Прошлое настигло меня.

— Спокойной ночи, малыш… — негромко шепчу я засыпающему ЭйДжею на ушко, а затем нежно целую его в щёку. Сердце трепыхает от одного только факта, что он тут, со мной. Посапывает, как младенец после очередного дня выживания. Трепыхает от того, что он в принципе жив и невредим. Ещё немного полюбовавшись на его спящее личико, встаю с места и тихонько выхожу из нашей комнаты, держа курс на улицу. Вновь хочется побыть одной, наедине со своими мыслями, которые просто забивают мне голову всё чаще и чаще. Просто хочется умиротворённого спокойствия и доли одиночества. Сегодня вышел довольно насыщенный день для всех нас. Вообще каждый день для нас — это работа, работа и ещё раз работа. Добывание продовольствия или же улучшения защиты забора школы, не дающего голодным ходячим проникнуть на территорию и устроить из нас званый ужин. Как обычно днём мы все собрались на улице и стали обсуждать дальнейшие планы. Некоторые отправились за припасами, а некоторые остались в школе, помогать по кухне или чему-то прочему. Мой Растяпа вовсю помогал Марлону в кабинете составлять новую карту с безопасной зоной, параллельно рассказывая о прошлых наших совместных выживаний. А потом и вовсе смотрел на то, как Омар пыхтел над своим вкуснячим продовольствием. Он мне очень нравится. То, что он смотрит со стороны на меня не с опаской, а неким принятием и добротой, вызывает у меня большую симпатию к этому пареньку. Кто знает, может в будущем мы станем крепкими друзьями, пока я не решусь заговорить с ним нормально, а не перекидываясь несколькими мимолётными фразами. Также Марлон, во время короткого нашего диалога, похвалил его за то, что он помогал перетаскивать нарубленные дрова Вилли. Довольно-таки странный малый, этот Вилли, но да хилый, раз берёт в своём возрасте на себя такую ответственную работёнку. Я заметила также и то, что на этот раз Луис уже не проявил инициативу пойти за мной за припасами, как в прошлый. В этот раз он не побежал за мной, чтобы протиснуться посередине, попутно рассказывая какие-то глупые шуточки. Он вообще весь день почему-то был ужасно подавлен и о чём-то крепко размышлял. Наверное, о чём-то своём, личном. Даже непривычно было видеть Луиса таким… Загадочным, отстранённым. Не видеть на нём привычную маску весельчака, которому глубоко посрать на будущее и какая судьба ждёт каждого из нас. Сердце почему-то дико ныло, и я чувствовала себя виноватой перед ним. Ведь, раскрыв мне фактически самую личную часть своей жизни, он ушёл расстроенным именно после того, как я ляпнула про то, что компания Марлона гораздо лучше. Да, Марлон гораздо серьёзнее и ответственней. Мне легко и приятно с ним беседовать и обсуждать что-либо, связанное с нашими дальнейшими планами. Но вчера Луис открылся мне с совершенно другого ракурса, что я даже перестала злиться на него. Он раскрылся мне с другой стороны, рассказал, как сильно любил свою бывшую девушку. Открылся мне целиком и полностью, а я как последняя эгоистка ляпнула ему эти слова, когда ему было так паршиво. На самом деле… Я не знаю, но… Я действительно жалела и жалею до сих пор. Хочется сказать, что он не одинок в этом огромном мире, крепко его обнять, чтобы он хоть на малейшее мгновение увидел, что не одинок. Хочется попросить прощения, чтобы и самой стало легче на сердце, но я не могу. Просто не могу. Ненавижу себя за то, что не могу просить прощения у людей. Чёртова гордость, которая никогда не отпускает меня из своей цепкой хватки. Луис не пошёл с нами и предпочёл остаться в школе, поэтому компанию на охоте мне составили Аасим и Митч. Первое время наше общение было напряжённым, до ужаса неловким. Но в последствии всё как-то само раскрутилось. Правда этот придурок Митч — что б он был неладен! — остановился, встал прямо передо мной и прямо мне в лицо заявил, что я ему до ужаса не нравлюсь и по его мнению принесу им беду. Что рано или поздно по моей вине их школе может прийти лютый пиздец. Мои руки так чесались врезать ему, но я из последних сил сдерживалась. Но вскоре я не выдержала и уже слишком сильно и крепко сжимала костяшки пальцев от ярости, готовясь подправить его самодовольную рожу, но наш «диалог» прервал добродушный Аасим, встав посредине нас и сказав, что не подходящее время для ругани. Митч лишь досадно сплюнул в сторону и резко развернулся. А я лишь поблагодарила Аасима за то, что всё обошлось без скандала. И всю оставшуюся дорогу до лесочка мы шли вдвоём, в то время как сердитый Митч шёл впереди и что-то бурчал себе под нос. Напоминал со стороны старого деда, у которого уже разыгрался старческий маразм. Аасим мне понравился — доброжелательный и милый парень с определённой точкой зрения на все окружающие нас вещи. Он поделился со мной тем, что в детстве всегда мечтал стать архитектором или же дизайнером. А также делился со мной мнением об остальных ребятах из школы, и я сразу же подметила тот факт, что он много раз упоминал рыжую девочку Руби, с которой я толком и не пообщалась. Говорил о ней с такой теплотой, что я сразу поняла, в чём тут дело. Но лишь промолчала, не хотелось смущать этого паренька ещё больше, тем более когда он остановил назревающую драку, от которой я могла схлопотать по полной от Марлона. Я вовсе не зла на Митча и не держу на него обиды или злобы. Ведь понимаю, что не могу нравиться абсолютно всем находящимся здесь людям. Понимаю, что далеко не идеальна по темпераменту, а также осознаю то, что сейчас всем нелегко. Да и обижаться из-за какого-то вечно недовольного придурка абсолютно не входит в мои планы. Выйдя из интерната, делаю глубокий вдох, наслаждаясь ночным воздухом и лёгким ветерком. Всё ещё горит слабенький костёр, распространяя своим дымом некую уютную атмосферу по двору. Так и манит устроиться возле него поудобнее и согреваться от осенней прохлады. Что я и делаю. Невольно приземлившись на земле возле костра, облокачиваюсь на сыроватую после дождя землю ладонями и смотрю на догорающий костёр. Вновь на меня всей своей тяжестью нападает такая знакомая мне до чёртиков боль. Я всё время прячусь за маской такой самоуверенной девчонки, которая никогда не даст себя в обиду, а на деле внутри я просто маленький ребёнок, которому просто хочется кричать. Громко и яростно, разрывая на части свои голосовые связки. Кричать до потери голоса и сил. Верещать до такой степени, чтобы от этого пронзительного крика у всех окружающих разорвались эластичные ткани в ушах под выбросом этакого эмоционального вулкана. Сейчас я нахожу в себе сходство с Луисом Сулейманом. Тот тоже боится показать себя настоящего, всё время скрывается, сторонится даже своих друзей — людей в этом интернате, которых он знает много лет. Сейчас веду себя точно также, как и он. В данный момент хмурю брови и сжимаю костяшки пальцев в кулаки, одновременно закусывая нижнюю губу. Слёзы готовы политься из меня градом, и я даже не пытаюсь их сдержать. Сейчас я одна, поэтому могу позволить себе эту недолгую слабость. И никто не сможет прибежать ко мне и пожалеть, как какую-то ляльку. Ненавижу это ёбаное чувство жалости. Ах, Ли, мой милый Ли… Что же мне делать? Я всегда спрашиваю этот вопрос про себя у моего ненаглядного Ли, надеясь, как наивная дурочка, на то, что где-то там, на небесах, он ответит мне на этот вопрос, но уже много лет зловещая тишина. Одна лишь тишина… Вот бы он был рядом, когда со мной происходило одно лишь дерьмо. Например тогда, когда мы были в неком плену у Карвера. Или когда из-за меня разбился Кенни в машине. Или же например тогда, когда ещё совсем маленький годовалый ЭйДжей спал в палатке, сладко посапывая, в то время как я ненадолго отошла, попутно убивая некоторых ходячих, встречающихся по дороге. Даже тогда, в свои двенадцать, я соблюдала осторожность и всегда была на стрёме. Но, лучше бы я сидела в палатке в тот момент и вообще не дышала и не издавала ни единого писка. Лучше бы не выходила на улицу и не получила моральный и физический для меня вред, от которого до сих пор органы сжимаются в тугие узлы, а по телу пробегают ледяные мурашки, от которых я каждый раз невольно съёживаюсь. Ведь именно тем вечером произошло то, что сломало меня, оставив после себя горький отпечаток… В тот день, когда я осматривала окрестности, думая, что одна, мне навстречу неожиданно вышли двое мужчин. Я бы мигом ретировалась и спряталась где-то в кустиках, но они подошли настолько бесшумно, что я не услышала ни одного треска веток. Хотя, это было странно: их скрытность и тихое наступление вовсе не соответствовало их состоянию и виду. От них отвратительно пахло. Видно было, что много выпили, перегаром несло так, что было невыносимо дышать. И когда они заметили меня, то улыбнулись. Кажется, что их улыбку я запомнила на всю свою оставшуюся жизнь. От одного только воспоминания об этом становится неимоверно жутко и противно. А в следующий момент они принялись расстёгивать ширинки своих старых оборванных брюк, не сводя с меня своего пристального, прожигающего до мурашек, взгляда. Сердце моментально сжалось, руки задрожали, а ноги онемели. Именно поэтому я вовремя не собралась и не взяла себя в руки. Не успела ударить этих бухих мужланов в одно место, ведь была слишком маленькой. И я даже не знала, куда надо бить мужчин в подобных ситуациях. Именно поэтому я некоторое время стояла, ожидая, что будет дальше, но потом будто заработал будильник в моей голове. И я уже резко подорвалась и хотела убежать, как вдруг меня резко схватил один из громил и с силой повалил на землю. А в следующий миг страх и шоковое состояние заставили всё тело обомлеть и, не двигаясь, лежать с открытым ртом. Будто я хотела закричать или заплакать, но не могла этого сделать. Снаружи я застыла, как фарфоровая кукла, а внутри меня происходили бурные взрывы. За что я должна была вытерпеть подобное унижение от каких-то выродков? Что тогда, что сейчас, а я всё ещё задаюсь этим интереснейшим вопросом. Я никогда не забуду, как рядом со мной не было ни одного взрослого, чтобы как-то заступиться за меня или успокоить. Я была одна, маленькая и беззащитная. Совершенно одна в лесу, в глуши, с маленьким мальчиком на руках. И в тот день я дрожала всем телом, как осиновый лист, лёжа рядом с Элвином, который продолжал спокойно спать. Из меня не лились слёзы, что странно. Лишь было отвратительнейшее чувство тошноты и уничтожающего одиночества. Было больно физически и морально. И единственное, на что я была способна, так это смотреть в одну мёртвую точку, абсолютно не моргая. Смаргиваю ещё одну слезу, а по губе уже течёт струйка крови. Эти отвратные воспоминания данного процесса лезут в голову до сих пор. По сей день. Спустя пять лет я всё ещё помню. Помню всю эту грязь. Помню эти отвратительные смешки, шатающуюся походку и запах крепкого спиртного напитка. А самое обидное, что они были в разы сильнее меня, и я не могла ничего сделать. Мне было вовсе не хорошо, как им. Мне было больно так, как никогда раньше. И эта грязь всё ещё не даёт мне покоя. Даже во снах она напоминает о себе, приветливо махая мне ручкой. И я бы давно наложила на себя руки, сдалась, чтобы перестать вообще дышать этим воздухом, ступать ногами по этой земле, чувствовать привычную непрекращаемую боль, которая просто жжётся внутри, распространяя ядовитое обжигающее пламя. Но я не могу. Я дала обещание Ли, да и тем более у меня есть ЭйДжей. Я так привязалась к этому маленькому мальчику. И я не могу просто так бросить его на произвол судьбы. — Принцесса, с тобой всё хорошо? Я аж подпрыгнула на месте, а сердце уже ушло в пятки. Я резко развернулась с сердитой миной назад и увидела, мать его, Луиса. Он что, специально выслеживает меня, раз всегда появляется в самые интересные моменты?! — Сулейман, ты издеваешься надо мной, блять?! У меня чуть сердце не остановилось! Ты специально следишь за мной, что ли, раз появляешься тогда, когда тебя совсем не просят?! А он, окончательно вводя меня в ступор, лишь пожимает плечами, молча присаживается по правую сторону рядом со мной. В интригующей тишине берёт палку в пораненные пальцы и мешает догорающее полено, проникновенно рассматривая эти искорки. В его шоколадных глазах отражаются блики от тусклого костра, что придаёт его многогранному (как я уже убедилась) образу ещё больше загадочности. — Луис, что ты, мать твою… — Не обманывай хотя бы саму себя. В такие моменты как сейчас тебе хочется на кого-то облокотиться, я уверен. Тебе просто хочется, чтобы кто-то был рядом. Я хочу возразить, но в состоянии лишь растерянно открывать и закрывать рот, не в состоянии придумать ответ на его слова. Чёрт возьми, этот парень вводит меня в дикий ступор… — Клем, я не слежу за тобой, как ты можешь подумать. Это как будто сама судьба сводит нас вместе каждый божий раз. Не только ты любишь, когда все спят, побыть в молчании возле лирично догорающего костерка. И раз уж мы опять столкнулись, то выплесни свою слабость. Просто проплакайся мне в плечо и, возможно, тебе станет легче. Я не в силах хоть что-то ответить. И, к своему ужасу, понимаю, что действительно хочу прижаться к нему и забыть на мгновение про сжирающую внутри меня боль. На жалкое мгновение забыть обо всём дерьме, из-за которого моя душа расколота на части, как грецкий орех. Но я не могу так просто кинуться ему в объятия из-за своей настойчивой гордости. Да и после изнасилования моё доверие к людям настолько пошатнулось, что я не могу даже спокойно подать кому-то руку — всё время ожидаю подвох. Поэтому отвечаю: — С чего вдруг ты так заботишься о том, чтобы мне стало ле… Но он не даёт мне договорить, ведь в следующий момент притягивает меня к себе и прижимает к груди. Я опешила от такой наглости и того, что себе позволяет этот дредастый и уже принялась бить не сильными ударами по его грудной клетки, прося отпустить, но он не слушает и лишь ещё крепче прижимает меня к своей груди. И в этот момент я понимаю, что он не зол на меня от той вчерашней фразы, а наоборот хочет помочь и успокоить. Да, этот парень явно не такой простой, как мне казалось ранее… Я всё ещё слабо бью его, но постепенно слёзы настолько сильно заключают меня в свой плен, а слабость обволакивает всё тело изнутри, что я невольно перестаю брыкаться под действием гордости, которая уже собрала чемоданы на прощание и прижимаюсь к нему ещё крепче. Сдавленный крик вырывается наружу, а слёзы вновь брызгают из глаз новой партией. На миг я даже забываю о том, как сильно меня раздражает этот говнюк. На миг я даже забываю о своей грёбаной гордости и осторожности. А главное ещё и о том, что не должна показывать слабость другим. Но я отбрасываю все посторонние мысли в сторону, ведь сейчас, впервые за долгое время, мне спокойно. И, почему-то, в его полуобъятиях я ощущаю себя в безопасности. И пускай завтра я буду, возможно, избегать его, и покажу себя со стороны одной из многочисленных дурочек, которые без ума от него, но мне плевать. Этот момент останется сегодня. И завтра я опять буду беситься на этого дредастого придурка, ссориться с ним и что-то доказывать. Но точно не сегодня. Сегодня мне просто очень тепло с ним и абсолютно всё равно на другие посторонние вещи…