Гололёд

сжать тебя в пальцах, маленькую, в горсти. чтобы в тебе одной обрести Вселенную. © айла Жаль, что я не могу нарисовать то, что чувствую, потому что словами невозможно описать чувства. Я бы изобразил алым твою страсть и светло-голубым — доброту, ярко-зеленым — способность к состраданию, и солнечно-желтым — неиссякаемый оптимизм. Сомневаюсь, что палитра цветов в состоянии передать все то, что ты для меня значишь. © «Дальняя дорога» Николас Спаркс

      Никогда Андрею не приходило в голову, что сны могут быть так похожи на реальность. Катя сказала, что ошиблась… Но этого просто не могло быть на самом деле. Он просто слишком часто представлял себе, как Катя возвращается к нему, вот и приснилось… А, может, Катя и не приезжала в Москву, и эта встреча, звонок Елены Александровны о потерявшейся дочери, Катя в номере гостиницы — всё это сон? Такой адски длинный и сладкий сон, где у него всё ещё есть шанс. Или он просто сошёл с ума? Просто сбрендил и видит то, что хочет видеть. Галлюцинации ловит. Ведь не могла же Катя только спустя пять лет осознать свою ошибку. Разве так бывает? «Кто бы говорил, — гнусаво хихикнул внутренний голос, — не будь того плана по совращению, ты бы и десять лет мог с ней рядом проработать и так и не понять, как она тебе дорога». Ну ладно, он — слепой идиот, но Катя! Разве могла она обмануться? «Я люблю тебя, Андрей», — сказала она. Как хотелось в это верить. Верить, что это реальность, а не выверты его подсознания. А вдруг?.. «Ущипни себя, Жданов, — всё тот же внутренний голос. — Вдруг и правда — не сон?» Ухватился за кожу на запястье — больно. Только говорит ли это о чём-то? Ведь ему никогда не приходило в голову попробовать ущипнуть себя во сне. Стоп. Почему бы не позволить себе поверить во всё случившееся? Даже если всё сон, побыть с Катей хотя бы так… Хлопнула дверца, Андрей вздрогнул и с недоумением уставился на опустевшее пассажирское кресло. Значит, всё же приснилось? Неужели он умудрился уснуть возле её дома? «Нет, не приснилось», — понял он, услышав Катин плач. Так могла плакать только она: горько и искренне, по-настоящему, живо, как и всё, что она делала — радовалась ли, грустила или ненавидела… Выскочил из машины, двинулся на звук и обнаружил Катю, скрючившуюся на чуть присыпанном снегом асфальте, такую маленькую, хрупкую, такую… «Катька моя!» Наверняка споткнулась, выбираясь из машины. Бросился к ней, переполненный странной смесью страха, нежности и вины. Ведь это он виноват, сидел себе, думал, сон или не сон, дурак такой… Да какой же это сон?! Это ведь его Катенька, порой неуклюжая, порой мягкая и нежная… Дрожащая в его руках девочка. Уверенная бизнес-леди. Ненавидящая его. Любящая его… Это всё она — его Катя. И никаких слов в мире не хватит, чтобы описать глубину того, что он чувствует к ней, заключённое в таком коротком и маловыразительном слове — любит. Любит её. Только её одну. И никуда больше не отпустит от себя. Потому что без неё весь мир — лишь жалкая декорация к спектаклю под названием «Жизнь Андрея Жданова». Спектакль, если признаться, так себе. Актёр — бездарность, сценарий полон шаблонов и клише, а главный герой даже не принц, а так — карикатура. И такой вот «прынц» достался Кате. И за что она его полюбила? Как могла почувствовать что-то тёплое по отношению к нему, похожему тогда больше на безвольно-эгоистичное желе, чем на мужчину? Но что толку вспоминать о прошлом? Прошло столько лет, он изменился… Как-то научился работать без Кати и закрывать глаза на её призрак, топчущийся возле каморки. Даже научился жить без неё, привык, как привыкает калека к жизни на костылях — смирился. Но где-то глубоко в сердце всё же ждал. Ждал, что она вернётся. И Катя вернулась. Вёз её в травмпункт, а сам думал о том, как хорошо было бы привезти Катю к себе домой, запереть дверь и освободить её от всей этой шелухи: стянуть одежду, бельё, стереть аромат города и другого мужчины… Чтобы в шелесте простыней остались только Катя и Андрей — просто мужчина и женщина, без ярлыков, фамилий и прочего… Как тогда, в первую ночь, когда он почувствовал, что всё случившееся не просто так, но так и не смог себе тогда внятно объяснить, почему. Да и было ли у него тогда время для размышлений и копаний в себе?! Разве мог он что-то разглядеть сквозь страх разоблачения и вину? Вину перед Катей, отцом, Кирой… Нужно было разом лишиться всего, чтобы понять, что Катя стала самой дорогой его находкой и самой горькой из потерь. Катя исчезла, и он рассыпался, как карточный домик, и потом с большим трудом собрал себя заново. Но, видимо, так до конца и не понял, испугался, вернулся под Кирино крыло. Как маленький мальчик — испугался, обиделся… То не надо мне эту игрушку, то — вынь да положь. А жизнь, посмеиваясь, взяла да и дала ему то, о чём он так мечтал когда-то: ему вернули президентское кресло, его простили, в него поверили, наконец! Но взамен жизнь забрала Катю и отдала другому мужчине, который сумел вовремя понять, какое сокровище перед ним. И пока он метался в растрёпанных чувствах, надеясь вернуть Катю, жизнь плутовато щурила глаза и помалкивала, заговорив с ним только тогда, когда он уже и так всё сам понял. «Смотри, — говорила она. — Я выполнила твоё желание. Ты рад? Сравни же». И, словно в насмешку, оставила ему призрак Кати, везде: в каморке, в кабинете, в салоне автомобиля, даже в его квартире, хотя там Катя никогда не бывала. Она смеялась и плакала, шептала слова любви и выкрикивала обвинения, она была повсюду и нигде, пряталась на кончиках пальцев, за радужкой глаз, в уголках губ, была всегда рядом, несмотря на то, что он позволял себе вспомнить о ней только раз в год. Только разве ж можно забывать и вспоминать по заказу? Сама того не зная, Катя осталась рядом с ним, не взирая на расстояние, их разделявшее. Может, только благодаря этому он и смог выжить и дождаться её. «Катя, Катенька, Катюша… девочка моя, как же теперь оторваться от тебя? Как вернуть домой, под крыло родителей, когда больше всего мне хочется увезти тебя к себе и спрятать, скрыть от всего мира, уберечь, защитить — как?!» Не желая расставаться, так и нёс её на руках к машине, когда Катя так интимно-дразняще шепнула ему о луне. Запрокинул голову вверх и усмехнулся: луна, словно кокетка, серебрилась и подмигивала ему — будто помнила, как он шесть лет назад призвал её в свидетели, пытаясь влюбить в себя наивную девочку с косичками. В результате влюбился сам. «Твоих рук дело, да?» — безмолвно обратился он к небесному светилу, но ответа, конечно же, не получил. Да и не нужен был ему ответ: самое важное и так было в его руках. Целовал Катю, краем сознания отмечая, что всё делает не так: ночью, на холоде, в чужом дворе… А до его дома сотни световых лет, и нужно как-то оторваться от её губ, хотя на самом деле хотелось распять её на постели, осязать всеми органами чувств — нежную, пылающую, родную… и никуда не отпускать. На секунду отлепился от неё, чтобы открыть дверцу машины, и Катя опалила его своим «поедем к тебе». Завёл мотор, и, цепляясь за остатки самоконтроля, вырулил на шоссе. Поставил себе задачу — добраться до дома целыми и невредимыми, и на Катю старался не смотреть. Хотя ему и смотреть не надо было, он ощущал её присутствие каждым нервным окончанием. Путь из гаража запомнился отрывками: щелчок сигнализации, лифт, попытки попасть ключом в замочную скважину и бесчисленное множество раз повторённое то ли себе, то ли Кате, то ли им обоим — «тише, тише…» Где-то на полпути к спальне заставил себя остановиться и, вглядываясь в подсвеченные лунным светом глаза, шепнул: — Ты уверена? Катя кивнула, и мир окончательно сузился до крохотной точки: Кати в его руках.