О тоске и зелёных перьях

/Знаю, ты уже говорил о собственной смерти... Но, позволь узнать, каково тебе было в то самое лето 1521? Что ты чувствовал, когда храмы твоих братьев рушились, а на руках погибали любимые люди?/ Осада Теночтитлана продолжалась уже столько дней – немыслимо, мучительно, невыносимо. Сотни, тысячи погибали от жажды и болезни. Любимая столица, символ могущества страны народа солнца, превращалась в руины. Бесславный конец. Алое зарево пожара вместо рассвета и заката. День за днём гибель всё ближе. Смерть неизбежна. Они уже проиграли, но всё ещё продолжают бороться. Слишком упрямы, чтобы сдаться. Всё ещё слишком надеются на помощь своих богов. Боги не слепы, боги бессильны. Отчаянием давно полнится душа, силясь закрыть пустоту, что навсегда поселилась там после гибели брата. Иногда Кетцалькоатль прижимал руку к груди, сильно, туда, где всё ещё бьётся сердце, и пытался сдержать рвущиеся наружу слёзы. Тескатлипока не задумываясь положил свою жизнь, как и должен поступать воин, так почему же они сидят здесь как трусы?! Столько раз он порывался взяться за оружие и броситься в бой, не жалея себя. Но его останавливали Уицилопочтли или Шипе-Тотек. Они ведь так не хотели потерять ещё одного брата. Уицилопочтли бранил его на чём свет стоит, грозился связать и запереть в подвале, если он ещё хоть раз ослушается. Кетцалькоатль смирился. Он всё ещё помнил тот день, когда содрогался в непрекращающихся рыданиях, держа тело брата на руках. Тогда отчаянная боль от этой утраты переполняла его, сейчас же осталась только пустота. Брат… был для него всем. Пернатый Змей был готов простить ему всё на свете и просто крепко обнять, но теперь это уже невозможно. Прошлое не вернёшь. Брата тоже уже не вернёшь. С мучительной тоской Кетцалькоатль глядел на закат с вершины храма, не думая ни о чём. В голове было пусто, ни единая мысль не нарушала его скорби. Даже слёз уже не осталось. Ничего. Ни единого чувства. Пернатый Змей не знал, что делать, как смириться. Ничего не знал. Не знал даже, чем окончится завтрашний день, но знал точно, что совсем скоро все они погибнут. Он был бессилен. Он ненавидел себя за то, что не может предпринять что-либо. За то, что не властен над судьбой. Смотря на угасающее солнце и медленно дотлевающее зарево у горизонта, Кетцалькоатль пытался предугадать, когда погаснет последнее пламя на руинах империи, когда зайдёт её светило. И шелест тростника на ветру говорил ему о том, что совсем скоро. Час гибели неумолимо близился, и им оставалось только смириться. Бледной измученной тенью он брёл по некогда оживлённым улицам, где ныне вместо садов и дворцов – ещё дымящиеся развалины. Концы одежд потрёпаны в клочья, волосы спутаны, во взгляде – пустота и мрак. Он не чувствовал горячего камня под ногами. Его жизнь окончена. Вчера он похоронил под обвалившейся кровлей Уицилопочтли, который успел вытолкнуть его прочь прежде, чем был обращён в руины храм. У Кетцалькоатля нет ни дома, ни родных. Ничего. Его никто не ждёт, ему никто не будет рад. Он взглянул на в последний раз закатывающееся для него солнце прежде, чем услышал выстрел.