***
Сехун плачет, закрывает лицо и голову руками, потому что Чонин на него кричит. Не ругается, а именно срывается на крик, потому что пугается, злится вне себя. Но это пугает и О, потому что он еще ничего не сделал, чтобы на него так кричали. Чонин находит у него новую пачку с лезвиями, вскрытую с одной стороны, потому что из нее уже что-то вытащили. Логично, что Чонин злится, стягивает с него футболку и кричит. Сехун отнекивается и пытается спрятаться. На его коже достаточно шрамов, чтобы, если делать все с умом, то новые легкие порезы он не заметит. Не замечал. Но теперь-то он знает, из-за чего О забивается в угол и тихо воет, скатываясь по стене. Он даже не замечает, что Ким давно молчит. А когда замечает, смотрит на него заплаканными глазами и продолжает плакать. Чонин раздражен, но он устал, потому просто смотрит недовольно, словно ждет попыток объясниться. — Я не хотел, — шепчет Сехун, хлюпая носом, — у меня сессия, а ты работаешь. Мне было плохо. — И вместо того, чтобы сказать мне, ты поступаешь со всем, что я для тебя устроил, вот так? — он обижен, ему плохо примерно так же, как и виновнику случившегося. — Это болезнь, у которой возможны рецидивы, — оправдывается Сехун, а Чонин садится на корточки напротив него. — Еще скажи, что это было под истерией, — усмехается он, что звучит так, словно он обесценивает чужие проблемы. Но болезнь Сехуна не в том, что он вредит в себе, а в том, что ему нужно привлечь к себе внимание. — У Кенсу шрамы на шее, — замечает Сехун, — еще скажи, что это истерия. — Не переводи тему, — рычит Ким, — мозг Кенсу хочет смерти, пока сам он хочет жить, а ты хочешь внимание. И если оно тебе нужно, то скинь свои голые фотки на сайт универа. И больно, и внимания вдоволь! — Не издевайся надо мной! — получается с мольбой, на что Чонин закатывает глаза и отходит. Забирает кинутую на пол пачку, стараясь не наткнуться на острые углы, что колют сквозь картон. Он подходит к раковине, открывает пачку и вытаскивает лезвия по одному, ломая их на четыре части. Сехун волком смотрит на него, не выбираясь из своего угла безопасности. Металл неприятно хрустит под пальцами, но это нужно сделать. — Кенсу болен, а ему не была оказана помощь. Потому сейчас его жизнь держится только на Суджин и дорогих таблетках, — говорит Чонин, стараясь успокоиться. Он добивает пачку, после чего скидывает куски снова в нее, — шрамы на его шее - петля. — Бывших самоубийц не бывает, — усмехается О. Чонин пожимает плечами и заливает упаковку клеем, чтобы лезвия превратились в общую безобидную массу. — Ему было плохо, он выпил успокоительные, но когда они подействовали, он уже завязал себе шею, — парень закрывает клей и оборачивается на Сехуна. Кенсу сам ему это рассказал, потому что не мог держать в себе. Никому, кроме него. Хотя до того именно с ним и молчал, — он неловко упал, потому не сломал себе шею. Он испугался и пытался выбраться, пока есть воздух. Это было успешно, но тонкая веревка порезала ему всю шею. Он упал, вывихнул руку и ударился головой. Если бы его мать не вернулась домой, он бы просто умер от потери крови. Из-за того, что он молчал потом, родители думали, что им просто повезло, что веревка распалась. Они начали бить тревогу, что хоть как-то его спасло. Его шрамы - не твои. — Ты обесцениваешь мои проблемы, — усмехается Сехун. Чонин подсаживается к нему, целует в кончик носа и улыбается. — Это ты обесцениваешь себя.***
Кёнсу режет щеку, шипит на это. Он поворачивает бритву к себе, стараясь вспомнить, не ронял ли ее, раз она по-другому стоит. Раскручивает, поправляя лезвие так, чтобы заново закрутить, но замирает, смотря на это. Он никогда не пытался резать вены, что удивительно. — До Кёнсу, если ты мне не ответишь, я зайду, — звучит голос Суджин, а До дергается, приходя в себя. Выключает воду и ставит бритву на полку. — Всё в порядке, — кричит он, стягивая полотенце, чтобы стереть с лица кровь. След на полотенце остается едва заметным, но иметь небольшой порез неприятно, — я задумался, прости. Он выходит из ванной, смотря на девушку. Та ему улыбается, но кажется немного обеспокоенной. Замечает порез и мягко целует щеку рядом с ним, привставая на носочки немного. Кёнсу обнимает ее за талию и целует в губы, улыбаясь. Суджин мягко сжимает его плечо, кокетливо проводя пальцами вниз, когда До отстраняется. — У тебя хорошее настроение? — удивляется она, — я ужасно опаздываю. — Я тебя не держу. — Тогда, убери руки, — усмехается она, а Кёнсу еще раз целует ее, после чего всё же выпускает из объятий и отходит. Девушка уходит умываться, а Кёнсу идет собираться. Ему немного странно ощущать себя хорошо, но это достаточно приятно. Кёнсу завтракает, понимая, что ему хочется чего-то сладкого. Он находит в холодильники остатки апельсиновой шоколадки, которая ему не особо понравилась, но именно сейчас свою дозу сладкого от этого получить стоило. Между делом Суджин прощается с ним, уходя раньше, а До остается ждать другого человека. — Ты выглядишь так хорошо, — мурлычет Чондэ, когда Кёнсу запускает его. У парня нет пар в этот день, потому Кёнсу решил его запрячь собой, — неужели у тебя позитивный настрой? — Я не ощущаю себя плохо, когда хожу к специалисту. В отличие от тебя, крошка, — отшучивается До, натягивая куртку. Чондэ дуется, закутывая лицо в шарф, который уже пропах снегом, но стирать его некогда, ведь каждый день нужно выходить на улицу. — Твой врач тебя лечит, а мой спрашивает меня про мои вредные привычки, — пытается оправдаться он, но Кёнсу честно это игнорирует. Чондэ терпеть не может говорить про наркотики, потому что он заводится с полуоборота, стараясь себя оправдать. Кёнсу же о своих проблемах поговорить не против, ведь это помогало и успокаивало временами.***
Бэкхён смотрит фотографии, отсиживаясь на окне между этажами запасной лестницы. Чондэ подсаживается к нему, неловко запрыгивая так, что ударяется острыми локтями о стекло. Он роняет голову на чужое плечо, а Бэкхён замечает, что у Чондэ далеко не форменные штаны, а черные джинсы, зауженные снизу. — Ты не в форме. — Я не ночевал дома, потому не погладил штаны. Решил, что лучше в джинсах, чем в мятых, — усмехается он. У него спешно меняется стиль, где из мешковатой одежды он перебрался во что-то, что делает его красивее. У него достаточно быстро меняются девушки, что едва ли радует, потому что он ни с кем не может ужиться. — Тебя не наругают? — удивляется Бэкхён, мягко опускает камеру на колени и ерошит волосы Чондэ, из-за чего он отстраняется. А потом кидает руку на плечо Бёна, целуя его в щеку. — Они знают, что я вернусь, потому позволяют мне не ночевать под присмотром. Как ты себя чувствуешь? — Отлично, — перед ответом Бэкхён задумывается, словно проверяет свои чувства, — но я тут кое-что заметил. Он подтягивает фотоаппарат и включает фотографии Дэкёна, позволяя Чондэ посмотреть. Он словно проверяет, заметит ли это же его друг. Тот листает фотографии, а потом задумчиво пересматривает два снимка подряд, словно что-то действительно заметил. Указывает пальцем на чужой подбородок и щеку, а потом смотрит на Бэкхёна. — Это свет так лег? — Нет, — Бён качает головой, — я не вижу это в реальности, но на камере прибавляется резкости, из-за чего это становится заметно. Я прицепился к этому, замечаю, когда он улыбается. — Что-то вроде неправильного прикуса? — Думаю, да. Когда я спросил у него, он обиделся. Я нашел это случайно из-за пары фоток, а он заметил это давно, потому ему обидно. Но я искренне посчитал, что всё в порядке. — Он выглядит необычно, — ищет слова Чондэ, — словно брутал. В отличие от тебя, плюшка. — Отвали, — ворчит Бэкхён, выключает камеру и падает на Чондэ, словно так удобно, — он и так красивее меня, а тут еще и возмущается, что видно его несовершенства. Придурок. — Переживаешь о своей внешности, когда встречаешься с Чонином? Да ты вообще человек? — В смысле? — Я бы посчитал себя самым пиздатым парнем во вселенной, если бы со мной встречался Чонин. — Ты вроде на мою задницу запал, а не на моего парня, — Бэкхён возмущается в шутку, но получается вполне себе правдоподобно, тем более, что он смотрит немного исподлобья, раз лежит на Киме. Чондэ смеется и сталкивает его с себя, вместе с тем и с окна, но тот нормально приземляется, — неужели Чонин настолько красив? — Он обаятельный и у него ахренеть какие огромные стандарты для любви. А ты в эти стандарты вписался, будь добр любить себя и лелеять.***
Бэкхён просыпается рано утром, трет глаза рукой и смотрит на Чонина. Тот лежит достаточно близко, но низко, потому его волосы касаются плеча Бэкхёна. Вообще, Кима часто можно найти не на подушке, потому что он сползает с нее, укрываясь одеялом с головой, что терпеть не может Бэкхён, но терпит, потому что это Чонин. Бён лениво выбирается из-под одеяла, накидывает рубашку Чонина себе на плечи и выбирается из комнаты. Чертовы хлопковые рубашки, которые они никогда не носят в школы, потому что там другой тип ткани. У Чонина весь шкаф в таких, ярких и приятных, как их владелец, потому Бэкхён даже завидует. — Доброе утро, Бэкхён, — парень сконфуженно замирает, понимая, чей это голос. Отец Чонина должен был вернуться утром с работы, потому это логично, что они смогли пересечься. Но Бэкхён в трусах и чужой футболке, с яркими засосами на теле, весь такой не для презентации. Но мужчина уходит к себе, даже не вглядываясь в гостя, что немного расслабляет. — И что ты стоишь? — шепчет Чонин, которого явно разбудило чужое хождение. Бэкхён оборачивается на него и смотрит максимально несчастным взглядом прежде, чем оседает на корточки, с которых неловко опускается на колени, и судорожно выдыхает. Чонин подхватывает его на руки и утаскивает в комнату, садит на постель и закрывает дверь. Он ждет объяснений, но их же хотел бы ожидать и Бэкхён. — У меня сердце чуть не остановилось от того, что нас поймали. — Он в курсе, — усмехается Чонин, заставляя Бёна удивленно на себя посмотреть, — он поймал нас так давно, что не поверишь. — И ты всё это время молчал? — А что я бы тебе сказал? — он удивленно моргает, невольно дуя губы. А действительно, он не мог бы ничего такого сказать, ведь это не позволило бы им никак поменять поведение. Но и Бэкхён сейчас не почувствовал себя так отвратительно, знай это заранее. — Я так привык бояться, что даже боюсь, что теперь мне не надо бояться, — получается странно, отчего Чонин не сразу понимает смысл. Но потом смеется и обнимает Бэкхёна, заваливая на постель, а потом целует в шею, рядом с ярким следом. — Прости, что так. — Могу я...мне хотелось поделиться с кем-то, — Бэкхён начинает это так странно, что Чонин приподнимается на руке, смотря на него сверху, но тот отводит взгляд, — я хотел рассказать это Кёнсу, потому что вы не до конца это понимаете. — Что-то случилось? — Мне становится лучше. Ну, я не поправлюсь никогда, чтобы до конца, но сейчас я в том состоянии, когда мне можно не ходить к врачу раз в неделю, когда мне не нужны успокоительные. В общем, я не боюсь каждую секунду, — он смотрит в потолок, словно читает оттуда текст. Говорить про свои проблемы было так странно. И говорить о них Чонину, который мог только слушать, было немного боязно, — если смотреть, то я здоров до нового срыва. И я бы рассказал это Кёнсу, чтобы он понял, что можно выбраться, но я боюсь, что это столкнет его еще в большее отчаяние. — Думаешь, он станет тебе завидовать? — Бэкхён переводит на него взгляд и пожимает плечами. Он не знает, как поведет себя Кёнсу, для которого Бён сейчас стал небольшим островом спокойствия, на который он может опереться в любой момент. Он и продолжит для него быть таким островом, только Кёнсу может начать его воспринимать иначе, а это не нужно сейчас. — Иногда я думаю, что моя тревожность переключилась с меня на него. Я не могу спать, думая о том, всё ли у него в порядке, — признается парень, — я боюсь, что я усну, а утром его у... — Успокойся, — улыбается Чонин, стирая непрошеные слезы с чужих глаз. Бэкхён улыбается в ответ, а потом тянется за объятьями. — Я просто хочу, чтобы всё было хорошо.***
Чондэ смотрит выступление какой-то попсовой группы, притянув колени к груди и покусывая пальцы. Ему чертовски не интересно, но выглядит он так, словно очень вдохновлен. У него курсовая работа, ему нужно из корейской песни вытащить кучу английских фраз. Минсок заглядывает в комнату, стоит пару секунд, а потом подходит к парню, устраивая подбородок у того на макушке. — Ты же терпеть их не можешь, — усмехается он. Чондэ морщится на отвратительной для него высокой ноте, а потом ставит на паузу и поворачивается к мужчине, заставляя того немного отойти. — Моя научница дала мне список самых популярных сейчас групп, вот я и смотрю, — поясняет он, — только я не понимаю, на кой черт давать низким вокалистам партии, кот... — Неужели ты разбираешься в музыке, чтобы критиковать? — Не нужно быть музыкантом, чтобы слышать, как кто-то лажает. На чем они выезжают, если в песне ни одной иностранной фразы правильно не спели?? Я не могу делать работу только на своих девочках, а от темы уже отказываться поздно, — он решает умолчать, что тема была утверждена еще в начале года, а уже подходит его конец. Чондэ не виноват в том, что он отсиживался большую часть учебы в больнице или в слезах, но он виноват. — У этих парней есть более интересные во всех планах, подходящих тебе, песни. — Ты шаришь в парнях? — Ну, если я встречаюсь с тобой, то я явно шарю в парнях, — Минсок наклоняется, чтобы поцеловать парня, — а это попса, которую я слышу, когда еду на работу и с нее. — Мерзость, — фыркает Чондэ, хотя невольно краснеет, слыша в свою сторону приятные слова. Он слегка отворачивается, замечая краем глаз название группы, которое кажется ему до отупенения глупым, но потом думает о названии своих любимых групп и невольно усмехается, — там у парня пусанский акцент, я не могу успокоить свои хохотушки. — Ты говоришь так, словно ты из Тэгу, я же не смеюсь над этим. — Так я и не знаменитость, — Чондэ закрывает вкладку, решая заняться этим немного позже. Он уже потерял достаточно времени, чтобы спешить. Поднимается с места и целует Минсока, опуская руки на его плечи. — Куда вы ходили с Кёнсу? — Ревнуешь? — мурлычет Чондэ, прижимаясь к мужчине ближе, опуская голову ему на плечо. Так приятно. — Нет, обычно ты не порываешься к нему просто так. — Он просил сходить с ним к врачу. Это так забавно: у нас своя жизнь, в часть из которой мы даже не посвещаем друг друга. Зато в больницу сходить самостоятельно не можем. Мне нужен кто-то, кто будет меня успокаивать, ему - тот, кто не даст ему сбежать до прихода врача. — Однажды тебе перестанет это быть нужным, придется оставаться другом даже не взамен, — напоминает Минсок. Чондэ искренне надеется, что это однажды закончится. Он готов всю свою жизнь быть рядом с Кёнсу, если тому понадобится, лишь бы избавиться от своего бремени.***
Чонин безостановочно говорит, стараясь сбить с них любую вину. Но Кёнсу смотрит на двух полицейских, один из которых отец его друга, и думает о том, что неоновая краска не стоила всего этого. Сейчас они под огромным подозрением, а До совсем не нужно получать за вандализм, которого он не совершал. Уже осень, у него отрастают состриженные волосы, обратно пропорционально заживающим синякам на плечах, а у Чонина не кончаются оправдания, в которые даже его отец не верит. — Вас видели в том месте за день до преступления, а у вас в сумках нужные краски, всё сходится, — устало выдыхает второй полицейский, пока Чонин делает передышку в своей болтовне. Кёнсу собирается возмутиться, но замирает, прикрывая рот рукой. Чонин этот жест замечает и поворачивает к другу голову. До жмурится и немного съеживается. — Меня тошнит. — Не лучшее оправдание для того, кто работает с баллончиковыми красками, — замечает мужчина, но Чонин яро размахивает руками перед ним, кажется обеспокоенным. — Он серьезно, эй, — пытается защищать друга парень, а его отец жестом руки заставляет Кёнсу подняться и выводит за собой, на выходе наливая воду в пластиковый стаканчик, — ты решил оставить меня одного? — Я всё равно тебе не верю, не пытайся меня заговорить, — бросает Ким, вручая Кёнсу воду, а потом отправляет за дверь. Парень пытается пить на ходу, но его еще больше от этого укачивает. В туалете он умывается, перед этим выкидывая стаканчик в мусорку. В полиции не было плохо, если задуматься. Не было, если за тобой присматривает полицейский, ведь ты друг его сына. Кёнсу поднимает взгляд на зеркало, отмечая, что по нему видно, как ему плохо. Тошнота не проходит. — Надышался чем? — спрашивает Ким, но Кёнсу качает головой. От этого действия ему становится еще хуже, потому он отталкивается от раковины и идет в сторону туалетов. — Волнуюсь. — Не до тошноты же, — пытается найтись мужчина, но Кёнсу настойчиво рвет, вместе со слезами и трясущимися руками. Он вытирает рот, вспоминая, что у него есть успокоительные. Две таблетки в штанах джинс, которые он надеялся никогда не использовать. Достает их трясущимися руками и запихивает одну в рот. Запивает водой из-под крана, когда снова моет лицо. Легче ему едва ли скоро станет. — Если нас посадят хотя бы на три дня, то я готов взять всю вину на себя, хотя это не наше дело, — усмехается Кёнсу, ощущая заинтересованный взгляд на себе. — Не хочешь спокойно жизни? — Чонин сказал, что хочет покрасить мотоцикл в неоновый красный, чтобы быть бед боем, а я ему сказал, что он ссыкло, потому красный не поможет ему быть бед боем, — делится До, — а он защищает меня, пока я даже сказать ничего не могу. Серьезно, поверьте ему, у нас полные баллоны, у нас другое место для рисунков, мы можем показать, там есть набросок. Тем более, наброски делает Чонин, а вы, как его отец, должны знать, что у него другой стиль. Вы обвиняете нас в том, что мы не делали. Но моя жизнь настолько ужасна, что я готов испортить ее еще больше. — Ты говорил об этом с родителями? — спрашивает Ким, Кёнсу кивает и выключает воду. Ему уже не так плохо, потому что он успокаивается сам по себе. И выговаривается, что таковым не кажется. Почему-то отец Чонина казался тем человеком, которому можно было довериться. Единственный взрослый, что не позволит никому из них быть обиженным, — и что-то изменилось? — Кроме того, что меня бьют теперь не только в школе, нет. — Ты не дал показаний после пожара, ты не позволил наказать обидчиков в школе. Чонин сказал мне не вмешиваться, но хочешь ли ты и дальше этого невмешательства? — Вы меня не спасете, — улыбается До, — ни от моей семьи, ни от моей школы, ни от меня самого. Но спасибо вам, правда.