Аппетитный карамельный аромат горячего теста, меда и масла стоял вокруг лотка. Легким дуновением ветерка этот запах разносился далеко вокруг, привлекая городских зевак и шустрых ребятишек.
– Лепешки горячие, сладкие! Налетай! На всех хватит! А ну-ка, горожане, спешите, налетайте! Лепешки горячие! – надрывался торговец, возясь у очага, стоявшего прямо под открытым небом.
Он поспевал повсюду разом – раскатывал тесто, вытаскивал из огня готовые лепешки, выдавал сдачу, зорко следил за тем, чтобы мальчишки не стащили чего с лотка.
– Лепешки сладкие!
Пекарь так захлопотался, что не заметил, как новый покупатель протянул к стойке руку, взял пропитанную медом лепешку и положил взамен ее серебряную монету. Торговец успел заметить только, что левой рукой покупатель положил лакомство обратно, откусив от него лишь один кусочек.
– Уж больно заелись, – проворчал торговец, раздувая очаг, – какого рожна им еще надо: пшеничная мука, а мед прямо с лугов Простора. Оторвавшись от очага, он поднял глаза и, увидев покупателя, которого только что поносил, так и замер с открытым ртом и застрявшими в горле словами.
Перед ним предстал высокий мужчина с глазами цвета индиго, в черном капюшоне и плаще до колен с вышитым красным драконом на груди.
Пекарь не успел поклониться и пробормотать извинения, как Рейгар уже отошел прочь. Опустив руки и не замечая, что целый противень лепешек уже начал гореть, хозяин лавочки все глядел вслед королю, видел, как он смешался с толпой.
Утро превращало город в гигантский муравейник. Непрерывное движение людей, похожее на движение реки, тесно составленные лавочки с захлебывающимися голосами ремесленников и зазывал, торговые рядки с диковинными товарами, привезенными из-за Узкого моря, смешанные запахи мяса, рыбы, свежего хлеба, специй и пряностей.
Каждая улица, каждый переулок имели свою специализацию: здесь в маленькой мастерской за лавкой щелкала рама ткацкого станка; тут были слышны постукивания башмачника; недалеко ловко орудовал шилом шорник*, а за углом плотник вытачивал ножки для табурета. Были улицы, где торговали шерстью, были улицы, где торговали золотом, были улицы, где торговали лекарственными травами и кореньями.
Были совсем узенькие переулочки, где тоненькая полоска неба едва пробивалась между глинобитными домами, крыши которых почти соприкасались, так, что из окна можно было спокойно протянуть руку соседу, живущему напротив.
Были широкие улицы, где свободно могли разъехаться два экипажа, не опрокинув горожан в грязь. Одной из таких улиц была Стальная – любимейшая у Рейгара – которая брала свое начало у Грязных ворот и тянулась, огибая холм Висеньи, прямо до Септы Бейлора. На ней всегда было шумно. Здесь работали лучшие мастера кузнечного дела в Вестеросе. С самого утра и до позднего вечера с оглушительным звоном бил по наковальне молот, и в горне багровели раскаленные угли.
Некоторые лавочки на Стальной улице облюбовали и золотых дел мастера, они сидели, согнувшись над тиглями. Рейгар не спеша, заложив руки за спину, перешагнул порог одной из таких ювелирных мастерских.
– Чем могу быть полезен? – улыбнулся ювелир посетителю, и, встретившись с королем глазами, покорно опустил голову, – Ваше Величество.
Рей ничего не ответил. Он внимательно оглядывал витрины, шкафы и полки. Взял и не спеша пролистал альбом с эскизами индивидуальных работ прошлых лет – колье, перстни, браслеты, встречались там и пояса и гребни.
– Я могу что-то посоветовать Вашей Милости? – низенький старичок невольно сделал шаг вперед.
– У вас прекрасные работы, – улыбнулся Рейгар и высыпал перед трепещущим взглядом старика горсть чистейших ограненных рубинов. Камни в свете солнечных лучей, пробивавшихся сквозь железную решетку окна, вспыхнули густым, словно кровь, светом.
– Я бы хотел заказать парюру для своей королевы, – продолжил король.
– Это большая честь для меня, Ваше Величество, – пролепетал ювелир, не отрывая взора от камней цвета голубиной крови.
– У меня к вам будет еще одно дело, – произнес Рейгар и достал бархатный черный мешочек. Через мгновение камень глубокого василькового цвета сверкнул на морщинистой ладони золотых дел мастера. При виде громадного сапфира, ювелир страшно изменился в лице. В его серо-голубых глазах загорелся огонь, тонкие губы, не прикрытые ни усами, ни бородой, которые он брил, затряслись от волнения.
– Милостивый государь, – произнес ювелир после некоторого молчания, пытаясь побороть волнение, – вы знаете, сколько может стоить этот камень?
– Могу себе представить, – ответил Рейгар, – я хочу, чтобы вы изготовили для меня перстень.
Старик выпрямился в полный рост.
– Ваше Величество, – заговорил он боязливым тоном, – этот камень стоит целое состояние. При всем моем почтении к вам, я не могу приняться за ваш заказ. Любой, кто прознает про это сокровище в моей лавке, не оставит от нее камня на камне, а у меня на попечении находится маленький правнук. Простите, Ваша Милость.
– Об этом не беспокойтесь, – улыбнулся король, – для охраны вашей мастерской и вашей жизни я направлю отряд дворцовых стражников.
При этих словах волнение мастера достигло наивысшей степени. Он вынул из кармана шелковый платок и вытер лоб. Вся выбритая физиономия честного ювелира покрылась потом.
– В таком случае, если вы пожелаете, – проговорил он дрожащим голосом, – я бы изготовил оправу для него из белого золота.
– У вас прекрасный вкус, – ответил Рей, – если вам еще что-нибудь понадобится для работы, можете изложить это на эскизе.
– Конечно, Ваша Милость, – ответил мастер с трепетом, – благодарю вас.
Жадно схватив камень, он опять принялся его рассматривать: то приближая, то удаляя от глаз. Он заставил свет играть в его гранях, щупал его и глядел на него с любовью и нежностью. Наконец, он нашел в себе силы оторваться от сапфира, бережно положил его в бархатный мешочек, сложил туда также и рубины и протянул мешочек Рейгару.
– Как только будут готовы эскизы, приходите в Красный Замок, я выделю вам охрану и вручу камни, – после этих слов Рейгар оставил лавку ошарашенного крупным заказом ювелира.
Король медленно побрел среди шумной толпы дальше по улице, и, казалось, не замечал тесноты и толчков. Многие прохожие, признавшие его, с поклоном уступали ему дорогу, на что он отвечал коротким кивком. Два королевских гвардейца в черных камзолах следовали на некотором расстоянии за ним, останавливались, когда останавливался он, и шли вперед, когда шел вперед он. Рейгар любил бродить по городу, как простой горожанин, любил по дороге справиться о ценах на товары, попробовать фрукты, проверить качество ткани, послушать, о чем судачит народ. Он как бы щупал пульс жизни своего города. А еще это было прекрасным способом на время отвлечься от невыносимой тоски, грызущей его сердце. Только в этом водовороте жизни, он не чувствовал себя покинутым и одиноким,в отличие от холодных и пустых стен Красного Замка.
– Говорят, король хочет продать ребятишек в рабство, – услышал Рейгар голос одной из женщин. Он опешил от этих слов и остановился, чтобы послушать, что народ думает о приюте у Сумеречного Дола.
– Опомнись, женщина, какое рабство? Иди-ка лучше в лавку, займись покупателями, горе ты мое горькое, бездельница этакая.
– А зачем тогда он всех детей собрал? – все ворчала жена мясника. – Вот помянешь мое слово, продает он их.
Супруги сцепились в ругани, их тут же окружила толпа зевак.
– Этот сброд сам ушел в приют, их никто насильно не тащил! – вопил мясник.
– Попробуй, откажи дракону, – подхватил из толпы чей-то голос, – сказали добровольно, однако детишек заметно поубавилось.
– Правильно король поступил! – крикнул молоденький подмастерье, – что толку от этих беспризорников, только и знают, как воровать и милостыню выпрашивать!
Какая-то женщина случайно оглянулась, побледнела как полотно и сделала знак остальным – молчите, мол. Рейгар стоял и спокойно глядел на всех своим неподвижным суровым взором. Гвардейцы незаметно приблизились к королю, готовые вмешаться в случае надобности. В мгновение ока толпа рассыпалась, зеваки бросились по улице, крича во весь голос:
– Да здравствует король!
Иногда Рейгару доставляло удовольствие заставать людей врасплох, но сейчас народные толки заставили его задуматься. Похоже, придется вновь прибегнуть к услугам пташек Вариса, которые уже в свое время распустили слух о поветрии. Народ быстро подхватил его, и приказ Рейгара о сожжении мертвых стал для них более чем благоразумным.
Неудивительно, что среди населения пошли такие кривотолки относительно сирот и бастардов, вдруг исчезнувших с улиц. Даже его Малый Совет скептично принял решение короля: Тайвин Ланнистер прямо заявил, что из этого сброда не получится ничего путного, и Рейгара ждет пустая трата огромного количества золота. Но король настоял на своем, и теперь на полях близ Сумеречного Дола строители и плотники возводили казармы, а Ласвел Пик, Джон Лотстон и Дункан Стронг отбирали мальчишек для своих отрядов, разделяя их по возрасту и умениям.
Осталось найти наставника для своих будущих лучниц – никто из командиров не хотел иметь дело с девчонками, считая их слабыми, беспомощными и никуда не годными, разве что харчи стряпать да исподнее подшивать. Но Рейгар не хотел отказываться от своей задумки и рано или поздно он найдет опытного воина, который сможет поладить с сиротками.
Король проходил по тканевому рынку, когда со стороны холма Висеньи послышался перезвон колоколов, созывая люд на площадь. Толпа потоком хлынула к Великой Септе. Сегодня они узнают о скором появлении наследника дома Таргариенов, сегодня власть Рейгара Последнего Дракона закрепится в сердцах людей, сегодня они начнут гадать, как приземлится монетка, подброшенная Богами.
Рейгар тем временем свернул на внезапно опустевшую улицу и все тем же спокойным шагом направился к замку.
На западном дворе Красного Замка набатный звон, рвущийся с колокольни Великой Септы, был заглушен гулом голосов и казался совсем далеким, мягким и даже добродушным.
У входа в Тронный зал Рейгар заметил девушку с иссиня-черными волосами, со смуглой кожей, вобравшей в себя всю теплоту солнца, в компании такой же черноволосой девочки и Оберина Мартелла. Девушка привлекала к себе внимание сияющей молодостью и изяществом. Ее полупрозрачное солнечного цвета платье, струящееся по худосочной фигуре, вызывало смущенные переглядывания замковой стражи.
– Сир Ливен, почему мне не доложили об их прибытии? – поинтересовался король у своего гвардейца.
– Прошу прощения, Ваша Милость, – пробормотал Мартелл, – корабль из Дорна ожидали только через несколько дней.
Маленькая группа оживленно обсуждала что-то, когда перед ними возникла фигура короля. Молодые люди разом замолкли, Оберин почтительно поклонился, а его сестра и племянница сделали глубокий реверанс и потупили глаза. Обе покраснели и слегка растерялись, по их смущенным лицам было видно, что их застали врасплох.
– Надеюсь, я не помешал вашей болтовне? – мягко спросил король. – О чем вы тут говорили?
В глазах девушки и ее малолетней племянницы читался некоторый испуг и даже холодность. Рейгар уже перестал удивляться такому приему: люди, с которыми он сталкивался, даже домашние, знающие его довольно давно, робели в его присутствии. Сам он нередко спрашивал себя, почему при его приближении между ним и другими людьми возникает ледяная стена – за исключением только Освелла. Даже Эртур после отъезда Лианны стал вести себя странно: все время молчал, был задумчивым, отвечал короткими фразами, никогда не смотрел в глаза. Рейгар не мог понять, почему на всех лицах, в том числе и на лице его старого друга, появлялось испуганное выражение, ведь он старался быть приветливым и любезным.
Первым обрел свою обычную самоуверенность Оберин.
– Ваше Величество, – произнес он, – мы обсуждали изменения в Тронном зале.
– Вот как, – удивился король, – и что вы думаете по этому поводу, Ваше Высочество?
– Я думаю, это весьма смелое решение, – ответила ему Элия, – Вы – первый Таргариен, который не кичится своим прошлым, и, наконец, убрал эти уродливые черепа из зала.
Рейгар улыбнулся ее словам, но решил промолчать в ответ.
– Я рад, что вы прибыли ко двору, Ваше Высочество, – после некоторого неловкого молчания продолжил Рей, – вы привезли с собой солнце в столицу.
– Брат Доран сообщил, что вас окружили львы, и вас нужно срочно спасать.
Король рассмеялся, чем вызвал улыбки на лицах своих собеседников.
– Скорее лисы в шкурах львов, Ваше Высочество, – Рей перевел свой взор на смущенную девочку, – а это, как я понимаю, юная принцесса Арианна. Весьма польщен знакомством с вами, Ваше Высочество. Я думаю, мой брат, также будет сражен вашей красотой, как и я.
– А это правда, что в вашем саду растут синие розы? – девочка была явно не из робкого десятка, говорила уверенно и твердо для своих без малого шести лет.
– Вам не солгали, Миледи, – мягко ответил Рейгар, – правда, к сожалению, они начали отцветать – все-таки это зимние цветы и не терпят жары.
– Очень жаль, – пропела Арианна, вздернув свой маленький носик, – я бы хотела получить венок из этих роз.
Оберин бросил холодный взгляд на племянницу, а Элия одернула девочку за руку.
– Простите, Ваше Величество, – залепетала Элия, – в силу своего возраста она не ведает, что говорит.
– Ничего страшного, – ответил Рейгар, – уверен, юная принцесса получит не один венок из роз в свое время. Прошу меня извинить – сегодня мне еще предстоит выслушать с десяток прошений и разрешить еще больше споров о положении пограничных камней.
***
Тяжелые двустворчатые двери, обитые бронзой, с гулким треском распахнулись перед ним. В огромном помещении его уже ожидали толпящиеся у выхода простолюдины. Придворные дамы и зеленые юнцы брезгливо прикрывали свои носики надушенными платочками на галерее, а у подножия трона члены Малого Совета восседали за дубовым столом.
Было так тихо, что звук его шагов, отражавшийся от кроваво-красных стен и массивных колонн, подпирающих высокий потолок с лепниной, казался громом.
От черепов драконов остались только темно-бордовые полосы. Если в глазах его предков эти мертвые головы олицетворяли могущество и исключительность Таргариенов, то Рейгару они лишний раз напоминали о том, как обмельчал его дом, как надменность и гордыня почти привели к краху.
Железный трон – чудовищный и горбатый зверь – встречал его оскалом шипов и лезвий, смертельными когтистыми лапами он звал короля в свои стальные объятья. Каждый шаг по крутым, испещренным черными зубами, ступеням напоминал ему о том, что власть – это не праздник, а тяжкое бремя, полное опасностей. У короля тысячи врагов, жаждущих вонзить свой клинок в его сердце. Подняв высоко голову, возгордившийся король может легко оступиться, он должен всегда видеть, что у него под ногами, а для этого он должен склонить голову. Властолюбие также погубит нерадивого правителя, который захочет с удобством разместиться на жестком и холодном седалище, он должен помнить, что смерть все время находится за его спиной, как острые лезвия на спинке Железного Трона. Об этом ли мыслил Эйгон Завоеватель, когда пламя Балериона закаляло его трон, или им двигала надменность? Увы, этого уже не узнает никто.
Когда король сел, он подал знак рукой герольду, и тот выступил вперед:
– Если кто-то желает изложить свое дело перед королем, пусть выскажется сейчас!
– Я желаю! – из группы простолюдинов вышел сгорбленный тяжелым трудом мужчина в потертой временем холщовой рубахе, явно стыдясь своего облачения. Он на трясущихся ногах приблизился к трону, время от времени озираясь на кичливых девиц. Вид у него был такой, как будто его вели под плеть. Бедняк низко поклонился королю, и, не поднимая глаз, начал бормотать свою жалобу:
– Ваше Величество, я всю жизнь верой и правдой служил подмастерьем и получал свои честно заработанные гроши на пропитание. Я ни разу в жизни не пробовал парного мяса и пшеничного хлеба и не смею роптать на свою судьбу, ибо каждому Боги уготовили свое место.
– По существу говорите, милейший, – перебил его Варис, и бедняк от этих слов вздрогнул и совсем осунулся, было видно, как задрожали его мозолистые руки.
– Я … я… я свое место знаю, – продолжил мужчина, быстро моргая глазами от страха, – я … я хотел сказать, что мы не животные, Ваше Величество!
По залу прокатились смешки, но Рейгар поднял свою ладонь, одарив знать на галерее суровым взглядом, и вновь стало тихо.
– Мы смолчали, когда хлеб обмельчал, оставшись в такой же цене, – продолжил бормотать бедняк, – мы смолчали, когда пекари начали смешивать рожь и просо, мы даже смолчали, когда от хлеба стало нести плесенью. Но в последнее время хлеб стало совсем невозможно есть, ибо его начали печь из опилок, смешанных с мукой. Ну, разве так можно, Ваша Милость? Даже собаки не станут есть такой хлеб.
Группа простолюдинов за спиной бедняка также стала кивать головами, в знак подтверждения его слов. Короля крайне возмутила эта жалоба. Если дело было в нехватке зерна, то пекарей можно было понять. Но зерно из Хайгардена поступало в город исправно, а значит все дело в жадности торговцев зерном или самих пекарей, решивших нажиться за счет молчаливых трудяг.
– Йоран Уотерс! – обратился Рейгар к одному из капитанов Золотых Плащей, – ступай на рынок, обыщи все лавки пекарей, проверь качество хлеба. Переверни все, если понадобиться, но найди подтверждение слов этого милого человека, – Рейгар немного промолчал, а затем добавил, – выведи нерадивых пекарей на площадь у Септы Бейлора, награди их тридцатью ударами плетью и закуй в кандалы на два дня, чтобы впредь неповадно было, и другим в назидание.
– Спасибо, Ваше Величество! – затараторил бедняк и быстрыми шагами засеменил к выходу.
«Необходимо будет еще проконтролировать цены на зерно и на хлеб», – подумал про себя король.
Следующим вперед вышел старичок, лицо которого было черным от лучей безжалостного солнца, голова его была почти лысой, лишь по бокам еще серебрился пушок. Сам он был худым и будто бы ссохшимся от времени, даже при ходьбе покачивался из стороны в сторону и постоянно покашливал. За ним неотрывно следовали две девочки, похожие друг на друга, как две капли воды. Русые косы, глаза звездочки. На вид им было не больше десяти лет, такие же худенькие, как и старичок, и с такой же черной кожей. Голубые глазки у обеих светились еще детским любопытством и озорством. Они с неприкрытым восхищением разглядывали тронный зал, платья придворных леди и самого короля.
– Ваше Величество! – заговорил старик сухим голосом, – мы с моими внучками прибыли из деревни у Горького Моста. Мне уже отпущено совсем мало времени, и я решил отправить Фьолу и Эйдис в ваш приют в Сумеречном Доле. Мать их померла, рожая их, а отец – мой сын – погиб в битве у Эшфорда. Кроме меня у них никого нет, но в приюте нам сказали, что девочки без надобности. В подмастерье они также не годятся. Прошу вас, приютите их, мне больше не к кому обратиться, назад до дому я уже вряд ли дойду – пропадут девки.
– А на Шелковую улицу не заглядывал? Там такой товар не залеживается, – крикнул кто-то с галереи, и тут же его слова подхватили презренными смешками.
– Сир Ливен, – произнес король, – бросьте сира Тибальда в каменные мешки под замком на три дня без еды и питья.
– Будет сделано, Ваше Величество, – отозвался гвардеец у подножия трона и тут же направился к галерее, где придворные с сочувствием посмотрели на молодого сына лорда Фолларда.
Рейгар тем временем смотрел ледяным взглядом на своего Десницу, но тот даже бровью не повел от слов старика, и как ни в чем не бывало перо продолжало танцевать в его руках. Склоняясь вперед, Рей ощутил холодное прикосновение стали к своим пальцам. Между ними торчали клинки, готовые вот-вот порезать кожу и выпить крови.
– Я уверен, произошла какая-то ошибка, – сказал король с высоты своего трона и заметил, как перо Тайвина замерло, – Лорд Ланнистер, прошу отправить гонца в приют.
Десница только сейчас соизволил повернуть голову и посмотреть на своего короля. На его твердом и невозмутимом лице не дрогнул ни один мускул, губы сжались в узкую линию, а в глазах все также отражалась холодная надменность.
– Ваше Величество, – сухо сорвалось с его губ, – что должен передать мой гонец?
– Пусть он передаст сиру Алиссеру, чтобы тот еще раз внимательно перечитал мой приказ, а если он не увидит ничего нового, то ваш гонец должен разъяснить значение слов «всех детей в возрасте от семи до четырнадцати лет».
Затем король снова взглянул на старичка, который, казалось, осунулся еще больше, пока Рейгар отдавал приказ своему Деснице.
– Вы можете оставить девочек в замке, – стараясь скрыть свое раздражение, произнес Рей, – через несколько дней они поедут в Сумеречный Дол. Лорд Орос, – обратился он к кастеляну Красного Замка, – разместите сестер в комнате для слуг, накормите и переоденьте.
– Будет сделано, Ваша Милость, – отозвался дрожащим голосом лорд Масси.
Рейгар поднялся на ноги, вновь окинул взглядом присутствующих.
– Если у вас есть еще какие-либо прошения, можете оставить их лорду Харди – моему секретарю – я всех их рассмотрю позже.
Сказав это, он спустился с трона и посмотрел на Тайвина.
– Лорд Ланнистер, – твердым стальным голосом сказал Рейгар, – прошу последовать за мной.
***
Когда двери палаты Малого Совета захлопнулись за ними, Рейгар резко развернулся и всмотрелся в холодные бледно-зеленые глаза своего Десницы.
– Прошу объяснить это недоразумение, лорд Тайвин? – едва сдерживая себя, выпалил король.
– В Сумеречном Доле девочек вполне достаточно для работы на кухне и швейных мастерских, – невозмутимо ответил Десница.
– Я вижу, вы позволили себе пересматривать мои решения? – спросил Рей.
– Я работаю на благо государства, это мой долг, – ответил Ланнистер, – я не могу допустить столь необоснованную трату казны. Ваше решение было необдуманным, даже ваш отец не допускал столь опрометчивых идей.
Рейгар отшатнулся от него, как от прокаженного. Похоже, Тайвин считает его лишь заигравшимся мальчишкой, которого время от времени необходимо ставить на «путь истинный».
– Значит, теперь в моем государстве вы решаете, что благо, а что вред? – тихо проговорил Рейгар. – Вам не кажется, что вы стали позволять себе слишком много и пересмотр моих решений выше ваших полномочий?
– Я не… – начал Тайвин, но Рейгар жестом осек его.
– Я назначил вас Десницей не для того, чтобы вы обсуждали мои приказы, – ледяным голосом произнес король, – а для того, чтобы мои решения исполнялись наилучшим образом. Я ценю ваши советы, но я не позволю вам прикасаться к моему трону.
В дверь палаты постучали, и через мгновение Рейгар услышал голос Эртура:
– Ваше Величество, прибыл гонец со Штормового Предела со срочным донесением.
– Надеюсь, это было в последний раз, лорд Тайвин, – не сводя с Десницы глаз, произнес Рейгар, – вы можете идти.
– Ваша Милость, – сухо произнес Тайвин, отвесив низкий поклон, и вышел прочь.
Следом в палату вошел Эртур и протянул королю бронзовый футляр для писем. Но Рейгар начал нервно мерить широкими шагами палату, стараясь побороть нахлынувший на него порыв ярости.
– Прочти, – бросил он другу.
Эртур откупорил футляр и достал аккуратно свернутое послание, сломал черную печать и принялся читать:
–
Я, Станнис Баратеон, этим посланием сообщаю Вашему Величеству, что с девятого дня четвертой луны 283 года от завоевания Эйгона вступил в свои права на владение Штормовыми Землями…
Рейгар остановился и с замиранием сердца начал слушать гвардейца, смотря на него почти немигающим взглядом.
–
… по причине смерти лорда Роберта Баратеона, моего брата, который в порыве ярости покончил жизнь самоубийством, вонзив кинжал в сердце и забрав вместе с собой… – Эртур вдруг осекся, лицо его побледнело, а письмо затряслось в его руках. Он поднял полные слез глаза на Рейгара, и сердце короля пропустило удар.
Только не это…
– Читай дальше, – тихо сказал Рей, уже приготовившись услышать самую страшную весть.
–
… забрав вместе с собой… – продолжил Эртур со слезами в голосе, –
свою жену леди Лианну Баратеон и своего сына Джона Баратеона…
Вдруг стало так тихо… Рей видел, как шевелились губы Эртура, но он не слышал его слов. Он слышал лишь биение собственного сердца, которое захлебывалось в агонии. Он хотел вдохнуть, но воздух застревал в горле, причиняя неимоверную боль. Запах крови и пепла начал жечь его душу.
– Нет… нет.. нет.. – едва слышно, сравнимо с тишиной, сорвалось с его губ, – не может быть… этого не может быть…
Он заметался, как раненый зверь, угодивший в капкан, но никак не мог найти себе места.
– Что я наделал? – твердил он.
Лишь сильные руки гвардейца, схватившие его за плечи, смогли его остановить. Рейгар опустил голову, борясь со слезами, но все было тщетно.
– Отойди, Эртур, – прохрипел он, но Дейн не послушал его, а лишь крепче прижал короля к себе.
– Я уверен, она боролась до конца, – пытаясь сдержать свои слезы, пробормотал Эртур.
– Что я наделал? Зачем я отпустил ее? – уткнувшись в плечо друга, прокричал Рейгар. Нахлынувшая боль сбила его с ног, и он упал на колени. Он зарыдал, сотрясаясь всем телом. Надрывно и страшно. Пытаясь выплеснуть со слезами эту дикую, нечеловеческую боль… но все было тщетно… Дейн еще крепче обнял его и прошептал ему:
– Твоя страна, твои подданные, твоя матушка, брат и сестра, твой будущий ребенок – они все нуждаются в тебе. Мы все нуждаемся в тебе. Нам без тебя нельзя, слышишь, нельзя. Вставайте… Ваше Величество… Вставайте…
Природа, деревья, птицы… Не молчите… Скажите: «ты не одинок, Рейгар, не одинок». Скажите… Только больше никогда не суждено улыбке озарить мое лицо. Земля, по которой я ступаю, не земля. Иначе, почему она не берет меня к себе? Солнце, над моей головой, вовсе не солнце. Иначе, почему оно не дарит мне своего света и тепла? Я погрузился во мрак… Воздух, которым я дышу, вовсе не воздух. Иначе, почему он не наполняет меня жизнью? Почему сердце не хочет биться, а тело не отпускает мою душу, страдающую под пытками в этом мире? Жизнь моя без тебя – пустая колыбель.
Глядя на меня, вы не увидите ничего. Вы не увидите тот пожар, что пылает в моей груди, а сердце, разрываясь, тонет в кровавых слезах. Мне не выжить, когда наберется целое море слез. Я не могу бороться… Моя борьба за любовь тщетна, когда в этом мире нет тебя. Я тону в этом море тоски и боли, и стихия вот-вот накроет меня своей волной. Стихию эту породили моя боль, горечь и тоска. Более не пристанет мой корабль к берегу, где ждет меня моя любимая. Более не наполнятся его паруса, и не понесут меня туда, где живет моя радость. Ибо все пути отрезаны потоками кровавых слез…
