Последнее желание

      Эскель очнулся в кровати, с тяжелым вздохом сел, сумрачно оглядываясь. Последнее время, вплоть до самого наступления зимы, он только и делал, что носился по трактам туда-сюда, как сумасшедшая перепелка, позабыв, что такое горячая ванна и мягкая кровать. Пробуждение в уютном доме одного из северян, под теплыми одеялами, рядом с печной трубой и медвежьей шкурой на полу казались чертовым блаженным сном.       Внизу слышался шум и перезвон посуды: присланная Керис кухарка хлопатала с раннего утра, готовя Эскелю пищу, будто тот был каким-нибудь туссентским графом.       «Прямо, как Геральт», — сварливо подумал он.       Он повернул голову, протянул руку, но передумал, и рваная белая рубашка осталась лежать на соседней подушке. Эскель только небрежно накинул поверх нее покрывало, укрывая от мира.       С тех пор, как Ним оставила их в Каэр Морхене, прошла настоящая вечность. Жалкие два года, ощущавшиеся, как вся предыдущая перед ними жизнь. Он солгал ей. Она научила его это делать. Эскель действительно не искал ее, отбросив всякие сомнения и обиду, но он не прекратил поиски тех, над кем экспериментировали маги. Почему эта светлая мысль не пришла в голову Койону или Ним, он понятия не имел. Верно, два придурка решили, геройствуя, спасти мир, когда как спасать надо было живых людей.       Ее письмо, выведенное тщательным красивым почерком, полюбовно расписанное на плотной бумаге с гербом Скеллиге, без единой, мать ее, ошибки застало его в Блавикене в самом начале лета. У него были несколько другие планы и, увидев отправителя на конверте и печать Ан Крайтов, Эскель хотел было сделать то же, что однажды уже сделал.       Выкинуть блядскую бумагу в камин.       Камина под рукой не оказалось.       Так что пришлось читать. Она была вежлива, мягко извинялась, кратко пересказала события, что произошли с нею за время их «разлуки». Милая, обходительная, дружелюбная Ним. Как в тот самый раз.       Эскелю пришлось заплатить немалую сумму из кошелька, компенсируя ущерб, который он нанес таверне, разнося свою комнату в щепки.       Когда его карман значительно полегчал, полегчал и гнев. Он уехал в Лан Эксетер, как и планировал, добрался туда лишь к июлю и застрял там на целый месяц. Потом снова был Блавикен, Гелибол, деревушки и заброшенные пещеры… Свое позднее возвращение в Новиград Эскель объяснил необходимостью заглянуть в вольную столицу перед зимовкой в Каэр Морхене, дабы закупиться всем необходимым.       До Каэр Морхена было два месяца пути. На дворе был конец ноября.       Эскель гнал Скорпиона в Новиград так, что чудесный, верный конь каэдвенской породы едва не пал. Он опомнился, только когда Скорпион перешел на легкую рысь, не в силах больше подчиняться непонятной воле хозяина. Последние двое суток они едва плелись по тонкой поземке, что уже укрывала собой землю. Эскель сказал себе, что надо поторопиться, чтобы успеть в Каэр Морхен, пока не ляжет снег.       Снег в Каэр Морхене лежал уже с месяц. А вот последний корабль на Скеллиге отходил на днях.       Ему пришлось взять капитана за отвороты куртки и хорошенько потрясти, который сначала бормотал, что решил отменить последний рейс из-за жутких северных ветров, а потом наотрез отказался тащить с собой еще и животину.       Через восемь часов, под лучами розового рассвета Эскель и Скорпион отплыли из Новиграда…       Эскель позавтракал на скорую руку, довольно и благодарно кивнув женщине, что наготовила еды на целый полк нильфгаардских солдат. Запеченная куропатка, отварной картофель, глубокая миска грибного супа с высушенными травами и настоящий отвар на меду.       Ведьмак коротко попрощался, велев не трогать кровать, и вышел из дома, вдохнув с наслаждением морозный, сладкий чистый воздух гор. Он быстро шел в сторону порта, пока вокруг туда-сюда сновали люди — воины, а не обычные торговцы. В воздухе веяло напряжением и предвкушением сладкого зрелища. Будто сюда приехал эльфский цирк.       Наверху, где в последний путь провожали предыдущего короля Скеллиге, стояла лишь Керис. Она внимательно глядела на море, приложив ладонь ко лбу козырьком. Округлая от беременности, но ничуть не менее устрашающая и грозная, чем обычно. На горизонте показались корабли о черных парусах, и Керис, показательно сплюнув, отвернулась. Заметила Эскеля, до омерзения понимающе усмехнулась, и мотнула ему головой, когда он собирался было подняться. Она вытянула руку в тяжелой меховой куртке поверх кольчуги вправо, указывая в сторону нагорья. Эскель посмотрел туда и увидел знакомую уже фигуру.       Окрепшую за два года, но все равно худощавую, будто из нее выпили большую часть жизни. Одетую в черную скеллигскую одежду, без знаков клана, без кольчуги и какой-либо защиты. Мечей, как и при первой встрече, при ней вновь не было. Она совсем перестала носить оружие.       Ним стояла ко всем спиной, неотрывно глядя на море и вражеские корабли, и Эскель не стал долго ждать.       Меньше, чем через полчаса он оказался там же, на высоком пригорке, откуда открывался прекрасный вид на беснующуюся северную воду и нильфгаардский эскорт. То, что черные рискнули напасть даже сейчас, на кануне зимы, которая по прогнозам обещала быть самой жестокой за последние несколько десятилетий, говорило об их не менее черном отчаянии.       — Какого черта происходит, Ним? — Эскель нахмурился. — Почему островитяне сидят по домам, пока нильфгаардские корабли подходят на расстояние удара? Они что, ждут высадки?       — Потому что это не их дело.       — Поясни.       Ним повернула к нему голову, улыбнулась напоказ, так что шрам премерзко стянул кожу и сделал ее похожей на накера. Затем также молча отвернулась.       — Нынче Скеллиге хранят иные силы, — сказала она и кивнула: — Сирены.       — Сирены?! Они не станут помо…       Семеро стройных лоснящихся тел вылетело из воды, будто пробки из бутылки. Они взвились в воздух, широко и гордо расправляя кожистые костистые крылья и знаменуя свое появление оглушительными воплями.       Эскель, бывало, общался с сиренами, бывало, они нападали на него, не говоря ни слова. Бывало, что просто пролетали мимо. Но никогда он не видел на их лицах такой решительной, довольной злобы, что исказила прекрасные лица.       Что могут семеро сирен против целого экипажа, состоящего из вымуштрованных нильфгаардских солдат?       Оказалось, что много.       Особенно если сброшенные на воду с высоты тела тотчас исчезнут в глубине, утянутые на дно утопцами.       Особенно если на помощь им совершенно неожиданно прилетят их дикие сестры — эхидны. Гораздо более опасные и, что важнее прочего, смертельно ядовитые.       Особенно если с близлежащего холма появится невесть откуда взявшийся вилохвост и спикирует вниз, в самую гущу боя. Вилохвост, тот самый монстр, что никогда не покидает своих лесных и гористых угодий.       Эскель окинул взглядом сушу. Островитяне не таились по домам, они стояли на берегу, грозные и страшные, мужчины и женщины и хохотали.       — Что происходит?..       — Ты не понял еще? — она узко дернула острым плечом. — До тебя не доходили диковинные рассказы со Скеллиге?       — Доходили. Но байки многие сочиняют. Особенно, про островитян.       — Это не байки.       По-птичьи заклекотав, одна из эхидн спикировала вниз на корабль, за один пролет вырубая в стройном ряде воинов пугающую пустотой просеку. Две сирены, играя, подняли одного визжащего человека в воздух, после чего рванули в разные стороны, и он, крича еще истошнее, распался на две неравные «половинки».       Вилохвост, больше не рискуя идти в лобовую, выкруживал вокруг кораблей, уворачиваясь от стрел и тяжелых болтов, ожидая своего часа. Затем опускался всей тушей на опустевшие палубы и мощным грозным хвостом добивал оставшихся. Люди от страха прыгали в ледяную воду, рискуя быть сожранными подводными тварями или замерзнуть до смерти.       Стая сирен, пришедших с севера, приметила один из самых крупных кораблей с гордым стягом золотого солнца на черном полотне, облепила его со всех сторон и, весело, певуче перекликиваясь, принялась раскачивать его из стороны в сторону, пока он, вопреки всем законам, не рухнул на бок. Солдаты посыпались из него, как чертики из табакерки — прямо в прожорливые пасти утопцам.       Первое ошеломление сошло, и нильфы, наконец, дали залп из пушек. Полетели ядра, и несколько сирен с воплями, подбитые и израненные, рухнули в воду. Следом за ними тут же отправили несколько хищных гарпунов. Оставшиеся сирены, не простив такой подлости, собравшись одним смертоносном клином атаковали враждебный корабль, и завязался кровавый бой.       — Видишь, Эскель?! — Ним повернулась к нему лицом, широко раскинув обе руки в стороны и опасно пятясь спиной к краю скалы. — Это — мое королевство!       Эскель вздрогнул от ее безумного тона, но больше прочего он испугался ее стремительно чернеющих, будто у демона глаз. Заметил, как протянулись темные неестественные прожилки под кожей лица и рук. Как изломился ее скелет.       Ним сделала последний шаг назад, рухнула вниз, и Эскель тотчас рванулся за нею.       Хрупкое тонкое тело в непримечательной человеческой одежде исчезло в никуда и с диким лютым клекотом из пропасти рванулось вверх чудовище с изогнутыми тяжелыми рогами и клочковатой обвисшей желтой шерстью. Правую часть морды пересекал рваный шрам, делая безобразную голову и того ужасней. На шее, опасно натянувшись и врезаясь звеньями в ороговевшую кожу, щерил пасть медальон грифа.       Королевская виверна.       — Королева Виверна… — прошептал Эскель, в ужасе отступая прочь.       Рука машинально легла на пряжку, удерживающую перевязь мечей, один из которых и через ножны пылал так, что Эскель чувствовал его спиной. Но виверна уже развернулась в сторону нильфгаардского корабля.       Ядовитая, жуткая, беспощадная. Она присоединилась к собратьям, яростно и безотчетно бросаясь в самую гущу боя. Так, как ни одна виверна бы не поступила.       Островитяне, усыпавшие собой весь берег, взревели при ее появлении. Эскель коротко оглянулся, почуяв чужое присутствие, и внимательный взгляд Керис пронзил его насквозь.       — Зрелищно, не так ли?       — Как давно ты знаешь?       — С тех пор, как она впервые ступила на Ард Скеллиг.       — Она рассказала тебе?       — Она жила, как виверна, некоторое время, не желая лишних глаз и разговоров. Ее устраивало ее нечеловеческое существование. А когда однажды я пошла на нее с копьем, наткнувшись на вершине одного из предгорий, обратилась в человека. Мы поговорили.       — Ты пошла с копьем на виверну?       — Я была глупа, — согласно усмехнулась Керис. — Отважна. Только стала королевой и хотела доказать всем, что многое могу. Кроме того, нам, островитянам, приходилось справляться с чудовищами и без вашей помощи. Ведьмаки — нечастые гости.       — И вы поговорили, — повторил за нее Эскель, недобро щурясь. — И что дальше? Теперь она стала твоей ручной собачкой?       — Она — чудовище, Эскель. Но — разумное. Не черная и не белая. Она вроде посредника между нами и теми, кто живет на этих островах испокон веков. Когда нильфгаардцы высадились на Ард Скеллиг несколько месяцев назад, мы не успели даже добраться до берега, как из леса вышло огромное дерево, а за ним — медведи и волки. Нильфов разорвали в клочья. Только позже я узнала, что это был Леший. Очень старый и очень страшный. Никто из них не стал бы помогать людям, если бы Ним не объяснила им, что пока мы держимся вместе, у них есть шанс отстоять хотя бы этот клочок земли. Мы защитим чудовищ от ведьмаков и себя, покуда они защищают нас от большой земли.       — Она не будет жить вечно, Керис, — покачал головой Эскель. — А если она продолжит нарываться, как делала всегда, она погибнет гораздо раньше. И тогда все те, кого вы считаете друзьями, просто сожрут вас.       — Я полагала, ты относишься к тому типу ведьмаков, кто верит в разумность некоторых чудовищ.       — Ты полагала верно. Но что-то ни суккубы, ни сирены не стремятся защищать своих собратьев, пока мы их убиваем. Хотя могли бы договориться.       — Не могли бы, Эскель. Они — чудовища. Ним — полукровка. Чтобы договориться, нужно знать не только свой язык, но и язык противоположной стороны. И пока я могу получать эту защиту и эту помощь, я буду о ней просить.       — Ты знаешь, что случилось на материке? — Эскель подступил ближе.       — О чем ты?       — О серийном убийстве магов.       — Ним не рассказывала, — Керис поджала губы. — Но и не скрывала.       — Она сойдет с ума от крови. Зачем быть на стороне тех, кто презирает и ненавидит тебя, когда можно всегда оставаться виверной и летать над облаками?..       — Это верно, Эскель, — Ним подступила к нему со спины совершенно неслышно.       Эскель вздрогнул, разворачиваясь, сдержался, чтобы не вытащить меча, но рука его дрогнула. Ним в ответ на это лишь усмехнулась горько и жестко. Она была обнажена и заляпана кровью, сложная рана на боку, под ребрами, уже почти затянулась розоватой кожей. Потрясающая регенерация виверн.       — Это верно, Эскель, — повторила она, наклоняясь за лежащим на земле плащом. — Должно быть, ты хочешь знать, что держит меня здесь, среди тех, у кого две руки и две ноги, и совсем нет крыльев?       Она улыбнулась и прошла мимо, не став продолжать, обдав Эскеля многократно усилившимся запахом полыни и гвоздики.       — Она тосковала по тебе, Эскель, — очень тихо произнесла Керис, когда Ним уже скрылась за внизу. — Смерть Койона страшно подкосила ее.       — Она не видела, как он умирал. Даже не знала об этом. Она ушла раньше и бросила нас.       — Тебя, — убийственно честно поправила Керис. — Верно. Но и ты кое о чем не знал. Он молил ее закончить его страдания. Убить. А она не смогла. Уехала, не попрощавшись. В ее понятии она совершила предательство. И та месть, которую она свершила над чародеями, не принесла ей упокоения. Я ездила на материк сама, искала ее. Выследила только лишь, когда она обнаружила Каэр Араиннэ. Там не осталось даже стен, — Керис глубоко вздохнула. — Одни камни и сгоревшие останки чего-то или… кого-то. Ее последняя попытка найти дом.       — Я не позволю ей продолжать делать это, Керис, — спокойно, жестко произнес Эскель. — Так не бывает. Нельзя сидеть на двух стульях, не свалившись под конец с одного из них. Нельзя быть и чудовищем, и человеком.       — И это говорит ведьмак?       — Хорошая попытка, — он горько усмехнулся. — Да, мы вынуждены соблюдать нейтралитет, обладая человеческими чертами и сверхъестественными способностями. Но я отличаюсь от людей лишь тем, что живу дольше, не болею и обладаю лучшей реакцией. Я не умею отращивать крылья и новые части тела.       — А хотел бы? — вдруг спросила Керис.       — Что? — он опешил.       — Хотел бы ты уметь это? Ведь однажды, еще до второго поколения ведьмаков, маги создавали именно таких, как она. Пытались создать. Ты мог бы быть оборотнем. Свободным и сильным, не привязанным к силе луны. Хотел бы ты этого, волк?       — Нет. И я заберу ее отсюда, хочешь ты или она того или нет.       — Это ее дом, — прошептала Керис, подступаясь к Эскелю так близко, что он услышал, как стучат в ней два сердца. — Ее. Дом. — Она вдавила свою руку ему в грудь. — Она потеряла родителей, затем наставника, который сделал ее чудовищем. Потом покинула лес, ее вырастивший. Пережила смерть сердечного друга, а теперь ты хочешь отобрать у нее и это?!       — Я заберу ее отсюда, Керис, — Эскель неподобающе близко наклонился к лицу королевы. — Да, вы лишитесь поддержки, может быть, даже проиграете в итоге войну, но мне — наплевать.       — Она говорила тебе, кто растил ее? — вдруг усмехнулась Керис, вскидывая медно-рыжую голову. — Говорила?       — Нет. Но я полагаю, это были скоя’таэли.       Керис едва не расхохоталась, покачав головой.       — Так спроси ее. Может быть, тогда до тебя дойдет, о чем я толкую, ведьмак.              — Королевская Виверна обитает в самой высокой башне островов? — хмыкнул Эскель, толкая вперед дверь и заходя в округлую полупустую, устеленную мехами и коврами комнату.       Ним обернулась. Все еще раздетая, она не испытывала никакого стеснения в движениях, и в комнате ее не было шкафа. Она восседала на кровати, подобрав под себя ноги и предельно внимательно рассматривала розовые рубцы под ребрами.       — Я полагаю, что ты воспользовался помощью сирен, чтобы добраться сюда?       — Нет, я взлетел к тебе на крыльях любви, — ровным тоном молвил Эскель. — Когда эту башню построили?       — М-м-м… Ей много лет, и история ее неизвестна. Я полагаю, что это мог быть маг. А может, здесь жило великое крылатое божество, коим местные считали какую-нибудь эхидну.       — Эхидны предпочитают селиться в пещерах, — заметил Эскель, прохаживаясь по комнате, и присаживаясь на краю круглой, разобранной и скомканной кровати. Она была похожа на человеческое гнездо.       — Это сейчас.       — Им ведь нужна вода.       — Зачем ты пришел? — вздохнула Ним. — Обсуждать архитектуру прошлого?       — Поговорить.       — Зачем ты пришел на Скеллиге, Эскель? — прямо спросила Ним. — Мы расстались в дурных настроениях. Ты был против моей идеи мстить, верил, что я одумаюсь. Полагаю, ты не удивился, когда не нашел меня утром ни в своей постели, ни в замке, но вряд ли сильно обрадовался.       — Ты прислала письмо. Как я вижу, ты обучилась рунам.       — Оставь свою язвительность, — поморщилась она. — Я написала чертово письмо. Много раз. Много раз выбрасывала его. Последнее я тоже не сумела отправить, но, когда захотела сжечь, не нашла его в собственном доме. Чертова Фьеазайназ и ее сентиментальные подружки!       — То есть, ты не отправляла его?       — Нет. Но не стала отрывать ей голову, когда поняла, что оно все же будет получено адресатом.       — Я признаю, — наконец, сказал Эскель, не сводя глаз с ее шрама, — что был несколько унижен твоим бегством. Я не думал, что ты бросишь меня. И тем более не думал, что ты бросишь Койона. Но бежать и не думать — вполне в твоем духе.       — Благодарю покорно.       — Сначала я размышлял о том, как же ты пробралась через сугробы и снега, но теперь я полагаю, что знаю… Крылья дают отличное преимущество. Когда наступило лето, до меня доходили вести о том, что ты делаешь. Вереница смертей. Я был слишком зол, чтобы искать тебя, и эти сообщения не прибавляли мне радости. Поэтому ушел за горы, перестал получать вести, подостыл, а когда вернулся, все уже было кончено.       — За горы? Сколько ты пробыл там и на кой черт?       — Не так уж и долго, — Эскель скрестил на груди руки. — Не больше полугода. Твое письмо застало меня в Блавикене после возвращения. Очень символично…       — Что?       — Геральт порешил там одну княжну. Не обращай внимания.       — И что дальше? Ты прозрел и бросился на Скеллиге? — усмехнулась Ним. — Долго же ты решался.       — Нет, — Эскель резко повел в сторону рукой. — Гораздо дольше.       — Что же изменило твое мнение?       — Я расскажу. Позже. Если ты ответишь.       — Я не люблю шантаж.       — Но это единственный язык, который ты всегда понимаешь.       Ним воззрилась на него зелеными страшными глазами, подняла подбородок и слегка улыбнулась.       — Думаешь, шрам тебя красит? — тихо спросил Эскель.       — Это знак. Память. Я сделала то, что сделала, и не жалею.       Она сделала тягучую паузу, в упор разглядывая Эскеля, будто видела того впервые в жизни. Он взгляда не отвел, но вместо злости почувствовал лишь жгучее, раздражающее желание взять ее прямо на этом полу или на ее нечеловеческой постели.       — Хочешь совсем откровенно? — прищурилась Ним, остановив взгляд на его шраме. — У виверн отличительная способность к регенерации. Я могла бы… теоретически… приготовить зелье, чтобы залечить эти шрамы. У себя. У тебя. Я занималась этим, когда была в Каэр Морхене. У вас потрясающая библиотека, хоть я раньше и не читала книг… Теперь передумала, — она с усмешкой взглянула на непонимающего Эскеля. — Это память, Эскель, я же сказала. У людей, обычных людей, остаются морщины — следы и знаки на теле того, что они прожили. У таких, как мы с тобой, — шрамы. Я не хочу забывать о том, что однажды кто-то пытался совершить то, что пытались сделать эти маги.       — Ты теряешь рассудок, — перевел ее слова Эскель, даже не испугавшись мысли, такой очевидной и кристалльно ясной, которая до этого не приходила ему в голову. — Как Койон. Тот, кто спас его после Бренны, запустил повторную мутацию. По сути, сделал его таким же, какой стала ты. Возможно, с годами он смог бы обращаться в какую-нибудь пантеру. Но без поддержки магов ритуал прошел неправильно, и он начал сходить с ума. Ну, а ты… сходишь с ума иначе. Пытаешься балансировать на грани между человеком и зверем, толком не понимая ни той стороны, ни этой. И проигрываешь. Шрам служит тебе напоминанием о том, что ты человек. Как часто, Ним, ты забываешь обратиться обратно из виверны, когда возвращаешься сюда? Как часто у тебя случаются провалы в памяти?       Она коротко сморгнула, чуть наклонив голову. Почти покорно, если бы она была на это способна.       — Ты прав. Как и всегда, — она усмехнулась. — Это бесит. Поэтому я написала тебе первое письмо. И поэтому же я не отправила тебе ни его, ни последующие пятнадцать. Я начинаю понимать, почему Койон поступал так, а не иначе.       — Ты не он. Если ты прекратишь обращение, сумеешь стабилизировать сознание.       — Но я не хочу быть только человеком! — она вскочила, и Эскель коротко вздохнул, с некоторым трудом игнорируя плавные нагие изгибы ее тела. — Мне нравится летать! Ты понимаешь, что это такое?! Это же свобода, Эскель! Я же не превращаюсь в какого-нибудь склизкого жука или мокрицу, ползающую под землей. Я чертова птица!       Он вздохнул, устало прикрыв глаза. У него не было аргументов. Он тоже порой хотел быть чертовой птицей, чтобы нахуй свалить ото всего этого пиздеца.       — Керис сказала мне задать тебе вопрос, — молвил он. — О том, кто тебя вырастил. Я полагал, что это были эльфы, но она, видно, считает по-другому.       Ним сморгнула, и на ее лице расплылась довольная улыбка. Она подошла к Эскелю плавно и мягко, опустилась перед ним на колени, заглядывая ему в глаза, будто рабыня. Соски ее заострились от холода, что щедрым прозрачным ручьем лился из распахнутого окна. Эскель попытался отодвинуться, но ее руки цепко ухватили его за колени, поползли чуть выше и остановились на самой грани. В голову ударили воспоминания прошлого вечера, спутанные с ее собственными, которые он ощущал, когда она касалась его.       Их связь, с тех пор, как чудовище стало в ней сильнее, многократно укрепилась. Теперь ей было даже не обязательно касаться его, чтобы делиться мыслями. Пугающее открытие.       — Когда моего ведьмака сгубили крестьяне с вилами, — вкрадчиво начала Ним, вглядываясь Эскелю в самую душу и не отводя глаз. — Я бросилась бежать в лес. В моей крови было полно мутагена, пусть я еще и оставалась человеком. Однако, он уже начал менять меня. Испытание Травами проводится при поддержке магов, но мой учитель желал обойти это правило. Полагал, что лишь алхимии будет достаточно… но это было не так. Скорее, можно было бы и вовсе обойтись без трав, одной лишь магией, только если бы они знали, как… Но никто не знал. И я не знала.       Ним прервалась на мгновение и самым неожиданным образом положила свою голову Эскелю на колени.       — Мне было шесть, и я бежала в ужасе. Заблудилась в лесу и потеряла сознание. Я умирала. На самом деле умирала, Эскель. И тогда Он сжалился надо мною. Никогда Он так и не раскрыл мне своих мотивов, но, наверное, ему просто стало интересно. Он завершил ритуал с помощью своей древней, очень древней магии. Это было несложно. Было достаточно лишь отметить меня.       Эскель вздрогнул, но руки Ним держали крепко.       — Леший, Эскель. Вот, кого я называю своим отцом.       Она медленно отцепила от него свои руки и поднялась над ним во весь рост, пылая глазами. Прекрасная и жуткая, невероятно гордая сказанным. Эскель смотрел в ответ с тщательно скрываемой жалостью. Он не знал, как объяснить, что здесь нечем гордиться.       — Я провела все детство в лесу. Тогда я еще понятия не имела о том, что смогу обращаться в виверну. Это пришло гораздо позже. Сначала я лишь могла иногда отращивать когти или что-то вроде того. Знала, что не чувствительна к ядам, когда умудрилась объесться от голода вольчей ягодой… Все, что я имею сейчас, получилось отнюдь не сразу, иначе бы той чародейке не удалось бы меня схватить… У меня есть теория, что, если бы не ее магические выкрутасы, эта сила бы и вовсе не пробудилась. Потом я ушла из родного леса, спуталась с эльфами. Так все и было. Ты доволен? Тем, что узнал правду?       — Да. Это он тебя спас тогда, после битвы с вилохвостом?       — Он. Я надеялась на его помощь, и он не отказал. Я думаю, что многие из них давным-давно поняли, что их единственный шанс выжить в новой эпохе — союз с людьми. Передать им часть силы и знаний, переродиться в новых существ. Скрещенных. Но для этого стало несколько поздно… Его убили. Люди вырубили тот лес несколько лет тому назад в мое отсутствие. Когда я пришла навестить его, обнаружила только раскуроченную землю.       — Вот как.       Они оба замолчали. Затем Эскель поднялся.       — Я остаюсь на Скеллиге какое-то время.       — А что потом?       — Узнаешь.       Ним хмыкнула.       — И это все? Никаких нотаций? Лекций? Увещеваний?       — Может, мне еще расплакаться? — Эскель пожал плечами. — Я не твой отец. А ты уже взрослая девочка.       — Сейчас по законам жанра ты должен гордо покинуть мой дом, но… как будешь спускаться? — она осклабилась. — Твоя сирена уже улетела.       — Полагаю, — Эскель бесстрашно взглянул на Ним. — Ты мне в этом поможешь.       Ее глаза расширились от удивления на краткий миг, но через мгновение сделались все равно, что две замерзших проруби, где подо льдом беснуется огонь.       — Почему бы и нет. Пойдем.       Они поднялись на крышу башни по тонкой узкой лестничке. Ледяной порыв ветра ударил Эскеля в грудь, и закружилась голова, но Ним было нипочем. Она усмехнулась коротко, рванулась вперед и с разбегу влетела в легкий горный воздух, словно в молоко, расплескав его повсюду. Ее тело менялось стремительно и больно, смазанными рывками, начиная с головы и одновременно раздаваясь вширь. Руки чернели, роговея и нарастая плотными крыльями, затем вырастала рыже-желто-коричневая шерсть. Медленно, плавно удлинялся хвост, к самому концу истончаясь в смертельно-острый шип, менялась и стопа, расходясь тремя смертельно-опасными крючьями в стороны.       Ним обращалась прямо в полете. Заложив крутой вираж, она приземлилась прямо напротив Эскеля, обдав его холодом и смрадом, издевательски пялясь черными круглыми глазами, спрятанными под тяжелыми наростами надбровных дуг. Рога венчали ее голову, как корону.       Такая хрупкая белая маленькая девочка.       Такая страшная мохнатая ядовитая тварь.       Ним-Виверна улыбнулась. С острых беспорядочных зубов исходила слюна, от которой тянулась ядовитая вонь.       — Nimh, — тупо произнес Эскель на Старшей речи. — Это яд…       Виверна, смеясь и кивая огромной головой, заклацала огромной челюстью. Она вытянула в сторону левое крыло, приглашая, и Эскель не без труда взобрался на ее жесткую неудобную спину с массой выступающих костей. Огромный шрам-лилия был тут же. Словно высеченный на ороговевшей коже.       Эскель коротко обхватил ее ногами, кое-как примостившись меж головы и выступающих шипов, крепко ухватился за ее рога, и Ним взмыла в воздух. Она закладывала дикие пируэты напоказ, вынуждая Эскеля молиться всем богам и страдать от диких кульбитов в животе.       «Интересно, — думал Эскель в перерывах между ее выкрутасами, — летал ли Геральт на драконах и можно ли считать виверну драконом?..»       Летал ли на них Йорвет?..