Любовь и Долг

      Серсея стояла на пороге небольшого полуподвала, украшенного вывеской в виде глаза. Точнее, это был обычный фонарь с нарисованным на нем радужкой и зрачком. Она долго собиралась с силами, а затем осторожно постучала в дверь. – Войдите! – приятный баритон прозвучал так скоро и неожиданно, что королева подпрыгнула на месте. Но она застыла и со страхом смотрела на обветшалую дверь. Наконец, Серсея прислонила к ней свою ладонь и толкнула. Дверь заскрипела и чуть не свалилась с верхней петли. – Подожди меня здесь, – не глядя, сказала она своему прислужнику Квиберну. Тот хотел было что-то сказать, но, закрыв рот, лишь кивнул в ответ.       Каморка была очень старой, с аркообразным потолком. Луч белого света пронизывал густой полумрак, разделяя помещение на две части. В той стороне, в которой оказалась королева, почти все пространство занимали стопки книг и свитков, стены украшали пожелтевшие карты с булавками, что отмечали определенные точки. Вторую половину каморки занимал огромный стол, словно бы вырезанный из единого массивного куска дерева. Пока Серсея оглядывалась, на этом столе вспыхнула свеча и породила длинные зловещие тени. – Проходи, дочка, – мягко произнес мужчина, сидевший за столом, в черном плаще и капюшоне, который скрывал почти все его лицо. Серсея увидела только аккуратную черную бороду на сильном подбородке, освещенную бледным мерцанием свечи. Мужчина жестом указал ей на стул, грубо сколоченный из старого дерева. Серсея вытерла свои вспотевшие от волнения ладони о старое буро-зеленое платье и присела напротив провидца. – Тирессий, – обратилась к нему Серсея, судорожно заламывая свои пальцы и опустив глаза. – Я вас слушаю, – ответил он.       Королева закрыла глаза и сглотнула. Повисло напряженное молчание, она никак не могла собраться со своими мыслями. – Недавно я потеряла, – Серсея замолчала, чтобы проглотить ком, подступивший к горлу, – своего сына. Среброволосого мальчика, о котором ты говорил мне. Уже четвертого…Я потеряла… я потеряла… их всех.       Судорожный вздох прокатился по ее телу, кидая ее в озноб. Слеза скатилась по щеке и обожгла ее мертвенно-бледную кожу. Серсее казалось, что слез уже давно не осталось, что она выплакала всё еще на родильном ложе, с которого не сходила несколько дней. – Как мне избавиться от этой боли? – чуть слышно продолжила она, – как мне жить дальше? Как смириться со своей судьбой? Я боюсь… Скажи мне что-нибудь хорошее.       Тирессий поднял на нее тяжелый взгляд, и она увидела его черные, словно угли, глаза. На его лице читалась неподдельная скорбь и сочувствие к королеве, от чего ей стало еще больнее. Она низко опустила голову, и капюшон ее суконного плаща скрыл ее лицо. Серсея сильно прикусила губу в попытке подавить свои слезы.       Провидец тем временем взял кувшин и налил чистую воду в серебряную чашу. Затем взял свечу и накапал в нее расплавленный воск. Он долго молчал, разглядывая образованные фигуры, крутил чашу то в одну, то в другую сторону. Наконец, он поставил ее на стол, а у Серсеи туго сжалось сердце. – Я бы хотел вас успокоить, – медленно произнес он, – однако, это не в моей власти. Жаль, но ненасытность в вашем доме неминуемо приведет к смерти.       Серсея, услышав его слова, резко подняла голову и пристально с мольбой взглянула на Тирессия. – Кто-то из вашей семьи по мере своего возвышения все ближе подходит к смерти, – глядя ей в глаза, твердо сказал он. – Кто? – выпалила королева, – кто умрет, скажи ради Богов! – Об этом вам лучше поведает ваша дочь, – все также медленно и твердо ответил провидец. – Дейнис? – пробормотала она, а затем вновь опустила голову, рассматривая белые худые пальцы.       Первые роды королевы были очень тяжелыми. Девочка мучила мать более двух дней, но никак не появлялась на свет. Наконец, на рассвете третьего дня, когда на востоке вспыхнула звезда в кроваво-красных небесах утренней зари, принцесса издала свой первый крик. Она была такой маленькой и хрупкой, что мейстеры опасались, девочка не протянет и нескольких дней. Сама королева, ослабевшая от потери крови, лишилась чувств и не приходила в себя до самого вечера.       В тот день Рейгар покинул свое заточение в септе и не выпускал дочь из рук, пока та не задышала с уверенностью, и страх перед смертью новорожденной не отступил. Возможно, именно тогда между отцом и дочерью возникла эта связь, которую Серсея никак не могла понять. Он назвал ее Утренней Звездой. Рейгар обожал ее. Все свое свободное время посвящал ей, купал в своем внимании и заботе. А королеве даже крохи тех чувств не перепадали.       Казалось бы, Серсея добилась, чего хотела: теперь Рейгар стал ее целиком и полностью. Но королева мечтала о любви, а тот, кого она полюбила, не любил ее. Ни капли. И казалось, что вообще никаких чувств к ней не питал. От любви до ненависти один шаг. Серсея сумела выдавить из себя это мерзкое чувство, и возненавидела она не только мужа, но и дочь. Дейнис окончательно отобрала Рейгара у нее. Сначала та стерва, которую за что-то любил ее муж, а потом и принцесса. Ей не осталось места в жизни собственного супруга, а смерти трех новорожденных сыновей еще пуще разожгли этот огонь неприязни между ними. Теперь умер и четвертый. Умер на ее руках, прожив лишь несколько минут. Их имена были выжжены на ее сердце: Эйгон, Дейрон, Деймион, теперь еще и Джоффри.       По замку поползли унизительные слухи и сплетни, что королева не способна подарить королю наследника, а смогла родить лишь безумную дочь. Дейнис и вправду была странной. Первое слово она произнесла только в четыре года, прикоснувшись к трону. Брат, – сказала она тогда. И это вселило в сердце короля надежду, ведь к тому времени, они потеряли Эйгона и Дейрона.       Затем у принцессы появился воображаемый друг, которого звали Джейх. Она говорила, что он приходит к ней во снах, помогает ей в учебе, что с ним ей не так одиноко, когда Рейгар в отъезде, ведь у Джейха такая же улыбка, как и у отца, она называла его братом.       Дейнис не любила наряжаться, предпочитая носить грубые шерстяные платья. Вечно таскалась с луком, который выпросила у отца, а тот был и рад подарить ей его. А еще эта манера подкрадываться и говорить так, словно ее слова были приговором. В последнее время Серсея осознала, что ее дочь была действительно безумна.       Иногда королева ловила себя на мысли, что мечтает, чтобы Дейнерис была ее дочерью. Учтивая, прилежная, горделивая. Она была чудо как хороша, всякий сразу бы увидел, что это настоящая принцесса . Как изящно она носит свои дорогие платья, а как мило она играет на арфе. Уж она-то точно осознавала, кем является, и пользовалась своим положением в полной мере. Блистая той же валирийской красотой, смягченной зеленью глаз и золотом волос Ланнистеров, Дейнис на ее фоне выглядела настоящей замарашкой. – Дейнис… Она… – произнесла королева после долго молчания, – ее коснулось проклятие драконов.       Она тяжело вздохнула и судорожно закрыла лицо руками, в горьком рыдании содрогнулись ее плечи. Внезапно догадка промелькнула в ее голове, и королева посмотрела на провидца полными слез глазами. – Рейгар? – спросила она, – Рейгар умрет? – Точно я не знаю, Ваша Милость, – спокойно ответил провидец, – я сказал все, что увидел. – Ты раньше говорил мне, что между мной и Рейгаром есть тень. Ты по-прежнему видишь эту тень?       Тирессий глубоко вздохнул. Он долго молчал, разглядывая карту на стене, а затем уставился на королеву немым взглядом. Провидец начал теребить свои пальцы, похоже, он не мог найти слов, которые нужно было сказать, чтобы не причинить еще больше боли. – Тень, – наконец, заговорил он, – превратилась в женщину.       Серсея открыла рот, услышав его слова, и нахмурила брови. – Продолжай, – протянула она. – Я вижу женщину. Она где-то там, наверху. Она молчит и плачет… Она тайно плачет. Похоже, она что-то скрывает. Перед ней богатая постель, укрытая золотым саваном. Она молится без устали. А в постели… – Что там, говори! – Я вижу одну слезинку. Эта женщина улыбается ей и оберегает. Дороже этой слезинки у нее ничего нет. – Что это значит?! – чуть не прокричала она. – Слушайте свою дочь, – вновь повторил он, – она наделена даром, который вы зовете проклятием. Рука самого Неведомого лежит на ее плече, а его уста шепчут ей в уши. – Нет, нет! Этого не может быть! – задыхаясь, выпалила Серсея. – Три младших дракона наделены его даром – у каждого свой. Принцесса одна из них. Серсея порывисто встала и побежала к дверям, не оглядываясь. – Слушайте свою дочь! – напоследок услышала она за спиной.       Выбежав на улицу, она едва не натолкнулась на гвардейца из Золотых плащей и услышала голос сира Корбрея. Серсея резко отвернулась к стене, сильнее натягивая капюшон на голову, чтобы ее ненароком кто-нибудь не узнал. Королеве негоже ходить в таком виде и без сопровождения.       Лин Корбрей – прихвостень Джона Аррена, который восседал в палате Малого Совета на должности Мастера над Законами. Лин осуществлял рейды по торговым и ремесленным лавкам, проверял качество товара, вершил суды у простолюдинов вместе с септоном Бартом, именем короля был уполномочен назначать наказания за преступления. Человеком он был на редкость дотошным и придирчивым, к обязанностям своим относился со всем пристрастием. Простая чернь его любила, а вот торговцы и ремесленники люто ненавидели. И приспичило же ему совершать свой рейд именно сегодня и именно в этот час.       Отряд Золотых Плащей, находившийся в подчинении сира Корбрея, загородил собой почти всю Лярдовую улицу, и Серсея решила переждать здесь, у стены, пока те не уберутся восвояси.       Лин Корбрей в это время остановился недалеко от королевы у лавки торговца тканями и на ощупь проверял качество товара. Бедный торговец весь сжался от страха, его глаза следили за каждым движением Корбрея. Серсея краем глаза уловила, как в других лавках торговцы и ремесленники суетливо начали перебирать свой товар, пряча некоторый под прилавок. Босоногие мальчишки помчались по улице, крича по весь голос: – Законник идет! Законник идет!       Но Лину Корбрею до них не было никакого дела, так как он был как раз той свиньей, которая грязь найдет где угодно. – Так, так, так, – учтиво произнес Лин, расправляя очередной рулон ткани, – за сколько ты это купил? – Двадцать оленей за ярд, милорд, – с нарисованной улыбкой ответил тот. – Ага, а за сколько продаешь? – Продаю за пятьдесят оленей, милорд, – дрожащим голосом пробормотал торговец, мысленно спрашивая себя, правильный ли ответ, – это ведь качественный товар, его мало где сыщешь.       Корбрей при его словах закивал головой, якобы соглашаясь. – Ага, ага, – зазвучал его голос тверже, – ты что? Закон не соблюдаешь? Если товар куплен за двадцать оленей, ты не должен продавать его дороже, чем за сорок. – Затраты выросли, милорд, – попытался оправдаться торговец, – из-за войны на Ступенях ткани из Мира и Лисса очень трудно достать, милорд, к тому же, это натуральный шелк. – Твои подсчеты не должны меня волновать, – спокойно произнес Лин, – для меня важен только закон. Стража! Тащите мошенника на фалаку*. Получит пятьдесят ударов, поймет, что к чему. – Милорд, милорд, пощадите! – завопил торговец, – милорд, клянусь, я все понял, милорд!       Но Лин Корбрей был неумолим, а Золотые плащи тем более. Он с непринужденным видом двинулся дальше, остановился прямо за спиной королевы, и Серсея ближе прижалась к стене, а ее дыхание предательски сбилось. Квиберн также подошел к ней ближе и украдкой посматривал на законника, чтобы предупредить свою королеву, если что-то пойдет не так. Рейгар и так подозревал ее во всем, и ей не хотелось лишний раз себя компрометировать.       Вопли торговца тканями еще были слышны довольно долго, а Корбрей тем временем рассматривал и щупал сумки в очередной лавке. – Сир Корбрей, добро пожаловать, – нервно затараторил скорняк*. – Сколько стоит эта сумка? – Продаю по тридцать серебряных. Натуральная оленья кожа. – На оленью что-то не очень-то похоже. Больше похоже на дешевую телячью и дороже десяти оленей не стоит. – Эта сумка оказалась здесь случайно, я вам другие покажу. – Закуйте его в колодки да проведите по улицам!       Следующей своей жертвой Лин Корбрей выбрал пекаря. Ремесленник до этого спрятал большое количество своего хлеба под прилавок и сейчас, широко улыбаясь, приветствовал законника. Лин осек его жестом руки, а тот проглотил слова лести и застыл на месте. – Это весь товар? – спросил Лин. – Слава Богам, милорд, торговля идет хорошо.       Но Корбрея нельзя было так легко провести. Он обошел прилавок, оттолкнул торговца и вынул оттуда лоток с припрятанным хлебом. – А это что? – с издевкой в голосе спросил он.       Пекарь замешкался, его руки задрожали. – Это? Это то, что вчера не смог продать, – нашелся он с ответом, – я и припрятал, чтобы отнесли животным.       Корбрей тем временем поднес булку к лицу и вдохнул ее аромат, после посмотрел на побледневшего ремесленника и усмехнулся. – Везет же твоим животным – да он ведь совсем еще горячий. Ну-ка, взвесим, поглядим.       Один из его помощников быстро подбежал к Лину, неся в руках гири и весы. – О, – протянул Лин, – тут явный недовес, на вкус, я думаю, тоже не помешает проверить.       Сказав это, он отломил кусочек и медленно разжевал его. – Ммм, ячмень и овес ты смешал с хорошей мукой, да еще и веса оказалось маловато. – Помилуйте, милорд, это больше не повториться, клянусь вам, – взмолился пекарь, переминаясь от страха с ноги на ногу. – Напомни мне, какое наказание получают недобросовестные пекари?       Ремесленник весь замялся, лицо его побледнело так, что казалось, он сейчас рухнет замертво. – Тридцать ударов плетью и двое суток в колодках на площади, – сказал за него Лин, – кормить честных трудяг хлебом с недовесом и поддельным качеством – очень большое преступление. Увести!       Пекарь закричал, когда Золотые Плащи поволокли его по улице, а Серсея тем временем проскользнула мимо гвардейцев и побежала в Красный Замок.

***

      По дороге к Твердыне Мейгора Серсея услышала высокий музыкальный голосок. Он привлек ее внимание, и королева свернула к саду.       Дейнис была в одиночестве, она кружилась вокруг одной точки и заливисто хохотала. Принцесса была одета в простую льняную рубаху до пят, а поверх нее она натянула тряпку из грубого сукна с прорезью для головы, подпоясанную тонким шерстяным пояском. Вместо прически, которую служанка сооружала на ее голове целый час, осталась только коса. Она босыми ногами танцевала на траве, ее лицо было преисполнено счастья.       Серсею крайне возмутило это: принцесса должна была в это время находиться на занятиях с септой, и к тому же рядом с ней не было даже гвардейца. Королева почувствовала, как кровь вскипает в ее жилах. Что эта девчонка себе возомнила?! Дейнис внезапно остановилась, словно бы уловила ее мысли, и обернулась в ее сторону. Она вытянулась, заложила руки за спину и склонила голову. – Матушка? – вымолвила она, когда Серсея быстрыми шагами подошла к ней.       Королева сделала стремительный шаг к дочери, наклонилась, схватила за подбородок и приподняла ее лицо, взглянув в большие, цвета молодой листвы, глаза. – Что ты здесь делаешь? Где септа? – прошипела королева. – Она спит, – медленно и спокойно пропела Дейнис, хотя Серсея уловила, как та сжала свои ручки в кулачки. – Что значит – спит? – Она устала вот и спит, – Дейнис отстранилась от нее и крепко сжала свои губы, а по лбу у нее проскользнула морщинка. – А сир Джонотор? Тоже спит?! – Тоже, – плюнула ей дочь.       Серсея даже опешила от такой дерзости, ярость сильнее стала приливать к ее вискам, ее дыхание участилось, и она еле сдерживала себя, чтобы не броситься на дочь. – Где твое платье?! Что это за лохмотья?! – крикнула королева, – что ты сделала со своими волосами?! – Джейху так больше нравится, – прошипела Дейнис, едва не задыхаясь, – к тому же, так очень удобно тренироваться в стрельбе.       Серсея только сейчас заметила лук из златосерда у ног дочери, окинув взглядом полянку, она также увидела, что деревья были утыканы белоперыми стрелами. В порыве невероятного гнева королева схватила лук и надломила его пополам, ударив о колено, а затем швырнула обломки в сторону и уставилась на Дейнис. – Нет никакого Джейха! Нет никакого брата! Нет! – закричала королева.       Взгляд зеленых глаз, устремленных на мать, стал таким тяжелым, как таран, как буря, сметающая все на своем пути. Не было слов, достаточно сильных, чтобы передать ощущение, которое испытала Серсея. Она вдруг увидела в ее зрачках… себя, полную яростного огня, полную неудержимого гнева. Серсея внезапно осознала, что натворила. Королева отшатнулась от дочери, прикрыв ладонью рот, и замотала головой. – Прости меня, – сглатывая огромный комок в горле, прошептала она, и слезы брызнули из ее глаз.       Она вдруг почувствовала, как вся та боль, что она запирала в своем сердце начала выползать наружу, все быстрее и быстрее. Ее потоки, как лавину, уже невозможно было остановить. Эта боль буквально сбила ее с ног, и королева упала на колени, судорожно содрогаясь всем телом от рыданий. Что с ней? Почему она позволяет себе это? Ведь она королева. Она должна быть сильной. Но вся внутренняя сила вдруг покинула ее. Королева не могла успокоиться, из нее словно бы высасывали все убитые ею эмоции и чувства. И было так больно, что не передать никакими словами.       Дейнис тихонько подошла к матери и положила свою ладонь ей на плечо. Дыхание ее было спокойным и ровным, а голос мягким и нежным. – Я не злюсь на тебя, – медленно протянула она, – я вижу, сколько смятения и разочарования скрыто в твоем сердце, ты на дне глубоко темного колодца, и этот омут все глубже затягивает тебя. Прекрати удерживать то, что тебе не принадлежит, и тогда ты обретешь покой.       После этих слов она, напевая под нос какую-то знакомую мелодию, тихо побежала прочь из сада, а королева вдруг пришла в себя и недоуменно посмотрела вслед дочери, задавая себе вопрос: что это было?