никогда

Бредет по пустой улице, руки давно покраснели от мороза, а он до сих пор ленится убрать маркер во внутренний карман. Неспешно, медленно. Артем устало поднимает глаза. Он правда задолбался, заебался, и на душе лишь одна кошка вместо стаи орущих питомцев, да и мохнатое существо не блещет энтузиазмом. От огоньков тепло, как там его недавно на детской площадке учили? Сила воображения, да. Его особенная сила. Представляет милые икеевские свечи, от которых у него была коллекция стаканов. Все исходит из головы, изнутри. Мама говорила, что он - тот еще выдумщик. Сказки, небывалые приключения, невероятные состязания с волшебными существами. Его необъятный мир и большое сердце, гоняющее кровь. Почти незаметные царапинки на руках, синяки под глзами - как маленький повод спать чуть больше. Его зовут, а он не знает, в каком из миров слышен голос. Их много. Тёмыч один. Грудная клетка будто под прессом, тяжело. По закону подлости поблизости нет лавочек, а в карманах не те таблетки. Дома свечки, не одна и не пять. Персик, черника...и еще какие-то. Стопудово, там будет дешевый морс в холодильнике рядом с дорогим пойлом. Рассуждение о жизни "до" он предпочитает отметать в сторону. Жизнь "на низком" - обычное явление. Не было лучше, не было хуже. Всегда какая-то херня. Как оригинально. Он не уверен, что дома его ждут. Что существует человек, способный просто быть его человеком? Будто брошенный пес, уставший и потерявший свое место. Дом тоже кажется выдумкой. Ведь там все есть. Есть удобный диван, приставка, собаки. Есть тот, чью руку он обещал не отпускать и сейчас ходит один. Тёма садится на небольшой узорный заборчик у клумбы, потому что сил совсем нет. Вот она, парадная в десяти метрах, а сделай он хоть шаг - упадет и подумают, что сторчался. Закрывает лицо ладонями, металл колец холодит пльцы, а ограждение - задницу. Вот так просто умереть не хочется. Да и маркер новый, чего пропадать. Артём оттягивает рукав худи, освобождая запястье, пишет маркером. Что-то рисует, потягивая ткань все выше и выше. Пишет так, будто его время на исходе. Холод все ближе. *** Глеб его обыскался. И по крышам общим прошел и по местам, где куски не добил - тоже. Этого дегенерата нигде нет. Любимого дегенерата, к слову. А вдруг все это был тупой сон на отходняке? А вдруг его просто отпустило и теперь он в другом городе тупо потому, что сторчался на притоне? Нет, нет,нет - маниакально твердит себе блондин. Это не то. Ноги не слушаются, счетчик шагов на браслете явно недосчитал километры. Красные от холода пальцы на контрасте с черным лаком и худи, которая пахнет как-то по родному. Он знает, что она принадлежит Артёму. Глеб цепляется за его образ, отпускать не хочет, но кажется, будто все попытки напрасны. Он не найдет то, чего нет. Нельзя было отпускать. Никак нельзя. В голове рой мыслей, жалит и жужжит навязчиво, опухолью оседая в голове. Недосмотрел, отпустил и теперь потерял. Глеб до Тёмы мало что понимал. Шатался то там, то сям. С бандами разными, пока на врагов шатена не напоролся. Ох и "весело" же им было. Да, Тём? Парень издает скулеж, подобно уставшей собаке, что сбилась с ног в поиске своего хозяина. Теплый плед, чертовы свечки и куча маркеров и бумаги и прочего, что ему чуждо, но что любит Тёма. Ноги несут к "дому". Все тому же, где оказался и где нет Тёмы. Глеб смотрит себе под ноги, но его относит чуть влево, заставляя поднять голову. - Тёма, ты...- видит сгорбленную фигуру, что почти не двигается. Левая рука разрисована маркером, будто он куда-то торопился.- Родной, о боги,- бросается к парню как раз в тот момент, когда старший готов был встретиться с асфальтом. Глеб кое-как достаскивает себя и Тёму до дома, пыхтя и чуть матерясь. Нашелся, черт возьми. Он оседает на пол, скользнув вниз по стене, а за ним Тёма, который не подает признаков жизни, хоть и дышит и пульс на месте. Глеб ловит, аккуратно к себе прижимает и целует в лохматую макушку, сняв капюшон парня.