Последнее желание

…Июнь, 1275… — Так, а к-когда я… ик!.. вернулся… ее уже не было! — Эскель похлопал по столу ладонью в поисках кружки, но та, покачиваясь и кружа, убегала от него. — Был только лес, козел и… ик!.. и я! А прошло-то всего с час! — То есть… то есть, как? — ахренел Ламберт, прижимая руку к груди. — Только ты и козел?.. — Да вот так, — Эскель рассерженно стукнул по столу кулаком. — Пон-нимаешь?.. Геральт, порядком раздобревший на ковирских харчах, массивно воздвигался подле Ламберта. Он подпирал рукой щеку и постепенно, того не замечая, сползал под стол, как сбегающее из кастрюли тесто. — Быть того ни… ни… не мож-жет! — сообщил миру Ламберт. — Может! — Может ее зверье того… растаскало? — нудно спросил Геральт почти что из-под стола, глядя в одну точку и делая страшные глаза. Эскель с Ламбертом смерили его изумленными взглядами. — Я что, п-твоему, кр-рвавые ошметки не замечу-у? За кого ты меня прини… принима-а-аешь?! — оскорбленно воскликнул Эскель, указывая на Геральта перстом. — Там н-не было ник-кого! — Он постучал указательным пальцем по столешнице. — Фу, — сплюнул Ламберт, качая головой. — Ну ты и скажешь, Геральт. А может, она была вампиром? Может… того? Раз — и в землю! — Я что, вампира от вампира не отлич-чу? — Ну… — То есть, вампира от не-вампира… О-ох… — Ну… Эскель с мучительным стоном обхватил голову руками. Мир кружился-кружился-кружился, заворачивался спиралью вместе с желудком. Ему было мучительно плохо, но трезвым — еще хуже. Так что Эскель самоотверженно пил. Воистину, не будь ведьмаки так устойчивы к крепкому спирту, то спивались бы к чертовой матери. Они встретились случайно, и, как и полагается случайным встречам, вышло особенно удачно. Геральт приплыл в Новиград проведать Лютика, Ламберт решил поразвлечься там же, пока Кейра обсуждала дела с местной чародейкой. Эскель из Новиграда выезжал и перед тем зашел закупить провизии в таверну. — Кажд… каждый раз, как мы встретимся, мы надираемся в… в… — сокрушенно бормотал он. — Это да-а… — довольно протянул Ламберт. Геральт счастливо всхрапнул.        Корчмарь украдкой посматривал на них и дивился. Вроде и ведьмаки, а ведь пьют, как нормальные люди! Только, конечно, больше обычных людей, а это уже и прибыль дополнительная. Дверь корчмы приоткрылась, скрипнула едва слышно в общем гаме, и на стол с приятным мелодичным звоном опустился мешочек. Корчмарь моргнул, повернул голову и уставился на темную кляксу человеческого силуэта прямо перед лавкой. — Найдется комната? — сжато, торопливо спросил женский голос из-под глубокого капюшона. — Э-э… — Корчмарь облизнулся, но тотчас лицо его приняло сокрушенное выражение. — Госпожа, дело-то в том, что я, может, только на кухне и смогу место вам найти, да только там уже есть пара постояльцев… — Кухня, так кухня, — коротко согласилась она. — Да и… да? Ох, благодарствую госпожа, благодарствую! Времена такие, все едут в Новиград, ну сами знаете… А последнюю комнату я ведьмакам отдал, втроем на кухню-то они всяко не влезут. Такие огромные! Чарующий мешочек, почти выпущенный посиневшими пальцами с ровным ободком ногтей, отодвинулся от корчмаря на мучительную длину. — Ведьмаки? — коротко спросила она, голос дрогнул. — Трое? — Ну, а как же. Я и сам, милсдарыня, безо всякого сомнения, ахренел, как увидел их. Все трое с мечами и бандитскими рожами, а пьют, как простые мужики. Вы гляньте-ка! Девушка повернула голову в направлении его руки и удивленно вскинулась. Эскель в тот самый момент, все-таки торжественно выблевав самое себя на дощатый пол, поднял голову, подзывая корчмаря: — Э-эй, хозяин! Хозяин, тут… Его пьяные, сощуренные от яркого света глаза, сначала уткнулись в тавернщика, а после и в гостью. Та попятилась, делая крохотный шажок назад, и свет на краткую секунду щедро пролился под капюшон. Эскеля снова вырвало, и он согнулся в три погибели. Когда он поднял голову, у прилавка уже никого не было.        — Я говорю тебе, что это была она, — недовольно проворчал Эскель. — Понимаешь? Я ее не похоронил, и ее призрак… — А я говорю тебе, что ты был бухой в три жопы, — ответствовал Ламберт, споро и отлаженно седлая коня. — Эскель прав, — Геральт, полностью собранный и в снаряжении, развлекался тем, что скармливал Плотве звонкое яблочко. Та хрумкала, облизывая хозяину пальцы, и норовила схватить того за волосы. — Если девчонка обратилась в призрака… Где, говоришь, все случилось? — А может, ты это, — Ламберт осклабился, — просто влюбился, а? Вот и мерещится всякое. — Ты совсем дурак, что ли? — беззлобно изумился Эскель. — Так это тебе, а не мне, стоит только слегка нажраться, видятся мертвые бабы. — Слегка, — хмыкнул Геральт. — Это было в Велене и порядочно далеко отсюда, — Эскель сложил руки на груди. — Не может она призраком быть. Нас ничего не связывает, ни кровь, ни символические побрякушки. И мороком она тоже быть не может. Она мне никто. Какой в мороке смысл? — А что последнее желание? — Какое желание? — Ты сам вчера, прежде чем умыться каэдвенским, голову нам морочил, что ее последним желанием было в лесу оказаться. — Ну и? — Ламберт прав, — сменил лагерь Геральт, потрепав Плотву по холке. — Последнее желание могло вас связать. Бывали случаи, когда призраки жертв приходили к своим палачам, потому что… — Вы, право слово, как две бабки у оградки. Скажи еще, что если куницу под порогом зарыть и топор воткнуть во входную дверь, то дом от духов защищен будет. — Да что здесь спорить! Хочешь искать своего мертвяка — ищи. Мы тебе мешать станем, что ли? — развел руками Ламберт. Эскель покачал головой. — Если она жива, что невозможно, я знать не хочу, как ей то удалось. А если мне померещилось, то и хрен с ним. — И то верно. Отсутствие любопытства — залог мучительно долгой и невыносимо унылой жизни, — кивнул Ламберт. — Так что? Прощаемся? Эскель молча кивнул в ответ, крепко обнял Геральта, а затем и Ламберта, хлопнув обоих по спине. Краткий всплеск тревоги на секунду поднялся изнутри и привычно отступил. Даст Мелитэле, еще свидятся. Они поехали в Новиград, а Эскель, поразмыслив, за каким-то чертом — в Оксенфурт. Будто бы знал.        Город-университет, ученый и стройный, одетый в сладко-красную черепицу крыш, обнятый глубокими водами горделивого Понтара — безмятежно глазел на подъезжающего Эскеля. Однажды Оксенфурт уже подложил Эскелю свинью, но Ламберт во время попойки обмолвился, что краем уха слышал про недурной заказ аж на полтысячи золотых, и Эскель повелся. Он спрыгнул со Скорпиона, с глухим стуком приземляясь на каменную кладку разводного моста. Стражники, в меру пузатые, в меру небритые и в меру же трезвые изменились неособенно. Цвет амуниции, как волшебству, обратился в солнечно-черный, да только говор то и дело соскакивал с нильфгаардского на реданский и пухлощекие рожи косились с недоверием и презрительностью. Эскель довел Скорпиона почти до самых Западных ворот, дружелюбно кивнул страже в ответ на кивки, как тут его и окликнули. — Эт, вы значится, милсдарь тоже по душу вампирюги пришли? — возрадовался, словно приходу божьему, стражник, что до этого неясно жевал губы и шевелил усами, как жук. — Это потому ты такой радостный? — Эскель остановился окончательно, примечая, как еще тройка стражников с интересом мнется поодаль на своих постах и топорщит ухо. — Радостный я, потому как он уже издох, значится! — голос стражника повеселел еще больше, в той же прогрессии, что расстраивался Эскель. Значит, заказа больше нет. — А ведьмак тебе нужен… — Да тут дело-то вот какое! — торопливо перебил его мужик, изрядно нервничая. — С вампирюгой этим мы совсем замучались, пробовали было сами, так он извел у нас с десяток молодых ребят. Потом скидывались все на жалованье милсдырям ведьмакам, таким, как вы, то есть, а оказалось… — стражник заохал. — Оказалось, что платить и вовсе не придется! — Это как это? — Эскель нехорошо прищурился. — Ну нет, господин ведьмак, вы не подумайте!.. Пришел сюда, значит, один такой — прям, как вы. При параде и двух мечах, только на груди у него была кошачья морда раззявлена, а не собачья. Мы ему от души пожелали удачи и обещали, значится, ни много ни мало, а пятьсот золотых! Сумма довольно крупная, особенно для стражи, которой городской муниципалитет мог ничего и не выделить, сославшись на должностные обязанности и наказав разобраться со всем самим. — И? — подбодрил Эскель. — И беда вот в чем. Ведьмак-то ушел, да только с час после того приехала по его следам девчонка. Молодая, худющая, лицо такое, будто она ни черта не жрала всю последнюю неделю. Кожа и кости, ухватиться не за что, вот честное вам слово, господин ведьмак! Ну так мы ей сразу сказали — заказ на вампира уже отдали, два раза платить не будем. Она, как услышала, про того ведьмака — сорвалась с места, только мы ее и видели. — Девчонка — ведьмачка? — прищурился Эскель. — Откуда ж мне знать? Я в таком не разбираюсь. За спиной меч серебряный был — это я заприметил. А глаза обычные. Болото серое. — И ты мне все это рассказываешь, потому что… — прищелкнул языком Эскель, поглядывая на все больше припекающее солнце. — Да вот видите какое дело, милсдарь ведьмак, — пуще прежнего залебезил стражник. — В общем, это… бой там был страшный. Прям на берегу. Мы с моста-то смотрели, но с оглядкой. Вернулась оттудова только одна лишь девчонка — ну, та самая. Еще хуже прежнего выглядела, и кровь из нее текла, как из лопнувшего помидора. Пронеслась мимо по энтому самому мосту. Сказала, что вампир издох, и уехала, даже платы не взяла. Мы, понятное дело, бросились проверять, а там… Стражник замолчал. Резко, будто ножом по горлу получил. — Говори. — Вампир был мертв, не соврала девчонка. Да вот только и тот, первый ведьмак, тоже был… ну… — Вампир его убил? — И мы так подумали, господин ведьмак, но он был сожжен, а голова отрублена. Вампиры вроде бы не… — Где тело? — перебил его Эскель. — Там же, господин ведьмак, на берегу. Мы это… побоялись его трогать. Страшенный он, обгорелый и башка болтается неподалеку отрубленная. А выражение на лице такое, ну… — Ясно. Не знали, что с трупом делать, а тут я подоспел. — Вроде того, милсдарь ведьмак… — А девчонка? Куда она поехала? — резко спросил Эскель. — Ну так и говорю, прямо вот по этому мосту уехала, — стражник кивнул обратно в сторону Новиграда. — Черт знает, куда ее дальше понесло. Может, на корабль спешила, а может, и в Велен. Эскель оглянулся на мост, будто надеялся увидеть, как это происходило. Сделал пару шагов вперед, поморщился, но спросил: — А волосы? Волосы у нее были не светло-серые? — Да нет, что вы! Обычные такие, темные. На смерть она была похожа, во! Тощая и страшная. Да. Точно смерть.        Стражник не обманул: с одной стороны лежал мертвый альп — обыкновенная с виду нескладная девчонка с вытянутыми ногами и руками, и волосами, отливающими темным медом; с другой — то, что осталось от… кого-то. Альп был убит еще до сожжения, его тело небрежно откинули в сторону, огонь коснулся кожи едва-едва, но основной урон пришелся на ведьмака. Тот лежал, раскинувшись по земле, неподалеку от обоих мечей. Серебряный — тот, что без ножен, смазанно блестел вязнущей кровью альпа. Ничего особо примечательного, если бы речь шла не о ведьмаке и выше шеи у бедняги не остались лишь торчащие лохмотья тканей и обломки костей. Эскель обернулся, подбираясь ближе к тому, что когда-то было головой, и вздрогнул от омерзения. Голова порядком обгорела, да только гримаса, застывшая в момент смерти и запекшаяся от огня, никуда не делась. Взгляд стыл неправильным жалостливым отчаянием. Не так должны смотреть ведьмаки на того, от кого принимают смерть. Тот, кто убил его, сжигал ведьмака не для того, чтобы спрятать улики — просто не хотел повстречаться потом с его призраком. Но видно в сожжении понимал немного. Или очень спешил. Тот, кто убил его, отрубил ему голову мечом, и это был не альп. У альпа были когти и клыки, и к серебру он бы не прикоснулся. Мало того, доморощенный палач с работой своей справился из рук вон плохо — голову отрубили с двух или трех ударов и довольно-таки криво. Для умершего это, должно быть, было настоящей пыткой. Эскель покачал головой, еще раз оглядывая поле боя. Маленькая развороченная полянка в подгнивающих лохмотьях чужой плоти, темных кляксах свернувшейся крови, над которой реют гроздья мух… И чуть дальше — безмятежный песчаный берег, омываемый полнобоким бело сверкающим Понтаром. Разве не на это похожа вся жизнь от начала и до конца? Эскель присел на корточки рядом с телом, вывернул карманы обгоревшей куртки, снял с трупа сапоги. Кошель, завалявшаяся мелочь, серебряная цепочка на разрубленной шее — все осталось нетронутым. Даже кольцо на пальце, трофейное, отсвечивающее разгневанным алым, осталось тут же. Стражники еще не добрались, а убийца не заинтересовался. А жаль. Убийство не из-за денег — это всегда мотив. А мотив здорово усложняет и без того непростые дела. Особенно, в случае мертвых ведьмаков. Особенно, убитых таким странным образом. Особенно, когда единственная пропавшая с тела вещь — это ведьмачий медальон.