Любовь и Долг

      Лес без снега казался ей причудливым и доверху наполненным земляными теплыми запахами, что до этого ревниво охраняли толстые сугробы. Уже давно не было щекочущих нос и уши тонких струек мороза, но в утренней туманной дымке мягкий, словно пух гуся, мох покрывался тонкой коркой изморози и хрустел под широкими лапами, как косточки маленького лемминга. Прохладный воздух был кристально чистым, и каждый аромат занимал в нем особое место: был далеким и близким, тонким и резким, знакомым и чуждым. Родным. Как аромат ее матери, как аромат ее братьев, аромат ее стаи. Теперь она не была одна. Гонимая свободой волчица-одиночка, не признававшая над собой чужих законов, теперь была частью стаи.       Когда снег только-только начал убегать от теплеющих солнечных лучей, когда стволы огромных сосен и страж-деревьев оттолкнули белые меха, и вода чистыми ручейками стала прокладывать себе путь, она ощутила жажду совсем другого рода. Зов крови призывал волчицу исполнить свой долг. Она слышала брачные песни ее меньших собратьев, и сама вторила им. Ее потребность была сильнее чувства голода. Каждый день она выла то на солнце, то на луну, ее песня была маяком, зовущим скрасить ее одиночество, но никто не отвечал на ее зов. Время от времени молодые бесшабашные самцы меньших волков забредали на ее территорию, готовые побороться за расположение волчицы или за ее владения: ее вой выдавал, что обширные земли, лежащие между широкой рекой у гор на западе и лысыми холмами на востоке, бережно оберегаемые кристально чистым озером на севере, принадлежат только ей одной. Но встретив хозяйку этих лесов, в три раза превосходящую их размером, они навсегда покидали эти земли, с тех пор она больше не чуяла их.       Одним морозным утром, когда солнце едва проснулось и начало подтягивать свои лучи к снегу, она гнала большого оленя в лес, в надежде, что его широкие рога станут его проклятием, и он запутается в низких ветвях-паутинах и ослабнет. Славная была бы добыча. Она уже предвкушала его вкус, его ароматную кровь. Охотничий азарт заставлял сердце биться быстрее, легкие – проглатывать воздух в такт его биению, лапы – забыть об усталости и не останавливаться. В ее глазах была только ее цель – стволы деревьев, черные проталины и грязный снег превратились в одно красно-розовое месиво. Но когда она почти достигла своей цели, олень резко вильнул в сторону. Один удар сердца… могучие челюсти сомкнулись на шее ее добычи. Хруст. И вот на нее уже смотрели искрящиеся глаза цвета переливающихся камней, которые она иногда встречала на отмелях реки. Волчица едва перевела дух: азарт поглотил ее всю и сейчас жаждал крови. Но она остановилась. Неведомая сила заставила ее это сделать, ведь эти глаза, с любопытством взирающие на нее, принадлежали такому же, как и она – лютоволку.       Он показался ей удивительно красивым: блестящая гладкая шерсть, почти белая с легкой дымкой седины; стройные сильные лапы, пушистый хвост, очаровательная темная полосочка между глаз, черные кончики ушей. В нем чувствовались сила и немного застенчивая кровожадность. Он был молод и грациозен, со статью настоящего вожака. Она неподвижно смотрела, как он хладнокровно наслаждался загнанной ею добычей. Сердце тянуло ее подойти к нему ближе, обнюхать его, но лапы не слушались, вместо этого она молча лежала и, навострив уши, наблюдала.       Он подошел первым. Медленно, прислушиваясь и пробуя воздух на вкус, словно спрашивая ее разрешения. В двух шагах он остановился и не сводил с нее янтарных глаз. Вблизи он казался еще более могучим и надежным. Вот его хвост вильнул в сторону, затем в другую. Волк коснулся кончика ее носа своим, лизнул ее острую морду. И она… она подчинилась. Сильнее прижала уши, лизнула свежую кровь с его челюсти и отвела взгляд. С тех пор она была полностью в его власти. С тех пор она больше не охотилась на двуногих.       В тот день она понесла в себе новую жизнь, и через несколько лун на свет появилась их старшая дочь с водянисто-голубыми глазами и серебристо-белой шерстью. С тех пор их стая стала гораздо больше: когда луна пропала в прошлый раз, волчица родила трех сыновей и одну дочь. Теперь темные пушистые комочки начали выползать из их логова у реки и нуждались в свежей плоти. Олень мог прокормить лишь ее и ее волка, и им нужна была более крупная добыча.       Они оставили старшую дочь присматривать за младшими, а сами сейчас гнали владыку этого леса – старого лося, вожака стада. Через несколько лун они возьмут с собой своих тощих долговязых отпрысков. С десяток их попыток будут неудачными, прежде чем они прольют свою первую кровь, но пока им нужно было расти и набираться сил.       Лось был уже близко: она отчетливо ощущала его мускус и рычала, предвкушая удачную охоту. Вороны черной тучей преследовали их, чтобы успеть урвать пару кусочков, и их гомон ничуть не помогал, а, напротив, предупреждал всех обитателей леса о приближающихся убийцах. Запах добычи вел их невидимой тропой прямо к жертве: все попытки лося скрыться – тщетны. Лес был наполнен мириадами различных звуков: ток глухаря, говорящий глухаркам о силе и опыте краснобрового самца; журчание родника, бегущего среди мха и корней; пересвист зарянки, ждущей отца семейства с едой для вечно голодных птенцов, хруст ветки… Он близко. Что-то не так.       Темные стволы деревьев становились все гуще покрытыми пушистыми ветвями, среди мха показалась изумрудная трава. Лес расступился перед ними, открывая вид на просторную, залитую солнечным светом поляну. Но что-то не так.       Огромный лось, с буро-серыми широкими рогами, напоминавшими крылья горного орла, остановился посреди этой поляны. Ее волк решил обогнуть поляну через лес и зайти с тыла, а ее задачей стало привлечь внимание владыки леса к себе, отвлекая его. Лось был настоящим исполином, светло-медовая шерсть на его спине говорила о его довольно зрелом возрасте. Наверняка, за свою жизнь он сражался со множеством волков и был грозным противником, тем более он загнан, устал, широкие рога не позволят ему и дальше убегать от погони в лесу. Один удар его длинной мускулистой ноги мог лишить ее или ее волка жизни. Что-то все равно было не так.       Волчица отвела взгляд от почти черных глаз и оглянулась. Это был все тот же лес с гомоном воронов, с песнями птиц, с шелестом травы. Но что-то не так. Подавив в себе это беспокойное чувство, она вновь уставилась на свою жертву. Лось начал хрипеть и бить копытом, кроша траву и выбивая землю. Он задрал голову и обнажил плоские зубы, затем замотал рогами из стороны в сторону, показывая свою силу. Азарт начал наполнять ее, разгонять сердце. Все вокруг начало заливать красно-розовым цветом, а в центре стоял могучий воин, который был готов до конца бороться за свою жизнь.       Волчица опустила голову и рысцой понеслась в атаку. Лось издал низкий трубный рев. Он опустил рога-ветви, призывая ее отступить, показывая, насколько он опасен. Она заметила, как ее волк вышел из чащобы и уже приближался, чтобы сделать смертоносный прыжок. Волчица ощетинилась и зарычала. Я твоя смерть, смотри на меня, – говорил этот рык. Но… Красная пелена начала исчезать, уступая место иному инстинкту. Защищать. Она вновь взглянула на лес, в ту сторону, где они оставили свою семью. Она навострила уши и замерла, пытаясь услышать то, что так сильно сейчас тревожило ее. Тень леса звала ее вернуться. Волчица задрала голову и завыла. Ее волк понял этот вой. Он резко остановился, повернул голову в сторону древнего леса, навострив уши, а затем сорвался с места и в три прыжка оказался рядом с волчицей. Лось, казалось, был сбит с толку, он замешкался, не представляя, что это значит, что ему делать – бежать или нападать. В конце концов, он решил воспользоваться ситуацией и убежал восвояси.       Доли секунд потребовалось, чтобы принять решение. Они оставили лося и бросились назад к своей семье. Деревья проносились мимо с невероятной скоростью, все звуки вдруг померкли, она слышала только стук своего сердца и скуление. Как оказалось, это скулила она сама, не понимая, почему. Рядом бежал ее верный спутник. Его взор был устремлен вперед, неудержимые лапы оставляли глубокие следы в подтаявшей грязи. Глаза его стали темными, как густой мед.       Пустое брюхо скоро дало о себе знать, а легкие вспыхнули пламенем, но она не позволяла себе останавливаться. Дети – это все, что занимало ее сейчас. Солнце начало клониться к закату. Вот уже показался ручей, а за ним холм. Осталось совсем немного. И тут резкий запах крови ударил ее по носу, и она, споткнувшись об валежник, кубарем покатилась по земле и ударилась хребтом об старый, заросший мхом пень. С трудом найдя в себе силы встать на ноги, она вновь попробовала воздух на вкус. И заскулила. Ошибки быть не может: она слишком хорошо знала запах своих щенков.       Ее волк ждал ее возле логова, склонив голову над изорванным телом их старшей дочери. Ее шкура из серебристой стала розовой, а местами красной. У нее не было обоих ушей и хвоста, а челюсть была сломана, из живота и бедра торчали тонкие прямые ветки с белыми птичьими перьями на конце. Вороны уже успели ослепить ее. Рядом лежали перекушенные трупы маленьких трусливых волков, которые жили рядом с двуногими, вперемешку с выпотрошенными внутренностями и с откушенными конечностями. Вне сомнения, она боролась до конца.       Волчица, скуля, стала облизывать раны своей дочери, хотя понимала, что уже ничего их не излечит. Кругом была кровь, но трупов ее младших щенков не было. Ее волк уже выходил из логова, и она прочитала во взгляде, что и в земляной пещере их нет. Она начала звать их: а что если они спрятались и спаслись? Их отец также присоединился к ней, и в его голосе читались неописуемое отчаяние и боль.       Их надежда пискнула слабым голоском из под корней давно упавшего дерева, что лежало неподалеку. Опавшие листья зашевелились, и из них выползла их младшая дочь, самая маленькая из ее щенков. У нее было оторвано ухо, и глубокий след от когтей едва не лишил ее глаза, но она была жива. После, когда их дочь встала на передние лапки и медленно поползла к ним, они с ужасом заметили, что задние лапки и хвост безжизненно волочатся следом за ней. Волчица за два удара сердца подпрыгнула к дочери и, нежно взяв ее за шейку, понесла в логово.       Сердце волчицы разрывалось на сотни маленьких кусочков, когда ее дочь кричала от боли, прижимаясь к матери и ища у нее избавления. Волчица снова и снова вылизывала ее раны, но, сколько бы она не старалась, сколько бы любви и заботы не вложила, это никогда не излечит сломанный позвоночник. Ее дочь никогда больше не побежит, никогда не научится охотиться, никогда не станет матерью, никогда не создаст свою собственную стаю. В больших доверчивых глазах малышки было столько отваги и мольбы, что волчица, не выдержав, выпрыгнула из логова и, слыша, как плачет ее ребенок, отчаянно зарычала на себя, на свою беспомощность и безнадежность. В это время ее волк безмолвно скользнул в пещеру, и вскоре из нее раздался резкий и короткий звук. Это все, что мог сделать отец для любимой дочери.       От протяжного воя двух лютоволков, полного горя и безудержного гнева, содрогнулись леса и горы, казалось, даже луна в страхе предпочла скрыться за облаками. Пора вспомнить старые повадки. Теперь она научит его охотиться… на двуногих.

***

      Влажный морской воздух доносил до Лии что-то острое и соленое. Запах русалки, как любили шутить рыбаки и матросы с пирса. Светлый Новый Замок был построен на холме, и с открытой бойницы вся Белая Гавань была словно на ладони. А если еще закрыть глаза, не обращая внимания на шум прибоя и лай толстых тюленей, можно было услышать биение сердца этого города. Оно стучало в протяжном скрипе качающихся на волнах рыбацких лодочек и китобоев, в шелесте парусов, в заунывном плаче чаек, в раскатистом гоготе рыбаков, вернувшихся с вечерним приливом, в добродушном ворчании жен, готовящих их богатый улов к завтрашнему рынку, в заливистом смехе босоногих детишек, удящих мелкую рыбешку с пирса.       Залив был прекрасен. С запада в него вливался Белый Нож, неся в себе теплые слегка мутноватые воды, и никак не хотел уступать их холодному соленому морю. Эта борьба порождала невероятное зрелище: светло-бирюзовые воды реки и темно-синие воды моря были разделены невидимой стеной, их волны накатывали друг на друга и разбивались в пенящемся водовороте. Это было похоже на картину талантливого художника, у которого вдруг закончилась темно-синяя краска, и он решил аккуратными мазками добавить в нее немного зелени. У Сестер Белый Нож окончательно проиграет и полностью вберет в себя морскую соль и потемнеет.       Лиа редко покидала Новый Замок: Белая Гавань была воротами Севера, и многие лорды, решившие отправиться в путешествие, наверняка узнали бы ее. В те нечастые моменты, она надевала на себя мужское одеяние и, скрывая свое лицо под капюшоном, бродила по широким вымощенным серым камнем улочкам, доходя до Волчьего Логова, где она могла побыть со своими Богами наедине. Богороща была больше нагромождением корней, ветвей и камней, древнее чардрево было даже больше и толще винтерфельского, свои спутанные ветви оно протянуло на много футов вверх, некоторые из них протиснулись даже в черный камень старинного замка, а лик древа был грозным и в то же время скорбным. Многие называли сердце-древо уродливым, но для нее оно всегда было приветливым, готовым выслушать все, что она решила рассказать ему.       Лиа скользнула глазами по темно-серым аккуратно сложенным черепицам, цепляясь взглядом за бредущих к тавернам мужиков, остановившись на пару мгновений на белокаменной городской стене, а затем в ее зрачках отразились красно-золотые отблески закатного солнца. Она представила себя героиней одной из сказок старой Нэн. Вот она – принцесса, а точнее королева, томящаяся в башне, ревностно охраняемая страшным чудовищем, а точнее Стариком-Рыбоногом с его двузубым трезубцем, ждущая своего прекрасного рыцаря, а точнее короля, который даже не знает о ее существовании.        Скоро город погрузится в сумерки, и все заснут спокойным безмятежным сном. Сон… Это слово больно кольнуло, заставив вздрогнуть. Лиа устала. Она была уставшей даже на рассвете, проснувшись на мокрой от слез подушке. Ее кошмары были настолько яркими и детальными, что порой ей казалось, это вовсе не сны, это реальная ее жизнь, только другая. Лиа вспомнила совершенное ее собственной рукой убийство и испугалась, осознав, что наслаждается этими воспоминаниями. – Твои сны – твоя истинная ипостась, – с укором сказал внутренний голос. – Я не чудовище, – возразила Лиа. – Да неужели? – с усмешкой получила она ответ, – ты хладнокровно разбила любящие тебя сердца. – Это было необходимо ради сына, ведь защищать своего ребенка – это долг матери. – Хм, ради сына? Твой сын – бастард без рода и племени, сирота при живом отце! Какую ложь ты придумаешь, когда он снова спросит тебя о нем?       Лиа не знала что ответить. Время, когда Джону можно было сказать, что его отец уехал далеко, что он занят, что у него много важных дел, прошло. Он больше не поверит ни единому ее слову. – Миледи, – услышала она за спиной гнусоватый голос Лин, и когда Лиа обернулась, та продолжила. – Милорд ожидает вас на ужин в саду.       Лин была ровесницей Лии, стройной и невысокой девушкой со светло-соломенными волосами и вздернутым веснушчатым носом. Она была личной служанкой леди Леоны, и то, что именно ее прислал лорд Виман, показалось Лие странным. – В саду? – удивилась Лиа, – так поздно? – Простите меня, Миледи, – пробормотала Лин, сжимая перед собой руки и не поднимая своих карих глаз, – но Милорд выразился ясно – он ждет вас в саду. – Хорошо, Лин, – ответила Лиа, – ты можешь идти. Лин, не поднимая головы, сделала нечто похожее на реверанс и побежала прочь по внешней лестнице вниз во внутренний двор.       Лиа еще раз взглянула на небо. Оно уже вбирало в себя пурпур заката и из синего становилось индиговым. По телу пробежала мелкая дрожь, и Лиа заметила, что ее худощавые пальцы, до этого спокойно лежащие на белом камне ограды, начали дрожать. Она была почти уверена, о чем хотел с ней поговорить названный отец. Лиа беспокойно заправила выбившуюся из сложной прически прядь под жемчужную ленту. – Все в порядке, Миледи? – спросил ее молодой караульный.       У Тома были ярко рыжие волосы, невероятно живые зеленые глаза и пурпурное родимое пятно на левой щеке, которое он тщетно пытался скрыть, отращивая бороду. Всем он был известен, как Радужный Том. Свое прозвище он получил от ее сына, до этого Тома звали Меченым. – Да, Том, – улыбнувшись, ответила Лиа. – Я могу сопроводить вас, если Миледи это будет угодно.       Никогда не отказывай слугам в их услужении, вспомнила Лиа слова леди Мандерли. Конечно, Лиа догадывалась, что дело вовсе не в услужении. Как раз в это время молодая и дерзкая доярка Джанин должна была возвращаться с фермы, и караульный, наверняка, рассчитывал на встречу с ней. – Миледи не против, – сказала Лиа, и усмехнулась, наблюдая, как засияли глаза Радужного Тома, а щеки его начали наливаться краской.       Лиа стряхнула невидимую пыль с подола своего темно-бирюзового платья с изящной золотой вышивкой на лифе, поправила на плечах свой легкий темный плащ с прорезями для рук и норковой опушкой на капюшоне, и, выпрямившись, направилась к внешней лестнице, которая вела прямо во внутренний двор Нового Замка. Сад располагался в западной его части и вплотную прилегал к Снежной Септе. Лиа для отвода глаз захаживала в нее, но воспринимала септу не более чем произведение искусства. Семь статуй из белого мрамора подпирающих купол, были для нее просто каменными истуканами.       В сад можно было попасть, поднявшись на крытую галерею с внутреннего двора, и пройти мимо гостевого дома, чертога Водяного и главного замка, где жили сами лорды и леди Мандерли, а затем спуститься у арсенала, где собственно и находился вход в сад. Но Лиа любила ходить туда другим путем. Она спустилась с лестницы караульной бойницы, направилась мимо галереи, остановилась у кузницы, чтобы справиться о здоровье детишек кузнеца Тьена, затем заглянула в загон у конюшни, чтобы лишний раз угостить припрятанным яблоком своего любимца Верного, а уж потом прямиком по мощеной дорожке, украшенной вазонами с розами, войти в сад.       Все дворцовые стражники носили сине-зеленые плащи и в руках их вместо копий были трезубцы. Они склоняли головы, когда Лиа проходила мимо. Слишком много почтения для бастарда, фыркнула про себя она. Где-то между псарней и казармами Том увлекся ухаживанием за не обращающей на него никакого внимания Джанин. Крепкая девушка с полной грудью, подперев бок правой рукой, левой отмахивалась от надоедливого парня и театрально закатывала глаза. Наутро она будет рассказывать кухаркам, как он ей надоел, пустозвон этакий, а сама тайком будет поджидать, когда Том оставит караул и направится на отдых в казармы. Лие об этом поведал Джон, который любил наблюдать за людьми, забравшись на крышу гостевого дома.       У входа в сад Лиа услышала частый и сухой, как барабанная дробь, стук деревянных мечей. Окинув взглядом изумрудную поляну, она заметила Джона и Винафа*, облаченных в броню для тренировок и в легкие шлемы, защищающие уши и переносицу от излишней скрупулезности. Винаф был старшим внуком лорда Вимана, сыном Вилиса, на год старше Джона. Но его возраст и крепкое телосложение, унаследованное от отца и деда, не давали ему и толики форы против ее худощавого сына. Джон уже в девять лет обещал быть высоким и стройным, как и его отец. Рядом за боем следил Вендел, время от времени он поправлял боевые стойки мальчишек и подбадривал аплодисментами и шутками.       Джон на мгновение отвлекся, за что получил сильный удар по ноге. Он зашипел от боли, а обрадованный Винаф накинулся на Джона с удвоенной силой. Ее сын мог только обороняться, и Лиа видела, что не без труда. Затем, оклемавшись, сам перешел в наступление. Лиа улыбнулась. Красуется, подумала она.       Ужин подали в небольшую круглую беседку. В свете многочисленных свечей, в окружении кустарников ежевики и малины и нависшей над ней сиренью, она казалась домиком из сказки. Мандерли очень любили красивые вещи, а любовь к цветам и красивым деревьям они наверняка привезли с берегов Мандера. Поговаривали, что и Новый Замок очень похож на бывшую вотчину Мандерли – Данстонбери. – Сегодня ты особенно прелестна, дитя, – поприветствовал ее названный отец. Лорд Мандерли восседал на широкой скамье, где с удобством могли уместиться трое зрелых мужчин. Служанки окружали его как мухи, то и дело, подливая вино и поднося блюда с его любимым копченым угрем. – Благодарю, отец, – Лиа сделала реверанс и присела рядом с ним. Стол ломился от разнообразных угощений: кроме угря, тут были и устрицы, которые были живыми еще пару часов назад, уложенные вокруг соусницы с уксусом, подсоленная семга, бережно хранящаяся с прошлого нереста в вечных льдах под Волчьим Логовом, запеченный палтус с лимоном, пирог с миногой, виноград и медовые груши и конечно же, ее любимые перепела.       Лиа дождалась, когда служанки закончат с сервировкой, поблагодарила их и приступила к трапезе. – Мальчики уже поужинали? – спросила Лиа, аккуратно отламывая ножку перепелки. – После своей забавы они наверняка проголодаются вновь, – усмехнувшись, ответил лорд Виман. – А леди Леона не почтит нас своим присутствием?       Лорд Виман скосил на нее взгляд и тяжело вздохнул, потекший по его бороде жир блеснул в свете свечей и капнул на нагрудную салфетку. Он поставил свою тарелку на стол и вытер подбородок, прежде чем ответить: – Невестка пожаловалась на головную боль и удалилась.       Ясно, подумала Лиа. Леона до сих пор не могла свыкнуться с высоким положением бастарда в доме ее свекра. В семье лорда Мандерли Лию встретили, если очень мягко сказать, скверно. Девять лет назад, когда она явилась в обтрепанной и просоленной одежде, с обрубленными клочками, вместо роскошных кос, с кричащим свертком на руках, никто бы даже не подумал, что перед ними сестра их верховного лорда. Леди Мандерли устроила мужу грандиозный скандал. Из покоев, что ей выделили, она, прижимая к себе сына, слышала, как та разбивала всю утварь, с грохотом переворачивала мелкую мебель, сыпала своего мужа всевозможными проклятиями. Казалось, еще немного и ее саму она за волосы вышвырнет из окна, но внезапно стало тихо, и через несколько мгновений леди Мандерли ворвалась в ее покои и, захлопнув дверь, с округлившимися глазами прошептала всего одно слово: «Миледи».       С тех пор ее жизнь круто изменилась. Негоже тебе ходить в этих лохмотьях, дочка, – ласково проворчала леди Мандерли и приказала сшить своим белошвейкам платья из всевозможных дорогих тканей. Она приказала всем своим слугам и гвардейцам обращаться к Лие не иначе, чем к Миледи, не терпела никаких возражений и быстро поставила на место свою невестку. Лие показалось, что для бастарда это слишком, но перечить самой леди Мандерли, перед которой даже муж выглядел мальчишкой, не осмелилась. Но, несмотря на ее грозную натуру, у леди Мандерли было большое любящее сердце. Она стала той матерью, которой у Лии никогда не было. Она называла Джона внучком и часто рассказывала ему и Винафу, постукивая спицами у очага, страшные истории. Казалось, ничего не могло сломить эту могучую женщину, но два года назад она очень тяжело заболела, а затем тихо ушла. Лиа до сих пор помнила, как держала ее за теплую морщинистую руку и слушала ее последние слова. Лорд Мандерли, некогда неугомонный весельчак, пал духом. Чтобы хоть как-то унять свое горе, он пристрастился к еде и вскоре набрал столько, что больше ни один конь не мог держать его в седле. Лиа очень беспокоилась о его здоровье, но лорд Виман лишь отмахивался от ее заботы.       Тем временем лорд Мандерли отослал служанок прочь, сославшись на то, что его дочь в силах позаботиться об отце. Лиа вздрогнула и мысленно приготовилась к неприятному разговору, который в последнее время возникал все чаще и чаще. – Много лет назад я поклялся защитить тебя и твоего сына, – начал Виман, облизывая пальцы, – и это маленькая толика того, что твои предки сделали для Мандерли, и пусть обрушится небо на Белую Гавань, если мой род когда-нибудь предаст Старков.       Лиа отложила трапезу и, скрестив руки на коленях, посмотрела на названного отца. – Нед что-то подозревает? – с испугом в голосе поинтересовалась она. – Нет, – отрезал Виман, – но мне кажется, я каким-то образом предаю своего сюзерена и не только его, разумеется.       Лиа тяжело вздохнула. Лорд Мандерли был очень щепетильным в вопросе чести, а эта ситуация очень тяготила его. – Вы не говорите Неду правду, – поспешила успокоить его Лиа, положив свою ладонь на его руку – но и не лжете ему, ведь так?       Он накрыл ее ладонь своей и всмотрелся ей глаза. Лиа явно ощутила его беспокойство, сверкнувшее в ярких голубых глазах. – Мои слуги не слепые, Лиа, – тихо проговорил Виман, – Рейгар часто бывает здесь. Они просто ждут, когда кто-то скажет об этом вслух. И твои отъезды к Хорнвудам становятся подозрительными. Ты знаешь, что люблю тебя, как свою дочь, как я привязан к Джону, но мальчику нужен отец.       Лиа отдернула руку и стала нервно сжимать вспотевшие от возмущения пальцы. Она и сама стала сомневаться в своем поступке и искала себе пустые оправдания. Лиа часто представляла встречу с Рейгаром после стольких лет. Что она скажет ему? Здравствуй. Да, я подстроила свою смерть. А еще я убила верховного лорда, так что особо не удивляйся войскам Штормовых Земель у своих стен. Да, кстати, это Джон – твой сын, принц, которого ты так хотел и ждал. Но ты ведь назвал его Джейхейрисом, я все слышала. И промолчала. Прости. – Для Джона – это слишком опасно, – протараторила она. – За девять лет многое изменилось, – ответил лорд Мандерли, – у Рейгара огромная армия, процветающее государство и нет того, кто достоин подхватить его знамя, но когда я смотрю на Джона, я понимаю, что он у него есть. Джон – принц крови, Лиа, и то, что он растет бастардом – не правильно! Ты не сможешь защищать его вечно, когда-нибудь он возмужает, захочет создать свою семью и что тогда? – Я просто хочу, чтобы у него был выбор, – не поднимая головы, промямлила Лиа, – в той змеиной яме у моего сына его не будет. – Об этом нужно было думать прежде, чем сбегать с наследным принцем! – резко осек ее Виман, – ты упряма, как и твой отец, как все Старки, Иные бы вас побрали. Вбил себе в голову какую-то ерунду. Будь я на его месте, я сделал бы тебя королевой, а не отдавал бы тебя за этого напыщенного индюка.       В это время Вендел присоединился к ним за столом, и усмехнулся, глядя на затравленную и раскрасневшуюся Лию. Он бросил себе на тарелку пару картофелин и приличный кусок семги и заскрипел приборами по фарфору. – Отец, – вновь усмехнулся Вендел, – что такого ты сказал моей сестрице, что она готова лопнуть сейчас, как переваренная брюква.       Но Лиа и Виман не оценили его шутки, и Вендел с непоколебимым видом продолжил свою трапезу. – Я бы не хотел, чтобы Ланнистеры прибрали все к своим рукам, – уже мягче продолжил Виман, – подумай, что будет с Севером – с твоим родным домом. К тому же мать не может в полной мере дать мальчику все необходимое. – Я выросла среди братьев, – возразила Лиа, – и смогу достойно воспитать своего сына. Я уверена...       Но договорить ей не дали крики и вопли, которые донеслись им со стороны Джона и Винафа. Лиа вскочила на ноги и побледнела. Мальчики побросали свои мечи в траву, вцепились друг в друга, как разъяренные псы. Винаф упал на спину, Джон оказался сверху и ударил его по лицу. Но его противник воспользовался своим телосложением и быстро перекатился так, что теперь Джон оказался под ним. Винаф, схватив его за грудки, с силой шмякнул головой о землю. – Прекратите! – крикнула Лиа. Она заметила, что Вендел помчался разнимать драчунов, а у самой ноги как будто приросли к земле. – Значит, так ты воспитываешь своего сына?! – услышала она грозный голос Вимана за спиной. Его слова заставили ее похолодеть. Как же так? Что заставило ее сына сделать это? – Что на этот раз? – твердо и с укором спросила она сына, разглядывая разбитый нос и рассеченную бровь. – Он обзывался, – обиженно пробубнил Джон. – Разве это повод кидаться на внука лорда с кулаками? – возмутилась Лиа. – Да, – получила она в ответ.       Ее сын смотрел на нее уверенно, не мигая, его глаза сейчас больше напоминали грозовые тучи. Похоже, он был полностью уверен в своей правоте. – Ну ладно. Расскажи тогда, как же он тебя обзывал? – Ублюдком, – пробормотал сынишка, – он сказал, что таких, как я, называют ублюдками. И что ты не знаешь… что...       Он опустил голову, а щеки его залились краской. Наказывать сына желание тут же пропало. Как только Джон начал связно говорить, он тут же начал расспрашивать ее об отце. Лиа лгала ему, не находя в себе силы рассказать ему правду. Он всегда ей казался маленьким для такой правды. А теперь, глядя на сына, который был лишь на голову ниже ее, который стал понимать достаточно, чтобы распознать ложь в ее словах, с пронзительным и печальным взглядом Рейгара и его улыбкой, она не знала, что ему сказать. Хуже всего было то, что ему действительно не хватало отца. Крепкой мужской руки. Лорд Виман любил его безумно и безумно баловал, а прикрикнуть на него побаивался. И теперь приходилось пожинать плоды такого воспитания: это была уже далеко не первая драка Джона.       Она окинула взглядом покои сына, в надежде отыскать правильные слова, что проблемы нужно решать мирно, а не кулаками, но не могла их найти. Просторные покои Джона располагались прямо под крышей господского замка, стены были расписаны морскими сражениями и морскими гадами, обитающими в пучинах вод. Три стрельчатых окна выходили прямо на лиман, и сквозь них был отчетливо слышен шум прибоя. На выбеленных столах аккуратно лежали стопки толстых книг, на полках располагались альбомы и наточенные угольные карандаши. На камине стояли деревянные статуэтки лошадей и драконов, а над ним висел угольный портрет Верного, покрытый лаком. Здесь всегда было чисто и опрятно – служанки, бывало, спорили между собой, кому сегодня улыбнется удача убирать покои ее сына.       Лиа фыркнула: не самому же Винафу пришло такое в голову, наверняка Леона постаралась. Знала бы, кем в действительности является Джон, расстелила бы ковры у его ног и посадила на расшитые золотом подушки. – Винаф слабее тебя, сынок, – наконец проговорила Лиа, посмотрев на сына, – в избиении слабых нет чести, к тому же он внук твоего лорда. – Что бастарду до чести, – крикнул Джон, отчего Лиа опешила. – Ты не бастард, – вдруг услышала она собственный голос, и все вокруг помутнело от навернувшихся слез. – Что? – спросил просиявший Джон, – у меня есть отец? – Конечно, он у тебя есть, – пробормотала Лиа, – он есть у всех.       Она отвернулась и быстро поморгала глазами, пытаясь придти в себя, но сынишка был неумолим. Он обошел ее и посмотрел прямо в глаза. – И как его зовут? – медленно протянул он, пытаясь удержать взгляд матери.       Рейгар Таргариен, первый своего имени, с удовольствием сказала бы она, но не смогла, вместо этого она взяла сына за руку и усадила рядом с собой на постели. – Хорошо, я скажу тебе его имя, – проговорила Лиа, глядя на вытянутое от нетерпения лицо Джона, – но ты должен знать, что не имя делает человека человеком, более важны его дела на этой земле, ты меня понимаешь? В межевом рыцаре, который отдает последнее сироте, больше благородства, чем в жестоком и скупом лорде. Его имя, – она запнулась на мгновение, а затем прошептала, – Рей, его зовут Рей. – Он жив? Где он? – вырвались давно ожидавшие своего часа слова. – Он жив. Где он, я тебе сказать не могу. – Он бросил нас, да? Он хоть знает обо мне? Где мы живем? – все не унимался Джон. – Нет, Джон, – тяжело вздохнув, произнесла Лиа, – он не бросал нас, у него самое большое и чистое сердце из всех, кого я знала. Больше я тебе ничего не могу сказать, даже не проси меня об этом, только знай, что он всем сердцем гордился бы тобой. – Но, почему, – простонал он, – почему ты не можешь рассказать мне все? – Когда-нибудь я обязательно расскажу тебе всю правду, и тогда ты поймешь меня, а сейчас не время, просто верь мне.       Он изобразил расстроенную мину и надул губы, а Лиа, улыбнувшись, взъерошила его каштановые волосы и нежно поцеловала в лоб. – А теперь ступай в купальню и ложись спать. – Рей, – произнес Джон, словно пробуя это имя на вкус, а затем улыбнулся, – спасибо, мама.       Эта ночь стала для Лии полнейшим кошмаром. Она слышала во сне вопли собак и крики женщин и еще плач маленькой девочки. И слова, которые всколыхнули давно угасшие воспоминания из далекого детства. Она подхватилась на постели в холодном поту и не могла никак унять тяжелое сбитое дыхание, сердце было готово выпрыгнуть из ее груди.       Несмотря на то, что на дворе стояла глухая ночь, было довольно светло. Лиа опустила босые ноги на холодный камень и протерла ладонями лицо. На глаза попался кувшин с водой, который подготовила ее служанка. Недолго думая, она вскочила на ноги, подбежала к туалетному столику и опрокинула кувшин с холодной водой себе на голову. Это сразу взбодрило ее. Вода тоненькими струйками потекла по волосам и лицу, маленькими капельками задержалась в бровях, на ресницах и кончике носа. Лиа взглянула на свое отражение в зеркале, пытаясь отыскать там черты человечности. – Я чудовище, – тихо сорвалось с ее губ.