Последнее желание

      За прошедшую ночь снег почти похоронил под собой ворота Каэр Морхена, и впервые Эскелю не хотелось вылезать из-под нагретых одеял. Ним спала, свернувшись маленькой лисицей под боком, прижав к себе ноги и обнимая себя руками, заняв от силы четверть просторной кровати и явно не намеревалась никуда сбегать. Их вчерашнее противостояние закончилось далеко за полночь, плавно перебралось в комнаты Эскеля, но, несмотря на все, он отлично выспался.       Эскель аккуратно сполз с кровати, накрыв Ним еще одним одеялом, выглянул в узкое оконце, с удивлением обнаружив солнце почти в зените. Трескучий мороз пробирался сквозь щели в стенах, так что он поежился и спустился вниз на кухню.       — Я думал, вы оба сдохли, — проворчал Ламберт.       — Что, некому было приготовить тебе завтрак и обогреть? — усмехнулся Эскель.       Ламберт по-собачьи заворчал, потирая руки.       — Я сварил кашу, — Ламберт покосился на крайнюю часть стола вслед за задумчивым взглядом Эскеля и тут же закатил глаза. — О, Мелитэле…       — Кашу? — очнулся Эскель.       — Ну да. На воде. С твоего козла молока-то не надоишь.       Надо думать, Эскель должен был почувствовать себя жутко виноватым, но он только поплотнее запахнул куртку и вышел на мороз, скупо улыбаясь. Клинок со свистом рассек заиндевевший воздух и послушно распорол его на льдистые лохмотья. Эскель чувствовал себя эдакой балериной с мечом, и сегодня ему было наплевать на технику, систему и здравый смысл. Ему было хорошо.       Через час Эскель порядочно взмок, совершенно позабыв, что на дворе самый разгар зимы. Он вернулся в замок, дивясь произошедшим переменам. Ламберт к этому моменту явно подобрел, отогревшись элем, а Ним вполне плотоядно впивалась зубами в недожаренную птицу, приготовленную еще вчера. Они сидели вдвоем друг напротив друга и цапались почти, как в «старые добрые» времена.       — Как можно жрать сырое мясо? — возмущался Ламберт. — Ты знаешь, сколько там гнуси?       — Гули едят и падаль, — пожала плечами Ним.       — Только попробуй сожрать падаль в моем присутствии.       — Я это и делаю. Учитывая, как ты готовишь, разницы почти никакой.       — То есть, ты ее раньше все-таки пробовала?       Ним вздохнула, глубоко увязая зубами в жестком мясе, и ничего не сказала.       — Сегодня нужно будет расчистить снег и пойти на охоту, — заметил Эскель, садясь подле Ламберта.       Его взгляд легко и быстро скользнул по Ним, та посмотрела на него чуть искоса и тут же смущенно уткнулась в еду. Эскель усмехнулся.       — Чудесно, — протянул Ламберт, подозрительно наблюдая их переглядки. — Вот вы этим и займетесь.       — Еще шего, — запротестовала Ним, не дожевав. — Машай лопатой шам!       — А от тебя какой тогда прок?       — Никакого, — она пожала плечами.       Ламберт на это только возмущенно открыл рот, а потом захлопнул его, махнув рукой.       Им понадобилось немало времени, чтобы откопать хотя бы крохотную часть Каэр Морхена из-под завалов, но ворота под конец дня выглядели вполне сносно. Улов из нескольких птиц и пары кроликов, за которыми Эскелю с Ламбертом пришлось погоняться, был им вознаграждением.       — Хороший день, — удовлетворенно сказал Эскель, когда они сидели с другом на пригорке, рассматривая с его высоты ведьмачью крепость.       Смородиновый закат, до боли в глазах яркий и спелый, как бывает только по самым крепким морозам, тлел на горизонте. Солнце опускалось, лениво дотрагиваясь уходящими лучами до еловых макушек. Снег на вершинах далеких гор казался красноватым от его света.       Они возвратились, уже когда синие зябкие сумерки опустились на ущелье, и дальше пары десятков ярдов ни черта не было видно. Ламберт кутался в тяжелую шубу, волоча за собой матерчатый мешок с добычей.       — Надо бы заделать дыру, — задумчиво пробормотал он, когда они проходили через ворота, часть из которых отсутствовала со дня битвы с Дикой Охотой.       Сказал и смолк. Эскель ничего ему не ответил, потому что и так было ясно — никто и никогда не возьмется за эти ворота, за этот замок и за этот кусок земли. Все это в глазах мира было мертвым. И только от силы десяток человек еще помнили, кто называет этот продрогший каменный столб своим домом.       Настроение испортилось мгновенно, так что ярко-желтая вспышка за спинами ведьмаков пришлась очень некстати. Эскель потянулся к мечу и выругался, припоминая, что оставил его в замке, не желая носиться с железом по сугробам. Ламберт в точности повторил его маневр.       Они развернулись оба, как по команде, сбрасывая добычу на снег и приготовили знаки.       Вспышка света потонула во тьме, выплюнув из своего зева массивного человека, что не удержался на ногах и рухнул в снег лицом. Поднялся, отфыркиваясь, в совершенно дурном расположении духа.       — Проклятые порталы! — громко констатировал мужчина с выбритыми висками и серым хвостом на затылке. — Ненавижу порталы!       — Да это же наш красавчик! — хмыкнул Ламберт, расслабляясь и довольно щурясь.       Они коротко, скупо поздоровались все втроем. Геральт без просьб вскинул на себя один из мешков, что уже пропитался кровью, и всей троицей побрели внутрь крепости.       — Твоя чародейка не могла скинуть тебя куда-нибудь поближе ко входу?       — Трисс сказала, что это и так огромный риск. Расстояние слишком велико, и я могу вмазаться в стену.       — Как будто, тебе оттого что-то будет.       — Какими судьбами? — спросил Эскель, обрадованный и удивленный. Воспоминания о старых временах накатили на него теплом родного дома. — Не ожидал увидеть тебя в ближайшую сотню лет.       — Йеннифер прибыла в Ковир некоторое время назад, — ровно сообщил Геральт, и только уголок его губы чуть подрагивал. — Они уединились с Трисс на добрых три часа, после чего срочно отбыли на аудиенцию к королю. В итоге, я узнал три вещи, — он усмехнулся. — Что чародеи не могут обойтись без неприятностей хотя бы и пару лет; что Кейра назвала тебя мудаком, Ламберт, но я этого не говорил… Ну и что Эскель, наконец, завел-таки себе бабу!       Ламберт, напрягшийся после упоминания о Кейре, клочковато рассмеялся. Эскель только вздохнул.       — Ну, первое — это не новость. Дай магам свободу хоть на недельку, и все тут же начнется заново, — сказал Ламберт, отсмеявшись. — А вот третья весть приглянулась даже мне.       — Странно, что тебе не приглянулась вторая, — буркнул Эскель.       — Как будто я этого сам про себя не знал, — пожал плечами Ламберт. — Так что, Геральт, ты нынче отправился к нам спасать Эскеля от любовных страстей?       — Я отправился посмотреть, не нужна ли помощь. От этой истории смердит похуже, чем от любого трижды прогнившего падальщика.       Они благополучно добрались до внутренней залы, и Геральт первым толкнул тяжелую створку ворот. Ветер костлявой ладонью забрался внутрь, взвыв эхом в пустых комнатах, притушил очаг и был беспощадно выдворен за захлопнувшиеся двери.       Ведьмаки прошли внутрь, сбрасывая поклажу, когда из-за дальнего стеллажа в узкую полоску света выглянула Ним. Маленькая и черная, как опушившаяся к зиме лисица, она внимательно оглядела троицу. На миг ее взгляд пересекся со внимательными, по-кошачьи прищуренным глазами Геральта. Прошло всего мгновение, как она сделала совершенно непередаваемое выражение лица и закатила глаза, очень тихо пробормотав (но ведьмаки, конечно, различили):       — Еще один.       После чего убралась обратно за высоченный шкаф, откуда спустя некоторое время раздалось ее оглушительное чихание.       — Смотри-ка, Эскель, ты нашел, кому протереть пыль с наших книг, — усмехнулся Геральт.       — Она здесь протирает не только пыль, — доверительно сообщил ему в ухо Ламберт, переходя на громкий, свистящий шепот.       — Я догадываюсь.       — Хотите подкалывать меня — ради Мелитэле. Ее оставьте в покое, — осадил их Эскель, уходя в сторону кухни.       — Это правда, Геральт, — уже без усмешки кивнул Ламберт. — Ее и правда лучше не трогать. Все равно, что дергать за хвост виверну.       Втроем они принялись заново разжигать огонь, свежевать тушки животных и готовить еду. Ним, будто кошка, завидевшая в родном доме чужого человека, не высовывалась из-за шкафов, застряв там намертво. Она вышла осторожно, почти крадучись, только когда потянуло слабым запахом сочного мяса, хорошенько запеченного на вертеле, а на столе уже стояли кувшины с вином. Эскель без слов протянул ей кроличью ляжку, освежеванную и совершенно сырую. Геральт посмотрел на это с цепким, хорошо скрытым удивлением, но промолчал.       — Меня зовут Ним, — сообщила ему Ним, тщательно прожевав маленький кусочек, и присаживаясь с краю стола поближе к Эскелю.       — Геральт, — кивнул он в ответ.       — Ты в курсе ситуации? — Эскель взглянул на седого ведьмака, прерывая затянувшееся молчание. Его многозначительный взгляд был лучше всяких слов.       — О том, что вы занимаетесь спасением ведьмака, который убивает магов? Да. Йеннифер была очень доходчивой.       — Она объяснила лично?       — О нет. Она орала. Было забавно.       Эскель усмехнулся.       — Но от подробностей я не откажусь, — подытожил Геральт.       — Это без меня, — тут же сообщила Ним, вспархивая с лавки и проворно утаскивая со стола часть хлеба и овощей.       Под конец она схватила еще и кувшин с вином, после чего нагруженная снедью, как ломовая лошадь, быстро удалилась в сторону лестницы. Геральт оценивающе проводил ее глазами, наткнулся на красноречивый взгляд Эскеля, усмехнулся в бороду и кивнул:       — Рассказывайте.       Рассказ занял много времени. Настолько, что Эскелю пришлось прерываться, чтобы заменить несколько свечей. Геральт хмурился, переспрашивал и качал головой. Под конец он ушел в пьяные томительные размышления, сцепив в замок руки и уставившись в стол. Ламберт почти дремал, опустошив два кувшина вина и подложив под голову руку.       — Что скажешь? — спросил Эскель.       — Касательно твоего здравомыслия, коли ты таскаешь за собой девчонку, которая питается сырым мясом и боится серебра? Ничего. Это не мое дело. А вот про вашего ведьмака… Ты не думал о том, кто это может быть, Эскель? Даты ведь сходятся.       — Это слишком невероятно, чтобы поверить.       — Я знаю. Но факты — вещь упрямая. То, что я слышал из рассказов… Твоя… Ним. Она наверняка знает о том, кто он такой.       — Вытянуть из нее что-то касательно Эмиля невозможно. Поверь, Геральт, даже если ты будешь жечь ее на костре, она не скажет ни слова.       — Похвальная преданность для чудовища.       Эскель дернул губой, отчего его лицо со шрамами превратилось в гротескную жуткую маску, на которую неровно подал дрожащий свет.       — Сейчас, зимой искать его нет никакого смысла, — холодно молвил он.       — А ты хочешь его искать?..       Эскель пожал плечами, молчаливо соглашаясь.       Ламберт икнул, просыпаясь. Приподнял над столом голову, утер губы рукавом и сделал глубокий глоток красного вина. Он оглядел двоих ведьмаков, сгорбленных и мрачных, что два валуна, и спросил в пустоту:       — Вы верите, что когда-нибудь это закончится? Вся эта хрень с магами?       — Нет, — ответил ему Геральт то, что всем и так было очевидно. — Умрем мы, но они найдут способ создать других. Не для борьбы с чудовищами, а просто так. Ради экспериментов.       Глухой скрежет и тихое ржание донеслось снаружи. Едва-едва, но послышаться такое попросту не могло. Тихий, едва различимый звук привел всех троих в боевую готовность. Даже Ламберт и тот стряхнул с глаз пьяную поволоку, становясь сосредоточенным, словно цепной пес, почуявший недруга.       — Слышали? — одними губами спросил он, перекладывая руку на эфес меча, что лежал здесь же, на лавке.       Эскель кивнул. Геральт смотрел на дверь, не шевелясь и не мигая.       Ржание повторилось. Оно доносилось, должно быть, из внешнего двора, приглушенное ветром и стенами, и не становилось громче. Всадник оставил коня и дальше пошел пешком. Если он был — этот всадник.       Прошло несколько медленных томительных минут, когда звук чужих шагов, открытый и слышный, послышался снаружи. Кто-то, не таясь, вошел во внутренний двор. Тихо, чуть скрипя утоптанным снегом под сапогами, прошел по двору и принялся подниматься по низкой каменной лесенке. Подошел к двери, постоял там, будто страшась и не решаясь, а затем резко толкнул дверь рукой…       Нелепая догадка полыхнула у Эскеля в голове и макнула его в жар.       Геральт шумно втянул носом воздух, когда Ламберт, взявшись за меч по-серьезному, поднялся с места и медленно пошел вперед.       Дверь открывалась скрипя, мучительно медленно, стонала под рукой нежданного гостя, пока не показался и он. Почти целиком съеденный сумраком залы, человек шел к столу ведьмаков, и за его спиной показались навершия двух мечей. Черная куртка из добротной крепкой кожи, штаны, заправленные в чешуйчатые сапоги из шкуры какой-то твари, пояс со склянками, борода и растрепанные до плеч волосы…       — Твою мать… — тихо выругался Ламберт, опуская руку и забывая про меч. — Твою…       Геральт сидел, не шелохнувшись, нахмурив седые брови, будто увидел перед собой привидение. Эскель глядел отупевше, а потом вдруг… понял. Понял все.       — Ламберт, — тяжело, с улыбкой пережившего множество страданий человека, произнес ведьмак. Его светлый, желто-черный глаз чуть щурился, будто сдерживая слезы. Но такого, конечно, быть не могло. Он ведь ведьмак. Не человек. — Геральт. Эскель… — Гость огляделся, и свет огня щедро высветил глубокие рябушки на бледном худом лице. — Весемир?..       — Отбыл на покой, — глухо ответил Ламберт. — Два года назад.       — Вот как…       Через секунду они втроем повскакивали со своих мест, а Койон бросился им навстречу.       — Койон, — хрипло, с трудом повторял Ламберт. — Как же ты… Как же… — И все хлопал его по плечу.       Геральт молчал, положив Койону руку на плечо крепким хватом. Эскель стоял чуть поодаль, и руки его дрожали. Они обнялись с Койоном последними.       Койон взглянул Эскелю в глаза один раз, прямо и с пониманием.       — Спасибо, — просто и искренне до боли в груди сказал он так, что Эскель понял, за что.       — Сочлись, — глухо ответил он.       Геральт хмыкнул с пониманием, взглянул на Ламберта, коей хранил на лице отрешенное выражение, и не стал ничего говорить.       Они сели на лавку. Уже вчетвером, и оттого как будто бы стало чуточку легче.       — Как ты… как выжил? — Ламберт придвинул к Койону тарелку с мясом, и смотрел, как тот ест, с практически материнским беспокойством. Окинул взглядом лицо, осмотрел повязку на правом глазу, на шрам. — Вы как будто теперь братья, — без шутовства и подколки сказал он Эскелю.       Если бы ты знал, как ты прав, Ламберт. Если бы ты знал.       — Мило Вандербек сказал, что… ты умер у него на столе, — продолжал Ламберт свой допрос. — Что ты дотянул до палатки медиков, но все было бессмысленно.       Койон жадно оторвал зубами мясо от куска, прожевал быстро и тут же проглотил.       — Все так, — сказал он, продолжая запихивать в себя еду. — А потом меня нашел какой-то урод. Один из тех, у кого большая страсть к науке и нет души, — он взялся за второй кусок, стремительно уничтожая мясные запасы. — Только вот я так и не узнал, чем он накачал меня.       — Почему?       — Он умер, — коротко пояснил Койон.       — Ты его убил, — констатировал Эскель.       — Я даже этого не понял, — тихо, с невыносимой тоской произнес Койон, так и замерев с едой в руке. — Я… Я помню, что очнулся. Помню его лицо, но очень смутно. Он что-то начал вкалывать мне, и мне вдруг показалось… показалось, что это Испытание Травами. Снова. Я не хотел этого выносить заново, обезумел и убил его. Размозжил ему голову, а потом бежал.       Койон, чуть успокоившись и уняв дрожь, отложил еду. Медленно, по очереди оглядел старых друзей, которых не видел столько лет. Глубоко вздохнул. Сделав щедрый глоток вина, он начал рассказывать свою историю сначала, а Эскель сидел напротив, закрыв глаза, и не слышал ничего.       Он знал все, что произошло потом. Однажды эта история уже была ему рассказана одной девочкой, которой он ненароком спас жизнь в веленской глуши…       — Эскель, — хрипло произнес Койон, и Эскель очнулся.       Все смотрели на него с омерзительно понимающим выражением на лицах.       — Да?       — Поговорим.       Геральт уселся возле огня, грея руки, и, как по-волшебству, сделался совершенно оглохшим. Ламберт понятливо хмыкнул и ретировался на кухню.       — Пойдем, — согласился Эскель. — Поговорим.       Они шли молча сквозь тени воспоминаний, выступающие из воздуха, молча же поднялись по выщербленным временем ступеням на второй этаж крепости, в те комнаты, где когда-то гостила Трисс. Койон шел первым, и лишь сейчас Эскель отметил, насколько сутулой стала его обычно прямая и жесткая спина. Он постарел, но разум его старел в разы быстрее тела.       Койон тяжело, с усталым, долгое время сдерживаемым вздохом сел на бывшую кровать Трисс, успешно выброшенную из окна, а затем успешно возвращенную обратно. Облокотился о колени и рассеянно уставился на свои ладони с огрубевшей, исполосованной тонкими, как у Ним, шрамами кожей.       — Ты хотел поговорить, — тихо сказал Эскель, садясь напротив, на каменный выступ стены.       — Не рад меня видеть, а? — с усмешкой сказал Койон, поднимая голову, и в его единственном глазу колыхнулось злое, жестокое безумие. И ушло. — Я так и понял в тот раз, когда вы устроили большой «бум» под Третогором. Ты не хотел меня найти. Откупился полумерой.       — Я не знал, о ком идет речь, — отрезал Эскель и добавил: — Ты болен.       — Я знаю, что я болен, Эскель, — свистящим шепотом прошипел Койон. — Видишь это? — он с размаху хлопнул себя ладонью по лицу, как будто хотел сделать его плоским. — Это приступ! Приступ, Эскель! Он происходит раз за разом. Пять лет назад… пять лет назад он случался со мной раз в месяц. Потом раз в неделю. А сейчас… сейчас я не вижу разницы. Значит, он не проходит. Он больше не проходит.       — Я знаю. Она рассказала.       — Она, — зло усмехнулся Койон. — Ним, ты хотел сказать. Я могу слышать ее имя, не переживай.       Эскель молчал.       — Я пытался себя убить. Я не смог.       — Девять жизней. Сколько у тебя осталось?       — Я не знаю… О чем ты говоришь?.. Все путается. Путается… Послушай, Эскель, я пришел сюда не просто так… Есть кое-что, что я должен рассказать ей. Только ей, понимаешь?       — И ты решил, что найдешь такую, как Ним, здесь? В Каэр Морхене?       — Да, — усмехнулся Койон. — У нас с ней было время поговорить по душам. Она рассказала, что пошла за мной в те скеллигские пещеры потому, что думала, что я — это ты. — Он вытянул длинный, чуть дрожащий палец в сторону Эскеля, да так и замер. — Она не назвала твоего имени, но я все понял. Темные волосы, памятный шрам на лице, добродетель… Кто еще бы мог это быть?       — Кто угодно, — отрезал Эскель. — Я не единственный со шрамом.       — Глупости. Глупости. К чему все это? Ты знаешь, что это был ты.       — Ты хочешь впутать ее… Во что?       — Хотел бы я ее впутать, так не путал бы следы! Не ушел бы тогда с того озера! — взорвался Койон.       Он встал и принялся ходить по комнате, быстро-быстро, чуть задевая стены, путаясь в направлениях, будто не видел в сумраке комнаты.       — Ты теряешь зрение? — тихо спросил Эскель.       — Нет, — Койон замер напротив прямоугольника окна, щедро высветленного луной. — Я вижу и не вижу. Иногда вижу тебя и эту комнату, а иногда передо мной тот маг, что сделал меня ведьмаком. Иногда… Мило, а иногда тот, кому я размозжил голову. Я устал, Эскель. Я сумасшедший.       — Говорят, это настигает всех, кто принадлежит Школе Кота. Рано или поздно.       Койон обернулся, слепо глядя куда-то в сторону Эскеля, но не замечая его.       — У нас девять жизней. Так говорят. Не знаю, что это значит. Но то, что говорят про… остальное… Это не так. Просто в нашу школу всегда отбирали тех, кто был жесток изначально. Остальные попросту не выживали после испытаний. Вот и все.       — А ты? Разве ты был жесток изначально?       — Был, — просто ответил Койон. — Был. Я помню это. Просто я никогда не наслаждался этим, как другие. Не наслаждаюсь и сейчас, но разницы между жестокостью и остальным больше не ощущаю.       — Зачем ты пришел, Койон?       — Ним, она… Она искала дом всю свою жизнь. Каэр Араиннэ. Я нашел Школу Грифонов. То, что от нее осталось. Там не на что смотреть, но она не отступится, так почему бы ей не сходить туда?       — Это все? — холодно уточнил Эскель, складывая на груди руки.       При нем не было меча, он беспечно оставил его внизу, в зале, позабыв про все на свете, когда увидел давно умершего товарища. Но даже если бы пришлось, он не был уверен, что сможет обратить его против старого друга. Каким бы он ни стал, их осталось прискорбно мало.       — Нет, не все, — тихо сказал Койон. — Я нашел всех, кого смог. Магов, которые пытаются сделать то, что не смогли их предки. Они хотят скрестить чудовищ и людей. Я убил нескольких из них, уничтожил лаборатории, записи, но… есть и другие. Я пытался идти по следу, но меня взяли за горло, и я лишь чудом убрался из Третогора. Благодаря вам. Благодаря ей. Потом искал след, но зима настигла меня в пути, я понял, что теряю рассудок окончательно и рискнул отправиться сюда. Я надеялся…       — Ты хочешь превратить ее в своего личного ассасина? — перебил его Эскель, и его голос против воли взлетел. — Ты понимаешь, что это мертвый тупик? Что из этого она не выберется?       — Ты поможешь ей.       — Я не позволю ей.       — Не будь малодушным, Эске-е-ель, — нехорошо протянул Койон, вновь начиная бесцельно бродить по комнате, как марионетка. — Мы можем это сделать. Остановить эксперименты, остановить это безумие, пока оно в зачатке. Мы все равно все до единого сдохнем, так, может, добавить этому хоть чуточку смысла?       — Они примутся за старое, Койон. Ты убьешь их, на их место придут другие. Мы уничтожим магов, они убьют нас в ответ, но это лишь отсрочит неизбежное. История повторится. Это ее единственное правило. Я не хочу, чтобы она погибла зря. Чтобы хоть кто-то из нас погиб зря.       — Эскель, Эскель… — Койон тяжело опустился на кровать.       Он сел, зажав руки меж коленей, качнулся туда-сюда и медленно завалился набок. Койон хотел было что-то сказать, но глаза его закрылись, дыхание стало ровным. Эскель мягко, тихо приблизился к ведьмаку, проверил дыхание и сжал челюсти до желваков. Набросил поверх Койона теплую шкуру и уложил его на кровать целиком. Ведьмак спал.       Он был им старым добрым другом.       Койон.       Ведьмак, погибший в битве под Бренной.       Ведьмак, пришедший на помощь людям, которые с радостью воткнули бы в него вилы в обычной жизни.       Ведьмак, который до сих пор пытался изменить то, что изменить невозможно. Людскую натуру.       Эскель вышел и тихо притворил за собой дверь.       Когда он вернулся в свою комнату, Ним уже спала. Спокойно и безмятежно. Ни о чем не зная и ничего не подозревая. Он решил, что она вполне может подождать новостей до утра.