и он, видимо, за эти долгие пять лет их растерял. Только и смог выдавить растерянное: «Кать, он тебя обидел?» И замолчал. Только внутри всё ходуном ходило. Словно землетрясение. 9 баллов по шкале Рихтера. Она отрицательно замотала головой и ещё сильнее прижалась к нему. Все установки летели к чёрту. Его швыряло из жары в холод. Память выбросила его из реальности, и он будто оказался в прошлом, где ещё было можно всё: прижимать её к себе как можно сильнее, целовать, осязать пальцами легко подрагивающую нежную кожу… Губы внезапно пересохли и загорелись. Не отдавая себе отчёта в собственных действиях, он прижался губами к её непокрытым слегка вьющимся волосам. Катя едва слышно прошептала его имя, и он очнулся. Господи, что он делает?! Ему же бежать от неё нужно. Она чужая, чужая! Совсем некстати вспомнилось, что когда-то он был чужим для неё. И только сейчас осознал в полной мере, каково было ей — переступить через все принципы, привитые отцом и матерью, наступить на горло самой себе, забыть о самоуважении… Ради того, чтобы быть с ним. Нет, нельзя, нельзя… Как вовремя звонит телефон. Андрей смотрит на дисплей и буквально отрывает себя от Кати. Перед глазами кадрами-мгновеньями пролетает прошлое, где ему так же звонила Кира, и он одновременно и злился и радовался этим её несвоевременным звонкам. Кира возвращала его в реальность, когда он, не понимая, что с ним происходит, всё больше и чаще стал теряться в девочке с косичками, к которой, как он думал, испытывал только жалость… Он уже тогда врал самому себе. Сейчас он предельно честен сам с собой. Андрей нажимает на клавишу ответа и слышит мелодичный голос Валентины. Валя, Валечка… Она согрела его, когда он казался самому себе огромным бесчувственным куском льда. Случайное столкновение в торговом центре вылилось вот в такие, возможно, непонятные окружающим отношения, когда они встречаются даже не столько для секса, сколько для полуночных откровенных бесед. Он рассказывал ей о том, о чём не мог говорить с Ромкой, потому что знал — тот бы не понял и, скорее всего, стал бы, как всегда, хохмить. Валя же могла посмеяться только над своими бедами или неудачами и никогда — над чужими. Военный корреспондент, она знала цену жизни и смерти. И плакала по ночам. Андрей никогда не спрашивал её ни о чём. Знал — она непременно расскажет сама, если почувствует, что в одиночку ей не справиться. Наверное, и он, Андрей, стал для неё в каком-то роде грелкой, спасал её от того, что привозила она в себе из этих своих поездок на войну. За эти два года, что они были знакомы, Андрей многое переосмыслил в своей жизни, стал терпимее к людям, по-новому взглянул на родителей, учился не рубить с плеча. Он осознал самое важное — жизнь конечна, и только от него зависит, как он этот отрезок времени проживёт. Лучшим вариантом для него стала бы, конечно, жизнь с Катей, но Андрей заставил себя смириться с тем, что есть вещи, на которые он повлиять не в состоянии. Что невозможно кого-то заставить себя любить. Ему бы это знание тогда, когда началась вся эта канитель с Зорькиным… Но, как говорится, сделанного не вернёшь. А Валентина что-то спрашивает у него, волнуясь… Знает, что значит для него этот день — он рассказал ей совсем недавно, когда ему вдруг приснился сон, где он был с Катей, где был счастливым мужем и отцом… Сон, которому не суждено сбыться никогда. В тот день он впервые за эти пять лет сорвался: заперся в квартире с отключёнными телефонами и полным баром алкоголя. Напился до беспамятства, и только Валя смогла к нему пробиться. «Нет, Валя, у меня всё хорошо. Как-нибудь переживу этот день, не впервой…» Как там говорил царь Соломон? «И это пройдёт.» Вот и у него когда-нибудь пройдёт. Должно пройти. Отключив мобильный, он с удивлением заметил, что остался один. Катя ушла. И это правильно. Так и должно быть. Андрей уселся на скамейку и запрокинул голову к небу. Вспомнилось, как он так же всматривался плывущим взглядом в черноту небесного, словно усыпанного блёстками, бархата в ту невыносимо тяжёлую для него ночь. Каким обжигающе ледяным казался для него тогда мартовский снег! Наверное, не подбери его тогда Кира, он бы точно сошёл с ума от боли. Он тогда держался только на одной лишь надежде, что Катя вернётся и простит. Но упрямый голос внутри злорадно напоминал ему, что такое не прощают. И память о февральской стуже, в которую он окунулся, как в ледяную прорубь, когда пытался не сойти с ума, гоняясь за ускользающей от него Катей, как наркоман за дозой — не давала ему покоя. Всё тогда виделось ему чёрно-белым, словно кадры старого немого фильма: зеркальная высота «Зималетто», Кира, собственная квартира и везде мерещащийся ему тёмный призрак Зорькина. Только Катино лицо было цветным, но почему-то с каждым днём всё больше сливалось с окружающей его картиной. Он тогда не знал ещё, что это он убивал её… Каким жутким был тот февраль! Как мучительно выходило на поверхность то, что он так старательно затаптывал ногами в разговорах с Малиновским, слушая его шуточки, внутренне содрогаясь от непонятной для него тогда ярости на друга, но внешне старательно держа марку. Вспомнилось, как после побега Кати пытался забыться в извечном своём спутнике — виски, а в одну из бессонных ночей долго смотрел на своё отражение в зеркале, и, может, спьяну, а, может, и наяву увидел он в стекле кого-то похожего на Есенинского Чёрного человека и, разозлившись, замахнулся на него кулаком. Но очнулся и, увидев в отражении только свою похмельную физиономию, попятился прочь из ванной. Потом неожиданно наступил март, а он так и остался в том страшном феврале. И ждал Катю, смотря на предательски молчащий телефонный аппарат, и сжимал кулаки, понимая, что злиться на телефон бессмысленно, а злиться на Катю он не имеет никакого права. Сам виноват во всём. И пытался как-то держаться, а вокруг него всё сильнее и сильнее сжималось кольцо. Вопросы, претензии, наставления на путь истинный… Порой так хотелось оглохнуть и ослепнуть, чтобы никого не слышать и не видеть, и ждать Катю в этом беззвучном вакууме, только ждать… Он и дождался, только не того, чего ему хотелось. Дождался роковых слов Зорькина, после которых захотелось исчезнуть из этого мира. Это сейчас Андрей понимал, что те слова, скорее всего, были сказаны со злости, но тогда, вероятно, они стали для него последним ударом молотка в крышку гроба над его головой. Катя его не просто ненавидит, решил он тогда, он ей омерзителен настолько, что его нужно задавить как таракана. А вместе с ним и всех остальных… Тот вечер до сих пор как в тумане — помнит его только отрывками: как кричал что-то Ромке, маме и Кире возле лифта, как потом сидел в баре над рюмкой водки, как рванулся в драку… Единственное, до странности, отчётливое воспоминание: бездонность звёздного неба и ледяной снег. И пустота внутри. Андрей встряхнул головой и поднялся со скамьи. Вечер воспоминаний окончен. Пора вернуться в реальность. Вернуться в свою одинокую квартиру и выполнить привычный для этого дня ритуал: напиться и дать себе всё то же обещание, что и в прошлом, и в позапрошлом году — попытаться забыть Катю.