Розовый гипс

"Пять на пять - двадцать пять, Тали. Я становлюсь сильнее и опытнее". В этом плане Шепард был прав чуть ли не меньше, как когда заявил, что Сарен предал Совет. Пятый раз он смог очнуться самостоятельно, без лекарств и щебетаний Чаквас на ухо. Вот только - где очн... - ...ись! - прилетела ему в лицо вода. Он успел ею наглотался, а потом долго отхаркивался, пытаясь помочь себе руками и понимая, что одной из них привязан в стулу. Не привязанная просто гудела. - Очнулся! - крикнул кому-то голос... Джокера с ведром в руках? Приоткрыв глаза, он его и увидел. - Зови Викторию, - шепнул ему рядом стоящий турианец, кинул на Шепарда презрительный взгляд и заговорил с залом. - Ангелы мои, перед вами - капитан Джон Шепард. "Я коммандер, скот", - мелькнуло в его маслянистых мозгах. - Враг номер один! Демон, ниспосланный Жнецами, чтобы одолеть наш сопротивляющийся народ! Убийца наших друзей! Беспощадный и безжалостный! - орал турианец во всю глотку под мантры из зала, пока не заглох, чтобы выдержать театральную паузу. - Однако, Виктория была добра и к нему. Сегодня мы попробуем переманить дьявольское отродье на нашу сторону и наставить на верный путь, - он подошёл к краю импровизированной сцены и подал руку девушке, выходящей из-за занавесов. За крупным торсом турианца мелькнуло что-то... розовое? - Мои ангелы, - вышло это розовое на сцену перед ним. Розовые волосы. Человеческое тело. Виктория. Кажется, она самый что ни на есть человек. Хотя, это не так волновало Шепарда, как ответ на вопрос: "Что здесь, бл*ть, происходит?!" - Сегодня мы покажем этому демону райские врата, мы пустим его в нашу обитель и уничтожим в нем все зло, что он сам в себе не видит. Но нельзя кого-либо исправить насильно. Тут нужно желание. Желание самого демона измениться, - она повернулась, и Шепард увидел... Страшную, въеб*нную морду с зубами там, где должны быть глаза, нос и губы. Оно говорило, сжимая и разжимая дырку с зубами. - Желание... - протянуло оно руку к нему, и он инстинктивно отпрянул. - Чего ты... желаешь? - дотронулась она до его лба, и последняя фраза загнанной птичкой забилась в металлических стенках его черепа. Все наполняющие мира резко исчезли, и органы чувств затухли. Зрение, слух, касания - все перестало существовать для него. В непознаваемой черноте зародилось чувство. Чувство страха. Потом - злости. Он чувствовал вибрации звука на волосах на руках - он понимал, что кто-то что-то говорит, но не понимал, что, хотя язык был ему знаком. А потом он почувствовал сильную энергетическую волну. Много таких волн. Добровольная передача жизненных сил. Он почувствовал, что растет. Он почувствовал, что теперь может размышлять... Виктория отходит от него, и все цвета и звуки снова начинают свербить его примитивный разум. - Тот, кого ты желаешь, - говорит она, делая незаметный для зрителей жест. - Он с нами. Он силен. Он покажет тебе врата рая. Он поможет тебе встать на верный путь. "Тот, кого я желаю? - метнулась мысль Шепарда. - Она что-то наподобие протеанского маяка или азари? Она может читать мои мысли? Воспоминания?". Хотя все ещё оставался более актуальным вопрос "что здесь, бл*ть, происходит?!". Ответа в морде чудища не было, в остальных и подавно. Толпа загудела, и из нее на сцену поднялся... - Мордин? - отпала челюсть у коммандера. Он неосознанно попытался дернуться. Солус был жив - и это уже несказанно грело его душу. Его волновало другое. Что здесь, бл*ть, происходит?! Саларианец подошёл к Шепарду под взглядами Виктории и толпы и глянул на него. И вот тогда пленник ужаснулся. У Мордина особый взгляд. Раздумчивый, глубокий и одновременно всегда позитивный. Шепард не понимал, как видит все это там, где в принципе не должен видеть - для некоторых рас восприятие эмоций других это та ещё задача, - но, ей-богу, понимал он этого ученого, его мысли и чувства. Он восхищался этим гениальным саларианским тельцем. Несмотря на то, что Мордин работал над генофагом, и это была настолько неоднозначная тема, что Шепард по сей день не определился с позицией, - так вот, несмотря на это, коммандер считал работу над генофагом сложнейшим проектом, достойным только лучших. Он восхищался тем, как любопытен взгляд саларианца. Он изучал болезнь Джокера, он изучал болезнь Тейна и вообще заглянул в медицинскую карточку каждого. Этот саларианец, который открыл бесплатную клинику на Омеге - это какой-то лучик света в ураган. Пожалуй, да, он сильный. Он идет к той цели, которую видит - и главное, что готов идти до нее в одиночку. Сейчас всего этого Шепард не чувствовал. По той лишь причине, что большие глаза смотрели на него тупо, без таких потайных смыслов внутри, как раньше. Это был не Мордин. Это был кто-то другой, кто-то внутри его тела. Он бы даже не поверил Виктории, что это Солус, если бы не его редкая раскраска кожи. Эти мрази что-то с ним сделали. И это Шепарда выбесило. Мордин подходит совсем в упор и, перекидывая ногу, садиться на ноги коммандера. Взгляд блондинки-нимфоманки. У Шепарда просто едет крыша. Сухая кожа рук Солуса прикасается к его щекам, и тут опять... - ... Джокер! - учёный упирается, пока бывший инвалид наваливается на него и пытается воткнуть в него шприц с розовой субстанцией. - Перестань! - но Моро его не слушает. - Ты вынуждаешь меня! - предупредил Мордин, и Шепард почувствовал его злость, отчаяние и... обиду? - В последний раз сказал: хватит! - крикнул саларианец, когда понял, что его рука начала поддаваться силе человеческой молодости. - Прости, Джефф, - сказал, если не подумал Солус и применил свое тайное оружие, вытащив из кармана шприц с ядом и воткнув его Джокеру в ногу. Но, к сожалению, эта задержка дала Моро шанс, и теперь из плеча ученого торчал вогнанный на всю длину иглы внутрь шприц. Они отошли по разным углам. Он почувствовал, как розовое, словно сладкий лёд, расходится по его телу через кровь, холодя конечности, разум... И все. Тотальная глухота. Немое кино, за которым он вынужденно наблюдает через глаза. - Мордин, - шепнул Шепард, когда наваждение спало. В глазах саларианца мелькнуло что-то осознанное, что-то в высшей степени удивлённое, но тут же пропало, и его руки плавно потекли с щек на шею. Теперь коммандер понял. Обмен воспоминаниями. Они тоже что-то видят, когда касаются его. Что же видел Мордин? И что за такое прошлое было у Виктории? Откуда вообще эта способность протеанского маяка? А главное: что здесь, бл*ть, происходит?! Руки Мордина пошли вниз, по торсу, ушли на талию и провели по ней вертикальную линию, а потом забрались под костюм Шепарда, нащупав теплую кожу и сжав ее тремя пальцами. Шепард долго думал о том, теплокровны ли саларианцы. В итоге он пришел к выводу, что да - он встречал их и на самых холодных планетах галактики. Но вот конкретно у этого и конкретно сейчас руки были ледяными, холоднее льда, снега. Они обожгли кожу. Он бы с радостью отодвинулся от них, но они были с двух сторон. Шепард закрыл глаза. Он не хотел здесь находится. Он не хотел этого видеть. Ему было до одури жалко несчастного Мордина, знаменитого ученого, благородного и честного саларианца с огромным списком заслуг как по биологии, так в театре. Его выбор - одиночество, его выбор - наука, и когда Мордин сказал Шепарду "нет" - тот отошёл. Желание никуда не исчезло, да, но он бы никогда не стал его принуждать. И вот - этой слабостью воспользовались. Влюбленный дурак не должен спасать галактику. Несмотря на то, что толпа восторженно замерла, наблюдая, Шепард чувствовал, что он и его учёный одни в целом мире. Его руки всеми силами пытались вызвать то, что Виктория называла "желанием". Никакого желания не было. Шепарду было мерзко. Мерзко, что Мордина заставили. Сломали волю ради какого-то там придурка с эмблемой "N7" на груди. Даже когда эти руки, которые в иных обстоятельствах были бы самыми желанными, тёплыми и любимыми на свете, начали забираться не только под верх костюма, но и вниз, нащупывая небольшие выступы тазовых костей, пресс, заползая на территорию ягодиц. Все такие же ледяные. И чем ниже, тем все более мертвело внутри человека. Он был слишком слаб, чтобы что-нибудь предпринять, да и смог бы ударить это красивое красное тело? Кажется, Виктория сказала "пора", и Шепард почувствовал, как к нему прижимается, надавливая на руку, саларианец. Вырвался стон боли, все ещё той дикой, и Шепард отвернул лицо, опустил его на другое плечо, всеми силами стараясь отстраниться. Три пальца взяли его за подбородок, и... он не силах устоять перед ними. Происходит то, чего так давно хотелось. Да вот только... неправильно, не полностью. Не в том смысле, что, черт возьми, все, что здесь происходит - неправильно, а в том, что... это только прикосновение губ к губами. Не нечто большее, а лишь лёгкое касание. Раззадорить "желание"? Он открывает глаза и видит, как саларианские глаза скользят по его лицу, почти так же как раньше, но они тухнут, и быстро. А потом саларианец отстраняется и встаёт. - Демон не принял наш дар добровольно, - фыркнула страшная морда. У нее был чарующий голос. - Тогда мы заставим его отречься от его грязных верований и перейти на нашу сторону, - и вдруг Виктория начала распинаться: - Но не бойтесь: демон слаб, и сдастся быстро. Перед напором Виктории не устоять. Шуум... излечит его больные мысли. Шепарда отвязали. Он попытался вырваться из цепких лап, пытающихся снова повязать его и куда-то увести, но сделал только хуже - кто-то врезал ему по сломанной руки, и кость так отрезонировала, что напрочь убила в Шепарде любой порыв к сопротивлению. Его увели трое и толкнули в какую-то комнату, где поймали другие и снова привязали к стулу. Как же он был слаб. Голоден. Какие же у него все ломило. Прям как у... Да, прямо как у него когда-то. А ещё он понял, что не чувствует рацию. - Вон, - зашла Виктория следом и властно выгнала всех в комнате. Ей подчинялись беспрекословно. В Шепарде всё ещё жили рассуждения о том, кто она вообще такая, но слабо, на заднем фоне. Он собрал все силы, чтобы сказать: - Виктория, я против Пожинателей. Ты, похоже, тоже. Так к чему это все? Чего ты хочешь от меня? От моей команды? Страшная морда глянула на него, и тут же отвернулась. - Азари тебе, наверное, говорили, что ты - невероятно сильная личность для человека. Но по моим меркам ты невыносимо слаб. Вас, людей, слабит любовь. Делает сильнее желание, которые порождает в вас мотивацию к действию. Ты же - влюбленный дурак. И он прекрасно знал, что он влюбленный дурак. - Влюбленные уязвимы, - она снова разворачивается к нему мордой. - Во мне не так уж много человеческих чувств, но я точно и навсегда запомнила, что любовь - это то место, в которое надо бить, - и она дотронулась до него. Снова туманное ничего, и чувство собственного разрастающегося тела. Слов все ещё нет - только волны разговоров. Не пойми откуда взявшийся навык помогает ему по колебаниям волосков на коже понимать смысл каждого слова. Непередаваемый новый орган чувств. - Огромный потенциал к развитию. Зарождение нервных клеток. Удивительно, - говорит кто-то. - Не боишься снова взрастить Торианина? - Нет, - влюбленного говорит он, и некоторые волоски подминаются так, будто их погладили. Она отпрянула и, кажется, улыбнулась. Шепард сам не понял, как у него так отчётливо получилось понять ее эмоцию на этом чудовищном лице. - Меня родила любовь, а вырастило желание. Желание стать могущественнее и сильнее, познать мир. Я не безмозглый куст, капитан Шепард. Я умнее. Я знаю, зачем я здесь. В этом мире. А любовь умерла. Любовь была слаба. Бездействовала, когда надо было что-то ответить. Желание правит миром. Любовь по-человечески глупа в своей ипостаси. - Чего ты добиваешься? - и он понял, что веревка несколько поддается. Речь Виктории была довольно топорной и рванной, отвлеченно заметил. - Я - принципиально новая органическая форма жизни. Я существовала еще тогда, когда по галактике летали протеане. Я помню Жнецов. Я знала, что они вернуться. И я знаю, как с ними бороться. - Ты знаешь? - встрепенулся коммандер, услышав в ее философском поносе что-то полезное. - Империей. Слаженностью. Единым интеллектом. Протеане продержали многие столетия, прежде чем пасть. Разобщенные расы вашего цикла не продержатся и недели, - презрительно фыркнув, сообщила Виктория. - Я изучала вас. Ваш вид, другие, ваши культуры, культуру протеан. Интересно. Нашла слабое звено. Способ пролезть к вам в мозги. Позаимствовала у Торианина. Шуум - это не просто моя перемолотая часть. Шуум - это я. Во всем них живет часть меня. Я помогаю им, - она вдруг замолчала. - Религиозные культы - очень удобный инструментарий. Во всех иноземных культурах они были, есть и будут. Удобно. Люди добровольно помогают мне, и себе. Они хотят этого. Но это лишь помощник, декорация. Не все ведутся на это. Несовершенный способ доверия. Их нужно было к себе привязать. - И ты добавила люциферий, - сошлось два и два, наконец превращаясь в четыре. - Верно. Люциферий, шуум и все что угодно. - И ты создала армию рабов. - Верно. Виктория прошлась взад комнаты, вперёд. - Я не поняла сначала, кто ты. Когда ты захватил Кронуса, я решила... Ты хочешь помешать. - И ты пыталась меня убить. - Теперь вижу, что с тобой можно было говорить, - сев рядом с ним на корточки, Виктория начала срезать с руки гипс. - Люди так слабы и эмоциональны. И вы же сильнее всего привязываетесь к шууму. У вас самые сильные желания. Искусственное введение шуума вас убивает - вы не справляетесь с моими стимуляторами. Вас нельзя заставить. Этим вы мне нравитесь. И этим же раздражаете, - гипс отлетел в сторону, и Шепард опустил глаза на свою фиолетовую, кривую руку. - Но я не могу верить. Мне нужно подчинение. Тебе должно стать невыносимо больно, - прошипела она и, взяв руку Шепарда по две стороны от перелома, сдвинула. Шепард заорал. - Больно! - и снова. И опять. - Тебе нужен лишь шуум. Мне нужно твое желание. Твоя преданность. Стань частью меня, и я стану частью тебя. Только я могу спасти этот цикл. Мужчины не плачут, особенно - военные, особенно - Шепард. Только редкая соленая слезинка может промелькнуть на их лице, и то мгновенно оказывается у подбородка и капает вниз, засыхая и не оставляя от себя и следа. Такая уже была у него однажды - когда пришлось пожертвовать жизнью одного из напарников. Боль физическая же выбить его на слезу не способна. Боль физическая вызывает злобу. Желание отомстить тем, кто рушит здание на голову или в лицо выплёскивает кислоту. Она заставляет мускулы напрячься. Шепард сжимает зубы до боли и начинает пытаться оторвать здоровую руку от подлокотника, растянуть веревки, немыслимым образом проскользнуть в отверстие ладонью. И чем сильнее Виктория хочет сломать его, тем сильнее хочет Шепард набить ей ее страшную морду. Вдруг дверь раскрывается, и в комнату чуть ли не в прыжке влетает Джокер, обрушивая на голову Страшной Морды то самое ведро. Звук от удара с пустым черепом резонирует от этого, и Виктория падает на пол, немедля прекращая пытки Шепарда. - У нас мало времени, - говорит спаситель героя галактики и начинает снимать с руки заметно растянутую верёвку. - Я запер Мордина, мы сможем его вытащить! Шепард был настолько оторван от реальности, что смысла его слов и действий не понимал. - Почему ты ко мне, тогда, когда я четыре раза лежал в лазарете, ни разу не пришел? - сбивчиво просипел коммандер. От боли его мысли плыли, и потому он спросил то самое важное, что хотел давно знать, наплевав на обстоятельства. - Да не время для такого, Шепард! - крикнул Моро, распутывая морской узел на ноге. Ему было больно. Только теперь это была боль моральная, которая заставила глаза военного намокнуть. Джеффу плевать на него. Он не "думает", ему просто тупо все равно. Не важен Шепард, важны его руки и мозг. На сердце и лицо совсем никто не смотрит. Он прижал одну ногу к щеке Моро, и обхватив голенью, чуть толкнул в спину, к своему паху. - Что ты?.. - чуть не уткнувшись носом в яйца, пролепетал пилот. - Шепард, послушай, мне нужен сейчас мой коммандер, а не баба с промытыми мозгами, - выпрямившись и схватив своего коммандера за щеки ладонями, посмотрел в голубые глаза. Тот отвел их и заиграл желваками. Сам-то он понимал, что давно уже вел себя как влюбленный дурак, и это начало сказываться на работе... Может, во влиянии Жнеца было что-то хорошее? Тогда он хотя бы вел себя адекватно. Любовь опасна для Шепарда. Она его слабит. - Почему ты пришел только в пятый раз? - задрожал голос. Не доосвободив последнюю ногу, Моро поднялся над ним, как скала, и открыл рот, чтобы сказать, продолжая эту сцену из любовного романа. Обстановка была подобна грозе во время бури.