О тоске и зелёных перьях

/Те, кто отвечает в нескольких асках. Познакомьте своих персонажей/ Лёгким движением руки Кетцалькоатль зажёг пламя на охапке сухих веток, и они вспыхнули тут же, освещая утопающее во тьме пространство у иссохшего от жара безграничной пустоши дерева, каким-то чудом пробившегося между камней скалистой расщелины. Это было единственное относительно защищённое от ветра место, где можно было укрыться на ночь. А ночи здесь долгие и холодные. Конечно, боги не нуждаются в том, чтобы искать спасения от столь незначительных неудобств. До тех пор, пока не уходят в забытье и не угасают медленно — день за днём — их силы, пока не растворятся они насовсем в пустоте. Их ждали только бессмысленные скитания до тех пор, пока прахом не рассыплются их души и не будут они забыты до последней пылинки. Кто-то уходил один, кто-то не спешил разлучаться. Кетцалькоатль не понимал, почему вдруг столько сотен лет страстно ненавидевший его брат вдруг не отпустил его одного. Тескатлипока не объяснял. Не позволял ему уйти, всё сдерживал от любого порыва отправиться блуждать в одиночку. И оставался с ними — с братом и Шочикетцаль, которую тот тоже не отпустил. Видеть Тескатлипоку таким — беспокоящимся за тех, кем он дорожит — было непривычно. Он последний, от кого можно было бы ожидать такой заботы. Те обстоятельства, в каких они оказались, принуждали думать не только о себе. Тескатлипока, прижав Шочикетцаль к себе и крепко обнимая её за талию, укутал её в свою накидку из шкуры ягуара, чтобы она не замёрзла. Она не любит холод. Ради неё он пожертвовал бы чем угодно, чтобы не дрожали на ветру хрупкие плечи, прикрытые лишь тонкой хлопковой рубахой, и не леденели руки, лежащие у него на плечах. Шочикетцаль единственная осталась с ним из его жён. Единственная, кого он просто не мог отпустить. И она была не против. Тескатлипока пытался согреть её, не позволяя ночной прохладе касаться её, пока она сидела рядом, положив голову ему на плечо и прикрыв глаза. Кетцалькоатль сидел на земле чуть поодаль, целиком уйдя в свои мысли. Губы его всё шептали слова давно заученных молитв, и он всё ранил пальцы колючками сухого дерева, скрипящего где-то над головой. Он давно не надеялся, что это чем-то ему поможет. Скорее это была привычка. То, что дарило подобное иллюзии ощущение покоя. Кто-то приближался. Он чувствовал это всей своей сущностью, видел, не открывая глаз. Тескатлипока насторожился тоже — чутьё хищника не подводило его. Он готовился защищать тех, кто был с ним, с кем бы ему ни пришлось столкнуться. От приближающихся к ним существ исходила сила, которой явно стоило опасаться. Тишина оставалась непроницаемой — они не слышали звука шагов, но всё же ясно чувствовали присутствие лишних. Две высоких фигуры показались откуда-то из темноты. Поняв, что это не те, кого они знают, они все готовились встречать врага. Никакого нападения не последовало. Два человека, держащиеся друг за друга, пришли к ним на свет пламени костра. Они были сильнее обычных смертных, и за душой у каждого было не по одному сожалению. Просто так никого не ссылают в пески забвения. Обо всём, что было с ними, когда они были живыми, они рассказали позднее. Боги, повидавшие на своём веку гораздо больше, разумеется, были не слишком впечатлены, однако этот рассказ всё равно поражал. История о том, что всегда нужно быть готовыми больше друг друга не увидеть, о том, к чему приводят безграничные желания и чрезмерное доверие, об ошибках и несправедливостях. Кетцалькоатль слушал с сожалением, Шочикетцаль с пониманием, Тескатлипока — с насмешкой. Потому, что смертным не дано знать о том, что будет в будущем и видеть всё, что происходит в мире и в чужих мыслях и душах. Если бы они обладали такой способностью — не сидели бы здесь вместе с ними у костра и не толковали о том, какой бывает жизнь и насколько сложны сплетения путей человеческих. То, что их новые знакомые состоят в отношениях, не вызывало практически никаких чувств. Прежде Тескатлипока не удержался бы от ядовитого замечания по поводу подобной связи, а Шочикетцаль одарила бы своим благословением, но теперь сил на то не было, потому они отнеслись спокойно к тому, что Вэнь Жохань и Вэнь Чжулю обнимали друг друга, спасаясь от холода, и всё держались за руки. Тескатлипока знал об их судьбах и без их рассказа, потому понимал, что они опасаются отпускать друг друга — боятся потерять снова. Что они обрели покой здесь несмотря на то, что обречены как великие грешники на вечные скитания здесь, забытые и покинутые. Над ущельем опускалась совершенно немая ночь, чью жуткую тишину не разгонял ни один лишний звук. Даже прежде скрипящее дерево смолкло. А все они молчали, не решаясь говорить и нарушать это холодное безмолвие. Совершенно чёрные небеса нависали над ними — в этих краях нет ни луны, ни звёзд. И солнца нет, а то ослепительно белое пятно, медленно катящееся по небосводу днём и приносящее нестерпимую жару — лишь иллюзия. Искусственное солнце в искусственном мире, куда все они были заточены ради забвения. Мир бесконечный во всех направлениях — встретить кого-либо почти невозможно. Для кого-то тюрьма и жестокая кара, для кого-то — возможность переосмыслить и переоценить сущность существования и жизнь свою собственную. Богам в этом повезло лишь чуть больше, чем смертным. Обладая своими божественными силами, они переживали это заточение легче, хоть и хранили понимание того, что через сотню или тысячу лет они потеряют их без остатка, и их жизнь после жизни тоже станет мучением. А что для них сотня и тысяча лет даже в этом пустом бессмысленном месте? Меньше мгновения. Вэнь Чжулю и Вэнь Жохань смотрели на своё пребывание здесь несколько иначе. Лишь чудом встретив друг друга, они осознали, в чём состоит истинное назначение их пребывания здесь — в том, чтобы снова и снова вспоминать свою прежнюю жизнь и находить свои ошибки. И исправлять их настолько, насколько позволяет им пребывание среди бескрайней пустоши. Здесь их способности почти бесполезны — и им пришлось прийти к осознанию того, что даже величайшие заклинатели — всего лишь смертные, достигшие немного более высокого уровня, но на деле — беззащитные перед лицом смерти и забвения. Шочикетцаль спала на плече Тескатлипоки, прижавшись к нему, и дрожала от ночного холода, что стелился по земле даже у костра, где все они сидели. Кетцалькоатль задумчиво смотрел на трепещущее пламя, подкидывая сухих веток взамен обернувшихся пеплом, и всё прислушивался, надеясь услышать хотя бы один лишний звук. И к своему ужасу приходил к осознанию того, что в этом мире даже звуки — иллюзия, и всё это время они слышали лишь то, что ожидали услышать, привыкшие к миру реальному и течению жизни в нём, а общались мысленно, даже не имея представления, как должны звучать в действительности голоса тех, кто им не знаком. Взглянув на своих смертных знакомых, он по сосредоточенно-напряжённому взгляду Вэнь Чжулю, обнимающего своего спящего главу, понял, что того посетила похожая мысль. Но это не имело значения. Чем больше Пернатый Змей задумывался о законах этого мира, тем меньше понимал, почему он вообще существует. Они все оказались здесь не просто так — по своим причинам. Кетцалькоатль, глядя на брата и Шочикетцаль, на Вэнь Жоханя и Вэнь Чжулю, подумал вдруг о том, как страшно, должно быть, оказаться здесь одному. У каждого из них был кто-нибудь, кто составлял компанию и помогал позабыть о тоске. А как страшно оказаться наедине с бесконечным безмолвием, кричать до боли, не слыша собственного голоса, смотреть в мутное небо и зарываться пальцами в песок, чувствуя себя ужасно одиноким в столь жутком месте! Он невольно пожалел новых знакомых, которые провели немало времени порознь прежде, чем встретились снова уже в посмертии, и ему стало их жаль. Глядя на них, он видел в их обращённых друг на друга взглядах безграничное обожание и очень много сожалений. Не зная наверняка, он мог только предполагать, что чувствовали они, оказавшись здесь в одиночестве наедине со своим отчаянием и болью. Прислонившись к старому дереву, Кетцалькоатль прикрыл глаза, надеясь уснуть и уйти от своих мыслей. Хоть он и не нуждался во сне — это подарило бы ему какое-то облегчение и немного покоя. Он чувствовал, что Тескатлипока думает о том же — он тоже не спал, целиком погрузившись в свои мысли о том, что стоило бы. Но он не мог позволить себе сон — он должен был охранять покой тех, кто был с ним рядом. Они не знали, какие опасности могут ожидать их в этом мире, но не раз видели даже днём на песке угловатые тени неведомых существ, от которых не стоило ждать ничего доброго. Тескатлипока считал необходимым защитить брата и Шочикетцаль. Теперь, когда у него остались только они, он понимал, что не может потерять и их тоже в бескрайних песках и миражах. Он, на самом деле, не хотел оставаться один. Долгие холодные ночи тянулись всегда медленно настолько, что казалось, будто проходят годы. К рассвету холодало особенно сильно, и Шочикетцаль в полудрёме недовольно жалась теснее к Тескатлипоке, ища тепла хотя бы в его объятиях. Спать было больше невыносимо. Кетцалькоатль обнимал себя за плечи и поддерживал костёр, хоть его жара и было недостаточно. Их новые знакомые тоже страдали от холода, стелющегося по земле, и невольно подвинулись к пламени костра ближе, но молчали и не жаловались. Они давно уже привыкли. Поначалу это было до отчаяния невыносимо, когда ночь внезапно настигала там, где не было возможности хотя бы немного согреться, и Вэнь Жохань неизменно жаловался, однако позднее пришлось смириться. И они встречали каждый новый рассвет, как последнее благословение, радуясь каждому лучу здешнего солнца. — Нужно уходить, — скомандовал Тескатлипока, как только рассвет стал виден размытым розово-алым пятном. Помог Шочикетцаль подняться, подав ей руку, и погасил костёр, развеяв по ветру пепел и недотлевшие ветки. Кетцалькоатль молча согласился. — Иначе они настигнут нас. Его слова не требовали пояснений. Все присутствующие понимали, о чём он говорит. Оставаться на одном месте означало согласиться на вторую смерть, после которой больше не будет ничего. Потому все узники этого мира вынуждены были бесконечно скитаться до тех пор, пока их не поглотит забвение или пока тени не настигнут их, бесконечно видеть одни и те же пейзажи и испытывать одни и те же чувства до тех пор, пока это не сведёт окончательно с ума. Потерять рассудок означало погибнуть. — Вы отправитесь с нами или своей дорогой? — спросил Кетцалькоатль серьёзно. Он был не против того, чтобы они остались, понимая, насколько проще будет, если они будут вместе. Вэнь Чжулю, уже немного понимавший устройство этого мира, разделял его мнение; он ответил, взглянув сперва вопросительно на главу Ордена и получив его молчаливое согласие: — Лучше держаться вместе. Если позволите. И они направились через ущелье дальше, пока ещё песок не начал опасно осыпаться под ногами и пока ещё не видели зловещих фигур — дальше в бесконечное блуждание по миру, из которого нет выхода, под светом бледного солнца среди туманных небес. Говорили лишь изредка — о своём прошлом. Долго выслушивали друг друга и долго думали после — каждый о своих ошибках и своём давно оконченном жизненном пути в мире реальном. Сожалеть теперь уже было поздно. Они наслаждались тем временем, что ещё могут проводить с друг другом до того, как и души их, запертые здесь, прекратят своё существование. Потому Тескатлипока постоянно легкомысленно приобнимал брата за плечи и говорил о любых пустяках — чтобы не напоминать о том, о чём им обоим было неприятно помнить, и Кетцалькоатль прощал снисходительно все его шалости, а он всё держал Шочикетцаль за руку и целовал вдруг внезапно так, что она улыбалась — и он снова мог видеть цветение всех цветов мира в её погасшем взгляде; потому Вэнь Жохань и Вэнь Чжулю не отпускали рук друг друга, понимая без слов.