Последнее желание

Эскель сидел на берегу Аделатте, окаймленного плотными лесными массивами, и бросал в воду камешки. Июльский зной плыл в воздухе, вынудив снять куртку и расстегнуть рубашку. Ни опасного зверья, ни чудищ — соседство с Брокилоном имело свои преимущества. Разумеется, если находишься от его границ на почтительном расстоянии — например, таком, чтобы не долетала стрела с фазаньим опереньем. Человеческая ложь и несправедливость давным-давно перестали вызывать в Эскеле отклик, но обида все равно надсадно жгла горло. Он пробовал идти по следам Ним первые пару дней. Оказалось, выследить ее не так-то и просто. На тракте, покуда стояла летняя жара, следы сохранялись, но стоило ей свернуть в леса, и все, что Эскелю оставалось — идти наощупь. Когда след и вовсе исчез, ведьмак решил выйти к реке, а после — следовать вдоль побережья. Во всяком случае, он бы сам выбрал такой путь. Преследовать Ним у него не было ни малейшего желания. Своенравные женщины, не отличающиеся благодарностью, надоели ему еще со времен Йеннифер, но вот собрата ведьмака он бросать не собирался. А потому, чувствовал себя прескверно — будто шел по следу чудовища, а не цехового коллеги. Аделатте щедро плеснула рыбьим хвостом, и над водой всколыхнулись сверкающие брызги. Скорпион, вдоволь напившись, призывно фыркнул, мотая большой упрямой головой, и Эскель не без вздоха взял того под уздцы, поднимаясь. Если чутье и внутренний компас его не обманывали — прямо по левую руку от него, на востоке, раскинулся Дорьян. Во всяком случае, было бы крайне разумно для всех участников этого спектакля вернуться на большак, а не идти по смертельно-опасным дриадским угодьям. Другое дело, что «разумным» Эскель мог бы назвать только себя. Он скосил глаза на эльфский перстень, что подвешенный у пояса на прочной цепочке. Признаваться в этом не хотелось, но чародейка сейчас пришлась бы очень кстати. Спустя часы Эскель наткнулся на маленький, недавно разбитый и брошенный в спешке лагерь. Здесь не более суток назад разжигали костер, а значит, Ним или ведьмак, если это был кто-то из них, останавливались на ночлег. Обглоданные кроличьи кости валялись рядом, разя запахом пережаренного мяса. Следы у лагеря начинались на побережье и уходили в лес, в непроходимую чащобу, в которую Эскель в другое время не полез бы ни за какие орены, флорены или кроны, но делать нечего. — Придется нам, друг, последовать за умалишенными, — повинился он перед Скорпионом, и тот раздосадовано всхрапнул. Ламберт частенько говорил, что повсюду таскать за собою коня, которого можно прикупить даже в самом захудалом поселке — непозволительная роскошь. Эскель ему на то отвечал, что с превеликим удовольствием оставил бы и самого Ламберта, и его коня в том самом поселке, да никто не хочет брать. След виднелся отчетливыми, глубокими и, несомненно, мужскими отпечатками. Отличные сапоги, на подошве набойки, складывающиеся в причудливый узор — знак мастера, но один из них стерт больше другого. Может, то был не ведьмак, но придумать себе, кого еще могло бы понести в непроходимые леса в преддверьях Брокилона, Эскель не смог. Стоило ему отойти от реки на порядочное расстояние, как назойливое, скребущееся на душе ощущение чужого взгляда прошло. Дриады, если это были они, оставили его в покое. По крайней мере, он так думал, пока короткая стрела с изумительной формы наконечником не воткнулась аккурат в паре дюймов от его головы. Эскель придержал заворчавшего Скорпиона и неспешно развернулся. — Доброго дня, — спокойно поздоровался он, все еще наблюдая пустоту. Тонкая, высокая девушка с туго заплетенными вокруг головы косами выступила в просвет меж деревьев. Эскель никогда не видел дриад и только восхищенно хмыкнул, примечая потрясающе гармоничное и совершенно чуждое строение лица. Черты ее были не по-человечески острыми, напоказ выразительными, но столь подвижными, что казалось, будто он смотрит на стремительный непокорный ручей. — Нам не нравится, что ты рыскаешь рядом с Брокилоном, ведьмак, — сказала дриада, и ее голос прозвучал до скучного привычно, с неприятной надменностью. — Видимо, я все же зашел на вашу территорию, раз ты вышла ко мне? — Аделатте кончается там, — она вытянула маленькую руку вправо. — За ним начинаются наши земли, но там, где сейчас стоишь ты, тоже есть наша сила. В этих деревьях. — Я ищу ведьмака. — Он приходил к нам. Четыре солнца тому назад. Но ты не поспеешь за ним. — Почему? Дриада пожала плечами и ядовито улыбнулась. — Потому что его ведет лес. А тебя — только твои глаза. — Понятия не имею, что это значит, — вздохнул Эскель. — Ты не убила меня сразу. Так к чему эта беседа? — Убила?.. — она кратко удивилась, а потом усмехнулась, и ее лицо ни с того ни с сего расплылось, превратившись в темно-зеленую аляповатую кляксу. Эскель сморгнул, вздрогнул и почувствовал, как проваливается в никуда, будто из-под ног рывком вырвали опору, а под ней оказался только воздух.        Мир качнулся вправо и влево, перевернулся вверх тормашками и закрутился колесом так, что небо и земля несколько раз поменялись местами. Эскель машинально перекатился, пошатнулся и снова упал. Небо, как ему и положено, вновь оказалось над его головой, но теперь оно было темным и полным ярких, что огни Белтейна, звезд. Эскель чуть осоловело смотрел вверх — туда, где мгновения назад плыло жирное, как сладкий блин, июльское солнце. Созвездия перемигивались сквозь толстые кроны дубов, словно заплутавшие в листве светляки. Трава полнилась шорохом, шуршаньем и тихим стрекотом. Кто-то подошел совсем близко, склонился над ним. Почудился запах мяты, острый и свежий, как ночная роса. Прозрачные, по-русалочьи глубокие глаза заглянули прямо в душу. Эскель вздрогнул, попытался сфокусировать зрение, но картинка размывалась, как стекло от дождя. Веки его опустились, казалось, на краткую секунду, как он провалился в новый сон, и перед глазами вспыхнуло видение — настоящее или нет, он не знал. — Тот, кого ты ищешь, болен, — сбоку раздался голос, но Эскель не сумел найти сил, чтобы повернуть голову. — И этого не излечить. — Болен? — тупо переспросил он, ища глазами «якорь», чтобы зацепиться взглядом. — Он был при смерти, выжил чудом и ценой тому стал его рассудок. Он распадается. — Никогда о таком не слышал. — Твои проблемы, — пожала острыми плечами дриада, возникая перед лицом Эскеля прямо из переплетений ветвей. Эта была другой, отличной от первой и выглядела дочерью пастуха, а не волшебной воительницей. — Так ты пойдешь по следу, ведьмак? Эскель неопределенно покачал головой из стороны в сторону, не вполне понимая, когда он успел сесть, и почему вместо густой травы под ногами лишь мох да папоротник. — Сдается мне, ты не веришь в силу последнего желания, — пропела дриада, тонко хихикнув. — Надо думать, скоро каждый встреченный пень будет об этом напоминать, — Эскель торопливо проверил, при нем ли мечи; сердито затянул пряжку, неловко поднимаясь с качающейся земли, на которую наползал болотный, похожий на комковатую вату туман. — Ты полагаешь, в нем нет силы, а между тем — ты здесь безо всякой на то объяснимой причины. — Я полагаю, что я просто переобщался с Геральтом. Еще немного и отправлюсь спасать королей да чародеек. К тому же, причина есть — я ищу ведьмака. — Если он существует. Если она не солгала тебе. Если он еще жив. Если это действительно ведьмак. — Минуту назад ты сказала, что он болен. — Это сон. Ты видишь видение. Как этому можно верить? Она вновь хихикнула, теперь звонче, и лукаво улыбнулась, поводя плечом. Эскель хмуро поглядел на дриаду, не находя ровным счетом ничего увеселительного в ситуации. — Подумай, ведьмак. Ты одинок и стар, а людей, что могут смотреть на тебя без дрожи, не так уж и много. Вот и все дела. Дриада переплелась с деревом и исчезла. — Ярмарочные фокусы, — буркнул Эскель. — К черту это все. К черту, я говорю. Он собрался было сделать шаг в сторону, но едва попытался, вновь провалился в туман по самую шею, забарахтался в нем и целиком ушел в белую пелену. И проснулся. Лес за время его «отсутствия» изрядно изменился. Стал гуще и темнее. Совершенно иные деревья и тропы, другие растения, а может быть, даже звери или монстры. Эскель вскочил с земли, столкнулся нос к носу с удивленным взглядом Скорпиона, что пощипывал траву тут же рядом. Вскинул голову — туда, где некоторое время назад плыли полные, похожие на новиградский крем облака, и смачно выругался. Видение или нет, но теперь над чащобой действительно раскинулась настоящая ночь. Полная луна, едва-едва набравшая силу, и созвездия, которые, судя по всему, находились не вполне там, где должны были быть. Он умудрился проделать почти дневной перегон и оказаться по меньшей мере в дне пути от Марибора. И он понятия не имел, когда и как это случилось. След ведьмака исчез в никуда, и единственное, что теперь оставалось — выйти к городу. Идти по лесу ночью — сущее безумие, но торчать в этом проклятом месте, ожидая прочих магических парадоксов, и того глупее. Даже порталы и те раздражали меньше. Те редкие разы, что удача отворачивалась от Эскеля, и он угождал в эти порождения дьявольского ума, время на краткую секунду словно бы стиралось. Ведьмачьи чувства, так настойчиво пестуемые с самого второго рождения, пропадали на бесконечно длинное время перехода, и Эскель только и мог, что барахататься в чужеродной, управляемой кем-то другим энергии. Проверив поклажу и снаряжение, он немедленно двинулся вперед, аккуратно ступая и пытаясь не перебудить зверье или наткнуться на медвежью берлогу. Лес за спиной сгущался зловещей темнотой. Рассвет, бледно-розовый и холодный, медленно поднимался над кронами, луна растворялась, а вместе с тем в Эскеле возрастал ужас. Случайно али нет, но он забрел на территорию того, от кого бегал всю свою жизнь. Ведьмак поднял голову к верхушкам деревьев, что казались все вместе представляли собой предместья Брокилона. Тот предпоследний рубеж, вкрадчиво повторявший: «Вернись, вернись назад, обезумевший путник! Тебя ждет смерть! Слышишь?.. Слышишь, как она взбирается коготками по шершавой коре?» Эскель слышал. Он оглянулся на Скорпиона, что беспокойно прял ушами, фыркал и даже не пытался ухватить ни одной еловой ветки мягкими губами. Эскель усмехнулся, качая головой, и коротко обнял коня за шею. Покрепче взял того под уздцы, делая еще один шаг вперед, опасливо оглянулся и обомлел. Позади него, там, где с минуту назад виднелась чистая просека, залитая недружелюбным рассветным солнцем, стеной стояли толстые шершавые стволы. Лес водил его за нос, смеялся в лицо, и никакие эликсиры не спасут его перед той сущностью, что жила здесь. Она, должно быть, была старше самого Каэр Морхена. Ведьмак сбросил перевязь с плеча, чтобы в нужный момент выхватить из ножен клинок без промедления. Скорпиона больше не было нужды держать под уздцы, он шел вслед за хозяином, прижимался к тому боком, с надеждой глядел глубокими глазами на слабо мерцающий рунами серебряный клинок. Эскель оглянулся через плечо вслед неясному насмехающемуся над ним движению. Вбок, влево, вправо, сверху. Черт! Он выхватил меч, отбрасывая перевязь; обернулся, медленно переступая по кругу, и на мгновение закрыл глаза, входя в медитативный транс, до предела обостривший его слух. Волоски на коже встали дыбом. Повсюду, куда ни повернись, ворчали волки, в предвкушении обнажая клыки. Хворост ломался под ними, отдаваясь в ушах хрустом старых костей. Кто-то смеялся, едва-едва, булькающе и скабрезно, словно давился от счастливого ожидания свежей крови. Меч Эскеля знал вкус лешачей крови — тот ядовито-травянистый, полупрозрачный, похожий на березовый сок и отдающий кислой зеленью. Приходилось однажды уходить через леса, прорываясь сквозь чащобу, слыша за спиной крики преследователей, вздернутых за лодыжки сухими руками-ветвями, вырывающимися из-под земли, словно ростки хищных растений. Приходилось наотмашь рубить эти ростки самому, уворачиваться от них, и было это словно бег канатоходца над пропастью меж двух снежных пиков. Эскеля осенило. Волки, таившиеся в кустарники, вовсе и не собирались его жрать. Они были зрителями. Он стремительно обернулся вслед за отчаянным ржанием коня, опустил меч. Столько раз, столько — мать его! — раз он избегал Леших, не желая натолкнуться на того, о ком говорят лишь в сказках. Не на худое деревце, что прячет в ветвях свой бесценный тотем, а на того, кому прятаться было и вовсе не с руки. Он не был ни большим, ни малым; проступал будто бы лицом через мешанину ветвей и трав, словно был собран из веток, и все время менялся. До омерзения разумный и старый. — Я ищу ведьмака, — Эскель сделал самое тупое, что мог — то есть, заговорил. С Лешим. — Одноглазого. Или девушку. Чуть за двадцать, постоянно делает глупости. Леший «покачал» своим зеленым лицом, усмехаясь скабрезно и зло, выбросил вперед две руки-ветви, появившиеся из ниоткуда: не смертельно — для потехи. Эскель прыгнул в с нечеловеческим усилием, уворачиваясь от первых трех выпадов; уклонился от свистящего за спиной удара, взмахивая мечом и со вкусом отрубая Лешему лапы, но те лишь падали на землю обыкновенными недвижимыми веточками, ничуть его не трогая. Эскель кружился волчком, утеряв из виду и Скорпиона, и лицо существа и, кажется, рассудок. Кровь из рассеченной сквозь броню кожи стекала струйками, напитывала рубаху, тяжелыми каплями собиралась и падала вниз на теплую живую землю, урчавшую от удовольствия. Он сам, безо всякой помощи кормил этот лес и совершенно ничего не мог с тем поделать. Одна из ветвей вынырнула из-под земли, ударила его под дых, вторая обвила руку, дернула на себя, выбивая ее из сустава. Эскель заорал от боли, упал, перекатился, перехватывая меч левой рукой, отстранено глядя на повисшую плетью правую. Разъяренно взвыл и закрутил мельницу, намереваясь продать свою жизнь так дорого, как только сможет. Он слышал над собой и вокруг, и под землей — невыносимый, раздражающий тихий смех, от которого двоилось в глазах. Его собственная кровь разлеталась сверкающими брызгами, оседала кляксами на толстых зеленых листьях, впитываясь в них, как в губку. Лес менялся, менялись растения и деревья, менялось небо над землей. Верно, он сошел с ума. Верно, он уже мертв. Последнее, что Эскель видел — перевернувшаяся над его головой земля, злой выкрик и свистящий удар ветви-великана наотмашь по лицу.        «Шрам, — Эскель медленно падал в никуда, парил в черноте. — Будет еще шрам». Вжик-вжик. Вжик-вжик-вжик-вжи-и-ик. Эскель втянул воздух, поморщился. «Опять проклятый Ламберт точит меч над самым ухом!» Он машинально протянул правую руку, нащупал родной клинок подле себя, отметив и пение птиц, и фырканье Скорпиона. Вспомнил, что сустав ему вывихнуло, и он, наверное… Открыл глаза. Ним восседала на иссохшем пне на пригорке и монотонно, с мстительной старательностью точила свой собственный меч. Ее острый профиль виднелся на фоне далеких, проступающих над горизонтом в перистых облаках башнях Марибора. Должно быть, это была самая опушка леса и, должно быть, он провалялся без сознания не меньше суток, если они оказались здесь — в самое большее паре часов пути от города. — Доброе утро, — раздельно, будто впечатывала слова в камень, сообщила ему Ним; нажим и визг стали сделались еще мучительней. Эскель молчал. В горле пересохло, глаза, вероятно, заплыли… Он резко приложил левую руку к лицу. Шрам был на месте. Глаз тоже. Как и второй. С выдохом Эскель свалился обратно на самодельную лежанку из шкур и курток. — Это не самое страшное, что со мной случалось, — сказал он наконец хриплым надломленным голосом. Ним с ненавистью отбросила клинок на камни — столь же беспечно, как и в прошлый раз, когда он вывалился в окно таверны вместе с незадачливым убийцей. Прошуршала по траве, ломясь вперед разбуженным вепрем, и воздвиглась над Эскелем, уперев руки в бока. — Какого хрена? — вежливо, как умела, спросила она. Эскель иронично оглядел ее с ног до головы. Она оставалась собой внутри и снаружи, и это стало вторым радостным известием за сегодня. Следом вместе с воспоминаниями вспыхнула обида, и он старательно подавил первый светлый порыв. — Тебе моя помощь, очевидно, больше не нужна, но вот за ведьмака — я переживал. — О-о-о, в самом деле? Она резко, ни с того ни с сего, опустилась прямо на Эскеля, обхватив ногами с боков. — Ты что творишь?! Ним взглянула на него, как на убогого, вынула из лежащей сумки полупустую баночку и сунула ему под самый нос, отчего Эскель душно закашлялся. — Мазь, — пояснила она. — Твое… прости Мелитэле, тело, нынче похоже на тренировочный манекен, набитый соломой. Хоть анатомическую карту составляй. — Рад, что могу быть полезен, — едко отозвался Эскель, прикрывая глаза и размышляя о том, что давно на нем таким образом не сидели женщины и что это, без сомнения, огромное упущение. — В бордель зайдешь в Мариборе. И нет, — сообщила она, когда он распахнул глаза, — я не умею читать твои мысли. Достаточно взглянуть на твою счастливую физиономию. Эскель снова закашлялся, что было несколько непросто, ибо ребра болели нещадно. — Хочешь знать, как ты выжил? — Думаю, что догадываюсь. — Это вряд ли. Твой конь, — она уважительно, можно сказать, учтиво кивнула Скорпиону, на что тот, Эскель мог бы поклясться, ответил тем же. — Так вот, твой конь бросился на твою защиту. — Я не вполне… — он вздрогнул, когда она надрезала кинжалом очередную повязку, — …понимаю, как Скорпион мог спасти меня от Лешего. Ним возмущенно фыркнула, отклоняясь. В одной ее руке темнел кинжал, во второй — окровавленная тряпка. — Лешего! Вы, ведьмаки, настолько самоуверенны, что не помните никакой разницы между Лешим и Хозяином Леса. Ну пусть будет Леший, раз тебе так проще. — Так что же, Хозяин Леса послушался моего… коня? — Я говорила тебе, Эскель, что ты необычен, но ты не послушал, — она усмехнулась подозрительно по-доброму. — Животные бывают преданны, это правда, но не каждый, отнюдь не каждый, бросится под руку Лешему, защищая своего хозяина. Ведьмака. Его это впечатлило. — Я тебе не верю. — А мне по барабану. Она открутила крышку от баночки, пальцами взяла мазь. Запах был травянистый, резкий и совершенно незнакомый. — Закрой глаза. Будет больно. Не хочу смотреть, как ты плачешь. — Ты уж потерпи. Ним хмыкнула, осторожно, будто подносила руку к огню, коснулась пальцами того места, где Эскель обычно ощущал свою ключицу, а теперь только жгучую боль. Пальцы у нее дрожали. — Закрой глаза, — умоляющим тоном повторила Ним. — Нет, — с удовольствием ответил он. Ним тягостно вздохнула, медленно поднесла к нему мазь, отдернула пальцы и все-таки принялась за дело. — У тебя дрожат руки, — отрывисто сказал Эскель, сжимая зубы от боли, так что свело скулы. — Отчего? — Мне сложно к тебе прикасаться. — Эманации? Она остро взглянула на него. — Надо думать, с чародейками ты не только путешествовал. — Веришь или нет, но я простой ведьмак, — хрипло сказал он, давясь очередным всплеском мучительного огня, вместе с мазью проникающего под кожу. — Не сражаюсь с драконами, не братаюсь с королями, не сплю с чародейками. — Это что — твой девиз? Ты самый непростой ведьмак, что я встречала. — Из трех? Маловато для статистики. — Учитывая, сколько вас осталось, это, считай — треть уже существующих. — Ну-ну. — Ты закроешь глаза или нет?! — Нет. Пальцы у Ним были теплые, нагретые о его тело, вздрагивающие при каждом касании. Она меняла повязки, ощутимо дергаясь всякий раз, как ненароком зацепляла кожу пальцами. Лицо ее при этом оставалось показательно сосредоточенным, а губа закушенной. Она не замечала, как напрягается, вдавливаясь в Эскеля, а он не собирался упрощать ей задачу. — Если настолько неприятно, я могу сам, — невинно сообщил он. — Я этого не говорила. — Я знаю. — Придурок. Ним резко поднялась, мстительно улыбнувшись разочарованному вздоху, что он не успел сдержать, властно махнула рукой. — Переворачивайся. — Может, не надо? — Прекрати изображать трепетного гуля. Ты спину свою не видел. — Анатомическое пособие, я помню. — Это уже не анатомическое пособие. Подвешенные туши свиней в лавке мясника выглядят эстетичнее. — Спасибо, что ты появилась в моей жизни, — с невыносимой искренностью сообщил Эскель траве, переворачиваясь на живот и подкладывая перед собой руки. — Ты вправила мне сустав? — Представь себе, я умею это делать. Тепло ее тела вернулось, а затем снова пришла боль. Ним наклонилась над ним явно больше необходимого, так что волосы и дыхание защекотали кожу на спине. Он, кажется, на несколько минут потерял себя от боли и этих мучительных, неизбежных касаний. — Все. — В который раз ты это делаешь? — Эскель со стоном перевернулся, машинально потер шрам и сел, подтягивая ноги. Ним сунула ему в руки полную флягу с благословенной водой. Ледяной, родниковой, сводящей зубы. — С тобой? — без издевки уточнила она. — Пятый. — И как часто? — Мог бы просто спросить, как давно тут валяешься, но ты, полагаю, простых путей не ищешь. — Могла бы просто ответить парой слов, но ты, полагаю, простых путей не ищешь. — Туше. Два раза в день. Это третьи сутки, не считая тех, когда я затаскивала тебя на Скорпиона, и мы тащились через бурелом. Ты вообще представляешь, сколько весишь? Один день пути превратился в бесконечность! — Не больше центнера. — По килограмму за каждый прожитый год жизни? — хмыкнула она. — Откуда ты знаешь? — Чувствую, — смутилась она. — У деревьев есть кольца, у людей тоже. — А у таких, как ты? Ним оглянулась, Эскель внимательно смотрел на нее. — Таких, как я, больше нет, — фыркнула она. — Какое самомнение. — Да нет… Послушай… На кой… Зачем вообще нужно было сюда идти? Как ты меня нашел? Я же, в конце концов, бросила тебя! — Я помню, — ядовито отозвался Эскель. — И я уже сказал. Я шел по следу ведьмака. Твое появление на моем пути не иначе, как проклятием, я назвать не могу. — Нынче ты очаровательно мил и добр как никогда. Ним запыхтела пуще прежнего, вырвала из его рук флягу и бросила на покрывало к остальным вещам. Эскель наблюдал за ней с вежливым заинтересованным спокойствием. — Знаешь, что меня раздражает в вас, ведьмаках, больше всего? — Нет. — Ваши проклятые глаза. Нет никакой, даже самой мизерной возможности понять, что же за ними кроется. Никакой. Эскель усмехнулся, кривя правую сторону лица в улыбке, что, впрочем, не возымело эффекта. — Мне везет, — вздохнула Ним, вглядываясь в его шрам с особой, непонятной ему горечью. — На шрамованных. — Хм? — Тот… первый. У него тоже был шрам с той же стороны, что у тебя, но без глаза. Он носил черную повязку и был похож на пирата со Скеллиге. Только левый глаз его выдавал. Ведьмачий. — Ты первый раз о нем говоришь. — Он многое сделал для меня, но у нас были очень неравные отношения. И хватит об этом, — отрезала она. — Из какой он был Школы? — спросил Эскель. Сердце против воли пропустило удар. — Я не знаю, — Ним нахмурилась. — Он сказал, что отрекся и потерял медальон, только я в это не верю. Он просто не хотел, чтобы его нашли братья по цеху. Было бы сложнее врать самому себе, что он не ведьмак. — И теперь ты ищешь его? — Он торчал на Скеллиге почти семь лет. Намеревался остаться там до конца своих дней, которые, он верил, наступят скоро, и внезапно исчез. Я в некотором роде несу за него ответственность… Ту же, что ты за меня. Так что… — И он потерял рассудок? Это верно? — Не совсем, — Ним отвернулась, скрестив на груди руки. Эскель видел лишь ее спину в куртке из грубой кожи, скрывающую истинную худобу и нечеловеческую грацию, которую она всячески пыталась прятать в деланно неуклюжих движениях. — Не совсем? — мягко уточнил он. — Он… был ранен. Смертельно, — она покачала головой туда-сюда. — Много лет назад. Чудом спасся, благодаря некоторым, не совсем легальным эликсирам, но его тело очень дорого заплатило за эту регенерацию. Он стал неадекватным. Безумным. Одно время вел себя совершенно обыденно, а порой — начинал смеяться, нести чушь, доставал клинок и тогда — берегись. Он чувствовал, что с ним происходит, но почти никогда не мог совладать с собой сразу. Я думаю, — она снова повернулась к Эскелю, грустно взглянула на него. — Это ждет всякого ведьмака. То, что с вами делают, повреждает нервную систему необратимо. Полагаю, ущерб зависит и от того, насколько нормальны вы были изначальны. Ваш характер обостряется, становится… карикатурным. Вредность и язвительность превращаются в жестокость. Спокойствие и уравновешенность — в равнодушие. Доброжелательность — в самопожертвование. Нарушается баланс. — Если ты права, найти его будет не так уж и сложно. Его безумие проявится рано или поздно. Она усмехнулась. — Знаешь, в чем была его беда? Он был нормальным. Без перекосов. Это-то меня в нем всегда и пугало. Нельзя пройти через то, что вы проходите, и остаться нормальным. Убивать чудовищ на большаке, выгрызать жизнь по каплям, бежать от обезумевших крестьян с вилами, бросаться на вилохвостов… И тем пугающе выглядели его приступы. Каждый раз, как в первый. — Как его звали? — Эмиль. — Похоже на эльфское имя. — Похоже на ненастоящее.