Прошлое настигло меня.

Above Heaven — Alibi. Killing Me To Love You — Vancouver Sleep Clinic. ______________________ После слов Тристана Карвер резко и моментально, словно по звону будильника, мигом поднимает свою тяжёлую тушку с моего тела и убирает свои отвратительные пальцы с моей оголённой кожи шеи. Моментально хватаюсь за горло подушечками пальцев и громко, с жадностью, вдыхаю желанную порцию кислорода, как человек, прошедший по пустыне, осушает в несколько глотков блаженную воду в пластиковой бутылке. Ещё никогда воздух не казался мне таким вкусным и настолько освежающим. Ещё никогда я так жадно не вдыхала глубокими порциями воздух, который перестал быть таким раскалённым, словно лава. Сейчас, окончательно приходя в себя, я понимаю, что я всё ещё жива. Понимаю, что вновь каким-то чудом избежала смерти, которая на этот раз была слишком близка ко мне. Но мне удалось избежать её крепких объятий. Она уже буквально коварно тянула ко мне свои руки со сверкающими глазами, в которых читались коварство и удовлетворение. Но мне удалось избежать её ласк, ведь меня в очередной раз настигла волна какой-то невъебенной удачи, которая давным-давно от меня отвернулась. Очевидно, это далеко не всё. Очевидно, что мне суждено умереть, сдав чёртову кровь. Интересно, моя участь и роль изначально были продуманы кем-то свыше, как какая-то хитрость к нереальному фокусу-покусу? Видимо, моё предназначение поддаться Карверу и прийти к нему в кабинет, где всё и решится, как какая-то задача по математике. Где я медленно скончаюсь из-за недостатка крови, а затем получу, наконец, долгожданное умиротворение там, на небесах, где только одна безмятежность будет служить мне и долгожданным покоем, и убаюкивающей колыбельной. Всё рано или поздно решается. Всё достигает своего определённого финала и логичной точки в конце. Вулкан, взорвавшийся в моём теле, уничтожает всё без остатка. Уничтожает даже омертвевшие клетки, оставляя пепел или хрупкие останки, поэтому после слов Тристана, сказанных Карверу и помешавших ему меня задушить, я ничего не чувствую. Абсолютно. От слова совсем. Ни радости, ни горя, ни шока, ни тоски. Вулкан уничтожил всё, но не забрал за своей смертельной волной лишь приглушённые отголоски боли, которые всё ещё не дают мне окончательно хоть на немного расслабиться. Как будто и этот моральный вулкан твердит мне, что я могу даже не мечтать на получение душевного равновесия и спокойствия, пока жизнь не покинет каждую часть моего тела. Я тихонько поднимаюсь, продолжая держать руку на горле, под внимательнейшим взглядом психанутого Уильяма. Чувствую подушечками пальцев оставленные следы синяков от его крепких пальцев, которыми он так отчаянно сжимал мою шею. Их спасение, как выразился Тристан. А если бы он не подоспел вовремя? Грёбаный Карвер задушил бы меня, а потом сам бы и взорвался от злости к самому себе? Вот что делает с нами ярость. Карвер — видный тому пример. Чувствую, как першит в горле и как всё ещё остаётся тесный неприятный ком. Но он не до конца заблокировал все проходы в моей шее, позволяя мне дышать и не скончаться от недостатка кислорода в лёгких. На моём лице возникает болезненная улыбка. Но вовсе не олицетворяющая радость. Олицетворяющая лишь жгучую, разъедающую все клетки и внутренности, ненависть не только к Уильяму, но и в принципе всей жизни, что продолжает устраивать мне сюрпризы и давать весьма ощутимые пинки под зад. Продолжает один за одним наносить мне удары, как будто я мало натерпелась за всё своё никчемное существование. Как будто я последняя мразь, заслужившая мучиться такими муками. Но нет, всегда принимают «подарки» Судьбы только те, которые ничего не сделали. Последним мразям всегда везёт. И вновь ебучая несправедливость. Чаша весов в её пользу превышает какие-либо нормы. Я не имела ни малейшего понятия, что в конечном итоге мне суждено умереть подобным образом. Кто бы сомневался, что у меня окажется эта самая особенная кровь, благодаря которой можно изготовить, мать его, вакцину. О которой никто не задумывался, думая, что это просто детская наивная сказка. Но это не так. Это не сказка, а сущий кошмар, из которого мне ни за что не выбраться. Это просто колесо, которое не переставая крутится, преподносит нам новые и новые сюрпризы. Что ж. Раз такова моя судьба, то каков уже смысл убегать от неё в очередной раз? Убегать вновь, как будто это даст какой-то толковый результат? Правильно, у меня не осталось никаких причин поступать так. Абсолютно никаких. Судьба забрала у меня всё самое дорогое, как будто я это всё заслужила. Она просто сгрызает меня своими зубами. Рвёт меня на части, словно хищник свою добычу. Одним словом, беспощадно мучает. Я могу быть полезной и, выходит, спасти всех. Мой спасательный круг всё равно давно уплыл подальше от меня, заставив тем самым захлёбываться в ледяной воде. Ну и пусть. Я умру во благо всех, а не только себя. Может, это потусторонее чудо действительно есть, и вакцина поможет нам всем увидеть старый мир? — Так это действительно правда? Я действительно имею эту особенную кровь? — уточняю ещё раз я, чтобы окончательно убедиться. Не узнаю свой собственный голос. Он охрипший, как у какого-то курильщика. Убираю руку с горла, когда окончательно удаётся свободно дышать и прокашливаюсь, всё ещё ощущая неприятное жжение в глотке. — Да, правда, — отвечает Карвер и продолжает брезгливо морщиться и испепелять меня взглядом. И это более чем взаимно: меня также тошнит от него. И вновь тошнота, а соответственно и напоминание, что во мне развивается малыш. — Но знай, девчонка, я не собираюсь как-либо церемониться с тобой, ясно? Тебе не убежать и не спастись, такова твоя судьба, которую ты должна принять. Может ты будешь сопротивляться, но я всё равно выкачаю из тебя эту кровь, ведь я так долго ждал этого момента. Ты не смогла защитить моего сына, поэтому это твой долг расплатиться таким образом. В принципе окончить твоё жалкое существование и подарить миру спасительное лекарство. Но перед этим я отпущу твоих бесполезных друзей, которые только и могут, что ныть. Которые только и могут мешаться мне под ногами. А работники в виде вас мне толком и не нужны, мне просто не хотелось оставлять вас без дела. Я не особо хочу тратить на вас воду и еду дальше. У тебя есть примерно час, чтобы попрощаться со всеми, а после я тебя жду у себя в кабинете. Тебя сопроводит моя работница, потому что, зная твой пылкий характер, ты можешь и передумать. Я громко фыркаю, не отводя от него болезненно улыбчивого взгляда. Сейчас я действительно смахиваю на какую-то чокнутую, которая радуется тому, что она избранная. Но я рада. Я действительно рада, что сегодня, уже через пару часов все мои моральные мучения закончатся. Я рада, что перестану ощущать, как внутри меня рвутся жизненные струны, одна за одной, не оставляя ни одного живого места. Ребят отпускают… Так просто и беспроблемно… Неужели Карвер иногда может быть не таким жестоким? Они пускай и не мои друзья толком, но мне радостно на душе, что им удастся выбраться отсюда. Я понимаю, что действительно в глубине души привязалась к каждому, кто остался живым в ранее большой и сплочённой группе. Мы с Марлоном договорились сохранять дружеские отношения, но сегодня последний день, как он видит меня. Все ребята меня больше не увидят. Я хочу, чтобы каждый из них был счастлив и забыл хоть на жалкое мгновение все эти кошмары и ужасы. В том числе и Луис. Я так и не поняла, что с ним не так. Мне так и не удалось выяснить, какой он настоящий. Мне так и не удалось выяснить ровным счётом ничего, связанное с ним, что так дерзало. В конечном итоге он так и остался для меня закрытым учебником в школе, по которой я скучаю временами. Мне ничего не удалось выяснить, но одно я выяснила точно: Он единственный смог проломить мою стену. Он единственный заставил чувствовать что-то новое, такое несвойственное моей маске. Пускай и он сделал мне больно, но я должна винить также и саму себя отчасти. Я сама сломалась, сама воспылала к такому придурку вулканом чувств из самых смешанных ощущений. Так пусть же он будет счастлив. Он несчастен из-за девушки, которую потерял. Но для него не всё потеряно — у него остались друзья и поддержка. Так пусть он найдёт свой свет в конце туннеля. Это моё единственное пожелание перед смертью, которое я желаю сейчас, вновь ощущая себя такой идиоткой. Хотя, я действительно идиотка, раз сама напридумывала себе того, чего нет и никогда не будет. — Уильям, я до последнего защищала твоего сына, — отвечаю я Карверу после короткой паузы. Как только вспоминаю как умер ЭйДжей, то в груди что-то начинает болезненно давить всей массой. — И виноват лишь ты и твоё поистине дерьмовое воспитание. Из-за твоих работников забор оказался не крепким, потому что им, по всей видимости, было лень работать как подобает. Из-за тебя те трое подростков жаждали отомстить. У тебя виноваты все, кроме тебя самого, и это наконец твой бумеранг. Бумеранг за то, что ты такая мразь, Уильям. Бумеранг в виде сына — единственного близкого тебе человека, ради которого ты даже не пробовал поменяться. Ухмыляюсь, видя, как яростно он сжимает костяшки пальцев. Что ж, пускай он сейчас хоть ударит меня, мне будет всё равно. Всё равно через час меня не станет и, возможно, весь этот ад, наконец, прекратится для моей уже вдоволь проклятой персоны. Сейчас я лишь желаю высказать ему всё, что накипело за всё это время и чувствую моральное удовлетворение после моего потока слов. Давно хотела высказаться, но всё время откладывала эту затею, ведь считала не нужной. Но сейчас для меня это более чем нужно — излить душу и высказать этой твари всё, что только можно. ЭйДжей послужил мне огромной болью от потери, в то время как Карверу самым настоящим бумерангом, ведь он обращался к нему также, как и к остальным. Как будто он и вовсе забыл о том, что это его дитя. Да он даже безоговорочно убил его друга прямо на его глазах. Он относился ко всем по-скотски, в том числе и к тем троим ребятам, которые, возможно, и не были плохими. Но месть способна сделать даже с самым светлым человеком немыслимые изменения. И пускай они радуются, ведь отомстить этому мужчине у них получилось. Если бы они не подстрелили Растяпу, то он, возможно, поднялся на ноги вовремя, а не был так униженно загрызен этими монстрами. Я уже вижу, как Карвер заносит руку, чтобы ударить меня. Усмехаюсь, ведь меня абсолютно не страшит его вид. Не страшит его крепкая рука, которой он хочет сейчас меня ударить. А каждая клеточка кожи не покрывается пеленой давящего страха. — Ну давай, чёртов сукин сын. Ты ведь только и умеешь, что злиться на правду, которая иногда бывает так жестока, правда ведь? Он уже заносит руку над моей щекой для удара, а я не делаю ничего, чтобы этому помешать. Наоборот, наслаждаюсь его реакцией, а затем прикрываю глаза, ожидая, пока его рука приземлиться на мою щёку, оставляя щиплящий след. И она будто в замедленной съёмке приближается. Я слышу звук удара, но никакого щипания на щеке вовсе не ощущаю. Недоумённо опускаю взгляд и вижу Фина, который лежит перед моими ногами ко мне спиной и держится левой рукой за раскрасневшуюся щёку, закусывая до крови губу. Он заступился за меня… Значит, его слова про долг и защиту не были каким-то глупым розыгрышем. Он говорил более чем серьёзно… Но это не значит, что нужно, будучи гораздо младше и хрупче, подставляться под крепкую мужскую руку этого отморозка. — Жалкие пташки, как же меня от вас тошнит, — произносит удовлетворённый Карвер, которого, по всей видимости, радует, что перед ним лежит его жертва, которую он ударил только что. Хочется харкнуть ему прямо в ебало. — Жду тебя у себя, Клементина Эверетт. Не опаздывай, поняла? И, не дождавшись моего ответа, он с опешившим Тристаном уходят. После них остаются лишь некоторые секунды гробовой тишины и неприятная энергетика, которую можно хоть пальцами пощупать. Но спустя несколько секунд, как будто очнувшись от короткого транса, я склоняюсь над Фином, который держится за больную щёку. Наверное, и голова тоже кружится, неприятно разнося боль по телу, особенно зная, насколько удар Карвера крепкий. — Фин, зачем ты это сделал? — спрашиваю сочувственно я, а затем обхожу его, чтобы быть к нему лицом и протягиваю руки. Он хватается за них, как за соломинку утопающий, и я помогаю ему подняться. Карвер толкнул его перед тем как задушить меня, а затем и ударил, потому что этот маленький глупец решил поиграть в самопожертвование. — Я, конечно, благодарна тебе, но я бы ничего не потеряла. А тебе сейчас больно. Мне неудобно, когда за меня заступаются вот так вот. Ведь всеми фибрами души я ощущаю себя потом до ужаса виноватой перед каким-либо человеком. В данном случае перед этим мальчиком. И вновь грёбаное чувство вины перед всеми и вся, от которого мне никуда не деться. — Я же сказал, я хочу оплатить тебе, — произносит слабо Фин, а я лишь коротко вздыхаю, а затем зарываюсь пятернёй в его волосы и глажу по голове, как будто это движение хоть как-то поможет унести за собой его физическую боль. — Ты же не пойдёшь сдавать эту кровь, так ведь? — Пойду, — не задумываясь ни на секунду, отвечаю с нотками уверенности я, пялясь в одну мёртвую точку впереди себя. — Мне незачем больше оставаться здесь. Всё, за что я боролась просто затерялось в огромном лабиринте в непроглядной тьме. Утонуло в бездонном глубоком океане. И всё это по сей час и день заставляет меня тонуть, погружаясь в бездну всё глубже, и бродить в темноте, ступая по жёстким камням голыми ступнями. Да, очередной раз ощущаю себя выжатой тряпкой. Из меня выжались все эмоции, боль, обещание, которое я возложила как ответственность на свои плечи. Я просто устала от этой несправедливости, что всегда меня окружала. Просто устала жить жизнью, в которой для меня уже ничего не имеет значения. Фин устремляет на меня неверящий, поистине удивлённый, взгляд. Вероятнее всего, для него это явная неожиданность, ведь он так привык видеть мою дерзкую бесстрашную маску, что я надевала всё это время и которую резко разломали на куски обстоятельства. А в особенности Луис. И вновь этот чёртов Луис. Неужели мои чувства настолько сильные, раз я хочу, чтобы он не знал о нашем ребёнке? Почему я хочу, чтобы он не знал о нашем дитя, а просто жил с ребятами и, возможно, полюбил во второй раз? Да, он говорил, что для него это чуждо, сравнимо с невозможностью. Но он может хотя бы попытаться разрушить эту крепкую стену бесчувственности, а также не совершать тех ошибок, что совершил на мне. Пожалуйста, госпожа Судьба… Раз я несчастна, то не делай таким же Луиса… Пускай он полнейший идиот, но сердце сильнее рассудка, и оно хочет, чтобы он получил счастье в этом мире. Это единственное, чего я прошу, хотя я уже знаю, что меня никто не слышит, и всё это более чем бесполезно. — Но как же борьба? — молвит Фин, всё ещё неверяще одаряя меня своим взором. — Ты просто так сдашься? Понимаю его также, как и его шок. Я столько раз боролась за то, чтобы спасти свою задницу, а в конечном итоге сама движусь на верную смерть, итог которой, возможно, станет вакцина, как бы невозможно это не звучало. До сих пор отчётливая пелена неверия по поводу вакцины не сошла с моего разума и у меня предчувствие, что не так уж всё и просто, как думает Уильям. — Нет больше у меня никакой борьбы, Фин, — молвлю я, не слыша даже интонации своего собственного голоса. Улавливаю лишь то, как бьётся моё сердце — с быстрой скоростью, возможно, перед смертью. — Фин, дело ещё в том, что я беременна. От того, кто не любит меня. Соответственно, этот ребёнок будет постоянно напоминать мне об этом парне, с которым я так сильно желаю быть. Прошу, не говори ему об этом. Я просто хочу, чтобы он был жив и счастлив, не хочу, чтобы он жил с вечной мыслью, что у него было дитя. Я не хочу растить ребёнка ещё и потому, что мальчик, о котором я заботилась и который стал мне словно братом, погиб. А терять близкого человека просто невыносимо больно. Мне незачем жить. Так ещё, похоже, мне суждено умереть ради блага человечества. Подарить миру надежду на спасение и спастись самой, найдя покой там, в том царстве душ, которые, я уверена, примут меня с распростёртыми объятиями. Несколько секунд молчания. Я смотрю в одну точку, переосмысливая слова самой себя, которые льются из меня, словно какой-то ручеёк по земле. Фин в не меньшем шоке, его глаза увеличились. Я всё ещё не отрываю примагниченного и задумчивого взгляда в одну точку. Мне настолько плевать на всё, что я изливаю всю свою душу этому мальчику, который подставился под удар, не дав почувствовать это жгучее пламя и щипание на коже щеки. Этот маленький мальчик теперь единственный, кто знает о том, что я беременна, и почему-то у меня навязчивое предчувствие, что он сохранит мой секрет, замкнув его на крепкий замок в самом себе. Почему-то моё сердце бьётся к этому мальцу в доверительном темпе, разнося эту приятную волну по каждой клеточке кожи. Я чувствую всем нутром это доверие. Да и доверие, похоже, единственное, что у меня и осталось. А ещё я вспоминаю, сколько времени мне выделил на всё про всё Карвер. Я должна проститься с ребятами, рассказать им обо всём и обрадовать новостью о том, что они свободны, и Карвер их отпускает. Хотя, гораздо больше я просто желаю всеми органами в последний раз взглянуть Луису в его очаровательные шоколадные очи, которые просто пленили меня, сделав уязвимой. Я просто хочу посмотреть на него. Вовсе не поговорить, не обняться, не выяснить в конце-концов отношения, а просто бросить мимолётный взгляд на его лицо в самый последний раз. — Ладно, Фин, мне нужно идти, я должна попрощаться с ребятами, — я решаю перестать пялиться в одну точку, которая, если было бы возможно, просверлилась под моим тяжёлым задумчивым взглядом. Нужно идти к ребятам и всё им рассказать. Я ещё раз глажу Фина по голове, а затем направляюсь ко входу, который буквально в паре шагов от меня. — Клем, подожди, по поводу крови ещё есть кое-что, я… — Фин, мне нужно со всеми проститься, я побежала, — я выскальзываю из комнаты, не дав мальчику договорить, под провожающий меня взгляд и его тихим «Но» напоследок. Более чем уверена, он хотел в очередной раз попробовать переубедить меня остановиться, всё переосмыслить. Но всё это бесполезно. А моя борьба, не давшая мне никакого результата, особенно.

***

Ребята стоят передо мной шокированные, когда я заканчиваю рассказывать про свою группу крови и в принципе о том, что произошло. Всё это время Луис сверлит меня взглядом. С самого моего прихода и рассказывания моей новости, которая шокирует абсолютно каждого стоящего сейчас подростка, он будто бы изучает меня, что вводит меня в излишний дискомфорт. Я мельком кидаю на него взгляды. Мёртвые клетки, которые уже не восстановить на жалкое и короткое мгновение исцеляются от взгляда его шоколадных глаз, а сердце начинает колотиться в кульбите, когда мы пересекаемся взглядами. — Клем… — шепчет Марлон, держащий всё это время своей рукой руку такой же грустной Броди. Свободной рукой он подходит ко мне на шаг, а затем касается моего плеча, смотря сожалеющим взглядом. — Ты помогла мне разобраться с чувствами к Броди. Ты в принципе оказалась неплохим другом для меня с самого начала, но мы оба сглупили. Но я просто поверить сейчас не могу, что всё сложилось вот так. Мы не хотим отпускать тебя, пойми, ты стала частью нашей команды. Ребята согласно кивают после его речи, а я с горькой усмешкой качаю головой. — Марлон, просто возвращайтесь в школу. Забудьте обо мне и Элвине-Младшем, как будто нас и не существовало. И даже не вздумайте как-либо меня спасать, поняли? Вас отпускают, так живите дальше и просто забудьте обо мне и моей особенной крови. Вы больше им не нужны, им нужна лишь я. Вами поигрались, как куклами, а теперь выбрасывают, как ненужный мусор прямо на холод, на приближающуюся зиму. Найдите школу, заберите Рози и переселитесь на другое место, так будет всё же безопаснее для вас. Не нужно мстить людям Карвера, они вооружены и их гораздо больше. Не возвращайтесь сюда обратно, чтобы опять же отомстить. Просто молча существуйте и оберегайте друг друга. Месть ничего не решит — это показали нам те трое ребят. Идите к месту, где случилась перестрелка и там вы выберетесь через сломавшуюся из-за ходячих ограду. Ходячих уже должны были убить работники Уильяма. Просто уходите и никогда не вспоминайте обо мне, чужой вам девочке, которую вы знаете месяц. Просто берегите друг друга и не жаждете мести, это так бессмысленно, — говорю я, ощущая как некая грусть и тоска распространяются волной цунами. — Хорошо, Клем, мы тебя поняли. Это твой выбор, и мы не вправе нарушать его. Не волнуйся, мы не будем мстить, ведь это не имеет больше никакого значения. Я обещаю, мы будет мирно существовать. — Выдавливает улыбку Марлон, и я расслабляюсь. Могу быть спокойна, ведь он пообещал, и мне остаётся лишь довериться ему. Как ни крути, к этим ребятам я ощущаю привязанность, как бы того не отрицала. У каждого из них есть свои странности и особенности, внутренние бзики и определённые загоны. Да и я с ними на протяжении трёх недель общалась и обитала здесь. Как будто мы стали действительно семьёй. Забавно. Я привязалась не только к грёбаному Луису, что продолжает наблюдать за этой картиной, не решаясь подходить, но и к этим оставшимся ребятам, которые потеряли своих друзей. Старая Клем, которая одаривала всех злобным взглядом за исключением Марлона, и Клем, которая стоит сейчас перед ребятами — два абсолютно противоположных человека. Я думала, что мою настоящую личность никто не увидит, но я ошиблась. Эти ребята давно поняли, какие тайны и слабости я прятала где-то глубоко внутри себя, пряча под замок. В грузовике у меня была истерика, и в тот момент я продемонстрировала свою настоящую сущность этим ребятам. Луис также сломал меня, что также послужило моим моральным и внутренним изменениям. Ещё один взгляд в его сторону, и наши глаза встречаются, что вызывает у меня внутренний переворот. Я даже не хочу подходить к нему и что-то говорить. Я лишь наслаждаюсь тем мимолётным мгновением, когда просто смотрю на него, в последний раз запоминая его черты, которых я больше не увижу. — Клем, — Броди мягко убирает свою руку из ладони Марлона, а затем обнимает меня. Как тогда, в грузовике, где она очень помогла мне успокоиться. Как будто она обладает приятной аурой. Хотя, так и есть. Такой добрый человек всегда будет излучать счастье, которого нам так не хватает,  — надеюсь ты обретёшь покой там, наверху. — Броди, а я надеюсь, что вы с Марлоном будете счастливы. Прости за тот мой поступок, когда я не послушала тебя. Я была не права, честно. Она лишь смущённо улыбается, вовсе не тая обиду. Всё же она действительно светлый человек, который заслуживает отдельное место в раю. Затем по очереди обнимаю всех ребят, кто остался в живых и стоят передо мной с угрюмыми минами. Обнимаю по очереди Руби и Аасима, которые в итоге сошлись и стали парой, Марлона и Броди, желая им искреннего счастья. В последствии очередь доходит до Митча, который ранее способен был буквально взорвать во мне бомбу злости. — Эй, Клем, ты уж меня извини. Я вёл себя не совсем красиво по отношению к тебе, — произносит он, выдавливая такую же грустную улыбку, а затем смущённо обнимая меня следом. Остаётся обнять только Луиса… Тело загорается какой-то надеждой, и мои ноги уже готовы сделать шаг к нему, порвать эту невидимую стену между нами и крепко прижаться к его тёплому телу в последний раз. Но я не делаю этого. Что-то мне мешает. Я остаюсь на месте, в то время как он также не решается подойти. И я понятия не имею, о чём он думает. Он постоянно о чём-то думал, как и сейчас, и у меня нет никаких предположений насчёт его мыслей. Он так и остаётся для меня головоломкой, которую я не смогла решить. Я слегка киваю ему в знак прощания, когда в последний раз перевожу взгляд на его лицо, от которого вновь ноги начинают подкашиваться. От которого в животе буквально появляются бабочки. Посмотрев в последний раз на нашу комнату и грустных ребят, я просто молча выхожу из этой комнате. Я уверена, они счастливы, что их отпускают и они вновь свободны, только не показывают это счастье из-за накатившей тоски. Возле комнаты меня встречает вооружённая работница. Конечно, мне всё ещё не доверяют и приставляют охрану, в случае, если я воспылаю надеждой унести ноги каким-то чудом. С напряжением направляюсь по заученной дорожке к кабинету. Комнате, где всё и закончится. Работница идёт сзади меня, и всей спиной я ощущаю её взгляды. Каждый шаг даётся на удивление легко, но где-то в душе поселяется осознание, которое давит всем своим нутром, что я делаю последние шаги в своей никчёмной жизни, за которую раньше рвала и метала. А сейчас просто иду к смерти и не пытаюсь вновь бороться. Раз, два, три. Эхо от каждого шага отдаётся едва различимым эхом от стен огромного коридора. Сейчас, по уже заученному за всё это время графику, я запомнила, что все работники уходят на обед и перекус. Также отдыхают в своих комнатах после тяжёлой работы, а значит сейчас никого здесь и не наблюдается, кроме меня и этой работницы. И невооружённых ребят действительно отпустили, даже не став как-либо сопровождать в случае предостережения, ведь людей Уильяма гораздо больше, а ребят меньше, и поэтому работники так спокойны. Тем более у эриксонцев нет никакого оружия под рукой, что также составляет выигрыш в сторону Уильяма и его людей. Эта оглушающая тишина просто убивает меня. Поверить не могу, насколько я отчаялась. Ли, пожалуйста, прости меня. Прости, что я в конечном итоге сдаюсь… Ну вот, я не сдержала своё главное обещание. Но я не могу больше ни на миг бороться с этой тяжёлой моральной болью, что поселилась во мне как липкий кокон. Я могу одолеть эту отвратную боль, смешанную с пустотой в душе, лишь умерев. Перестав бороться и рвать задницу за выживание. Одна мысль, что больше не будет всего этого выживания, переживаний, сохранения маски, которая порвалась и её больше ни за что не склеить, придаёт мне стимул двигаться дальше. Я иду и иду, как какая-то марионетка прямо к своей кончине, как вдруг… — Клем! Я узнаю этот голос, который пробуждает моих внутренних чертёнков из многолетнего заточения, из тысяч других. Голос, который заставляет сердце рвано биться и выпрыгивать из грудной клетки, а кровь разливаться по венам в два раза быстрее. Ноги останавливаются сами. Глаза увеличиваются, а рот приоткрывается. Голова сама готова автоматически повернуться назад, увидеть его. Но я не должна этого делать. Я не должна выслушивать всё, что он мне говорит, мне станет ещё тяжелее прощаться с ним. А мне этого точно не надо. Направляюсь дальше, будучи обескураженная, даже не разбирая, о чём говорит сзади меня Луис суровой работнице. Я не слышу даже, что он мне говорит. Как будто вокруг меня сформировалась дымка, в которой все звуки остаются неуслышанными. Я не слышу ничего, кроме собственного громкого и равного дыхания и отбойного, словно молот, сердца, которое приказывает мне развернуться. Но я изо всех сил сдерживаю себя. Знаю ведь, что пожалею, если посмотрю на него ещё раз. Я ничего не слышу, а лишь движусь вперёд, в цели преодолеть наконец этот бесконечный путь и закончить со всем этим. Как только я хочу сделать очередной шаг, мне мешает сделать резко прислонившийся ко мне Луис, и от этого у меня спирает и так тяжкое дыхание. Он прижимается ко мне сзади, я ощущаю разливающееся тепло его ладоней на своём животе даже сквозь ткань одежды. Интересно, комочек внутри меня тоже ощущает теплоту его тела? По шее пробегает разряд от его дыхания, в последствии проходясь по всему телу ледяной температурой, отчего я нервно съёживаюсь. Всё перестаёт существовать окончательно, когда он, к моему великому удивлению, говорит негромко фразу, от которой, кажется, моё сердце действительно выпрыгнет и начнёт отдельное существование: — Прости меня, Клем…