Последнее желание

      Ним стояла у окна, опершись локтями о подоконник и высунувшись почти на половину. Ветер трепал ей волосы, серые занавески на окнах и волновал тонкое, свесившееся с куцей кровати покрывало. Эскель видел лишь ее спину, изогнутую белой лентой, узкие бедра и тонкие ноги в черных брюках не по размеру.       Она сняла куртку и рубашку, под которой ее грудь была туго обмотана серыми широкими бинтами. Она всегда носила их, изредка меняя на новые, и не будь у Ним вороньих блестящих волос до лопаток, она была бы похожа на мальчишку. В огоньке единственной свечи посверкивала темная толстая цепочка с крупными звеньями на шее. Шрамы, тонко-белые, извилистые, будто червяки, образовывали под бинтами на спине изощренный узор, напоминающий формой и расположением раскрывшуюся лилию.       На улице начался дождь, и потоки темной, мокрой воды щедро пролились на измученные мостовые, ударили жидкими иглами по стенам таверны и мигом вымочили Ним от головы до пояса.       — Ты можешь прикрыть окно? — поинтересовался Эскель и только вздохнул, когда она промолчала.       Он безжалостно сдернул с кровати тщедушное покрывало, свернул его в хлипкий рулон и бросил заместо второй подушки. Поразмыслив, отправил туда же свою куртку и принялся расстилать застиранные, пропахшие землей и луговыми травами тряпки чуть поодаль от двери.       — Ты же не собираешься спать на полу? — спросила Ним, едва повернув лицо с пугающе-темными глазами к нему. За окном вспыхнул ртутный росчерк молнии, и ее лицо сделалось совсем белым, как у моровой девы.       — Собираюсь.       Она покачала головой и снова отвернулась к дождю.       Эскель снял рубашку, сворачивая ее в подобие худой подушки, сел на свое «ложе» и бросил еще один взгляд в сторону окна. Ним не шевелилась, а меж тем по ее спине уже стекала вода, холодная до зубодробительного стука. Эскель заторможено наблюдал, как одинокая прозрачная тяжелая капля скользит по паутине черных волос, следуя к пояснице вдоль изящно-уродливого шрама, катится вниз под…       Он резко отвернулся, заметив, что она, повернув голову, внимательно смотрит на него. Сел на своем самодельном ложе и принялся расшнуровывать сапоги. Впервые за черт знает сколько дней он чувствовал покойное благоденствие, хоть и приправленное легкой неисчезающей тревогой неопределенности. Бани, которые находились тут же, при корчме, оказались не такими уж и мерзкими, так что Эскель вспомнил, что же значит это чудное выражение про «дышащую кожу».       Он вновь воззрился в спину Ним, теперь уже разглядывая ее с исключительно исследовательским интересом. По крайней мере, ему было проще так думать.       — Как ты выбралась из плена? Довела охранников до инфаркта своими подколками?       — Очень смешно, — мелодично и надменно отозвалась Ним, упорно продолжая пялиться в черный провал окна. — Просто дождалась, когда чародейка уедет куда-нибудь подальше и на подольше и вспомнила, что не только она здесь — чудовище.       Эскель поднял бровь, но продолжения не последовало, и он не стал настаивать. Опустившись на лежанку, заворочался и неловко улегся на левый бок, повернувшись лицом к двери, наказав себе выкинуть из головы всякую глупость, включающую чужие шрамы, спины, руки и… другие части тела.       Босые ноги Ним прошлепали поодаль, приблизились и наконец остановились за его спиной.       — Ложись спать, — просто сказал он, не открывая глаз.       Подождал, пока она послушается, поворочался, когда этого не произошло, и сел со вздохом, взглянул на нее снизу-вверх, устало сощурившись. Ним молчала.       — Послушай, эта кровать узка даже для меня одного. Все таверны забиты приезжими, цены взлетели до небес. Мы могли бы, конечно, остановиться у Кейры с Ламбертом, но в таком случае она сможет беспрепятственно читать наши мысли всю ночь. Я не для того прячу тебя от чародеек, чтобы потом принести им в качестве вечерней закуски к вину.       Ним продолжала молчать, возвышаясь над Эскелем, будто дикая вороная кобылка. Вода стекала с ее безвольно опущенных рук тонкими вялыми каплями, изрядно намочив пол.       — Ты собираешься спать? — устало спросил он.       Ним без слов отвернулась, без особых усилий отодвинула в сторону кровать, потянув ее за крайние ножки. Кровать со скрежетом, царапая пол, отъехала к окну. Ним взяла с нее все тряпки, какие были, и бросила на пол, рядом с Эскелем, не особенно утруждаясь их упорядочиванием.       Наконец она отвернулась, отошла в угол комнаты и склонилась над свечой. Мгновение, и темнота бросилась из своих углов прямо на нее, укрыла тенью, и только спокойное, едва слышное дыхание и запах мокрых трав выдавали в комнате присутствие кого-то еще.       Эскель смотрел на то место, где она, должно быть, стояла, ослепленный яркой, мгновение назад потухшей свечой, оглушенный раскатами гневающегося грома. Молния сверкнула вновь, и комната стала болезненно белой. Одна только Ним отбрасывала в ней тень.       Эскель отвернулся, когда понял, что она разматывает бинт с груди и стягивает одежду с тихим шелестом. На мгновение ему показалось, что лилия на ее спине расцвела ослепительным белым свечением. Одним лишь краешком глаза он увидел ее тонкое, фарфоровое в свете очередной молнии тело, когда она потянулась, как кошка, воздев руки к потолку и вставая на цыпочки.       — Ты похожа на сирену, — высказал он одними губами мелькнувшую мысль, но она услышала его, едва-едва повернула голову и тонко, холодно улыбнулась.       — Я не воняю рыбой, — сообщила она ему.       — Это был неказистый комплимент, — в тон ей ответил Эскель.       Вредный характер Ним славно влиял на его способность приходить в себя из сомнительных мечтаний. В сущности, он был благодарен ей за ее непомерную язвительность, способную убить всякую атмосферу. Даже будь они сейчас в сердце Брокилона, с бокалами вина и усыпанные лепестками роз, она бы обязательно нашла сказать что-нибудь эдакое.       Эскель вздохнул. Лепестки роз, ага. Только о такой дурости он еще и не думал.       — Чего это ты вздыхаешь?       — Это мудрость, — пояснил он, не поднимая глаз и вновь укладываясь. — Ее так много, что она во мне уже не помещается.       Ним хмыкнула и, едва слышно ступая приблизилась к нему. Как беспокойных дух, опустилась рядом и прижалась озябшей холодной спиной прямо к его, поначалу вздрогнув так, что Эскель тихо, отчетливо выругался. Стало так тихо, что перестук поющего по крышам дождя зазвучал барабанной дробью.       — Мне холодно, — запоздало, извиняющимся тоном сказала Ним срывающимся шепотом.       «Может быть, тогда не нужно было торчать под дождем у распахнутого окна целую вечность?!»       Когда оцепенение спало, Эскель кожей ощутил мелкую, бившую Ним дрожь, будто она была замерзшим на морозе воробушком. Предельно аккуратно он развернулся в ее сторону, с легкой досадой обнаружив, что она в точности повторила его маневр, и теперь они пялились друг на друга, как две бруксы, не поделившие жертву.       Темные, почти черные глаза, оказались так близко, что он отчетливо видел тонкие золотистые прожилки в радужке, то гаснущие, то слабо вспыхивающие вновь. Прекрасные и нечеловеческие. Ним моргнула, разрушая наваждение, скользнула взглядом по слегка заросшему щетиной лицу Эскеля, внимательно изучая его так, словно собиралась лепить по памяти скульптуру его лица.       — Откуда этот шрам? — спросила она одними губами, так, что он скорее прочитал ее слова, чем услышал.       Эскель чуть прищурился, не в силах подобрать нужные слова, и Ним, показательно игнорируя его замешательство, медленно протянула след пальцами вдоль безобразных царапин.       — Предназначение, — наконец, молвил он, чувствуя, как нутро сбивается в тяжелый камень.       — Что же случилось?       — Зачем тебе это знать?       Она усмехнулась горько и чуть презрительно, но глаз не отвела, отводя руку и кладя ее аккурат между ними. Вторую она подложила под голову.       — Не далее как несколько дней назад некто… — Ним сделала значительную паузу, -…требовал от меня некоторой честности. Объясняя это тем, что спас мне жизнь. Вот только честность не бывает односторонней, Эскель, не так ли?       Он вздохнул глубоко и медленно, согласно прикрыл глаза, так, что из-под тяжелых век едва виднелось золото залитой желтизной радужки. Эскель не шевелился какое-то время, сам того не замечая, как внутреннее напряжение гуляет по телу, и его эманации, самому ведьмаку недоступные, становятся похожими на пульсирующий огонь.       — Я спас одного из князей Каингорна очень много лет тому назад, — наконец, молвил он, сам удивляясь тому, как тяжело дается каждое слово. — Черт знает, что ударило мне в голову, когда я попросил то, что тот уже имел, но о чем не знал… Мне никогда не везло на такие вещи. Никогда. Я не стал возвращаться в княжество через шесть лет, как говорил, а между тем, наверное, и зря…       Он еще раз вздохнул, собираясь с силами и полностью закрыл глаза.       — Дитя-неожиданность. Так глупо… Дитя, проклятая Черным Солнцем… Только мне могло так «повезти». Сабрина Глевиссиг считала, что Дейдра должна быть уничтожена. Сначала препарирована, конечно. Все в лучших чародейских традициях. Слишком высока была опасность, слишком Сабрина была уверена в своих выводах, и Дейдра сбежала. Она нашла меня, пришла в Каэр Морхен, просила о помощи. Я не отказал. — Эскель задумчиво открыл глаза, затянутые поволокой мучительных воспоминаний, уставился бессмысленным взглядом на тонкую жилку на шее Ним. — Я предложил ей помощь, и мы сопроводили ее на встречу с братом.       — Что же случилось?       — Сабрина вывела ее из себя. В сущности, это было не так уж и сложно, и Дейдра «воспламенилась». Завязалась драка, и она задела меня.       — Ты не простил ее.       — Не смог. Она просила защиты и пристанища. Мы рисковали головой, ведя ее на встречу к брату и чародейке. Влезли в распри между ней и магами, между ней и Хенсельтом, влезли в личные дела Каингорна. Сабрина не лучший, но и не худший представитель своей братии, а Дейдра просто не сдержалась. Ее пагубная, дурная вспыльчивость довела дело до драки, в которой мог погибнуть я или Геральт, Ламберт, Весемир… Любой из нас. Мы перебили наемников ее брата — совершенно невинных людей. Они лишь защищали своего господина.       — Она просила прощения?       — О! Она извинялась! — зло и так не похоже на себя самого воскликнул Эскель громким шепотом. — Только такие извинения ничего не стоят. Когда началась битва, она обезумела. Ранила меня, и я видел, что била она насмерть. Мне не понять ее мотивов до сих пор. Быть может, она решила, что я предам ее, что это ловушка, или она действительно перепутала меня с кем-то из врагов в пылу схватки. Только вот я знаю одно: после битвы рядом со мной был Ламберт. Он поднимал меня на ноги. Я был серьезно ранен, настолько, что мог бы быть убитым, и рядом оказалась не она с ее извинениями, а мой собрат. Когда она пришла, потупив глаза, мои раны уже залечили. Та самая чародейка, которую она обвиняла в жестокости и интригах. Только шрамы на лице… остались со мной и по сей день.       — Зря ты не рассказал этого раньше, — тихо отозвалась Ним. Ее голос стал мягким, как подтаявший мед, но она старательно прятала жалость во тьме, в непроницаемой черноте собственных глаз.       — Я давно не упоминаю ее имени. Что бы это изменило? Ты бы стала менее вспыльчивой? Чаще бы извинялась за свои глупости?       — Я не такая, как она, — отрезала Ним. — Я обошлась с тобой хреново, бросив тебя в Горс Велене, но я не подставляла тебя. Как бы подло это ни было, единственный ущерб, что ты получил, это оскорбленное самолюбие!       — Я знаю, — усмехнулся Эскель, глядя на нее желтыми глазами, как он умел, — прямо в душу. — Иначе бы меня уже давно здесь не было.       — Ты… ты веришь, что она была проклята? — прищурившись, неуверенно спросила Ним.       — Нет, — замешкавшись на мгновение, ответил Эскель. — Она отличалась от других. Черное Солнце действительно могло повлиять на нее, но жестокость в ней взрастило общество. Была она мутантом или нет, не знаю. Но из меня плохой судья в отношении тех, кто пережил мутации, — он усмехнулся. — Да и, что говорить, этот… Эльтибальд был знатным женоненавистником. Уверен, что под сенью проклятия родился не один мужчина, но он брался только за женщин. Знатных родов. Чародеи подхватили выгодную им историю, получили в руки еще одну возможность повлиять на политику. Такую, которую никто, которую кроме них не смог бы проверить. А потом они и сами начали в это верить.       — Я солгала им, — Ним поежилась под внимательным взглядом ведьмака.       — Кому?       — Чародейке и ведьмаку. Наплела достаточно правдивую историю о том, что моя бабка родилась под проклятием Черного Солнца. Что эта мутация передавалась из поколения в поколение по женской линии. Это объяснило некоторые мои отклонения, и они повелись.       — Ты сознательно подвергла себя риску вивисекции?       — Я выиграла время, Эскель, — она поморщилась. — Я бы подверглась вивисекции в любом случае. Но сначала ей пришлось исследовать меня, и я просто дала ей неверное направление. Такое, чтобы она потратила достаточное время на ложь, и я бы смогла бежать.       — А какое же направление было верным?.. — вкрадчиво, едва слышно спросил ведьмак.       Она замерла на мгновение, широко распахнув глаза, освещенная белой грозовой вспышкой. Испуганная собственной откровенностью и тем тонким льдом, на который они ступили. В ее взгляде мелькнула странная решимость и вместо очередной колкости она выдала то, чего Эскель отнюдь не ждал. По крайней мере, не сейчас. И не так.       Неуловимо быстро, плавно Ним подалась вперед, прижавшись горькими узкими губами к его шраму. Извращенный, нежный, странный поцелуй.       Эскель опешил, замерев всем телом, застигнутый врасплох, чувствующий себя одновременно и дичью, и охотником, что не делает резких движений, подпуская к себе опасного зверя на близкое расстояние. В голове будто лопнул огненный шар, забрызгав пламенем остатки сознания.       Губы Ним скользнули по его лицу вправо, чуть сместились к его губам, и Эскель легко и совершенно не раздумывая, ответил ей, притягивая к себе хрупкое тело. Он ощущал себя старым ублюдком, преступающим всякие законы морали. Чертовым эгоистом. Идиотом, который повелся на чужой флирт, пусть искренний, но не способный заменить собой правду, что он хотел услышать.       Но сейчас он плевать на это хотел.       Прижимаясь обнаженным телом к ее, чуть подминая под себя и уже теряя всякий контроль, Эскель отвечал на поцелуй, чувствуя на языке пряную горечь. Ним колотила дрожь, — теперь он чувствовал это наверняка, — вспышками пробегая по ее телу. Ее безумные глаза были далеки от происходящего, если она вообще понимала, что творит. Чужая энергия, так непохожая на человеческую, сливалась с его собственной, и от этих потоков силы ехала крыша, превращая хрупкий, нежный момент в противостояние двух диких зверей.       Ним цепко обхватывала его широкую спину тонкими руками, безотчетливо прижимаясь к нему, пока он все сильнее вдавливал ее худое тело в тонкие покрывала, расстеленные поверх жесткого, деревянного пола. Она не закрывала глаз, упрямо находя его взгляд раз за разом, и он почти провалился в чужую душу, рассматривая вблизи, как все отчетливее наливаются золотом прожилки ее радужки. Смутное понимание, полу-оформленное, едва отчетливое толкнулось в сознании, но он не сумел зацепиться за него.       Они целовались жадно, будто вели противостояние, и каждый не желал отступать. Ногти Ним, чуть заострившиеся, — он был уверен в этом, — мягкими иглами вошли в его спину, надежно удерживая, и сама она, напряженная, будто переживала тяжелый бой, все сильнее тянула Эскеля на себя. Он в ответ лишь усиливал нажим, от которого кости обыкновенного человека давно бы хрустнули.       «Кто ты такая?» — говорил его жадный, хищный взгляд, пока он терзал ее губы, а потом шею, едва удерживаясь на грани, чтобы не прокусить кожу по-настоящему. Сейчас он хотел сожрать ее. Как какой-нибудь накер или гуль.       «Ты же ведьмак, — вспыхивали слова в его голове. Язвительные и острые, как росчерки ножа. — Вот и догадывайся сам».       Он почти что «слышал» ее мысли. Или видел их. Похожие на иглы ощетинившегося, ожидающего нападения ежа, но смазанные страстью и четкими картинками фантазий, которые Ним, должно быть, напридумывала себе не за один день. Сейчас он видел все.       Она наблюдала за ним, когда он тренировался. Пока он был без сознания после битвы с Лешим, разглядывала его и… не только. Ей нравилось засыпать рядом. Его запах. Рельеф мышц и ленца, с которой он брался за меч перед боем. Обижалась из-за суккуба. До сих пор. И при мысли об этом ее полу-когти сильнее вонзались в его кожу, раздирая ее длинными царапинами.       Он представил, только представил… как его руки разводят ее бедра, он подхватывает ее на руки, садясь у стены, прислоняясь к ней спиной, и опускает Ним вниз. Как она прижимается к нему и медленно, сантиметр за сантиметром медленно насаживается на его член. Сама.       Он знал, что она увидит это. И почувствует. Одновременно.       Ним вспыхнула алым, и не было понятно, чего в этом больше — смущения или ярости оттого, что он так нагло играет с ней. Прошло одно лишь мгновение, когда Эскель, чуть усмехаясь и не забывая ее целовать, задохнулся от прилетевшего в его голову видения, разнеся все его самообладание чертовым тараном.       Темная комната. Та самая, в которой она вылизывала его рану своим языком, высасывая из него яд. Та ночь, когда он так и не смог заснуть… В этот раз она не уходит. Она опускается на пол на колени перед ним, берется за пряжку ремня, а потом он видит, — или уже чувствует? — ее горячий язык, и без сожаления прощается с остатками сознания.       Эскель зарычал, вздыхая глубоко и почти яростно, рассеивая наваждение, пытаясь понять, где он находится, и что из этого видение и чужая фантазия, а что — происходит по-настоящему. Он скорее почувствовал, чем услышал, по горячему всплеску дыхания у себя на ключице ее колючую усмешку. А затем его настиг новый острый всплеск боли. Острые полу-когти Ним сильнее вонзились в его кожу, прямо под лопатками, возвращая в реальность.       Эскель, глубоко втянув носом воздух, широко распахнул глаза и вдруг отстранился, с усилием приподнимаясь над ней на руках и нависая своим массивным телом над такой маленькой, опасной девушкой.       — Что? — глухо и хрипло спросил она, сбитая с толку, удивленная, запутавшаяся в собственных желаниях.       — Нет, — просто сказал Эскель, очень дружелюбно и совсем немножко — мстительно.       Его голос, не менее хриплый, чем ее, ломался и плыл, но Эскель держался до последнего.       — Что?!       Эскель с силой отцепил ее руки от себя, откатился в сторону, оставляя на тряпках кровавые пятна, сел и уставился на нее с усмешкой. Ним приподнялась на локтях, не стесняясь собственной наготы, которую ему, — он был готов признать это, — было очень сложно игнорировать.       — Ты издеваешься?! — свистящим обиженным шепотом возмутилась она. Голос предательски сел. — Ты же хочешь меня! Я чувствую это!       Она сделала порывистый жест рукой, потянувшись к его бедрам, и он мгновенно, нечеловечески быстро переместился в сторону. Успей она дотянуться, и он бы уже не смог остановить самого себя. Он держался из последних сил, и этот бой с самим с собой был тяжелее того, что он почти проиграл, выступив против Карантира.       — Да, — просто признал Эскель, не стирая с лица невыносимо раздражающей, чуть подрагивающей усмешки. — А еще я хочу знать, кто ты такая. Доверие. Честность. Мы вроде как обсуждали это.       Ним, растерявшая все слова, смотрела, как он как ни в чем ни бывало отворачивается, натягивая на себя покрывало. Не отодвигаясь от нее, так, что ведьмачьи эманации, молотом бьющие по знанию, только сильнее сводили с ума в своей недоступности. Его плечи едва подрагивали от возбуждения и напряжения, но ему было девяноста шесть лет, и он умел усмирять своих демонов.       Некоторое время Ним ошарашенно открывала и закрывала рот, медленно переходя из состояния абсолютной страсти в дикое бешенство.       — Спокойной ночи, — мстительно молвила она, наконец. Ее голос дрогнул.       Первую минуту она бессмысленно блуждала глазами по комнате в поисках чего-нибудь ядовитого, острого, колюще-режущего или, что лучше, всего одновременно. Тряхнула головой, потирая лицо, потом хмыкнула и с совершенно невинным выражением, которое Эскель не мог видеть, придвинулась к нему. Ее горячее, пульсирующее тело прижалось к его спине и замерло без движения.       Тяжелый, мучительный вздох Эскеля стал ей лучшей наградой.       Но сдаваться он не собирался. Теперь это был вопрос принципа.              Эскель проснулся от ломоты в ноющей спине. Зябкий проворный холодок пробирался под тонкую ткань одеял и хватал колючими ручками за кожу. Эскель вздохнул, заворочался, повернулся было на другой бок и, уронив расслабленную руку справа от себя, привычным движением нащупал пустоту. Он открыл глаза так резко, что мир побелел, расплываясь зудящим маревом, по наитию взглянул в сторону распахнутого настежь окна и вздохнул снова, на этот раз ворчливо.       Ним сидела на покосившейся, неровно стоящей кровати спиной к нему, скрестив и подобрав под себя ноги. Она не потрудилась одеться, и в бледно-сером квадрате затянутого облаками неба казалась совершенно беспомощной и маленькой. Черные волосы, чуть взлохмаченные и перепутанные, покоились на спине, едва прикрывая худые плечи и острые лопатки. Шрам-лилия расходился во все стороны тонкими росчерками, едва заметными сейчас на бледной от холода коже.       Порыв ветра всколыхнул ей волосы, стремительным рывком скользнул по полу и, наконец, добрался до Эскеля, хлестнув того по голым пяткам.       — Закрой чертово окно, наконец, — заворчал он, тяжело поднимаясь и с неудовольствием натягивая остывшую уже куртку, которой Ним укрывалась всю ночь. Та насквозь пропахла полынью и прохладно-горьким запахом яблочной мяты.       Ним мстительно усмехнулась в ответ, не пошевелившись.       — Как спалось? — мило уточнила она.       — Прекрасно, — сухо молвил Эскель.       Ночное наваждение рассеялось, поселив в их и без того запутанных отношениях совершенную неразбериху. Эскель гадал, что на него нашло, откуда он понабрался исключительно «нимовских» повадок, и намеревался делать вид, что произошедшее происходило в лучшем случае во сне. До следующего раза.       — Почему лилия? — спросил он в задумчивости, диаметрально противоположно меняя тему.       — Потрясающе тактичный вопрос, — фыркнула удивленная Ним, стремительно оборачиваясь и оживая. — Это все, что ты хочешь спросить этим утром?       Она чуть склонила голову, насмешливо глядя на Эскеля, когда тот, в свою очередь, безмятежно смотрел куда-то поверх ее головы, настойчиво отводя взгляд от нее самой и храня безмятежное молчание.       — Спросил бы у того гарема чародеек, что таскается за вами с Ламбертом, — продолжила она. — Откуда мне знать, может, эта сука любила лилии? Или у нее закончились наборы для вышивания?       Эскель нахмурился, помотал головой и принялся застегивать куртку, изучая каждую пуговицу в отдельности со всей тщательностью. В зоне видимости возникли тонкие, словно у дриады, ноги, затем они исчезли, и послышался шелест надеваемой одежды. Ним, не вдаваясь в дальнейшие пояснения, уже заканчивала с курткой. Легким красивым движением всколыхнула руками волосы, выпрастывая их из-под рубахи.       Он исподлобья наблюдал за ней, маскируя взгляд и ожидая шанса на спасение.       В дверь настойчиво забарабанили. Эскель, не сдержавшись, облегченно вздохнул и тут же стушевался, когда Ним понятливо фыркнула.       — Вы там? — вопросил приглушенный голос Ламберта.       — Там, — хмыкнула Ним, не делая никаких попыток приблизиться к двери.       Эскель, аккуратно переступая через ворох тканей, приоткрыл дверь, кивая Ламберту. Тот порывисто влетел внутрь, довольно лыбясь, оглядел кавардак, осклабился.       — Я договорился об аудиенции этим вечером, — сообщил он и значительно добавил, надменно поглядывая на Ним: — Для нас троих.       — Какая честь, — выспренно провозгласила она. — Я тронута!       — И это заметно, — хмыкнул Ламберт.              До высокой, выпирающей поверх крыш башни они дошли, почти не переругиваясь. Ним удивленно повела носом, одновременно рассматривая несколько косоватое, несимметричное строение со светящимися пятнами окон, аляповато натыканных по всей высоте.       — Башня, полагаю, здесь недавно? — Эскель запрокинул голову, глядя на чудную крышу с острыми зубцами круглой оградки.       — С неделю как. Магическая дрянь, — сплюнул Ламберт. — Полна стражников и дурацких заклинаний.       — И фальши, — кивнул Эскель.       — В каком это смысле? — удивилась Ним.       — Башня — ненастоящая. Ее здесь нет. В лучшем случае, там дом в несколько этажей, магически измененный, — пояснил Эскель. — Поверх наложена наспех придуманная иллюзия.       — И нахрена?       — Меньше желающих. В обыкновенный дом тут же сунутся охотники за дурной славой, а в такой — нет, а значит, меньше кишков оттирать от стен.       Они проследовали вперед, прошли внутрь вслед за сосредоточенным, напряженным стражником, что уже ожидал их у дверей. Внутри оказалась причудливая крученая лестница, окруженная каменными стенами и редкими проемами дверей. Иногда сквозь иллюзию проглядывали старые мешки с проплешинами, полупустые ящики и домашняя утварь. Трижды Ним задевала плечом выступающие, нескладно спрятанные магией углы коридоров и проходов. Ламберт, шедший первым, посмеивался над ней, безошибочным ведьмачьим нюхом отличая иллюзию от реальности.       — На каком мы этаже? — тихо спросила Ним у спины Эскеля.       — А на каком, ты считаешь?       — Третий? Эта лестница бесконечная.       — Да, поднимаемся на четвертый. Она длиннее, чем кажется. Маги очень торопились, когда накладывали иллюзию.       В верхней округлой комнате они оказались минутой позже. Стены были неловко задрапированы там, где в реальности полагалось быть углам. Чистый деревянный пол был исписан меловыми пентаграммами, знаками и рунами. Повсюду висели аккуратные, высушенные пучки трав, начисто отбивающие нюх и желание жить. На узких, разнокалиберных столах покоились скляночки и длинные мелкие строчки вились на пожелтевших растрепанных бумагах.       Ида Эмеан в малиновом длинном платье с острым вырезом не подняла и головы, когда они вошли. Ее аккуратные пальчики задумчиво бродили по страницам объемистого тома с причудливыми гравюрами. Острый нос выглядывал из-под киноварно-рыжих волос, маленький и белый, как мел.       Кейра сидела рядом с нею, за длинным узким столом, сняв с себя одни из своих излюбленных бус, чьи камни теперь ловили теплые огоньки свечей, наливаясь спелым цветом. Ламберт кивнул в ответ на ее чуть встревоженный, внимательный взгляд и отвернулся напоказ. Кейра лишь покачала головой, приподнимая брови в усталом удивлении. Она с улыбкой кивнула Эскелю, скользнула глазами по Ним с едва различимым интересом, и та почувствовала, как тонкая вязь магии вкрадывается внутрь ее головы. Усмехнувшись, она представила в красках, как трахает Ламберта с помощью рога единорога и мило улыбнулась. Кейра в ответ изящно кашлянула и отвернулась.       — Где Йеннифер? — нейтрально спросил Эскель.       — А ты так жаждешь ее видеть?       — Нет, Кейра, — прохладно ответил он. — Я просто не люблю выпускать чародеек из виду. Только и всего.       — Все, что может быть вам интересным, вы найдете здесь, — ровно произнесла она, плавно обводя рукой полки у дальней стены. — Кусок опаленной ткани, скорее всего, от куртки. Остатки масел от бомбы — все, что мы сумели собрать, вернее, соскрести с пола вместе с останками колдуна. Кровь мага и кровь, вероятно, нападавшего. Какие-то сомнительные травы, полу-сожженные, несколько пергаментных листов, совершенно неповрежденных в пожаре, что было бы невозможно, не пытайся одна из сторон их сохранить и… прочий мусор, — она пожала плечами. — Ах да, — Кейра прижала палец к губам. — Еще меч. Обломки меча.       Ним вздрогнула, на лбу у Эскеля залегла складка, Ламберт скривился и отвернулся.       — Мне не нравятся, когда меня пытаются использовать, — не двигаясь с места, сказал Эскель.       — А разве кто-то пытается тебя использовать, Эскель?       — Бомбы, меч… Ты хочешь, чтобы мы нашли собрата и привели его к вам? Вот так просто?       — Надо думать, — усмехнулась Кейра, поправляя волосы, — ты не знал, о чем идет речь в самом начале? Не пытался в притворстве вызнать информацию, прикрываясь деньгами, чтобы спасти своего… собрата? Быть может, если бы вы, ведьмаки, перестали подозревать каждого из нас в смертных грехах, мы бы смогли договориться.       — Это действует в обе стороны, Кейра.       — И со своей стороны я предоставляю вам полный доступ ко всем найденным уликам, — развела руками она. — Я не скрываю того, что мы ищем ведьмака. Не скрываю и того, что мы будем не очень дружелюбны к тому, кто убил одного из нас, когда обнаружим его.       — Если обнаружите, — с нажимом поправил ее Ламберт. — Мы найдем ведьмака сами и поступим с ним так, как считаем нужным. Вы можете выставить нас из комнаты, но едва ли кто-то справится с поиском лучшем, чем мы. Ты не находишь, Кейра?       Она взглянула на него коротко, удивленная резким тоном, поджала губы, отворачиваясь.       — Это пустые рассуждения, — молвила она ледяным голосом спустя минуту. — Иероним использовал магию высшего порядка, и, боюсь, что теперь ваш собрат проклят. Если вам удастся найти его прежде, чем он скончается, это уже будет невероятной удачей.       — Рад, что ты смогла доверить нам еще одну совершенно незначительную деталь, — ровно ответил ей Эскель.       — Смотрите, что хотите, — равнодушно прервала их Ида, не поднимая головы. — И ищите его, как хотите. Только не устраивайте патетических сцен.       Эскель покачал головой, отходя к дальнему узкому столу, на котором аккуратно разложили найденные в доме мага предметы. Осколки ведьмачьей бомбы представляли собой всевозможную смесь ингредиентов. Ведьмак использовал, должно быть, весь свой запас, и то, что обнаружили чародейки, стало лишь бесполезной мешаниной, которая ничего не давала. Каждая ведьмачья школа ревностно хранила свои секреты изготовления масел, бомб и эликсиров, но набор ингредиентов, из которых они состояли, был примерно схожим.       Травы… Эскель принюхался, осторожно растер засушенные растения меж пальцев. Он никогда прежде не встречал подобного, но видел на гравюрах в библиотеке Каэр Морхена похожие листочки. Из таких стеблей в старые времена сцеживали мощный концентрат, который применялся в рецептах сонных и успокаивающих зелий… Беда только в том, что с распространением людей, это растение исчезло и найти его можно было лишь в преддвериях Брокилона.       Пергаменты, затянутые ровной вязью сложных рун, были совершенно далеки от понимания Эскеля. Он оглянулся на чародеек, и Ида ровно произнесла, слегка кивнув и не потрудившись повернуться:       — Мы тоже теряемся в догадках. Это старые алхимические символы, которые сейчас многие считают лишь фантазией, детскими каракулями.       — Возможно, это шифр?       — Нам не известный.       Эскель обнаружил несколько склянок с кровью, но забрать их не рискнул. Чародейки по крови с легкостью смогут отследить ведьмака, если тот еще жив и не ушел слишком далеко. Но стащить их из-под пронзительных глаз Иды не представлялось возможным. После такого их могут даже не выпустить из города.       Краем глаза Эскель уловил плавное быстрое движение и обернулся. Ним осмотрела шкафы, полные найденных книг, опустошенные артефакты и камешки. Теперь она стояла у окна, подле длинной узкой полки, на которой лежало нечто, обернутое в гладкий зеленый бархат. Белое свечение проникало сквозь ткань, окружало ее легким ореолом и становилось тем сильнее, чем ближе была Ним.       Она аккуратно, самыми кончиками пальцев отвернула отрез бархата, пока Эскель, замерев в совершенно несвойственном ему, оглушенном ступоре, отрешенно наблюдал, как медленно ее пальцы опускаются прямо поверх раскаленных до бела рун.       Кейра смотрела с живым, надменным интересом. Ида больше не делала вид, что увлечена бумагами и ввинчивала пронзительный взгляд в спину Ним. Ламберт, отвлекшийся от изучения остатков бомб, которые не столь давно изучал Эскель, изумленно смотрел на полыхающие белым останки меча.       Резко и душно запахло паленой кожей.       — Ним, — ровно произнес Эскель. — Убери руку с серебра.       Она отдернула обожженные пальцы мгновением позже, оглушенная собственной глупостью.       — Хм… — протянула Кейра из-за спины окаменевшего Ламберта, который во все глаза пялился на два сияющих праведным светом серебряных обломка.       — Мы уходим, — сообщил Эскель, исподлобья взирая на чародеек. — Кейра, — он коротко кивнул. — Ида.       После чего стремительно приблизился и бесцеремонно взял Ним за руку, сдавив до дрожи. Она дернулась, сжав побелевшие губы, испуганно оглянулась и сникла.       — Нам нужно… — она неуверенно махнула рукой в сторону меча. — Нужно забрать…       — К сожалению, — очень мягко произнесла Кейра, делая плавный, как волна, шаг вперед. — Мы не можем отдать вам улику….       — Нет, можете, — Ламберт безо всякого предупреждения ожил, резко обернулся к Кейре. — Можете! Этот меч принадлежал ведьмаку, и хранить его может у себя только ведьмак!       — Ламберт, — Кейра неуверенно улыбнулась, со значением заглядывая ему в глаза и медленно приближаясь. — Это улика, и она должна…       — Нет! — он резко отмахнулся от ее рук в сверкающих перстнях, отвернулся и шагнул к клинку.       Загородив клинок спиной от Ним, Ламберт порывисто замотал его в ткань и, не оглядываясь, направился к выходу. Кейра стояла посреди комнаты, опустив дрожащие от ярости и досады руки, разочарованная и испуганная. Ида Эмеан не шевелилась, плавая взглядом с одного участника представления на другого, и хранила абсолютное молчание. Эскель настойчиво потянул не менее ошеломленную Ним за руку, железным хватом сцепив свои побелевшие пальцы на ее запястье.       В полной тишине они вышли из комнаты, спустились по бесконечной лестнице вниз, идя на звук хлопающих дверей по следу Ламберта. Вышли на мощеную улицу, окутанную неестественным ночным туманом, плывущим в отсветах масляных факелов и частых, горящих оранжевым теплом окошек домов.       Ламберт стоял на черном без света пятаке, сверкая злыми глазами и прижимая меч к груди. Он коротко взглянул на сцепленные руки Эскеля и Ним и отвернулся. Как раз перед тем, как Ним сама вырвала свою ладонь.       — Не делай больше так! — зашипела она на Эскеля. — Ты не представляешь, каково это — касаться тебя!       Ламберт фыркнул. Эскель, припомнив прошедшую ночь и не удержавшись, — тоже.       — И не делай такие глаза! — Ним отступила еще на шаг.       — Надо же, как ты хорошо видишь в темноте, — нехорошо протянул Ламберт.       — Ламберт, не сейчас, — Эскель взглянул на него с просьбой, без злобы.       — Я и не собирался, — тихо проговорил он, — спрашивать, почему ты не удивлен, — он молча указал на клинок, свечение рун на котором было видно и сквозь ткань. — Сейчас мы в одной лодке.       — А я спрошу, — так же тихо ответил Эскель, кивая на клинок. — Почему ты его забрал?       — Ты серьезно?       — Серьезно. Кейра от тебя этого не ожидала.       Ламберт усмехнулся.       — Ты слишком насмотрелся на Геральта. Я ни под кого не прогибаюсь. Ни под кого.       — Ясно, — прищурился Эскель. — И что дальше?       — Пусть твоя подружка скажет, — Ламберт насмешливо кивнул на кусающую губы Ним. — Она этот клинок узнала.       — Я не знаю, — прошептала она. — Это действительно его меч. Без сомнений. Но он сломан, и он оставил его здесь… Я не знаю, почему. — Ним выглядела совершенно разбитой. Затем прикрыла глаза, вздохнула и сказала уже спокойнее: — Отсюда две дороги. Обратно в Альдерсберг. Либо в сторону Бан Глеана.       — Еще есть Дол Блатанна, — тихо напомнил Эскель.       — Исключено. В Дол Блатанне не осталось ни одного скоя´таэля. Да даже если бы и были… Что ему там делать?       — Это-то мы как раз и пытаемся от тебя узнать, — Ламберт сделал шаг назад, щурясь от свечения клинка, и оно стало чуть слабее.       — Он оставил клинок, — она развела руками, беспомощно взглянула на Эскеля: — А вы, ведьмаки, ведь никогда не оставляйте свои мечи?       — Никогда, — спокойно подтвердил Эскель. — Значит, у него не было времени его забрать. Возвращаться по понятным причинам он не стал, но ведьмак без клинка все равно что…       — Девка без жопы.       — Очень смешно, Ламберт. Просто невероятно.       — Но он прав, — Ним кивнула на Ламберта. — Вам сложнее выжить без серебра, чем любому другому. Вы ошибаетесь, если думаете, что чудовища не отличают вас от людей. На вас кровь тех, кого вы убиваете, и эта кровь имеет свойство впитываться даже в кожу. Эманации, про которые я тебе говорила, Эскель, пугают чудовищ, но и притягивают. Если он наткнется в лесу на какого-нибудь беса и будет без меча — это верная смерть.       — Приятно встретить человека, который так хорошо разбирается в чудовищах и в их отношении к ведьмакам, — едко произнес Ламберт.       — Самый ближайший город — Гулета, — Ним взглянула на Эскеля. — Там знают, как работать, с металлом. Город небольшой, но с краю от основного пути, вопросов там не задают, это лучшее место.       Эскель медленно кивнул, взглянул на Ламберта, тот лишь пожал плечами, мол, не возражаю.              Кейра Мец молча отошла от окна, взглянула на Иду.       — Полагаешь, они отправятся в Дол Блатанну?       — Девочка сказала про Гулету.       — Именно об этом я говорю, — раздраженно дернула плечом Кейра, отворачиваясь от умиротворенной Иды с ее вмерзшей в огромные лучистые глаза насмешкой. — Не изображай дуру.       — И ровно потому, что ты так предполагаешь, я считаю, что они отправятся в Гулету.       — Разошлем отряды по всем ближайшим городам и пустим один по их следу.       — У нас не хватит людей и магов. Вблизи Венгерберга крайне сложно настраивать порталы. Ты и сама с трудом попала сюда, и то от самого Альдерсберга.       — Значит, сделаем так, чтобы хватило. — Кейра прошлась туда-сюда, нервно заламывая пальцами и хмуря лоб. — Где, черт побери, носит Йеннифэр?              На рассвете вооруженный отряд стражников с одним магом выехал по дороге в Гулету, следом за двумя ведьмаками и одной девочкой с серебряным мечом.       На закате Ида Эмеан насмешливо наблюдала за бушующей Кейрой и напряженно-презрительной Йеннифер, пока испуганный стражник с глазами провинившегося пса докладывал, что ведьмаки бесследно исчезли. Завернули за холм и растворились.       Еще через семь дней Эскель, Ламберт и Ним пересекли границу Махакама.