Последнее желание

      …Ноябрь, 1277…       …Да ты что? Тебе девяносто шесть, а ты никогда не был на Скеллиге? Ни единого разу?..       Ни единого разу.       Эскель усмехнулся.       И спрыгнул с трапа.       Поднял голову, находя глазами каменный свод, искусно вырезанный в огромной скале по-эльфьи аккуратным ровным полуовалом, и прищурился от круглого белого солнца. Прекрасный, воздвигающийся над водяной гладью, будто Посейдон над царством морским, — Каэр Трольде. Замок-крепость. Наследие эльфов. Имение людей.       Все здесь было иным. Дышалось иначе, слышалось иначе, виделось иначе.       Кто же сможет завоевать народ, что правит на вольных островах? Чьи ярлы с каждым восходом солнца поднимаются на крепостную стену, с которой виден весь Скеллиге? Ярлы, которые стоят выше сирен, эриний и гарпий, выше самих облаков?       Эскель вдохнул полной грудью, улыбнулся и чуть крепче затянул шнуровку на меховом плаще. Холод, как ни пытался, не смог с ним управиться. Но идти по этой земле полагалось в шкуре, с оружием за спиной, не сгибая спины, не прячась от ветров, не таясь от чудищ. Так ходили воины Скеллиге, бесстрашно умирающие в боях и возрождавшиеся затем из грозных великих женщин островов.       Эскель пошел вперед, вдоль лодок, живого низкого гула голосов, который на островах тоже был иным — не крикливым, не суетливым, а благородным, будто размеренные удары молота по раскаленной стали.       Эскель коротко кивнул купцу в меховой шапке и новиградской таможенной печатью на вьюках и ящиках:       — Ты здесь всех знаешь?       — А кого же ищет добрый господин? — любезно уточнил тот, глядя без страха.       — Старую знакомую, — Эскель усмехнулся вновь. — Я знаю ее под именем Ним… — купец лишь с легким сожалением покачал головой, — …но на островах ее должно быть кличут Верной. Так я слышал, — Эскель внимательно посмотрел на мужчину, чье лицо мигом изменилось.       Он пожевал губу в некотором недоумении, поправил перчатки и только затем ответил с толикой неуверенности:       — Должно быть, добрый господин, имеет в виду Королеву Виверну?       — Королеву? — удивился Эскель.       — Так ее прозвали на островах. Королева Виверна, а сокращенно — Верна. Доброму господину, пожалуй что, стоит заглянуть в Каэр Трольде. Там она случается нередко.       Эскель недоуменно отступил, потом опомнился и неловко сунул купцу заготовленный десяток крон.       — Э… Не надобно денег, добрый господин! — засмеялся купец. — Это все равно, что спросить, где искать королеву Скеллиге. — Он неловко отвел руку Эскеля и искоса взглянул на его шрам с живым ребяческим любопытством.       Эскель, совершенно обескураженный происходящим, молча кивнул и отвернулся, стремясь поскорей отойти подальше, пока на него, как на чужака, не начали коситься совсем уж откровенно. Не планировал он идти в Каэр Трольде, предпочитая держаться подальше, как от политики, так и от мест ее непосредственного сосредоточения, и резкая смена планов была все равно, что удар мешком по голове.       Он осторожно поднялся по главной тропе, прошел мимо стражников, замер на несколько томительных минут на мосту, не в силах оторвать взгляда от залива, переливающегося огненными отсветами белого солнца на ровной, будто отполированной, глади воды. Широкая сияющая полоса света уходила прочь к самому горизонту меж двух нависающих исполинских скал, искрилась и полыхала до рези в глазах и казалась восходящей к небу лестницей.       Эскель глубоко вдохнул, медленно, полно выдохнул и, наконец, отошел от каменного бортика моста. Чем ближе к крепости, тем тяжелее и весомей становился его шаг. Стражники глядели на его шрам с интересом, как и купец в порту, переговаривались, — Эскель слышал, — о том, что за чудище оставило великому, должно быть, воину такой подарок?       Эскель лишь прятал горькую улыбку в крепко сжатых заветренных губах.       У самого входа, что вел под каменный обширный свод, туда, где веками проливалась кровь пополам с медом и в балладах воспевались бессмертные герои, Эскель в неуверенности остановился.       — К кузнецу, мастер ведьмак? — мигом сообразил стражник. — Или…       — Я ищу… Верну, — Эскель нахмурился и добавил осторожно, чуть срезая окончания слов: — Королеву Виверну.       Прозвучало донельзя глупо, но стражники переглянулись и вместо того, чтобы озлобиться, коротко, с почтением ему кивнули.       — Это можно, — сказал тот, что первым задал вопрос. — Пойдемте, я проведу вас в тронный зал.       У Эскеля брови взлетели вверх, он поднял было руку, чтобы возразить, но стражник уже ушел вперед на добрых пяток метров. Второй кивнул Эскелю и взглядом наказал следовать за собратом. Под древними великими сводами свистящий ветер делался тише, но озлобленней, хватался за лицо и сушил губы ледяной ладонью. Факелы чадили на ветру и душили запахом прогорклого масла.       Перед дверьми стражник еще раз кивнул коротко, будто честь отдал, и молча указал рукой в сторону входа.       Эскель медленно тронул дубовые двери и ступил внутрь.       По обычаю, как рассказывал Геральт, в любое время в тронном зале Скеллиге льется мед, танцуют, пляшут и обсуждают набеги, подвиги, бои и скачки. Таковы обычаи островного края — каждый может ступить в дом ярла с намерениями добрыми ли злыми, ибо все равно за намерения эти ответ придется держать перед самими богами. Но в полуденной, прозрачной тишине Эскель нашел за длинным столом лишь девушку в меховых одеждах, с длинной косой насыщенно-медного цвета, что темный мед и тонкими рваными шрамами на обеих сторонах щек. В тишине этой его шаги отдавались пустым неловким гулом, оттого он шел так неуклюже и медленно, стараясь ступать тише и реже.       Девушка медленно подняла голову, окольцованную широким стальным обручем, взглянула удивленно, но прежде чем успела что-либо сказать, Эскель склонил пред нею голову.       — Оставь это, волк, — звонко рассмеялась она, чуть приподнимаясь с места ему навстречу и указывая белой плотной рукой на лавку.       Эскель благодарно кивнул, сел напротив, неловко блуждая взглядом по-простому, но добротному убранству зала. Пожалуй, он зря откладывал визит на острова вот уже почти восемь десятков лет. Увиденное пришлось ему по душе, будто его окровавленную душу окунули в остужающий мятный бальзам.       Керис коротко хлопнула ладонью по столу несколько раз, взглядом указала подошедшему слуге на пустоту перед ведьмаком.       — Сейчас принесут еды и меда, — улыбнулась она полными темными губами. — Я не ждала тебя сегодня, ведьмак, иначе приготовила бы все заранее.       — Я… — Эскель еще раз склонил голову в благодарности. — Я и не ожидал подобного приема, госпожа.       — Оставь это, волк, — покривилась она снова, перебрасывая за спину толстую косу. — Мое имя Керис ан Крайт по прозвищу Перепелка. Так что звать меня ты можешь Керис и никаких тебе господ. Твой добрый друг Геральт многое для нас сделал.       — Хорошо, Керис.       Слуга принес фруктов, меда и только что запеченного, жирного бараньего мяса, прямо с вертела.       — Удивительный запах, — пробормотал Эскель, склоняясь над яством.       — Конечно, — рассмеялась Керис, не стесняясь громкого звенящего голоса, эхом отражавшегося от стен. — У нас хорошее, здоровое мясо, никаких магических удобрений и консервирующих заклинаний. Ешь, не смотри на меня, я ничуть не голодна.       Эскель, не найдя приборов, вздохнул с облегчением, взялся за мясо обеими руками, щедро отирая их в процессе о плотную ткань, преподнесенную слугой минутой позднее. Мед был сладким, пряным и горячим, мясо — сочным, терпким и мягким. Эскель скинул меховой плащ подле себя, занятый едой, пока Керис рассматривала его лицо и одежду.       — Кто это был, волк? — спросила она, щуря травянистые глаза и кивая на шрам. — Стрыга? Эхидна? Я не припомню таких когтей ни у кого.       — Дочь, — коротко ответил Эскель, утирая рот.       Керис приподняла брови, но расспросы про шрам прекратила.       — Ты ешь, волк. Верна говорила, что ты придешь, — Эскель дернулся при упоминании имени, которое ему было чужим. — Не говорила, когда, но раз уж ты выбрал этот день, придется подождать.       Он только кивнул, продолжая работать челюстями, затем, вдоволь наевшись, отложил тряпку, посмотрел на Керис чуть исподлобья и спросил вежливо, указывая глазами:       — А кто это был?       Керис рассмеялась грудным чистым смехом.       — Не думала, что ведьмаки так уж редко встречают женщин со шрамами!       — Не так уж и редко — это верно, — не стал отрицать Эскель. — Но редко кого они не портят.       Керис лишь улыбнулась.       — Один, — она указала пальцем на левую щеку, — достался мне от отца еще в детстве. Он учил меня драться, а я взяла вместо деревянного меча железный. Когда мой собственный клинок отскочил мне прямо в лицо… Ох, и ругался же он! Еще несколько я получила лет в десять, когда дралась с братом и его друзьями. Ну, а этот, — Керис указала на правую сторону лица, — мне в подарок оставил один из волков, когда я проходила испытание и посвящение в воины.       Эскель кивнул в благодарность за ответ.       — Зря вы не брали в ученики девчонок, — продолжила Керис. — Ох, зря. Цири это доказала.       Эскель намеревался было возразить, но дверь за его спиной распахнулась словно жестоким порывом ветра, и еще прежде чем обернуться, он услышал поступь двух вошедших женщин. Одну звонкую и дерзкую с набивками и вторую — шелестящую, что лисица хвостом по опавшей листве. Знакомый до боли запах, такой сильный, что будто душил невидимыми пальцами, взял за горло.       Глаза Керис расширились в напряжении, она посмотрела внимательно, чуть наклонив подбородок.       — Все. Все до одного, — произнес хриплый дерзкий голос за спиной Эскеля. — Неужели сомневалась в нас, Перепелка?       Эскель, наконец, нашел в себе силы обернуться, посмотрел прямо, без труда находя знакомые глаза и лишь поджал губы в восхищенном изумлении.       Ним нависала над ним, горькая и терпкая. Стояла, уперев обе руки в бока. На плечах ее величественно покоилась меховая накидка с черным толстым воротом, под ней — грубая рубашка и кожаная шнурованная куртка с узкими штанами и сапогами с высоким голенищем. При ней не было меча, но медальон, — оскаленный гриф с острым клювом, — неизменно висел на шее. Только теперь уж не под рубахой, а поверх — напоказ.       А еще, — Эскель вздрогнул, — на ее лице, прямо на правой стороне, как и у него, пролегал зубастый, неровный шрам, паскудно заживший. Он начинался короткой тонкой полоской над глазом, наискось пересекал веко и тремя зазубринами уходил вниз по щеке.       Ним улыбнулась тонкими губами, с удовольствием глядя на Эскеля, повела рукой вправо и с гордостью представила:       — Фьеазайназ.       Эскель обратил глаза на вторую девушку, вздрогнул от ее прекраснейшей ледяной улыбки. Втянул носом воздух, опуская глаза, и глядя на длинные точеные ножки вместо хвоста, что обычно полагается всем уважающим себя сиренам.       Фьеазайназ издала смешок, тихий, мелодичный и презрительный, повела очаровательной маленькой головкой, с интересом посмотрела на Ним, а затем уселась на соседнюю скамью, закидывая одну ногу за другу. Ее штаны сверкнули драгоценным малахитовым блеском чешуи.       — Ну что же, — Керис улыбнулась глазами. — Я вполне могу поговорить с тобой позже, Верна. Фьеазайназ, доложишь обстановку?       — Конечно, — изящно кивнула сирена, оправляя блестящие от влаги волосы тоненькой фарфорово-белой ручкой.       Керис поочередно кивнула Эскелю и Ним и с облегчением поднялась из-за стола.       Эскель пораженно прищурился. Только сейчас он заметил то, о чем догадывался смутно с самого начала, время от времени различая странный, двойственный перестук сердца Керис.       Она улыбнулась гордо и уверенно, огладила свой круглый большой живот, который странным образом делал ее еще красивей, и медленно ступая, удалилась в свои покои в сопровождении сирены.       — Она беременна, — ошеломленно сказал Эскель.       — И что тебя так удивляет?       — Не знаю, — искренне пожал плечами он. — Беременная женщина — королева Скеллиге. Есть чему дивиться.       Ним обошла Эскеля, села с другой стороны, туда, где только что сидела Керис, посмотрела внимательно и с опаской.       — Ты приехал. — И добавила с щемяще-искренней, тщательно сдерживаемой радостью: — Эскель.       — Ты же пригласила. Королева Виверна.       Она мигом сморщилась, отстранилась от него и скрестила руки на груди.       — Кончай обзываться, — вздохнула она недовольно.       — Это не я, — развел руками Эскель, — так тебя здесь зову. А весь Скеллиге.       Она недовольно прикрыла глаза, затем порывисто встала.       — Ты, верно, уже поел? Пойдем! Терпеть не могу эти затхлые камни.       Эскель ничего не имел против затхлых камней, за которые не проникал ветер, внутри которых был тепло и пахло горячей едой. Впрочем, какое это имело значение.              Ним облокотилась о бортик моста, глубоко вдохнула морской воздух. Ветер трепал мех на ее вороте, бросал на лицо волосы и холодил и без того бледную кожу.       — Тебе идет, — она улыбнулась, не повернув головы, — твой плащ.       — Тебе тоже.       Они молчали, пока у Ним не задрожали руки, и она не опустила голову, выдыхая устало и зябко.       — Нам нужно поговорить, — произнес очевидное Эскель. — Не на мосту и не в покоях королевы Скеллиге.       — Скажи прежде… — она посмотрела на него с прищуром, за которым прятался страх. — Койон… Он долго умирал?..       — Нет, — не стал тянуть с ответом Эскель, давным-давно решив про себя, что правду ей знать незачем. — Недолго. — Он помолчал. — А что ты… Что за шрам?       Ним улыбнулась краешком губы, ровно-розовой, чистой и незадетой.       — Это все глупости, Эскель. Шрам, как шрам.       — Шрам, как шрам? И это все, что ты скажешь?       Она развернулась к перилам спиной, бесстрашно облокотилась о них, чуть креня спину к зияющему провалу моря под мостом меж двух скал и уставилась вдаль. Теперь Эскель видел ее профиль, совершенно чистый, умиротворенный, без единого следа… былого.       — Один магик оставил мне его на память, когда умирал, — она безбрежно улыбнулась. — Совершенно ничего существенного. Он такой же, как и прочие.       — Магик или шрам?       — И то, и то, — усмехнулась Ним, не поворачивая головы. Прозрачный ветер разбрасывал ее волосы по плечам и зябко трогал обнаженный кусочек шеи, белевшей в вырезе рубахи под медальоном. Гриф довольно щерился.       — Сколько их было?       — Какое теперь дело, Эскель?       — Я хочу знать, сколько их было.       — Семь.       Они помолчали.       — Ты должна была сказать мне, что…       — Ничего я была тебе не должна, — с равнодушной доброжелательностью оборвала она его, любуясь округлым, слепящим солнцем. — У тебя был дом. Каэр Морхен. А на месте своего… того, что могло бы им стать… я нашла руины. Ровный ряд камней, обколотых и угловатых. Редкие куски опаленной, сгнившей ткани, какие-то рассыпавшиеся в пепел книги, бумаги, немного посуды… Обыкновенное пожарище. Понимаешь, Эскель? — она вдруг обернулась к нему, и глаза ее горели болотным, мглистым пламенем. — Вот таков вот мой дом, — ее голос охрип до шепота. — Обыкновенное пожарище.       Эскель внимательно, жадно оглядел ее лицо по сантиметру, медленно обхватил ее руками за плечи, приблизил свое лицо.       — Твой дом не в руинах Каэр Араиннэ.       — Да, — она улыбнулась. — Теперь он на Скеллиге.              Керис выделила ему дом в порту Каэр Трольде. Настоящую добротную избу из бревенчатого сруба, просторную, в два этажа. На первом разместилась неказистая, но безумно теплая массивная печь, стол и лавки, глиняная и керамическая кухонная утварь, несколько буфетов.       На втором оказалась спальня с широкой крепкой кроватью, устеленная одеялами и шкурами. Несколько шкафов, в которых висели плащи и теплые шубы, и небольшое трюмо, напомнившее Эскелю о Трисс и ее бесконечной жажде к прихорашиванию. На окнах висели тяжелые шторы цвета клана Ан Крайт, и одинокий цветок в высоком глиняном горшке возвышался на тумбе в углу, как раз начиная расцветать.       Ним заглянула к нему в гости вечером, вошла без стука, но он услышал ее негромкую поступь со второго этажа и спустился вниз, уже чувствуя знакомый запах.       — Мило, — скупо молвила она, обводя взглядом помещение.       — Зачем пришла?       — Ты хотел поговорить.       — Я?.. — он остро усмехнулся, в глазах его проснулась злость. — Ты пригласила меня сюда. И я до сих пор не знаю причины, какого черта я тебе понадобился. Какого черта тут происходит. Меня тошнит от бесконечных недоговорок, тайн, драм и прочего патетического дерьма.       — Ты закончил?       — Я только начал.       Она со вздохом прошлась по нижней комнате туда-сюда, немного неуклюже, будто забыла, как это делается, скинула меховой плащ на лавку, оставшись только в мужских брюках и белой рубашке, чем-то напоминающей свободную блузу. Ведьмачьего меча при ней не было, но оставался медальон.       Эскель стоял наверху лестницы безо всякого дружелюбия на уставшем лице, не отрывая взгляда, и с каждой секундой его рука на перилах сжималась все сильнее. Былая радость от встречи превращалась в лед, сталкиваясь с холодной, что горные пещеры, душой Ним. Она подняла голову и смотрела на него в ответ так долго, что он почти отвернулся.       — В Каэр Морхене я решила, что тебе нет места рядом со мной, — сказала она честно и очень устало, не отводя глаз. — Я представила, на что ты способен ради помощи такой, как я. Как далеко ты зайдешь и что с тобой станет в конце. Когда ты будешь смотреть, как я убиваю магов. Когда ты, наконец, поймешь, кто я. Уйти тогда было не так больно.       — Бросить, — поправил ее Эскель. — Ты хотела сказать, бросить.       Она покорно прикрыла глаза, чуть склоняя голову.       Она не могла признаться ему в том, что, обнаружив Каэр Араиннэ и встретившись с Керис, она попросила ее дать ей еще немного времени. Вернуться в Каэр Морхен было не так уж сложно, просто, чтобы глянуть на него одним глазком… Первый час Ним лишь ополоумело бегала по крепости, сраженная тем разгромом, что здесь устроил неизвестный, но, не найдя ни одного мертвого тела, успокоилась. Одинокая безымянная могилка, маленькая и мало приметная, что появилась неподалеку от старых, взглянула на нее укорительно. Она просидела рядом с ней три часа…       — Пусть будет так, — вздохнула Ним, тряхнув головой. — Однажды ты рассказал мне свою историю. О том, как вспыльчивая девочка, которой ты пришел на помощь, подставила под удар тебя и твоих собратьев. Я не хотела стать той, чье имя ты хочешь навсегда забыть. Чье письмо ты, не читая, выбросишь в камин.       Эскель сложил на груди руки, оставаясь стоять на маленькой квадратной площадке.       — Ты единственный, кто был по-настоящему ко мне добр. Ты поверил в меня, хотя я, в отличие от Дейдры, однозначно, безо всякого сомнения… была чудовищем.       — Твоя извращенная логика продолжает поражать мое воображение, — сухо сообщил он. — Отказаться от того, кто единственно был к тебе добр. Мудрое решение.       — Твою мать, Эскель! — вспылила Ним, разворачиваясь к нему всем корпусом и теряя, наконец, всякий контроль. Она раскинула обе руки в стороны, и он заметил, как окрепло ее тело за эти годы, изменившись и став сильнее и жестче. — Ты меня не слышишь?! Ты же самый нейтральный ведьмак, черт побери! Блять, да ты суешь свою нейтральность под нос в первую минуту разговора каждому встречному! Этот твой девиз про «никаких чародеек, королей…» и еще какая-то херня в конце! Какое право я имела втянуть тебя во все это?       — Ты пригласила меня на Скеллиге, — холодно молвил он. Затем медленным шагами спустился вниз, вытащил из сумки мятый, многажды перечитанный листок и сунул его Ним в лицо. — Твое письмо.       — Это было полгода назад, — глухо отозвалась она, не отодвигаясь, но и не забирая письмо. — Больше, чем полгода.       Его вид вызвал в Ним странное выражение и противоречивую работу мысли, но она не стала продолжать.       — То есть, ты недовольна, что я не примчался по твоему зову в ту же секунду? — поднял Эскель бровь.       — Тебе понадобилось полгода, — повторила она. — Я всего лишь хочу понять, какого черта ты все-таки передумал и явился.       — На этот вопрос я отвечу, когда буду уверен, что смогу донести до тебя то, что хочу сказать.       — Тайны, — многозначительно кивнула Ним. — Ты решил действовать моими методами.       Он лишь усмехнулся в ответ, разглядывая ее повзрослевшее лицо, отшлифованное холодными ветрами Скеллиге. Шрам нисколько ей не шел, но странным образом казался ее неотъемлемой частью. Такой же острый, рваный, язвительный, как и ее душа. Кожа стала бледной и высушенной, черты заострились, делая лицо похожим на любовно выточенную мраморную скульптуру.       «Вместе, — с усмешкой подумал он, — у нас могло бы получиться одно неплохое лицо на двоих. Если, разумеется, отрезать лишние половины».       — Ты любил кого-нибудь?       — К чему этот вопрос? — нахмурился Эскель.       — Пытаюсь понять, каково это прожить столько лет, сколько прожил ты.       — …да. Я любил, — он качнул головой туда-сюда. — Больше одного раза. Но у ведьмаков выбор невелик. Люди живут мало, быстро стареют. Любить человека — все равно, что любить бабочку-однодневку. А эльфки и чародейки не мой формат, — он грубо усмехнулся.       — Благодарю за честный ответ, — кивнула Ним, после чего с убийственной прямотой продолжила: — А я полюбила тебя. Так уж вышло.       Эти слова, неожиданные сейчас, но, в общем, не бывшие для Эскеля тайной, ударили под дых. Сказанные просто и прямо, без патетики, дрожащих ресниц и заламываний рук.       Он не был готов услышать их в девяносто восемь.       Он был готов не услышать их уже больше никогда.       — И в тот момент, как до меня дошло, что произошло, я подумала: «Черт! Ему не место рядом со мной. Он сгинет из-за меня». Тогда-то я и ушла. Я вспомнила, что у меня хуевый характер, что я слишком плоха для тебя, что у меня нет будущего, и уходить стало проще.       Эскель вздохнул, расслабляя плечи, кивнул.       — Все время забываю, что тебе двадцать.       — Двадцать пять!       — Да… Велика разница.       Она нахмурилась, отгораживаясь. Затем тряхнула головой.       — Завтра, после рассвета я рекомендую тебе не засиживаться дома и выйти на прогулку.       — Что это значит?       — Будет большое представление. Зрелищное. Лучше посмотришь на него своими глазами, чем я буду тебе объяснять. Это не очередная тайна, просто так будет понятнее.       — Хорошо, я подожду.       Ним постояла некоторое время, неуверенно переминаясь с ноги на ногу и рассеянно блуждая взглядом по комнате. Потом повернула к Эскелю голову, искоса взглянув на него, хмыкнула своим собственным мыслям, и подошла ближе. Она пахла морозом, совсем чуть полынью и сильно — мятой. Выбеленная северными холодами кожа могла бы, наверное, светиться в темноте.       — Лучше мы сделаем это сейчас, — тихим шепотом, улыбаясь так непривычно нежно сказала она. — Потом ты можешь уже не захотеть. Когда узнаешь.       Эскель моргнул всего раз, а ее руки уже расстегнули его рубашку и блуждали под ней, холодя кожу тонкими пальцами, как льдинками. Ним закусила губу, дрожа от прикосновений к ведьмаку, от той энергии, с которой так давно не соприкасалась, и он не стал ждать, чтобы она передумала. Легким сильным движением руки притянул к себе, сначала впиваясь в губы почти до крови, потом прижимая к себе ее бедра, узкие и хрупкие, чувствуя, как твердеет за какие-то смешные несколько секунд.       Он порвал ее рубашку-блузку, толкнул чуть вперед, к столу, но до него они не добрались. Ним оступилась и почти упала спиной вниз, когда Эскель подхватил ее почти у самого пола за талию, и они вдвоем рухнули на теплые доски. Он едва успел выставить руки перед собой, чтобы весь вес его тела не пришелся на нее, но Ним рванула его на себя за полы расстегнутой рубахи, и он все-таки не удержался, вдавив ее в жесткое дерево.       В этот раз он не чувствовал нежности. Только отчаяние, боль, обиду, горечь. Невыносимо хотелось мстить ей за ледяное одиночество, за предательство, за все те поганые зимние вечера, которые он провел, непрерывно думая о том, что не достоин ни ее… никого. Но он, как ни крути, был благороден. Он сдерживался до последнего, пока она сама не вонзила в него удлинившиеся почерневшие когти — гораздо более длинные и острые, чем тогда. Он не стал ничего спрашивать. Он счел, что это разрешение.       Его ладони с силой сдавили ее маленькую, такую аккуратную мягкую грудь, зацепившись пальцами за соски, пошли ниже вдоль ребер, вместе с ее собственной рукой уже расстегивая ее брюки. На ней не было нижнего белья, и это внезапное открытие молотом ударило в висок, совершенно выбивая из колеи, сбивая дыхание.       Он целовал ее губы, теперь горячие, будто оплывший от свечи воск, удерживая ее голову рукой, запуская пальцы в блестящие, как мех зверька, волосы. Аккуратно, на грани оттягивая их так, что ей приходилось тянуться к нему за очередным поцелуем. Сейчас он хотел чувствовать свою власть.       Они перекатились несколько раз, и Эскель с легким смешком покорно раскинул руки по обе стороны от тела, когда Ним оказалась сверху. Обнаженная, тонкая, как сирена, с бешенными, черно-золотыми глазами. Белок в них едва ощутимо наливался тяжелой чернотой, будто трансформируясь.       Эскель закрыл глаза. Она прошлась пальцами по его груди, протянув след от самого подбородка до паха, невыносимо уверенная в себе. Ее согревшиеся руки плотно обхватили его член, и он вздрогнул от того, как нежно, быстро она взялась за него, нисколько не смутившись. Ее бедра на краткое мгновение приподнялись над ним, а потом опустились, без раскачки принимая его в себя до конца, и под закрытыми веками, в абсолютной черноте вспыхнули алые искры.       Охтыжблятькакхорошо!       Он шумно втянул носом воздух, схватил ее за талию, притягивая к себе так, что она почти легла на него, всякий раз при очередном движении касаясь его груди острыми маленькими сосками. Открыл глаза и даже не сумел испугаться, когда увидел черное золото перед собой, разошедшееся во все стороны от радужки. Ему было слишком хорошо.       Она улыбнулась ему почти по-змеиному, хищно и нежно одновременно. Медленно, едва касаясь губами его кожи, принялась целовать его шрамы на лице. Шрамы, к его счастью, были длинными. Ним дошла до подбородка, едва-едва потеревшесь своей нежной щекой о его жесткую, отросшую уже щетину, и впилась ему в губы.       Она забылась, на мгновение потеряла контроль, перестав двигаться, и он резким движением перевернулся, подминая ее под себя. Ему до чертиков надоело ждать. Он начал двигаться, наращивая темп, почти вдалбливаясь в нее. Краем сознания понимая, что должен, наверное, остановиться, успокоиться, но она кричала, хватаясь за него, притягивая к себе еще ближе, не отпуская его губы.       Кричала его имя.       Он думал, что кончит только от одного этого.       Первая вспышка ударила по мозгам так, что почти отнялись пальцы на руках, и накатила дикая, непереносимая слабость. Вторая выбила его сознание, наверное, в астрал. Остальное он помнил плохо. Он кончил совершенно неподобающе его опыту и возрасту — слишком быстро. Чувствуя на грани качающегося сознания, как она все еще бьется под ним в оргазме, как медленно расслабляются ее пальцы, расцарапавшие ему всю спину, как ослабевает дрожь ее тела…       Они приводили себя в порядок в полной тишине.       Ним уже натянула на себя плащ, отбросив в сторону бесполезную теперь, разорванную белоснежную рубашку. На ткани остался ее запах, и Эскель проследив ее полет взглядом, уже знал, чем займется этим вечером, когда Ним уйдет.       Она подняла на него глаза. Совершенно обычные, зеленоватые, что затянутое ряской болото, улыбнулась скупо и чуть неуверенно. Кивнула.       Он кивнул в ответ.       Это было глупо, но ни он, ни она не могли заставить себя заговорить после того, как…       — Завтра. После рассвета. Не забудь, — с трудом выдавила она из себя слова, глухие и хриплые.       Коротко кивнула еще раз и стремительно вышла, даже не затворив за собой дверь.       Эскель, протяжно, устало застонав, опустился у лестницы, прислонившись спиной к косяку, размазывая по нему собственную кровь. Спину саднило, но он плевать на это хотел.       Все, что ему было сейчас нужно, так эта женщина в его постели, а не чертовы, мать их, гребаные тайны.