Последнее желание

      — Пройти пещерами до Гулеты, чтобы затем тащиться по непроходимым лесам в обратную сторону и карабкаться прямо в горы, — ворчал Ламберт, потирая озябшие руки. — Ненавижу горы.       — Ламберт боится холода? — невинно уточнила Ним у Эскеля, глядя, как бедняга кутается в отрезок шкуры, выкупленный у странствующего торговца за баснословную сумму, последнюю, что у них была.       — Да, бедняга довольно-таки мерзляв.       — Вообще-то я здесь и все слышу.       — Мы в курсе.       — Мы! — незамедлительно фыркнул Ламберт и выругался, когда пошел снег.       Воцарилось молчание, зябкое, как белое крошево, ложащееся неровными прогалинами на травянистый покров. Эскель прятал улыбку за длинными неровными росчерками шрама на лице. Впервые за многое время ему было хорошо — оттого, что рядом кто-то был. За девяносто шесть лет ему осточертело шляться в одиночестве.       Ним в горах преобразилась до неузнаваемой мягкости в тонких плавных движениях. Ее не смущал ни холод, ни снег, ни воздух, что становился разреженней с каждым новым подъемом. Она перебросила меч на спину для удобства переноски и всякий раз закатывала глаза, когда Эскель поддевал ее напоминаем об этом. Ламберт большую часть времени молчал, но так, что порой хотелось выкрутить ему руки из суставов. Его попеременно тошнило от Ним, занудных речей Эскеля и собственного бессилия. Всякий раз, как он пытался выдать жизненно необходимую ему язвительную реплику, его начинало тошнить и рвать от перепадов давления.       — Ты… — пыхтел он, взбираясь по гористой тропинке. — Ты притащила меня… сюда… специально…       — Не будь ты ведьмаком, решила бы, что ты выдохся, — кратко обернувшись, бросила Ним с непроницаемым лицом.       — Не знай ты лично еще одного ведьмака, я бы прибил тебя, как поступаю со всеми чудищами!       — Очень длинная фраза, — безжалостно припечатала Ним. — Сейчас опять начнешь блевать.       — Не понимаю, — продолжила она чуть позже, стоя на пригорке рядом с Эскелем, что беспечно свесил ноги со скалы, — вы убиваете драконов, можете отращивать поврежденные ткани, как ящерицы, ничем не болеете и живете сотни лет, и тем не менее, ты сидишь здесь и любуешься видами, а он блюет так, что я, кажется, уже вижу его селезенку.       — Никто из ныне живущих, — пожал плечами Эскель, глядя на раскинувшиеся далеко внизу леса сквозь прозрачный ледяной воздух, — а может быть, и никто из ныне не живущих, не знает, как происходят мутации. Они затрагивают иммунную, нервную системы, всегда глаза и мышечные ткани, но что-то личное всегда остается личным.       — И… — она закусила губу, кратко оглянувшись на Ламберта. Тот все еще блевал. — Как вы определяете, что в вас человеческого, а что ведьмачьего?       Эскель взглянул на нее снизу-вверх проницательными спокойными глазами, но не стал ничего уточнять.       — Полагаю, что никак, — вздохнул он. — В моем случае была необратимо затронута память, так, что я позабыл своих родителей. Я все равно что родился заново.       — Но вы различаетесь, как все люди, — упрямо продолжила Ним. — Пусть и техникой боя. Ты держишься спокойно, опираешься на собственную массу тела, избегаешь резких движений, не суетишься, тогда как он порывист и вертится волчком, словно у него под задницей раскаленная кузня.       — Я все-е-е слышу-у-у, — простонал Ламберт.       — Но сказать ничего не можешь, — отрезала Ним с потешившим Эскеля явным неудовольствием и вновь повернулась к нему: — Ну так?       — Я не знаю, что тебе сказать. Если ты хочешь понять, что из имеющегося у тебя, принадлежит тебе, как человеку, а что — чудовищу, я не в силах это определить.       Ним дернулась, скривившись.       — Все-то ты видишь, все-то ты понимаешь.       — Мне девяносто шесть, — беззлобно напомнил Эскель, едва-едва улыбаясь.       — А ему? — презрительно кивнула Ним.       — Ему, — Эскель усмехнулся. — Ему меньше. Как тебе. — И добавил с доброй язвинкой: — А вот про физический возраст не скажу ничего.       Ним зашипела, пихнув Эскеля в спину, и отошла в сторону, разглядывая тропу, что ветвилась и уходила прямо в темно-зеленую хвойную гущу, раскинувшуюся на пологом участке гор.       — Придется идти через лес, — в пустоту сказала она.       — Это плохо? — Эскель обернулся, задумчиво прикидывая в уме обхват ее талии. По всему выходило, что у Трисс было больше.       — Для вас — да, — коротко ответила Ним и начала взбираться вверх по камням.       Ним шла по лесу настороженной рысью, глазела по сторонам, сжимая губы, пальцы ее оставались напряженными и жесткими, как деревянные палочки. Ламберт чуял недоброе, но сказать что-либо был не в силах. Эскель всерьез опасался за друга, коей сейчас был ровно так же бесполезен и беспомощен, как растущий неподалеку чахлый куст можжевельника.       Ламберт, если бы знал, очень удивился, что он — та единственная палочка-выручалочка, что позволяет сохранять сдержанно-дружелюбный нейтралитет в команде. Не будь его, и Ним принялась бы тянуть из Эскеля душу с удвоенной силой. Ну, или наоборот. Пока что они шли на отдалении друг от друга, в минуты молчания бросая взгляд один на другую, прекрасно зная об этом и столь же блестяще делая вид, что совершенно ничего не происходит.       Ним сделала знак, останавливаясь сама, закрыла глаза, да так и застыла с раскинутыми в сторону руками, будто высохшее деревце. Эскель скрестил руки на груди, ожидая ее действий, недовольный неопределенностью и тем, что она, как обычно, не потрудилась поставить их с Ламбертом в известность. Ламберт с небывалой радостью опустился на укрытую хвоей землю, прямо на снег, потер рукой лоб и глубоко вздохнул несколько раз с закрытыми глазами.       Ним наконец очнулась от транса, развернулась, приблизилась к Эскелю. Глаза у нее были серьезными, зелеными и колкими, что та хвоя. Она коротко облизнула губы и внимательно посмотрела Эскелю прямо в глаза. Внутри него что-то предательски перевернулось.       — Да? — осторожно спросил он, отгораживаясь от непривычного чувства скрещенными руками и склоненной головой.       — Я бы хотела, чтобы ты… остался с Ламбертом. Ради его же безопасности. Но… — она сделала неуверенную паузу, — если ты хочешь… ты можешь пойти со мной.       Эскель оглянулся на беспомощного и грустного Ламберта, сидящего посреди измятого снега.       — Пойдите оба к черту, — простонал тот, не понимая головы. — Хоть проблююсь спокойно без ваших издевательств.       Эскель молча повернулся к Ним, вопросительно приподнял брови.       — Пойдем, — обреченно вздохнула Ним. И добавила, когда они отошли так далеко, что Ламберт совершенно скрылся из виду: — Прошу тебя, оставь свой меч в покое, ладно?       — Ладно.       — Это очень важно, Эскель.       — Я понял.       — Очень важно!       — Я понял, — монотонно повторил Эскель, не меняя ни выражения лица, ни походки.       Ним фыркнула и отвернулась.       — И никогда больше не хватай меня за руку, — добавила она неразборчиво.       — Что?       — Не притворяйся, что не расслышал, — огрызнулась она.       — Я испытывал нечто похожее, когда однажды коснулся Трисс, — вдруг сказал Эскель и невинно продолжил: — Мне показалось, что я могу повлиять на нее через прикосновение.       — Ты не ошибся, — мрачнея, ответила Ним. — Ты действительно можешь.       — Именно поэтому мне больше так не делать? — невинно уточнил Эскель.       — Нет. Мне не нравится, когда у меня в голове щелкаются нейроны, только и всего, — презрительно бросила она и подняла руку, призывая его к молчанию.       — В таком случае, тебе не стоило меня целовать, — с убийственной прямолинейностью сообщил Эскель ей в спину, первым нарушая хрупкую границу, но защита Ним этот таран выдержала.       Она вздрогнула, как будто ей под лопатку всадили клинок, но впервые за все время смолчала, продолжая двигаться вперед с упорством голодного медведя.       Вдвоем они вышли на небольшой участок, почти без деревьев, но еще более замерзший и еще более зеленый от хвои, шишек и пропитанный весьма специфическим и, надо сказать, смрадным запахом. Ехидство сошло с лица Эскеля и сделало его мертвенно-бледным и сосредоточенным.       — Это же… — тихо начал он, цепко оглядывая кущу.       — Заткнись, — сквозь зубы проворчала напряженная Ним и тут же поправилась: — Пожалуйста.       От соседних деревьев с тяжелыми толстыми лапами послышался склочный треск, лес зашевелился, волнуясь и выплевывая из себя…       — Твою мать, — прошептал Эскель, выругавшись, и отступил на шаг назад, машинально потянувшись к мечу.       — Я же сказала, убери свою железку!       — Тут не железо нужно, а…       — Эскель!       Он замолчал, ошеломленный ее наивностью и бездействием, но поверил ей, как полный дурак, и медленно опустил руку.       — Эк тебя занесло, — проворчал огромный лохматый бес, покачивая рогатой головой, высунутой из гущи деревьев. — Что это за черт у тебя за спиной? — его шершавый длинный тепло-розовый язык шевелился за крепостной стеной древних желтых зубов.       — Сам знаешь, Вордварг, — хмурясь, проговорила Ним, сжатая до плотности скального камня.       — Сама знаешь, как я не люблю с чертами территорию делить, — хриплым смеющимся тоном парировал бес, покряхтывая и показательно улыбаясь ведьмаку.       Где-то за деревьями едва различимо мельтешил его хвост и довольно внушительного размера следующее за головой тело. Эскель отстранено разглядывал диковинное разговаривающее чудище. Обычно, при встрече с бесом он был несколько занят, чтобы заниматься подобными суицидальными глупостями.       — Ему было интересно, — проворчала Ним. — Он очень любопытный черт.       Эскель молчал и вообще предпочел забыть, как шевелиться.       — Черты они все такие… — проворчал бес. — Так чего надо-то?       — Пройти. И все.       — Пройти-и-и? И все-е-е? И даже не будешь спрашивать про другого черта, что прополз здесь с неделю назад?       Ним вскинулась, прищурилась, сделала весьма идиотский по мнению Эскеля поступок, шагая вперед, прямо к пасти беса. Которая, к тому же, воняла, как нагретая на солнце гнилая плоть, утопленная в свежем гное.       — Он был здесь? Ты его… сожрал? — осторожно уточнила Ним, пялясь на клыки беса.       — Ой-ой-ой! — бес закашлялся, отплевываясь и фыркая, будто рассерженная кошка. — Твоего черта никто здесь не тронул. Ни зверье, ни я, ни такие, как я. Он пахнет падалью. Ядом. Неизвестным, но крайне поганым. Я такое не ем.       — Что это значит? — взаправду удивилась и даже расслабилась Ним, опуская руки и подходя еще ближе, так что Эскель внутренне застонал.       — То и значит, — скорбно вздохнул бес. — Я, признаться честно, рассчитывал на здоровое сочное мясо, пока не понял, что это… черт. А потом почуял, что от него, ко всему прочему, несет ядовитой гадостью, которой не переварить ни одному живому существу. Даже такому, как человек. Так что он прополз мимо, убогий и раненный, и мы все были очень рады, когда избавились от его дохлого духа, уж поверь.       — Ты пропустишь нас? — Ним быстро взглянула за спину беса, будто пыталась отыскать следы бежавшего ведьмака.       — Валите, — дружелюбно, если можно так выразиться, кивнул бес. Заметил скептическое выражение на лице Эскеля и добродушно пояснил: — На тебе наш запах, на нем, — бес кивнул на Эскеля, — нашей рогатой сестры. А тот третий такой смешной и тщедушный, что, право слово, неохота выковыривать из себя его серебряную зубочистку, ради такого жалкого ужина. Я лучше козла какого загоняю, он и пахнет приятнее, чем проспиртованное чертячье тело.       Голова беса скрылась в хвое, с несколько мгновений лес волновался в такт его мощным неповоротливым движениям, а затем запах сделался чище и легче, и Эскель вспомнил, как дышать и закашлялся, сгибаясь.       — Ты действительно не дышал все это время? — подозрительно уточнила Ним, поворачиваясь к ведьмаку.       — Действительно, — сообщил Эскель, сплевывая слюну, которая, казалось и та, пропахла гадостным зловонием.       Затем поднял голову, красноречиво глядя Ним прямо в глаза, отчего та стушевалась и растерянно отвела взгляд. Ее маленькие ступни в сапогах из грубой кожи стояли как раз рядом с огромными глубокими следами двух когтистых лап.       — Ты полна открытий, — едко сказал Эскель, отряхиваясь и отфыркиваясь. — Честное слово, такого богатого послужного списка я не ожидал даже от тебя.       — Это случилось довольно давно, — смущенно протянула она и пояснила: — Наше знакомство.       — Ах, знакомство, — протянул Эскель. — Я даже не знал, что они умеют разговаривать.       — Умеют, — повела плечом Ним. — Некоторые из них, в основном, самые старые. Во всяком случае, из тех пяти, что я встречала за свою жизнь, убегала я только от трех. Ты бы тоже это знал, если б не бросался на каждого, как очумелый.       — Бессмысленная попытка меня пристыдить. Я все еще жду объяснений.       — Господи, ну это же просто! — всплеснула руками Ним. — Ну вот сколько бесов на своем веку ты убил?       — Я не считал. Больше десяти.       — Негусто, но больше, чем ноль, не так ли? Ты убиваешь таких, как он, и он — она ткнула пальцем себе за спину — прекрасно это знает. Двое ведьмаков в его угодьях! Даже если бы ты не справился, пришел бы Ламберт и добил его. Или он сожрал бы вас обоих. Слишком много непредвиденных вариантов. Зачем ему рисковать?       — Например, затем, что я могу вернуться уже после и убить его.       — Ты действительно попрешься в горы, специально, чтобы убить старое чудовище, на которого нет и не будет никакого контракта? Краснолюдам плевать на эту местность, а людей здесь и вовсе нет.       — Допустим, его мотивы, — Эскель поморщился, — мне ясны. Что насчет тебя?       — Тут тоже просто, — вздохнула Ним. — Я уже убегала через эти горы. Так вышло, что не одна я знаю эти тропы. В прошлый раз я наткнулась здесь на свору каких-то разбойников, черт их знает. А они наткнулись на беса, — она сделала паузу. — Они не ожидали нападения со спины, и я перебила тех, кого не успел перебить он.       — Зачем? — вкрадчиво уточнил Эскель, поводя рукой в сторону. — Ты действительно считаешь, что пяток бандитов могут справиться с таким старым бесом?       — Нет, — Ним посмотрела на него исподлобья. — На тот момент я уже знала, что с бесами можно договориться, что, во всяком случае, я могу это сделать. Я лишь хотела показать ему, что не имею к ублюдкам никакого отношения, а когда он попер на меня — бросила меч. Тогда-то мы и поговорили.       — Поговорили? — скептически хмыкнул Эскель.       — Отчего-то ты постоянно забываешь о том, что те, кого ты убиваешь — это старая раса. Такие же существа, которые хотят жить ровно так же, как и другие. Никто из них не является абсолютным злом. Многие разумнее других. Так почему же ты считаешь, что с ними нельзя договориться?       — Профессиональная деформация. С десяти лет я слушаю о том, что их нужно уничтожать. Они, полагаю, тоже наслышаны обо мне и о людях. Но твой ответ, несмотря на все это, прост, как Игни — нужно лишь знать правильные слова? И все?       — А что еще я могу тебе сказать? Я такое же чудовище, и они все чувствуют это. Я прохожу их первую проверку, а после дело остается за малым. Либо бросаться вперед с мечом наголо, либо разговаривать. Я выбираю второе.       Эскель молчал, хмуро и прямо глядя на нее, затем резко спросил:       — Почему мы идем именно в Махакам?       — Мы же уже обсуждали это… Эмиль ранен, единственное место, где его могут поблизости вылечить — это Элландер.       — Мы могли бы обойти горы по нормальной дороге.       — И потерять время. Кроме того, у Эмиля в Махакаме были друзья среди краснолюдов. Так он говорил.       — Ты знаешь, почему он убил мага?       — Нет. Есть несколько предположений, но это догадки, и я не хочу чернить его прежде времени.       — Почему ты терпишь Ламберта?       Ним искренне удивилась и не сразу нашлась, что ответить, затем усмехнулась и качнула головой.       — Он мне нравится. Он говорит, что думает, и я не испытываю рядом с ним этого омерзительного ощущения, когда тебе лгут.       — Почему идешь со мной? На самом деле.       Ним удивилась снова.       — Не знаю, — наконец сказала она, отворачиваясь.       — Я тоже не люблю испытывать это омерзительное ощущение, когда мне лгут, — холоднее еще на пару градусов сказал Эскель. — А ты делаешь это постоянно.       — Я тебе недоговариваю, а это — разные вещи!       — Сейчас — нет.       — О господи… — простонала она. — Ты ведьмак, который видел, как я говорю с бесом, и все еще не перерезал мне горло. Я что, конченая дура, отказываться от такого? — со свойственной ей прямолинейностью воскликнула Ним.       Эскель несколько опешил, неопределенно повел бровью, затем медленно кивнул.       — Принято.       И отвернулся, собираясь возвращаться обратно.       — Эскель…       — Да?       — Спасибо.       В ответ он лишь неясно хмыкнул и скрылся за душистыми еловыми лапами, отфыркиваясь от падающего снега, будто горный кот.              — Вас не было целую вечность, — немедля заворчал Ламберт, тщательно пряча облегчение за кислой миной, когда Эскель с Ним появились из-за деревьев. — И от вас воняет…       — Собирайся, — кратко бросил Эскель. — Мы идем дальше.       — И вы ни о чем не расскажете?       — Нечего рассказывать.       — Ну-ну, — хреновое самочувствие открывало в Ламберте невиданный ранее потенциал и чувство такта. — Ну-ну, — язвительно повторил он, глядя на пришибленную Ним.       — Но лучше бы убраться отсюда побыстрее, — добавил Эскель, не глядя на Ламберта, и собирая сумки. — Мы наткнулись на давние следы беса и очень старого, а ты не в том состоянии, чтобы драться.       — Интересно, как ты по следам определил, что он очень старый, — тихонько ворчал Ламберт, бредя в конце их маленькой колонны.       — По запаху, а не по следам. Кончай ерничать.       — Скажи мне, — Эскель взглянул внимательно на то, как Ним, едва шевеля губами, варит в котелке малопонятную смесь, чем-то похожую на ведьмачий эликсир. — Ты не трогаешь всех чудовищ или только избранных?       Ним подняла на него глаза, покачала головой и снова склонилась над варевом. Ламберт ушел в лес собирать какую-то траву для Иволги за неимением одуванчиков, на что получил уже несколько едких комментариев и пожеланий увидеть его на ромашковом поле в ситцевом платье и с корзинкой в руках.       — Я просто пытаюсь выжить, — Ним сняла котелок с огня и недовольно замахала над ним ладонью.       — То есть, ты все-таки убиваешь чудовищ, — констатировал Эскель, искоса наблюдая за ней со своего места и незаметно принюхиваясь к причудливому составу ингредиентов.       — Да, Эскель, я убиваю всех. Чудовищ, людей, зайчиков и белочек.       Он вопросительно поднял брови в ответ на ее сердитый тон, и она примирительно вздохнула, накрывая котелок куском древесной коры.       — Ну ладно. Ладно… Те, кого вы называете чудовищами, всего лишь изначальная раса. Они были здесь всегда. Еще до прихода эльфов, понимаешь?       — И сейчас ты скажешь, что эльфы в отличие от людей прекрасно с ними уживались?       Ним рассмеялась неожиданно и с презрительной хрипотцой. Вытянула стройные ноги к огню, пронзительно посмотрела на Эскеля, улыбаясь почти ласково и необычайно… мудро.       — Нет, Эскель, — мягко сказала она. — Не скажу. Потому что это ложь. — Она замолчала, уставившись в огонь.       — Вот как? — он сложил на груди руки, посмотрел на нее с прохладным интересом.       — Да, — она дернула плечом. — Эльфы никогда не уживались с чудовищами, но их было гораздо меньше, чем людей, и они кое-как научились делить территорию. А когда пришли люди, они использовали их против… Предоставили их изначальной расе на блюдечке, отвели удар от себя и принялись гордо рассказывать о том, как плох и уродлив человеческий род, и что он не может ужиться ни с кем.       — Я не ожидал, — искренне сказал Эскель, — что ты будешь защищать людей перед эльфами. Не ожидал, что ты вообще будешь их защищать.       — Полемика. Люди для чудовищ все равно, что та корова. Ты без оглядки пустишь животину под нож, если захочется есть. А коли вместо коровы посчастливится заполучить огромного быка или хорошенького оленя, не станешь раздумывать. Много мяса лучше, чем мало мяса. Разве не так?       — Так, — спокойно кивнул Эскель.       — Так и здесь. Разумные чудища избегают тревожить людей, селятся в непроходимой глуши и защищают свою территорию лишь при необходимости. Лешие, черты и бесы. Мало кто из них в самом деле страдает от недостатка человечинки. Вордварг, например, живет здесь с незапамятных времен, он мог бы поселиться поближе к людям… но он хочет жить. И его устраивает мясо, которое можно найти в горах, пусть оно небольшое и мохнатое.       — Это не делает их святыми, — заметил Эскель.       — Конечно, нет. При случае они без сомнений убьют человека. Так же, как ты — корову. А ты при случае без сомнения убьешь их. Потому что для тебя они — то, за что тебе дадут деньги на ту самую корову. Это закон жизни и выживания. Все убивают всех. Чудовища — чудовищ. Люди — людей. И друг друга.       — Ты убьешь, к примеру, эхидну? — с интересом спросил Эскель.       — А ты станешь убивать эхидну, если она на тебя не нападает? Просто так?       — Если мне заплатят — стану. А если нет — нет.       — Значит, моя и твоя мораль — одно и то же. Закон выживания. Вот и все.       — Именно, — кивнул Эскель. — Но я задал этот вопрос не ради софистики.       — Тебе интересно, какие чудовища на меня нападают, а какие обходят стороной? — Ним улыбнулась.       — Да. Когда мы следовали из Марибора, вокруг нас был странный ажиотаж.       — На это у меня нет ответа, — она потерла лоб. — Я действительно не понимаю такой странной активности. Если бы я притягивала всех, кому не лень, была бы мертва уже давным-давно. Как ты помнишь, всех, кого мы встретили, убил ты, и моей помощи в том не было ни на грош. Я признаю это. Касательно твоего первого вопроса… Ну что ж. Утопцы, накеры, эндриаги, если подойти к гнезду близко…       — То есть, наименее разумные.       — Да.       Теперь улыбался Эскель, машинально потирая шрам.       — Тебе идет улыбка, знаешь? — вдруг сказала Ним.       — Знаю, — Эскель хмыкнул. — Мне говорили уже. Давно… очень. Только вот я никогда не находил ее в зеркале.       Ним покачала головой, поплотнее кутаясь в куртку, приоткрыла «крышку» котелка, по-кошачьи повела носом и недовольно накрыла снова.       — Позволь, я кое-что скажу, — медленно произнес Эскель, будто примеривался к прыжку через обрыв, и этот прыжок мог бы стать его последним. — Ты можешь не отвечать, но «Да» или «Нет» будет вполне достаточно. Идет?       — Идет, — поморщилась Ним, кося на него настороженными глазами. — Опять будешь вытягивать из меня душу?       — Вроде того, — Эскель по-доброму усмехнулся.       Подтянул ноги, сгибая их в коленях и оперся о них руками, нависая над собственной тенью.       А затем заговорил низким, вкрадчивым, въедающимся в душу голосом.       — Когда тебе было шесть, — ровно начал он, не смотря на сделавшиеся острыми, что две иголки, глаза Ним, — тебя пытались сделать ведьмачкой. Возможно, ты даже прошла Испытание Травами, но мутация прошла не так, как ожидалось. Возможно, шесть лет — это просто слишком ранний срок. В итоге твоя костная и мышечные системы подверглись изменениям, отчего ты сделалась непропорционально худой и легкой, но заметно прибавила в скорости и реакции. Возможно, и нервная система тоже значительно мутировала, в результате чего ты стала вспыльчивей и неуравновешенней. Но когда случилось то, что случилось, рядом с тобой не оказалось учителя, но оказались чудовища…       — Замолчи, Эскель, — едва слышно произнесла Ним.       — …которые приняли тебя за свою, потому что при тебе не было серебра, но в крови твоей были их мутагены. Ты выживала в лесу в одиночку без людей и научилась делать это хорошо. Кое-как смирилась с тем, что с тобой произошло. Дети быстро привыкают ко многим вещам, которых взрослые не пережили бы. А когда отважилась выйти в свет, возможно, наткнулась на скоя´таэлей, которые обучили тебя старшей речи.       Он наконец поднял глаза и посмотрел прямо на Ним. Она дрожала у костра, сжав в руках разнесчастный кусок коры, которым накрывала прежде котелок. Пыталась сказать что-то едкое трясущимися белыми неправильными губами, но ничего не выходило. Эскель без страха смотрел на ее съежившееся от ярости лицо, не улыбался, не сердился, просто ждал. Ждать он умел как никто другой.       — Ты… — тихо-тихо прошептала она в бешенстве. — Ты…       Эскель усмехнулся грустно, пожал плечами.       — Мне… — начал он.       — Только не говори, что тебе девяноста шесть, — охрипшим голосом прервала его она. — Не говори, иначе, клянусь, свой девяноста седьмой год ты встретишь в глотке у беса. Клянусь.       Эскель улыбался, несколько горько, несколько устало, смотрел на пламя и молчал. Молчать он тоже умел как никто другой.       — Не буду, — кивнул он, наконец. — Я все же хотел бы однажды узнать всю историю.       — Я тебя разочарую, — отрезала она. — Разочарую! Ни хрена ты не услышишь! Ни сейчас, ни потом!       — Пусть так, — покорно согласился Эскель.       — И не смей называть меня ведьмачкой! — она вскочила, раздраженно бросила кору на землю, собираясь по обычаю бежать в лес, чтобы придаваться бессильной ненависти там. — После того, что твои собратья мне устроили, не смей!       — Не буду, — снова склонил голову он и резко, без предупреждения, ударил: — Только скажи, из какой он был Школы?       — Что?.. — она обернулась, сощурив глаза, всем видом умоляя Эскеля заткнуться и не продолжать. Но продолжала стоять на месте.       — Ведьмак, который должен был стать твоим учителем, — тихо, будто боялся расслышать свой собственный голос, проговорил Эскель. — Тот, что погиб и чей медальон ты носишь под рубашкой?       Ним глядела на Эскеля широко распахнутыми, темно-зелеными, что вода в запрудах, глазами. Ее побелевшие пальцы, будто отдельно от тела, беспрестанно теребили истертый край куртки, острые плечи ссутулились, скулы заострились.       — Из Школы Грифона, — хрипло, с трудом произнесла она и, круто развернувшись, ушла во болотную мглу леса.              — Вот так-так! — Ламберт вернулся бледный, но довольный, с целой охапкой крупно-мелких, восторженно-желтых одуванчиков. — Что же здесь произошло?       Эскель сидел в отдалении, сложив на груди руки, вытянув ноги в тяжелых, заляпанных сапогах и прикрыв глаза. На нем была лишь одна рубаха да штаны и отпечаток чудовищной мученической усталости на потрепанном лице. Ним нахохлилась в другом «углу», словно озябшая ворона, и от нее волнами исходила черная, будто закручивающаяся прямо в воздухе, злоба.       Вместо ответа она коротко исподлобья взглянула на Ламберта, протянула ему котелок:       — На.       — Это что, яд? — спросил он, презрительно отодвигаясь.       — Лекарство. Чтобы ты прекратил блевать. А то я сама скоро начну.       Эскель с легким удивлением поглядел на черный от золы и земли котелок со своего угла, переглянулся с Ламбертом, и только пожал плечами, мол, знать не знаю, что здесь происходит, снова впадая в легкую дремоту.       Ламберт взял, наконец, котелок в руки, принюхался.       — Можжевельник, ласточкина трава, хвоя, черемица и… это что?       — Вытяжка из железы вилохвоста, — вздохнула Ним.       Ламберт подозрительно взглянул на нее, в одной руке — котелок, что у заправской ведьмы, в другой — букет.       — А одуванчиками можешь зажевать, — беззлобно сказала Ним, глядя ему прямо в глаза. Губы ее едва различимо подернулись поволокой смеха.       — Премного благодарен, госпожа, — едко ответил он, но ложку взял.       Он хлебал зелье в полной тишине, уставившись в землю перед собой, как и остальные двое здесь присутствующих. Ним молчала, потому что чувствовала себя чужой в этой компании. Ламберт молчал, потому что в этой компании был лишним. Эскель молчал, потому что устал.       — Сколько тебе лет, Ламберт? — неожиданно спросила она.       — А что, хочешь отметить мой юбилей? — немедленно огрызнулся он.       — Ламберт ни за что не признается, — с усмешкой сказал Эскель из темноты, устроившись под высокой, старой и непоколебимой, как он сам, сосной. — Он стесняется.       — Я стесняюсь? Того, что я единственный из вас, кто моложе Синих Гор?       — Младшенький, — притворно ласково подтвердил Эскель.       Ламберт фыркнул и продолжил остервенело жрать свое зелье.       — Интересно… — медленно, себе под нос пробормотала Ним. — А Кейра старше или нет?..       Эскель издал нечто среднее между хрюканьем и смешком и отвернулся к дереву, накрываясь курткой. Ламберт сделал вид, что не слышит и попытался утонуть в посудине, склонившись над ней так близко, что ложка ему уже была не нужна. Ним, не дождавшись никакого ответа на свою провокацию, недовольно вздохнула и отползла подальше от огня.       Перед самым рассветом, когда слышно было лишь равномерное благожелательное сопение, а растрескавшиеся, едва тлеющие поленья почти перестали излучать ласковое тепло, Эскель услышал, как зашуршала одежда и под чьей-то неосторожной ногой сухо хрупнула веточка. Едва слышно для человека, но мучительно остро для уха ведьмака.       Он выровнял дыхание, едва-едва улыбаясь и не открывая глаз. Не шевельнулся и тогда, когда легкая прохладная рука коснулась его плеча.       — Эскель, — прошептала Ним над самым его ухом, своим нетерпеливым дыханием прогоняя по нему табун мурашек от самой шеи и до кончиков пальцев. — Эскель!       Он медленно повернулся, давая ей время отстраниться, открыл глаза, ожидая увидеть полную луну меж темных, ворчливых крон перешептывающихся деревьев, но над ним замерла Ним с огромными от волнения глазами. Слишком близко.       — Ты поможешь мне?.. — взволнованно прошептала она, стискивая его плечо рукой. — Найти кого-нибудь из… из этой Школы?..       — Помогу.       — Правда? — ее шепот взлетел до легкого свиста.       — Сказал же, помогу, — ворчливо повторил он.       Она сжала губы, благодарно посверкивая дикими глазами, и отпустила, наконец, его многострадальное плечо.       Эскель коротко мотнул головой направо от себя в небывалом приступе дурости:       — Ложись, — просто сказал он хриплым, чуть треснувшим голосом.       Ним с мгновение глядела на него с подозрением, затем поднялась, так что Эскель уже было не ожидал ее возвращения, и, переступив через него, неловко устроилась рядом на расстоянии дыхания. Почти так же, как в той таверне, только теперь между ними было невыносимо огромное расстояние в целый палец.       Эскель закрыл глаза и глубоко вздохнул, успокаиваясь. Дождался, пока она перестанет беспокойно ворочаться и медленно, опасливо положил ей на лоб руку. Ним дернулась, вздрогнула и напряглась, будто перед боем. Эскель расслабился и лениво представил, как Ламберт в ситцевом платье с корзинкой одуванчиков мчится по полю верхом на Вордварге и во весь голос напевает песенку про трех девиц из Виковаро.       Ним хихикнула едва слышно и полностью расслабилась, будто довольный приглаженный зверек. Через несколько минут ее дыхание умиротворенно выровнялось, как раз тогда, когда воображение Эскеля, не слушая отговорок, потянуло его туда, куда ему, по всей логике вещей, направляться не стоило. Он порывисто убрал руку, вздохнул и закрыл глаза. Все пытался снова представить Ламберта, но выходило не очень. Заснуть той ночью он так и не смог.       Ламберт же, лежавший все это время неподвижно с другой стороны костра, чуть дернул губой и тоже закрыл, наконец, глаза, погружаясь в спокойный и недовольный сон, в котором отчего-то повсюду торчали зубастые одуванчики, которые пытались прихватить его своими маленькими злобными клычками за зад, и от них не было никакого спасения.