Прошлое настигло меня.

I Found — Amber Run. Miss You — Louis Tomlinson. Breathe Into Me — Red. _________________________ — Пустите меня!!! Пустите пожалуйста, мне нужно к нему! — отчаянно молю я, чуть ли не срывая голосовые связки, когда меня насильно, сопротивляющуюся всеми мышцами тела, садят к остальным ребятам в грузовик, в последствии захлопывая двери, тем самым забрав у меня окончательно единственный путь к ЭйДжею. Ноги сами хотят нести меня к моему мальчику, тело тоже реагирует автоматически, подчиняясь инстинктам, хотя разумом я осознаю, что уже нельзя ничего поменять. Некоторое время, буквально секунд пять у меня был шок и ужас на лице, смешиваемые полнейшим ступором. А теперь после спадения этой пелены из ступора и всепоглощающего ужаса моё тело вновь рвёт и мечет, в то время как разум вдалбливает мне в голову, словно забивает гвоздь молотком, что бежать к нему уже нет никакого смысла. Сердце лишь бьётся настолько рваным темпом, что дышать склизким неприятным воздухом почти невозможно. Я должна принять, скрепя сердце и поджав губы, что ЭйДжей мёртв. Его время пришло, и Судьба в конечном итоге не заставила себя долго ждать и объявилась, хотя её никто не звал. Она, как настоящая безжалостная скотина, которую я давно хочу послать куда подальше, не оставила об ЭйДжее ничего. Абсолютно, блять, ничего, кроме болючего и обжигающего воспоминания о нём. О таком хрупком шестилетнем мальчике, готовым на всё ради выживания и близких людей. Мальчике, который вырос слишком рано, узнал жестокую правду и ставший мне почти родным братом. Мальчиком, который так ужасно погиб прямо на моих глазах, загрызаемый монстрами. Дверь грузовика закрыли под множество стонов подходящих ходячих и их смердящего запаха, от которого меня каждый раз мутит. И автомобиль резко трогается с места, унося нас от приличного количества мертвецов. Сначала я сдерживаю равновесие, едва не падая от резкого движения, а затем, поддаваясь вновь сильной волне непонятного порыва, стучусь в дверь кулаками, как будто это даст хоть какой-то результат. Но на деле нет. Дверь не откроется под каким-то мановением волшебной палочки, она лишь будет продолжать быть закрытой, не давая мне возможности выйти отсюда и надрать задницы всем чёртовым ходячим. Но я лишь могу бессмысленно стучать по крепкой железной, ржавой в некоторых местах двери, выплёскивая тем самым бесконечный прилив злости и ощущая себя такой жалкой и беспомощной. Вызываю тем самым у самой себя неприятные щипания на руках от сильных ударов, но не ощущаю, чтобы физическая боль хоть как-то перебивала внутреннюю. Внутренняя в сотни, а то и в тысячи раз сильнее. И даже физическая боль на фоне моего внутреннего взрыва ничтожно мала. Боль от потери мучительно убивает меня сейчас. Буквально режет мои сосуды изнутри, растягивая наслаждение и буквально издеваясь над моей беспомощностью. Я уже представляю, сколько мне придётся чувствовать эту давящую боль, которая больно стискивает тиски, сердце, да вообще всё подряд. Вот она, моя слабость, которую я так сильно ненавижу. Я чувствую, как в моей душе уже окончательно проснулась слабая, никчёмная сторона меня, которую я так усердно сдерживала. Чувствую, как морально я вся ломаюсь, трескаюсь, а затем и вовсе раскалываюсь на осколки. Маска крепкой непробиваемой Клементины уже не имеет никакого смысла. Сейчас поникшие и шокированные от происходящего сидящие ребята прекрасно видят мой прорвавшийся неконтролируемый всплеск эмоций. Видят, что на деле я лишь маленькая девочка, главные страхи которой сбылись в один, уже проклятый окончательно, день. Всё ещё стуча по запертым крепких дверям, дрожащие ноги не выдерживают, когда грузовик подкачивается от, судя по всему, какого-то камня. Я падаю на колени, не удержав равновесие. Но даже это не останавливает меня всё ещё поддаваться горящему желанию избавляться от моральных болючих ударов. Я начинаю безжалостно рвать окровавленными руками от крови ЭйДжея свои оставшиеся космы волос, выдирая некоторые с корнем. Болезненно, даже очень. Но даже это не помогает. Влажная прорвавшаяся пелена заставляет глаза неприятно щипать. Сегодня в один какой-то настолько блядский день, который должен был быть изначально таким же как все, сломал меня. Сначала из-за Луиса. Потом из-за Элвина, который, если бы не ёбаный выстрел, возможно, успел бы подняться и избежал бы такой ужасной участи. Но нет. Глупые, мразотные подростки, захотевшие отомстить Карверу и просто отыгравшиеся на нас. Просто искавшие оправдания для своих действий и крови на их руках. Подростки, которые убили троих из нашей группы, а всё ради чего? Просто. Ради. Чего? Для собственного облегчения? Или для морального удовлетворения от запаха страха? Лучше бы я умерла, а не Элвин… Он должен был продолжать жить, всё не должно было закончиться вот так плачевно. Я заботилась и жила ради этого чудного хорошего мальчика, который стал мне семьёй. Всякими возможными способами я пыталась защитить его, не дать в обиду. Вложила все силы на его воспитание. Я жила ради него, наблюдала за тем, как он растёт, чему-то учиться и даже рисует с Теном. Он словно служил мне и светом в тёмном лабиринте, и спасательным кругом в океане. А теперь, с его уходом, и любое спасение из всех этих ситуаций исчезло. И теперь я блуждаю ориентировочно в темноте и тону в океане, захлёбываясь с каждой секундой всё больше и чувствуя, как вода проникает в каждую часть тела. Спасение закончилось. И моя зацепка на выживание и существование, следовательно, тоже. Сердце, словно молот, отбивает колотящийся ритм, разнося неприятную, обжигающую всё живое, волну. Я пытаюсь хоть как-то усмирить его ритм, но это невозможно. Просто невозможно. Эмоции сильнее меня. Я не могу сопротивляться выходкам своей могущественной боли. Судьба, чем же я заслужила всё это? Судьба, почему я не могла просто спокойно добежать с Элвином до грузовика и приехать обратно, где его бы и переработали? За что ты так со мной.? Из горла предательски вырывается жалостливый всхлип, который уже поздно контролировать. Я такая слабая. Слабая и глупая, которая всё время пытается казаться сильной. Крепким орешком, который сегодня резко раскололся. Противно от самой себя прямо сейчас. Я рыдаю, трясусь всем телом, чувствуя от нервов неприятный мороз по коже. Холодно. Очень холодно в каждой грёбаной моей конечности, холодно в каждой сломанной на осколки части тела. Холодно просто повсюду, ведь этот неприятный мороз перекрыл любые пути хоть к какой-то жалкой капле света. Сейчас во мне реально одни только холод и темнота. Нет ничего положительного и светлого. Меня разломали и продолжают ломать. Окончательно и безжалостно, медленно, растягивая момент и наслаждаясь моими муками. Не оставляя ничего живого. Ощущаю сожалеющие взгляды ребят, которые тоже потеряли друзей. Которым тоже не так легко. Я более чем уверена: им страшно, но они изо всех сил держатся, как-то пытаясь совладать со своими эмоциями (даже Броди, которая тихонечко всхлипывает, а Марлон приобнимает её за плечо) в отличие от меня, устраивающую настоящую истерику. — ЭйДже-е-ей!!! — мне абсолютно плевать, что тут сидят перепуганные ребята, плевать, что моя маска крепкой и бойкой девчонки окончательно спала. Плевать на всё с высокой колокольни, ведь эмоции управляют мной, словно механической игрушкой. Но игрушкой, у которой, увы, разломались все механизмы, которые приводили её в движение. — Элвин, я же даже не успела попрощаться с тобой! Не успела сказать, как сильно привязалась к тебе и полюбила! Как ты стал моей семьёй! Я просто банально не успела предотвратить такой исход! Прости, прости, прости меня! Я начинаю действительно громко истерить, начинаю внутренне разрывать эластичные ткани, растягивая их до упора. Я чувствую, как госпожа Судьба посмеивается надо мной, такой ущербной девочкой, которая в очередной раз потеряла дорогого человека. Я царапаю ногтями кожу рук, закусываю губу, надрываю лёгкие из-за новых приливов рыданий, ненавидя себя, тех тупых подростков и ненавистных ходячих. Я проиграла. Во всём и вся. Вдруг моего плеча резко касается чья-то рука. Из-за прилива эмоций я с психом сбрасываю её. Хочу побыть одна. Плевать, что тут ребята. Я просто в такие моменты не желаю, чтобы меня кто-то тревожил. Ноги будто сами поднимают тело. Оборачиваюсь, искренне удивляясь, а затем ещё больше хмуря брови в недобром оскале. Если бы выражение «убить взглядом» было актуально, я бы всё здесь уничтожила под напором своей ярости. Представляю, какое у меня в принципе сейчас выражение лица и насколько убого я сейчас выгляжу. — Клем, слушай, мне жа… — Жаль?! Тебе жаль?! Вау, не смеши меня! — чересчур резко отвечаю я. Из моих уст льётся ядовитый оскал, но вместе с этим на сердце против воли вновь тепло. Ему — человеку, не любящему меня, жаль. Всё же организм против моей воли выработал свою заученную постоянную реакцию на него. Но сейчас я слишком подавлена и слишком сильно поддаюсь злосчастным эмоциям, чтобы хоть как-то реагировать на его жалость и сочувствие. Я способна лишь кривить губы от ярости с прищуренным взглядом. Вспомнила, когда я плакала возле костра, он заметил меня. Помню, как я злилась и сопротивлялась, а он всё равно обнял меня, вызывая волну новых для меня чувств. Так и сейчас он хочет помочь. Вот только он признался, что всё это было игрой. Остаётся понять, искренен ли он по поводу сочувствия и подобного. Ненавижу и люблю. Как типично и глупо. Так противно, но и одновременно прекрасно. Смешанные эмоции от того, что он подошёл ко мне, на мгновение перекрывают боль, отчего буквально несколько секунд я ощущаю волну долгожданного облегчения, но затем всё возвращается на круги своя, где со мной вновь играют как с куклой. — Но, Клем… — Да что тебе нужно?! Хочешь вновь сделать мне больно и разбить сердце, чёртов бабник?! Мне уже плевать, что я выясняю с ним отношения прямо перед всеми, плевать, что я реву прямо перед всеми ребятами, хотя в первую неделю в Эриксоне отгоняла всех от себя своим грозным взором. Хах, как может неожиданно поменяться жизнь. Как неожиданно всё может перемениться в другое русло. — Да нет же, я… — Отстань. Просто отстань, Луис Сулейман и оставь меня! Я ничего не хочу от него слышать. Пускай его взор сейчас грустный и печальный. Может он хочет пожалеть меня или посочувствовать, но я не хочу, чтобы меня кто-то жалел, это сделает меня ещё более слабой. Тем более тот, кто причинил мне такую боль. Тем более тот, рядом с которым мне больно даже находиться, зная, что он для меня словно закрытая книга. Книга, у которой нужно взломать пароль, чтобы добраться до драгоценной информации, взахлёб прочитав каждую строчку. Луис ещё секунду смотрит на меня, затем разворачивается, чтобы присесть на своё место, но голова резко начинает гудеть. Кажется, что она сейчас на куски взорвётся. Я вновь падаю на колени, держась за голову, в которой один за одним появляются портреты тех людей, что я потеряла. — Ты потеряла всё, неудачница! — кричат разом голоса в голове, вызывая ещё большую головную боль. — А ты и вовсе не защитила меня! Из-за тебя я умер! — раздаётся упрекающий голос ЭйДжея, и из-за этого слёзы ещё больше льются по щекам. — А ты ушла с тем извращенцем искать родителей, глупая дура! — вставляет свою лепту Ли, окончательно забирая у меня всё живое и вызывая чувство вины, которое ещё больнее вонзает свой кинжал в мою душу. — Из-за того, что я ушёл искать тебя, я и умер! — Если бы не твоя рассеянность, я бы не разбился в машине! — добавляет Кенни. И множество голосов, собранных в кучу кричат мне, упрекают и напоминают обо всех пережитых ужасных моментах. Множество голосов напоминает непонятную какофонию. — Нет, пожалуйста! Пожалуйста, хватит! Я кричу, чувствуя, что голова сейчас действительно лопнет, а сердце разорвётся. Вновь грёбаное чувство вины, которое сейчас гораздо сильнее, чем обычно. Вновь я беру все смерти на себя. Вновь я просто ощущаю всем нутром чувство вины перед всеми. Перед кем только можно и нельзя. Когда я сотрясаю воздух и глубоко дышу под сочувствующими взглядами подавленных ребят меня вдруг кто-то крепко прижимает к себе. Пульсирующая боль в голове мгновенно затихает, даже сердце немного приглушает свой скоростной бешеный ритм. Я понимаю, что меня обнимает Броди — девушка, простую просьбу которой я соизволила проигнорировать. Девушка, которая терпела моральную боль при виде меня и Марлона. Она должна как минимум ненавидеть меня, дурочку, всё делающую не так, но вместо этого просто присаживается и молча обнимает меня, тем самым успокаивая. Она, оказывается, настолько добра. Её душа настолько невинна, такая несвойственная для этого ужасного мира, что я просто поверить не могу, как человек в таких условиях может сохранять свою человечность. Я прижимаюсь к ней, как к какому-то спасению. В голове всё ещё чередуются портреты погибших людей, ставшими мне родными, и я желаю просто избавиться от них. Прижимаюсь ещё сильнее, как будто она может разделить мою печаль и боль, тем самым облегчив мою моральную тяжесть. Сейчас у меня непроизвольно в голове возникает навязчивое чувство дежавю: возле костра Луис также обнимал меня. Именно в такого Луиса я влюбилась — доброго и сочувствующего, а не грёбаного бабника, настроение которого просто непредсказуемая штука. Я расслабляюсь в её объятиях, даже сейчас ощущая себя конченой идиоткой, которая виновата перед всеми, перед кем только возможно.

***

— Отправляйтесь в комнату. Уже поздно. — Велит нам Ванесса, когда мы все выходим из грузовика. Уже сравнительно темнеет, под ногами слегка хрустят остатки первого снега, а на улице лёгкая прохлада. Начинается тяжкое бремя — зима. — О смерти Элвина Младшего я сообщу Уильяму завтра. — Когда подавленные ребята уже направляются в нашу общую комнату, она говорит это специально для меня. Она смотрит уже не так грозно, показывая образ типичной работницы плохого парня. Сейчас она сочувственно с искренней печалью смотрит на меня. Кажется, я даже начинаю чуточку уважать её, ощущая, что неприязнь к ней снижается. Я слабо киваю поникнувшим взглядом, еле удержавшись от ехидного комментария про Билла-Хуила. Не только я не смогла уберечь ЭйДжея. Его папаша настолько помешался на том, чтобы воспитать Элвина Младшего «правильно», что ни о чём не думал. Он убивал прямо на глазах сына. Он чокнутый и жестокий, который считает, что даже сын должен подчиняться его правилам. Да он даже не может нанять нормальных работников, которые, видимо, предпочли не работать вовсе, никак не укрепляя забор, который оказался не таким уж и крепким. И в итоге на территорию проникли те трое чокнутых, жаждущих мести, подростка (опять-таки, жаждущих из-за Карвера!) и целая волна ходячих, которые угрожали нашим жизням. Возможно, они общей массой надавили на некрепкую ограду и с лёгкостью избавились от неё, тем самым проникнув на территорию. Я ненавижу его всей душой сердцем и чувствую, как с каждой секундой желаю убить его всё больше и больше. Просто покончить с ним и всё, оставив просто смутное напоминание. Ведь из-за него, его работников, которых он сам же нанял на такое серьёзное задание и случилась эта трагедия. Чуть облегчает ношу от того, что не только я виновата в смерти ЭйДжея. Ненавижу весь мир, саму себя, Карвера, грёбаный забор и ходячих. Я ненавижу всё и вся. И это съедающее всё живое чувство ненависти не даёт мне никакого морального спокойствия. Направляюсь обратно в комнату. Ноги еле удерживают тело, ведь очень сильно дрожат, ногти пальцев больно царапают кожу, словно кинжалы. Я, словно робот, просто движусь к ребятам, всем нутром чувствуя, что мне действительно на всё плевать. Меня окончательно выжали, как половую тряпку. А я даже не смогла этому помешать. — Клем, стой! Я резко и инстинктивно останавливаюсь и оборачиваюсь на голос, вновь ощущая, как ускоряется сердцебиение, и ноги подкашиваются ещё больше. — Да что ты ко мне прикопался?! — голос превращается в лёгкий взвизг, как у маленького ребёнка. — Оставь меня в покое и иди своей дорогой! И вновь этот Сулейман стоит напротив меня, вызывая у меня ураган смешанных эмоций, которые буквально сводят меня с ума. Моё сердце лишь болезненно бьётся от его нахождения рядом со мной, а душа ноет, что я не могу прижаться к нему в такой важный для меня момент. И эти мысли буквально обрезают оставшиеся ниточки чего-то светлого. — Ты не в себе, — говорит он, сочувственно смотря на меня. — Да что ты говоришь! — саркастично кричу я на него, полностью наплевав, что мы говорим в пустом коридоре, и нас кто-то может услышать в любой момент. Ровно с этого дня, который стал очень эмоциональным для меня, мне официально на всё посрать и желание сдохнуть или как-либо причинять себе физические увечья увеличивается втройне. Если бы Луис испытывал бы ко мне тоже, что и я к нему, возможно, я бы ещё не всю веру потеряла в этой жизни и меня не преследовали такие мысли. Но это реальная жизнь. Это не какой-то сериал или фильм которые любили каждый вечер смотреть мои родители по телевизору. Это и не роман. Это просто суровая реальность, которая далеко не всегда оправдывает какие-либо наши ожидания. И прямо сейчас я не могу обнять парня, который стоит прямо передо мной. Не могу выплакаться ему на плечо и не могу прижиматься к нему, как к родному человеку. Ведь он разъяснил всё между ними. А я не намерена бегать за ним, пускай желание обнять его прямо сейчас неимоверно сильное. — Я хочу помочь. Проникновенный и такой ощутимый удар сердца, который я игнорирую. Я должна себя сдерживать, должна контролировать своё сердце, которое реагирует на любое слово или действие от этого придурка. — Не смеши меня. Чем же? — ядовито откликаюсь я на его слова. Издаю смешок, а потом вновь горько сжимаю губы и смотрю на него убитым взглядом, ощущая себя какой-то сумасшедшей. Он прав. Я не в себе, раз меня забавляет эта ситуация с ним и одновременно до ужаса печалит вся эта всеобщая боль. Что ж, похоже, и наступило моё время медленно сходить с ума и иметь переменчивое настроение. — Не знаю, просто хочу тебя поддержать. Я пускай и не люблю тебя, но и видеть тебя такой сломленной тоже неприятно. Я смотрю ему в глаза, игнорируя мои дрожащие ноги и сильно бьющееся сердце, пытаясь найти хоть какой-то намёк на шутку, но опять-таки он серьёзен. Забавно. Его настроение действительно интересная и забавная штука. Хочет поддержать меня, но вместе с тем любезно намекает, что ничего ко мне не чувствует, разбивая мне сердце дальше. — Поддержать, но напоминать мне в очередной раз, что не любишь меня? У тебя действительно нет логики и здравого смысла. Мне больно находиться рядом с тобой. Мне в принципе больно смотреть на тебя, так что иди выеби какую-нибудь ещё подстилку и расслабься, всё время твердя оправдание о своей погибшей любви, как ты потерялся в себе после её смерти и стал спать со всеми, оправдывая себя лишь этим. Найди себе другую мишень, ты ведь только это и умеешь. А также умеешь лишь играть и разбивать другим сердца, но не способен поддерживать. Ты — монстр, Луис, которого я окончательно перестала понимать. Я выплеснула всё, что накипело, смотря ему прямо в глаза. Но легче мне и вовсе не стало, ведь мои сказанные слова в его адрес не несут никакого толка. Я уже разворачиваюсь, изнутри кусая губы во всевозможных местах, ощущая металлический вкус на языке, и резко, по заточенной реакции моего организма, останавливаюсь, когда узнаю голос Джессики, которая, судя по всему, только что подошла к Луису. Я слышу как она что-то шепчет ему на ухо. Непроизвольно грудную клетку словно сдавливают тиски из-за ненавистной мною ревности. Ревность гораздо сильнее меня, и я вновь начинаю жутко злиться и разрушать всё внутри себя в клочья. Не только от того, что продолжаю ревновать этого непонятного придурка, а ещё из-за того, что не могу просто уйти. Моё тело, которое сговорилось с сердцем, не дают мне этого сделать. Также я ощущаю спиной взгляд Луиса на себе, отчего мне ещё более сложно переносить весь этот спектр из каких только всевозможных чувств. Мне хочется просто уйти и не видеть эту раздражающую Джессику, Луиса, делающего мне так больно. Но вместо ухода я на автомате разворачиваюсь. Тело не слушает, а я не могу его контролировать. Что ж, раз я повернулась и они даже обратили на меня свои взоры, (даже Джессика, положившая свою руку ему плечо, что вызвало у меня ком в горле) то и отступать уже поздно и не имеет никакого значения. Сейчас я очень хочу колко сказать ей про него, и тогда мне станет легче. И тогда я вдоволь наслажусь реакцией этой красотки. И его тоже. — Делай, что хочешь, дорогая, но ты ему не нужна. - Джесс недоумённо смотрит на меня, что ещё больше меня забавляет. Как будто она никогда не догадывалась об истинной натуре Луиса. Меня забавляет это ещё больше, и я начинаю слегка хихихать, ощущая себя какой-то идиоткой. — Любишь его? Хах, для него это чуждо, ему лишь бы выебать тебя где-нибудь в подворотне, а потом мысленно занести в список всех девушек, с кем он играл и исполнял потребности. Ему никто не нужен. Так что, мой совет, дорогуша, держись от этого самца подальше, иначе ты будешь страдать. И с удовлетворённой улыбкой я решительно направляюсь в комнату, даже не обращая внимания, что эта мымра сейчас у него спрашивает. Не знаю, для чего я это сказала. Чтобы на части разрушить её представление о нём, таком идеальном ангелочке? Всё же если бы он разбил ей сердце, я бы внутренне порадовалась, ведь я так сильно ненавижу её. Ненавижу даже сама не знаю за что. Просто потому что она рядом с ним — монстром, который сломал меня и к которому у меня такие сильные чувства. Просто потому что меня бесит одно её пребывание рядом с ним. Я хотела посмотреть на их реакцию, но вместо этого просто с удовлетворённой улыбкой направилась прочь от этой сладкой парочки, от которой меня уже мутит. Я итак знаю, что сейчас у них состоится разговор, ведь Джессика по классике жанра попросит всё это объяснить. Сейчас лишь я наслаждаюсь тем, что высказала этой мымре, которая уже не раз трахалась с ним. И это осознание также убивает меня и словно тушит зажжённую сигарету об открытую рану.

***

Перебирание магазинов это работа, в которой ты словно робот делаешь ровным счётом всё то же самое, с головой погружаясь в это «увлекательнейшее» занятие. Напротив меня сидит очередная работница Карвера, которая очень доброжелательна и которая редко когда злится. Она, сидящая напротив меня и делающая тоже самое, будто по указанной инструкции, мне нравится. Правда сидим мы в полном молчании. Да я даже и не хочу нарушать эту умиротворённую приятную тишину. На моём лице не отражается ни капли эмоций. На лице пусто, внутри тоже кромешная бесконечная темнота. Вчерашняя боль на время приглушилась, но сомневаюсь, что это надолго. Скорее всего, она скоро с новой силой вступит со мной в новое состязание. Всю ночь я не спала. Даже от слова совсем. Я постоянно куёвдилась, переворачивалась, а стоило мне закрыть глаза, то меня мучили видения о том, как ЭйДжея загрызали ходячие, и от этого я вскакивала на неудобной койке с подавленным криком и пропотевшей спиной. Каждый божий раз в голове проносился этот кошмар, вызывая ледяной ужас по коже. Я то плакала, то усмехалась от того, насколько я жалкая, то просто смотрела в потолок, ничего не ощущая. Я что, действительно заразилась резкими перепадами настроения от этого дредастого придурка? Возможно. Начинаю ли я потихоньку сходить с ума и с каждой секундой всё больше терять какой-либо смысл? Определённо. За всю бессонную ночь я поняла лишь одно — мне суждено быть в пожизненном дерьме. Жизнь всегда будет заталкивать меня в это липкое глубокое болото, из которого выплыть просто невозможно. Это, видимо, моя судьба — вечно терпеть на себе насмешки Судьбы и находиться в её крепких объятиях. Я проснулась раньше всех и сразу же подошла к Тристану, чтобы он дал мне работу. Не хотелось мне сидеть без дела и тому подобное. А ещё он сказал, что сообщит Карверу о его смерти и доложит, что другие работнички не позаботились о безопасности территории. Уже интересно увидеть его реакцию. Он что, со злости перебьёт здесь всех и разрушит в клочья, так и не поняв своей вины? Будет забавно посмотреть на эту картину. Мне уже плевать, что он сделает. Мне уже на всё наплевать. Жизнь раскатала меня по полу, как какое-то ничтожество, и я должна принять это как должный факт. Вновь очередной магазин в слабых, слегка дрожащих, руках. На лице просто нейтральное выражение. Глаза ничего не выражают, губы слегка сжаты, а брови по традиции нахмурены. Я не произношу ни слова, все слова просто застряли. Работница сидит напротив меня, изредка переводя взгляд на меня. Ещё один магазин, и я резко останавливаюсь от работы. Резко ощущаю неприятное бурление в животе и то, как очередная еда поднимается вверх по организму. Резко прижимаю руку к горлу, ощущая, что вновь подступает тошнота и меня прямо сейчас вырвет. Да что ж такое-то? Уже второй раз обычную, самую нормальную еду, мой организм отказывается воспринимать. Быстро встаю и направляюсь в уборную, которая, слава небесам, находится в этой же комнате. Закрываюсь в кабинке и вновь обхватываю руками правую и левую стороны унитаза, держась за них, как за какой-то спасательный круг. Выплёвываю обычное яблоко, которое съела сегодня перед данной работёнкой. Да что ж со мной происходит? Второй раз сижу вот в такой позе, надрывая живот и избавляясь от еды, которая в нашем мире может сравниться с драгоценным золотом. Организм должен воспринимать еду сразу же, переваривая, а не избавляясь от неё, как от какого-то мусора. Посидев ещё минуты две с неприятной болью в животе от перенапряжения, встаю и выхожу из кабинки, но передо мной возникает эта же работница, странно, почему-то, глазея. Я сразу же немного напрягаюсь. — Деточка, у тебя часто такое? — к чему-то спрашивает она меня. Я очень удивляюсь, что она отвлеклась от своей работы, чтобы спросить у меня это. Сейчас я по идее должна сейчас огрызнуться, сказав, что это не её собачье дело, но она создаёт какую-то атмосферу доверия. Да и мой внутренний голос почему-то просит ответить, как будто это нечто важное. — Второй раз за два дня. — Признаюсь я, всё ещё не до конца понимая, к чему она это спрашивает. Она смотрит на меня как-то подозрительно, но вместе с этим и не излучает какого-либо негатива со своей стороны. Смотрит так, будто о чём-то думает и как будто сейчас кое-что поняла. Она смотрит мне в глаза, которые я смущённо отвожу в сторону, как будто пытается обнаружить ключ к сложной разгадке. — Подожди меня здесь, никуда не уходи. И она куда-то уходит, а я так и остаюсь в непонимании стоять на месте. Вновь обволакивающая уши тишина. Вновь можно побыть наедине с собой. Но вместо этого я всё ещё ощущаю признаки тошноты в глотке и тяжело сглатываю, чтобы избавиться от них. Да что же это такое? Всё же было нормально, а тут резко за два дня я толком и поесть нормально не могу. После этого желудок начинает крутить от голода, намекая о нём. Если я съем ещё что-нибудь, то, вероятнее всего, меня опять вырвет. Непонятно от какой причины. И вновь ещё такая эдакая загадка к моей коллекции головоломок, девяносто девять процентов которой занимает Луис, его настроение и вообще всё подряд, связанное с ним. Отлично, я ещё и поесть нормально не могу. До чего докатился мой статус. Работница возвращается, прерывая моё пребывание с самой с собой и даёт мне в руку до ужаса знакомую штуку. Я первое время с непониманием её разглядываю, кручу в руках, как какой-то сувенир, но потом в моей душе что-то пронзительно щёлкает. Я понимаю, что это за штука, чёрт меня подери… Некоторое время пялюсь на работницу с расширенными неверящими глазами. Сердце с каждой секундой набирает ритм, а неверие растекается слизью по каждому нерву. Руки начинают действительно дрожать, отчего я чуть не роняю эту чёртову штуку на пол. Работница с лёгкой улыбкой кивает мне в сторону кабинки, и я на ватных ногах движусь к ней. Захожу и, всё ещё ощущая некую туманную пелену, от которой я проглотила буквально все слова от нарастающего страха, запираюсь. Затем снимаю штаны и, поглядев на заднюю часть этой штуки, делаю всё по инструкции. Этого не может быть, мы же с Луисом были аккуратны. Он был трезвый, он был аккуратен. Или всё-таки нет.? Твою мать, мы же даже не предохранялись… Пытаюсь после этой мысли успокоиться и взять себя в руки, но нарастающая паника сдавливает всё моё тело всё больше с каждой бесконечно долгой секундой. Во время ожидания в голове переплетаются многие мысли. Напряжение перед результатом растёт с каждой секундой, а я переосмысливаю каждой клеточкой кожи буквально всё. Я просто поверить не могу, что я сейчас нахожусь в запертой кабинке, ожидая результата от этого прибора. Боже, моё предчувствие подсказывает мне явно не совсем хороший результат этой проверки… Эмоций даже не осталось, остался лишь лёгкий страх перед чёртовым результатом на этой штучке. Я даже дышу с трудом, а каждая секунда ожидания длится бесконечно медленно, будто пробираясь через болото. Заставляю себя наклонить голову, чтобы посмотреть результат, и я чуть ли не грохаюсь на холодный кафель. Хватаюсь рукой за стену, держась за неё, как за какую-то ограду и не отвожу изумлённого взгляда от этой штучки. Я задыхаюсь, словно у меня астма. С выпученными глазами, которые, кажется, сейчас лопнут от напряжения, вижу совсем не ожидаемый результат, чувствуя, насколько рвано бьётся моё сердце перед этим грёбаным итогом. Перед. Двумя. Полосками.