Последнее желание

      Первый же краснолюдский город встретил их доброжелательным перезвоном металла в кузнях, раскаленным жаром, поднимающимся от печей, и громкими перекликами гномов, занятых доброй родной работой. Здесь было чертовски мало людей, и ведьмаки выглядели настоящими гигантами, но краснолюды обращали на них еще меньше внимания, чем на Ним.       — Куда теперь? — с интересом спросил Эскель, озираясь по сторонам.       — Никогда не был в Махакаме?       — И на Скеллиге.       — Да ты что? — изумилась Ним. — Тебе девяносто шесть, а ты никогда не был на Скеллиге? Ни единого разу?       — Ни единого, — усмехнулся Эскель. — Как и Ламберт.       — С Ламбертом то все понятно… — презрительно протянула Ним. — Но ты, Эскель, ты…       — И почему все, кому не лень, ждут от меня чего-то особенного, — вздохнул Эскель.       — Потому что ты простой ведьмак, — едко отозвалась Ним, отворачиваясь. — А быть простым ведьмаком — очень непросто.       Они двинулись вперед по извилистой мощеной, плитка к плитке, дороге вверх, в сторону каменных сводов и бревенчатых домишек, длинной неказистой вереницей уходившие к самым вершинам гор. Ламберт прекратил цепляться, наконец, в свою шкуру — отовсюду пыхало жаром так, что даже снега здесь почти не было. Они шли по рабочему кварталу, в котором почти никто не жил, но жизнь от рассвета до заката била ключом.       Ним хрупко постучала в одну из дверей костяшками, прислушалась, поведя ухом, и едва успела отскочить. Дверь распахнулась рывком, обдав душным теплым воздухом всю троицу, так что Ламберт даже немного порозовел.       — Чегось? — недружелюбно спросил самый обыкновенный краснолюд. Для Эскеля они все были на одно лицо.       — Ведьмак, — просто сказала Ним. — Проезжал здесь, наверное, с неделю назад. Был ранен и без меча. Что он передал мне сказать?       Краснолюд приподнял толстые брови, почесал кудлатую рыжую бороду и с пониманием упер руки в бока.       — Сказал, если приедет тощая девка, на смерть похожая и острая на язык, отправить ее обратно, ибо не знает она, куда суется.       — Что-то еще? — скривилась Ним, пока Ламберт безмолвно лыбился.       — Нет, это все.       Ним подняла изумленно брови.       — Все?!       — Точно так, — краснолюд заклокотал и, наконец, со вкусом схаркнул прямо себе под ноги. — Можете идти. Спасибо. До свидания.       И захлопнул дверь.       Ним отступила на шаг, пялясь на дверь, как на заколдованную стену со спрятанным порталом.       — Не верю… — прошептала она.       — Что тебя ни во что не ставят? — уточнил Ламберт. — Ну-ну. По мне так, ничего неожиданного.       Ним злобно зыркнула на него, прошлась туда-сюда и пошла домогаться краснолюда по второму разу.       — Это не в нашу пользу, — напомнил Эскель, иронично глядя на Ламберта, что лыбился, как объевшийся колбасы котяра. — Если не успеем к сроку в Элландер, опять потеряем его след.       — Я тебя разочарую. Следа у нас ни хрена нет и сейчас, только догадки. С какой стати вы вообще поехали в Венгерберг?       — Ним навестила дриад…       — Дриад, — крякнул Ламберт.       — …и они милостиво не сказали ей ничего важного. Ним сказала, что Эмиль в некотором роде сходит с ума и нуждается в особенных эликсирах. Ближайшая достойная и знакомая травница была в Мариборе. Там он сказал ей, что направится в Венгерберг…       — Прости мое неуемное любопытство, — поднял руку Ламберт, игнорируя злобные вопли Ним за своей спиной и гулкие удары о дверь краснолюдского дома, — но с какой стати, ваш ведьмак сообщил травнице, пусть и хорошо знакомой, о своих планах? Какой смысл было рассказывать ей, понимая, что она, — он ткнул себе за спину, — пойдет по его следу, но полностью обрубать все ниточки в Махакаме? Это такое изощренное развлечение?       — Я понятия не имею, — пожал плечами Эскель. — Я не особо стремился его найти до Венгерберга и не вдавался в подробности.       — Вот же блять, Эскель, — заворчал Ламберт. — Папочка Весемир тыкал твоим здравомыслием нам в рожу всякий раз, как мы случайно выпивали лишнего пива, а тут, — когда-мать-его-оно-нужно, — ты решил изобразить легкомысленного героя-любовника?       Эскель снова пожал плечами, не снимая с лица насмешливой ровной улыбки, по-мальчишески беспечной.       — Так, — вздохнул Ламберт, — если она продолжит орать, эти недоростки нас порежут на ленточки.       Он обернулся к Ним и, к вящему удивлению Эскеля, вместо того чтобы оттащить ее подальше от двери, недолго думая, просто выбил ее ногой.       Ним осоловело поглядела на него с секунду и коротко кивнула:       — Спасибо.       Они вместе зашли внутрь. Первым шел Ламберт, второй Ним.       Эскель покрутил мысль в голове, сплюнул и отошел к Скорпиону, усаживаясь рядом на голую, каменистую почву. Верного коня он упорно тащил через горы, невзирая на нытье Ламберта и закатывающую глаза Ним. Проходящим мимо краснолюдам он вежливо кивал и продолжал лузгать округлые черные семечки, добытые со дна седельных сумок.       Они вышли из дома через четверть часа, оба нахмуренные и нахохленные, что два воробья.       — Ну?       — Он действительно ничего не знает, — проворчал Ламберт.       — Серьезно? — притворно подивился Эскель.       — Не смотри на меня так. Аксий меня не подводит.       — Серьезно-о? Ты предпочел использовать знак вместо того, чтобы ломать ему ноги? Не ожидал!       — Ух ты, старина Эскель обучился, наконец, сарказму? Кое-что он все же рассказал. Есть здесь приличная таверна?       — В приличную нас уже не пустят, — Эскель поднялся, беря Скорпиона под уздцы. — Но в какую-нибудь пьяную, драчливую дыру — наверняка. Сойдете за своих.       — По меркам краснолюдов, — хмыкнула Ним, — это и есть — прилично.              Уже по традиции, Ним села слева от Эскеля, напротив примостился Ламберт. Заказав выпивки и еды, они заговорщически склонились над столом.       — Итак, начнем по порядку, — Ламберт несильно хлопнул рукой по столу. — На кой черт вас, придурков, понесло в Брокилон?       — Решили быть, как Геральт, — буркнула Ним.       — Ага-а… — хмыкнул Ламберт. — Ну, а если серьезно?       Эскель пожал плечами и вопросительно повернулся к Ним.       — Эта история рискует затянуться до самой ночи, — вздохнула она.       — А что нам делать? — удивился Ламберт. — Скакать по Махакаму, как горным козлам, и орать: «Эмиль! Эмиль!»?       — Тише ты! Ладно, — она сцепила руки в замок. — Прежде чем Эмиль попал на Скеллиге, где мы и встретились, он был в Цидарисе, а вот туда добирался аккурат от Брокилона. Перед тем он был серьезно ранен, практически мертв, однако рискованное использование некоторых эликсиров, состава которых официально не существует, спасло его жизнь, повредив взамен рассудок.       — Это многое объясняет, — фыркнул Ламберт.       — Дриады были его последним шансом. Эликсиры позволили ему продержаться на плаву какое-то время, но он погиб бы так или иначе. Ведьмак, обманувший свою смерть, оказался им интересен, и они согласились его лечить. Его нашли у самой границы Брокилона, он едва перешел через Ленточку и потерял сознание около подножья дубов. Дриады забрали его в лес и заживили все раны, что смогли, однако рассудок исправить не сумели. Сказали, что он выжил лишь благодаря своей ведьмачьей сущности. Благодаря тому, что эликсиры запустили повторную мутацию организма. Однако, мозг не выдержал нагрузки и был поврежден, потому что, по словам дриад, известное вам Испытание Травами выполняется неверно и происходит с ошибками.       Ламберт отклонился, складывая на груди руки.       — Что ж, раз они такие умные, не помогали его исправить?       — Дриады не выходят из Брокилона, — пожала плечами Ним. — За его пределами они просто хрупкие девочки с маленькими луками.       — Надменные сучки.       — Итак, после этого он бежал на Скеллиге, — подытожил Эскель.       — Да, верно. Он хотел было вернуться к братьям, — так он говорил, — но первый же серьезный приступ его в этом разубедил. Он был слишком слаб, на дорогах бушевала война, и он рассудил, что сделаться отшельником проще, чем рисковать жизнью и жизнями других в очередной раз. Он приплыл в Каэр Трольде инкогнито, затем перебрался на Скипероог и жил там в уединении, пока в порыве дебильного альтруизма не связался с эхидной.       — Прекрасно сказано, — покачал головой Ламберт. — У меня несколько более прозаичный вопрос: откуда он взял денег на, мать его, корабль до Скеллиге во время войны? Сбережения в банке Вивальди? Богатая любовница? Наследство папочки-графа?       — Ночью он пробрался на корабль контрабандистов, засел в трюме, в бочке и…       — Не надо, я понял. Итак, он влачил свое жалкое существование в самой настоящей жопе мира. Что изменилось? Решил навестить дом родной, прежде чем сдохнуть?       — Тут ты прав, — сощурилась Ним. — Он был на грани смерти. Физически он мог бы жить еще долго, возможно дольше, чем все прочие ведьмаки вместе взятые, но его рассудок слабел с каждым годом. Было три попытки самоубийства и еще дважды он просил меня…       — Удивительно, как ты не согласилась на такое заманчивое предложение.       — Ты можешь заткнуться хотя бы на минуту? — зашипела Ним. — Или я действительно превращу ваше убийство в свое хобби!       — Кончайте зубоскалить, — спокойно прервал их Эскель. — Ты сама его спровоцировала две недели назад, — прохладно напомнил он Ним.       — Ладно-о… Ладно. Ему ты ответила отказом, это ясно. Сам-то он почему не справился?       — Руки из жопы, иначе и не скажешь, — Ним осклабилась. — Он терял сознание то от потери крови, то от боли, то еще от чего, и думал, что это конец. Но на следующий день неизменно просыпался ослабевший и живой. Один раз, — она уперла в стол тонкий палец, — он перерезал себе горло. Не помогло. Несмотря на огромную кровопотерю, рана регенерировала, пока он был без сознания. Второй раз, что было уже при мне, он пытался повеситься, но вместо того, чтобы сломать шею, просто отключился от асфиксии, и я успела его снять. Третий раз он утопился в море, наглотался воды, но сирены выволокли его на берег.       — Да ты еще невыносимей, чем я думал, — одобрительно хмыкнул Ламберт, серьезно улыбаясь колкими глазами.       — Ты даже не представляешь. А в один прекрасный день его не оказалось дома. Он взял лодку на рассвете, отплыл в Каэр Трольде и там пересел на корабль, идущий в Новиград. Я почти потеряла его след, и тут услышала в одной таверне про ведьмака, что проезжал в сторону Оксенфурта. Проклятое совпадение! — выругалась она. — После того боя я была далека от того, чтобы кого-то преследовать.       — Ясно… — Протянул Ламберт. — В Брокилон он вернулся ради эликсиров?       — Да, все верно. Затем Марибор. Некоторые из эликсиров ему дали дриады, для других требовались ингредиенты. Без специального оборудования здесь бы не обошлось, а в Брокилоне, к тому же, нельзя разводить огня.       — Там ты вывихнула пальцы несчастной травнице… — вздохнул Эскель, и Ламберт уважительно присвистнул.       — Ну я же вправила их обратно! — праведно возмутилась Ним.       — А потом Венгерберг, — закончил Ламберт. — Но мой вопрос все еще остался без ответа.       — Какой это?       — Зачем было сообщать травнице о своих планах, зная, что ты идешь по его следу, потом просить ее молчать и в итоге ни слова не сказать краснолюду?       — Это же ясно, — фыркнула Ним. — Помешанной придурок, он и есть помешанный.       — То есть, ты не знаешь?       — Понятия не имею. Может быть, у него был приступ, и он наговорил лишнего. Может быть, передумал. Может, планы изменились. Я не знаю, что творится в голове у умалишенных.       — Да ну.       — На что это ты намекаешь?!       Эскель вздохнул, отъехал на стуле, царапая ножками пол, уставился на собственные сложенные руки. Ним и Ламберт привычно, без огонька, переругивались на фоне общего гама и галдежа в таверне, в который раз споря исключительно ради спора.       — А что еще сказал краснолюд? — наконец спросил он обоих.       — Сказал, что ведьмак валился с ног. Он-то ему задолжал за спасение от какой-то твари еще лет десять тому назад и потому приютил у себя в сеннике на пару ночей. Дал отъесться, перевязал раны и отправил восвояси.       — Рана не заживала?       — Не особенно. Магическое дерьмо. Оно мешало регенерации, хоть полностью остановить и не смогло.       — Значит, Элландер — направление верное, — подытожила Ним под молчаливое согласие спутников.       — А если повезет, — не преминул воткнуть булавку Ламберт, — настоятельница примет тебя в ученицы, и мы тебя больше никогда не увидим.       — Ах ты!..              Настоятельница встретила их у ворот храма. Чуть морщинистая, полная живой, дышащей силы, с теплыми длинными руками, в сером простом платье и с ниткой мерцающих камней на шее. Она не улыбалась и не гневалась, глядела на них чуть свысока, будто сама Мелитэле, и ждала безо всякого нетерпения, пока они подходили.       — Настоятельница… — медленно начал Эскель, слегка поклонившись.       — Прошу вас, — сухим голосом молвила она, плавно поводя рукой. — Я знаю, кто вы. Вы идете по следу мертвеца.       У Ним от этого жеста свело скулы.       — Надменная сучка, — тихо пробормотала она в спину Эскеля под молчаливое согласие Ламберта.       Втроем они последовали вглубь храма за ведущей их женщиной. Стайка девчонок, чистящих курятник неподалеку, проводила их жадными взглядами, облизнув детским интересом ведьмаков и колкой завистью девушку. В их глазах читалась явственное желание приобщиться к великой истории, как однажды это сделала гостившая здесь Цири.       Когда они вошли в округлую, сумрачную комнату, чьи окна выходили на теневую сторону, где шептались тяжелыми кронами душистые яблони, настоятельница уже сидела за коротким прямоугольным столом, положив ладони обеих рук на теплое дерево. Ее стальной, пронзительный взгляд, так не вязавшийся с предназначением вверенного ей места, прошелся по каждому из троицы.       Эскель и Ламберт сели подле окна на низкие скамьи, неловко сгибая длинные ноги. Ним осталась стоять, скрестив на груди руки, и ее вид, далекий от вежливой покорности, говорил сам за себя.       — Ночью, шесть дней назад он умер, — произнесла настоятельница с ходу, безо всякого утешения в голосе.       Эскель вздохнул едва слышно, Ламберт прицокнул, и лишь Ним не проявила ни малейшей заинтересованности. Она смотрела холодными темными глазами настоятельнице в душу, и на лице ее было написано льдистое надменное презрение.       — Мы сделали все, что смогли, — продолжила настоятельница. — Я и мои ученицы. Однако, Мелитэле не была к нему милостива. Проклятие, что поразило его, относится к области запрещенной магии, извращенной до такой степени, что лишь наложивший его мог бы снять полностью. К счастью, среди нас нет тех, кто владеет подобными искусствами.       Ламберт молчаливо усмехнулся в тон мыслям Эскеля. Не разбирающаяся в запрещенных искусствах настоятельница тем не менее сумела вынести ясный вердикт относительно черной магии.       — Его тело здесь? — ледяным тоном спросила Ним, казалось, совершенно не удивившись услышанному, когда настоятельница замолчала.       Та сделала значительную паузу, прежде чем едва-едва приоткрыть рот и на выдохе сказать тихое «Нет». Лицо ее явно передернулось, но взгляда она не отвела. Эскель прищурился, наблюдая безмолвную дуэль двух женщин, в глазах которых велось негласное противостояние.       — Значит, три, — прищелкнула языком Ним, глядя настоятельнице прямо в глаза.       Эскель с Ламбертом вопросительно переводили взгляды с одной на другую.       — Ну, раз ты так говоришь, — развела руками настоятельница без тени улыбки.       Тусклые светящиеся камни на ее шее поднялись и опустились, когда она мягко пожала плечами. Лицо ее разгладилось, как вода, пришедшая в покой после брошенного камня, и она вновь ушла глубоко в себя.       — О чем идет речь? — вмешался Ламберт.       Ним покачала головой, дернулась, затем проговорила мрачно и глухо, не поворачивая головы:       — Девять жизней. Первый раз он погиб на поле боя. Затем от рук эхидны. Еще трижды пытался убить себя сам. И последний раз… здесь, в Элландере. От проклятия венгербергского мага. Осталось три жизни.       — И ты веришь в эту чушь? — удивился Ламберт, сверкая злыми глазами. — Перерождение? Воскрешение?       — Ну, твой друг Геральт тоже вернулся с того света, — резонно заметила Ним. — Или все это твоя галлюцинация, а ты лежишь в гробу в летаргическом сне?       — Это не чушь, — прохладно заметила настоятельница, прерывая спор. — Ведьмак действительно умер в этом храме. Его тело утратило дух, и мы не могли найти или почуять его. Лишь к утру, когда его плоть регенерировала, мы обнаружили, что он снова дышит. Я хотела бы признать это чудом, но так быть не должно. И это вызывает во мне лишь ужас.       — Поэтому вы выбросили его прочь, как собаку, — усмехнулась Ним, щуря глаза.       Настоятельница ответила ей долгим спокойным взглядом, нисколько не смутившись, будто была статуей, вырубленной из серого камня.       — Это безумие! — Ламберт вскочил. — Он что, просто воскресает посреди Элландера? Как такое возможно? Ты сама говорила, что в предыдущие разы ты успевала…       — В предыдущие разы я лишь находила его без сознания, почти мертвым, — отрезала Ним. — Я не целительница, не сумею поставить точного диагноза. Возможно, и тогда он погибал. А возможно, и нет. Но я буду исходить из худшего.       — Значит, еще два шанса, — перебил их Эскель. — Если все это — правда, у него осталось два шанса. Спорить о произошедшем бессмысленно, пока мы не найдем его сами. Ты можешь сказать, куда он направился дальше? — Он повернул голову к настоятельнице, спокойный и собранный.       Настоятельница устало улыбнулась, качая головой с каштановыми кудрями, в коих уже серебрилась бесцветная седина. Улыбка ее была холодной, что у фарфоровой статуэтки.       — Догадаться несложно. Мои источники сообщили мне, что полтора дня назад в Третогоре погиб маг. Разрушено три квартала, центральный рынок и часть подземелий под третогорским дворцом. Сейчас эта новость, должно быть, уже облетела всю округу.       — Один, — тихо молвила Ним, бесцветно глядя перед собою на тонкую незажженную свечу на столе настоятельницы. — Остался один шанс.       — И тогда все будет так, как должно быть, — кивнула настоятельница.              Несмотря на оскорбленные вопли Ним, они остановились в храме в гостевых комнатах, разделив на троих довольно-таки узкое пространство. Сутки передышки требовались ведьмакам, чтобы пополнить запасы снеди и эликсиров. Ламберт, несмотря на грозные восклики, был еще крайне слаб после горного перехода, и Эскель намеревался «дать бычку как следует отъесться перед зимой».       Здесь было гораздо теплее, чем в горах, так что Ламберт, начав оттаивать, принялся за обыкновенные шалости. То есть, снова начал разговаривать с Ним словами, а не колкими взглядами, коих у него накопилось без меры за дни длительного молчания. Эскель с наслаждением следил за их беззлобными перепалками, полностью удовлетворенный тем, что друг перевел огонь на себя.       Поздним утром он вышел из комнат, почти сразу наткнувшись на стайку юных целительниц, что сейчас занимались огородом. Рядом с ними ходили деловитые куры с дородным пушком на ножках, и ученицы беспощадно отгоняли их прочь от грядок под недовольное кудахтанье. Пять перешептывающихся девчонок, не скрывающих интереса, исподтишка пялились на ведьмака, пока тот тренировался около кряжистой яблони, время от времени вспоминая о работе.       Эскель предполагал, что подобное показательное «выступление» расположит к себе юных последовательниц великой богини, а значит, они станут охотнее делиться тем, что видели. Он не филонил, до конца отдаваясь внутреннему ритму боевого танца, с легкостью воображая невидимого врага и оттачивая движения, а по большему счету — просто разминая мышцы. Закончив с тренировками, Эскель присел на старый пень, с наслаждением вытянув ноги, и принялся убирать со стального меча образовавшиеся зазубрины. С серебряным такой фокус не проходил: здесь нужно было правильное оборудование и хороший кузнец.       — Видели его? Другого ведьмака? — ненароком спросил он девчонок через несколько минут, поднимая насмешливые, добрые глаза.       Маленькие целительницы, искоса поглядывавшие на него последний час, стушевались, переглянулись и о чем-то пошушукались. После чего вперед вышла самая худенькая и маленькая, огненно-рыжая проказница с веснушками на все лицо. Миловидная и бойкая, неуловимо похожая на Трисс Меригольд.       — Видели, — упрямо сказала она, глядя исподлобья. — Он был больной и слабый. Не как вы.       — Расскажете что-нибудь интересное?       — А вы нам взамен?       Эскель усмехнулся.       — Историй у меня полно на любой вкус. В основном про чудищ, но и про принцесс тоже имеется.       — Не надо про принцесс, — поморщилась девчушка, потом закусила губу. — И… про Цири?       — И про нее.       — Ну… — она чуток потянула время, многозначительно, показательно бесстрашно рассматривая насмешливого ведьмака с устрашающим шрамом. — Ладно. Дело было так. Ведьмак назвался Эмилем и прибыл сюда на закате. Все из нас почувствовали, что он умирает, даже самые новенькие. При нем была только одна рана, где-то на теле — очень сильно пахло мертвой кровью, но он держался. Настоятельница сама меняла ему повязки и никого не пускала, а под конец вышла из его комнаты и сказала, что все. Мы не удивились, потому что он… ну… был проклят? Как если надкусываешь яблоко, а оно внутри уже гнилое, и если срезать порченный кусок, останется только хвостик. Понимаете?       — Понимаю, — кивнул Эскель. — Это вся история? Ничего примечательного?       — Сюда постоянно умирающие приползают, — пожала плечами рассказчица. — Ведьмаки, конечно, не частые гости, но, умирая, они мало чем отличаются даже от самой живучей собаки. Смерть всех равняет.       Эскель только хмыкнул в ответ на мрачные, правдивые слова, сорвавшиеся с уст маленькой, совсем еще юной девушки.       — Было и кое-что интересное, — из-за спины рыжей выступила другая, смуглая, с чуть раскосыми глазами и пухлыми губами. До того она стеснялась ведьмака, но все-таки не выдержала. — С такими ранами, как у него, долго не живут. Даже и ведьмаки. Никто из нас не понял, как он перебрался через горы с такой кровопотерей.       — Вот как, — Эскель задумчиво наклонил голову, машинально проверяя лезвие меча.       — А еще у него было странное лицо, — задумчиво протянула белокурая девушка, что сидела на корточках и руки ее были по локоть в земле. — Такое, как будто…       — А ну-ка за работу!       Эскель обернулся на голос, мирно и расслабленно кивнул настоятельнице. Ее движения оставались плавными, но приближалась она стремительно. Присутствие мужчины в собственных угодьях вызывало в ней лишь недоброе раздражение, теперь жесткими росчерками заострившее черты лица.       — Ни к чему эти расспросы, ведьмак, — коротко сказала она. — Если хочешь что-то узнать, расспрашивай меня, а не моих учениц исподтишка.       Эскель, ничуть не смутившись, пожал плечами, откладывая меч.       — Ведьмак был болен не только проклятием мага. Я пытаюсь понять природу этой болезни и его сумасшествия.       — Это несложно, — покачала головой настоятельница, грозно глянув на учениц, что тут же отступили назад на пару грядок, чуть не наступив на кур. — Об этом немногое известно, но для начала тебе стоит понять, что вы — лишь второе поколение.       — Второе поколение? — нахмурился Эскель. — Откуда в храме Мелитэле такие сведения?       — Мы не только лечим людей, ведьмак, но и чтим историю. Она дает нам инструменты для исследований человеческой души и тела. Маги уже создавали таких, как вы. Очень давно. Изначально они желали лишь скрестить людей и чудовищ. Вобрать те их способности, что казались наиболее выгодными. Но не рассчитали усилий и вместо полукровок получили неконтролируемых ублюдков, гораздо более опасных, чем люди и чудовища вместе взятые.       — Видно, их это немногому научило, раз они не оставили попыток.       — Все так, — недобро усмехнулась настоятельница. — Они упростили свои формулы и приуменьшили ожидания. Так родилось второе ведьмачье поколение. Но, как я теперь понимаю, описания старых ритуалов сохранились. Впрочем, когда это тайны прошлого исчезали навсегда?       — Эмиль прошел через такой ритуал?       — Едва ли добровольно. Тот, кто решил поставить на нем эксперимент, отыскал старые манускрипты. Во всяком случае, так думаю я после увиденного.       — Маг мог бы выбрать для опытов человека.       — А кто сказал, что он этого не сделал? — презрительно улыбнулась настоятельница. — Вполне вероятно, этот славный чародей выбрал многих людей, но, когда, по трагической для вашего собрата случайности, к нему на стол попал настоящий ведьмак, он решил не упускать шанс. Согласись, такая возможность случается раз в столетие.       — Не располагаю статистикой, — холодно молвил Эскель. — Но разве можно провести ритуал над тем, кто уже является ведьмаком?       — Если бы я знала ответы на подобные вопросы, я бы не допустила появление чудовища, — женщина раздосадованно покачала головой. — Я располагаю лишь собственными догадками и домыслами. Господин ведьмак, весьма вероятно, понял то же, что я только что озвучила тебе, и… сознательно, если это слово к нему применимо, принялся искоренять всех причастных.              Эскель вернулся в комнату, похожую на расширенную келью, в крайне смурном расположении духа. Безумные теории настоятельницы смердели опасностью и смертью на мили вперед. Возможно, в двадцать лет такие истории кажутся великолепными и требующими непосредственного участия, но в девяносто ты желаешь оказаться от них как можно дальше.       Эскель толкнул дубовую дверь, и его взгляд тут же напоролся на внимательные, чернеющие в тени глаза Ним.       Она сидела на кровати, поджав под себя ноги, и ковырялась в потрепанной книжке, что Эскель таскал с собой в качестве пособия по зельям. Напряженная и крайне смущенная, теперь Ним выглядела воришкой, которую поймали на горяченьком в самый интересный момент. Ее худые руки замерли над страницами, едва касаясь, и Эскель без труда узнал раздел, посвященный ядам.       — Похвальное стремление к саморазвитию, — довольно едко молвил он, не отворачиваясь и не двигаясь с места.       — Я не рылась в твоих вещах, — медленно произнесла она. — Ламберт искал какую-то дрянь, опрокинул твои сумки, и из них повываливалось все, что можно. Я же не виновата, что ты не пользуешься застежками! Я все убрала на место, а книгу оставила.       — Я не против.       — Ты пройдешь уже в чертову комнату или нет? Мне дует.       На улице разгорался жаркий августовский день.       Эскель вежливо приподнял брови, затем, медленно ступая, сделал несколько ленивых шагов, сел на приступку у окна и вытянул ноги. Его массивная спина перекрыла раскаленные лучи, пробирающиеся через плотную листву, и лицо Ним окончательно ушло в тень.       — И как успехи? — вежливо уточнил он.       — Потрясающе, — едко отозвалась она, утыкая взгляд в спасительную книгу — алхимический справочник.       — Там есть картинки, — безмятежно продолжил Эскель, покачивая носком сапога. — Если ты не можешь разобраться.       — Я могу разобраться, — тоном холоднее на пару сотен градусов сообщила Ним, не поднимая головы.       — А где Ламберт?       — Ушел размяться. Всего-ничего, как перестал блевать, а все туда же.       Эскель задумчиво положил ногу на ногу, скрещивая на груди руки и вальяжно отклоняясь спиной к окну. Плечи Ним едва заметно напряглись, предчувствуя очередной «душевный» сеанс, так что она показательно уперла палец в нижнюю строчку и наклонилась над книгой больше прежнего.       — Почему ты? — спросил Эскель самым обыкновенным голосом, скучающе блуждая взглядом по каменным стенам.       — Что — я? — Ним ожидаемо закатила глаза.       — Ведьмаки не берут в ученицы девочек. Так почему ты? Почему после всего ты не вернулась к своим родителям?       Ним с оглушительным хлопком захлопнула книгу, выбив из нее облачко бледной пыли, закашлялась, после чего злобно воззрилась на Эскеля.       — Что? — пожал плечами он. — Не далее, как с пару недель назад ты просила меня о помощи в поисках своей школы. Сейчас мне как раз нечего делать. Если пойму мотивы твоего несостоявшегося учителя, будет гораздо проще. Раз уж нанимаешь следопыта — ему нужны детали.       — Я уже жалею об этом.       — Поздно.       Ним мученически вздохнула, покачала головой из стороны в сторону и покорно сказала:       — Ладно. Если тебе угодно, я плохо помню то время. Я даже не помню имени того, кто забрал меня. Знаю только, что мне было велено «уйти вместе с дяденькой». Кажется, у меня были сестры… Наверное, у родителей закончилась еда или место в доме, и они решили избавиться от лишнего рта. Откуда мне знать?       — Что потом?       — Поначалу я заблудилась в лесу, и мне было не до поисков. Потом болезненный процесс мутаций. Возможно, в девяносто шесть, — она едко выцепила словами его возраст из общей канвы монолога, — лес кажется не таким уж и большим, но в шесть он казался мне огромным. Я просто не подумала, что из него есть выход.       — А после?       — После? Через столько лет я уже не помнила дороги домой и, веришь или нет, мне было глубоко наплевать, кто мои родители, почему они отдали меня какому-то хую с пригорка и что с ними стало. Честное чудовищное, Эскель. Мне правда похеру.       — Это необычно, — усмехнулся Эскель. — У каждого из нас есть причины вернуться или не возвращаться. Но никто не бывает безразличен.       — Даже ты?       — Я бы вернулся, если бы помнил. Если бы Весемир указал мне на мой дом.       — Ну, значит, тебе не повезло.       — Значит, последствия твоих мутаций…       — …в том, что моя человечность непроходимо мертва? — Ним нехорошо усмехнулась. — Может быть, и так. Мы уже выяснили, что я выросла в лесу вместе со зверьем и чудищами.       — Как лешаченок.       — Что?       — Сказка такая, — пожал плечами Эскель. — Про мальчика, которого бросили в лесу, и он вырос в семье медведей. Они воспитали его, как родного, и он никогда не знал людей. Ну, пока не встретил их.       — Должно быть, встреча была еще та.       — Не лучше твоей, — в тон ей ответил Эскель.       Они улыбнулись друг другу синхронными, чуть неловкими улыбками.       — Только не упоминай это при Ламберте, иначе мне не отделаться от новой клички. Достаточно того, что он зовет меня Химом.       — Что будет, когда мы найдем Эмиля? — задумчиво спросил Эскель.       — А что, по-твоему, должно случиться?       Эскель нехорошо усмехнулся, поднимаясь на ноги, размял затекшие мышцы, без стеснения наблюдая чуть потекший взгляд Ним, скользнувший по его плечам вслед движениям рук.       — Ты прошла долгий путь ради одного из тех, кого презираешь. Такая преданность имеет под собой очевидную природу.       Ним остро взглянула на него исподлобья, сжав тонкими пальцами потрепанную книгу.       — Ты прошел долгий путь вместе с одной из тех, кого презираешь, — парировала она. — Такая преданность имеет под собой очевидную природу.       Он усмехнулся, недобро и незло.       — В таком случае, у нас неразрешимые противоречия.       — Предлагаю решить их на общем собрании, — язвительно отозвалась Ним, поднимаясь с кровати.       Даже сейчас, на расстоянии хорошо вытянутой руки, Эскель улавливал тонкую энергетику, как будто напитанную огнем и электричеством. То, что Ним называла эманациями, кажется, действительно существовало, раз он начал чувствовать это в ней. Будто некто создал вокруг нее завесу Игни, и теперь язычки пламени расходились в разные стороны неравномерным жаром. Он испытывал почти кошачье желание прикоснуться к потенциальной опасности, будто давно умерший в его душе азарт вновь воспрял духом.       Или у него просто с годами поехала крыша.       Как у Эмиля.       А может, она лгала и, как сирена, сводила людей с ума своим голосом…       Эскель протянул вперед руку ладонью вверх, будто чего-то просил.       — Что будет, если я коснусь тебя?       — То же, что и всегда, — хмуро отозвалась Ним. — Ты прочитаешь мои самые громкие мысли. Чертовски досадное положение вещей.       — Мне нравится.       Эскель сделал шаг вперед, медленно опуская руку, и теперь глядя на Ним сверху-вниз, насмешливо и выжидательно. Она была слишком нетерпелива и всегда срывалась, а он очень хорошо умел ждать. Чужие эмоции, пробив пространство, подступились совсем близко к его голове. Смазанные всполохи и ощущения картинками возникали в голове на периферии сознания, слишком глубоко, что поймать их за хвост, но достаточно, чтобы подразнить воображение.       У Ним осталась последняя линия защиты — ее гордость, и было бы кощунственно отбирать ее силой. Гораздо лучше, если она сдастся сама.       — Ты же не хочешь, — едко, очень тихо, почти шепотом молвила она, чуть дрожа. — Ты сам так сказал.       Он лишь молча пожал плечами, не двигаясь и не делая ровным счетом ничего. Ее это бесило, он знал. Ему это нравилось.       И он знал, что она знает, что он знает тоже.       Гордость неумолимо проигрывала, сдавая позицию одну за одной, и глаза Ним неуклонно полнились подступающей нечеловеческой чернотой. Тонкие, едва ощутимые ведьмачьим глазом прожилки протянулись под кожей, пока неявные, будто воображаемые, но Эскель ждал.       Однажды, ее сознание потеряет контроль наверняка, даже тот, о котором сама Ним не подозревает. Возможно, тогда он увидит ее истинную суть.       Возможно, это даже случится прямо сейчас.       Глаза Ним распахнулись чуть шире, мышцы в руке дрогнули, словно она собиралась поднять ее, но передумала. Эскель прищурился, замерев и вовсе перестав дышать. Она чуть сжала губы, намереваясь податься вперед, вслед за своими почти животными ощущениями.       Дверь скрипнула.       Слишком пронзительно для обостренных ощущений ведьмака и чудовища.       Эскель ощутил резкий стальной укол разочарования, и его тут же пробрал смех, когда он взглянул на лицо Ним. Гораздо более раздосадованное, чем она хотела бы продемонстрировать. Терпко запахло чужим потом, кожей и подпаленными волосами.       — О! — с весельем воскликнул Ламберт, вторгаясь в узкое пространство всем своим характером и запахом. — Чем это вы тут занимаетесь?       — Разучиваем алхимию, — по слогам сообщила ему Ним сквозь зубы и под общее веселье двух ведьмаков запустила алхимический справочник точнехонько Ламберту в лицо.