Наследница Теней (#1)

      Утро следующего дня, после судьбоносной пробежки в бурю, встретило Адарлину страшной болью во всем теле. Помимо отвратительного самочувствия, ее беспокоило напряжение, витавшее в воздухе. Спустившись вниз, Адарлина узнала, что несколько часов назад Тарлен со своим отрядом ушел на задание, и Мэйлин ушла вместе с ними. Беспокойство, охватившее ее, было не знакомо, но Адарлина понимала, что именно так должны чувствовать себя те, кто волнуется за друзей.       Несмотря на тяжелую атмосферу, повисшую над лагерем, Адарлина начала свое утро с привычных мучительных тренировок на поле, где она раз за разом пыталась взобраться в седло недовольной Фарсы. Добрая хозяйка Варна обмотала руки Адарлины крепкими бинтами, но они успели стереться за те два часа, что она безостановочно подтягивала себя в седло. Может она ожидала, что сегодня свершится какое-то чудо, но реальность быстро разубедила ее в этом. Однако, теперь Адарлина серьезнее воспринимала каждый свой провал. Ее больше не тянуло удариться в слезы и не возникало желания все бросить. Когда пришло время отправляться на пробежку, она отвела Фарсу в стойло, пообещав, что вернется днем, и они наскачутся всласть.       На старте никто не поприветствовал ее улыбкой, так случилось, что, помимо отряда Тарлена, Адарлина так ни с кем и не сблизилась. Все побежали, и Адарлина побежала вместе со всеми. Больше никаких отставаний, никаких соплей и самоедства. Бежать. Бежать. Бежать. И Адарлина бежала. Свежий прохладный воздух расправлял легкие, снимал тупую боль и наполнял силами. Никаких чудес, никакой помощи. Только самоконтроль и желание.       Развить ту невероятную скорость Адарлина не смогла, но, тем не менее, прибежала к финишу в числе последней десятки. Она запыхалась и изнемогла от усталости, но смогла добежать наравне со всеми. Чувство радости, омрачало чувство стыда. Ведь она могла сделать это раньше, если бы захотела.       После был завтрак, где Адарлина старательно жевала хлеб, заедая его кашей и запивая молоком. За столом она сидела одна, но это ее не беспокоило. Быстро покончив с трапезой, она покинула столовую и сразу же отправилась на тренировочное поле. Стрелять из лука у нее получалось не лучше, чем запрыгивать в седло, но она была уверена, что это ненадолго.              * * *              Тарлен и его отряд вернулся спустя несколько дней. Все они выглядели мрачными и потрепанными, но как не пыталась Адарлина расспросить Мэйлин о том, что с ними приключилось, та отмалчивалась. Вероятно, подобного рода информация была не для ушей простых смертных. Адарлину это злило. Она поражалась сама себе, но все равно позволяла себе демонстративно обижаться на подругу, чьим вниманием еще неделю назад так дорожила.       Постепенно ритм жизни полностью подчинился военному лагерю. Ее утро теперь привычно начиналось с тренировок в поле, где она раз за разом училась взбираться в седло. Далее она отправлялась на пробежку, после шел завтрак, потом тренировки с оружием и рукопашные бои, где Адарлина продолжала самозабвенно колотить мешок с песком. После обеда она работала на конюшне, иногда упражняясь с отрядом. К концу дня она полностью исчерпывала свои силы, и без памяти падала на постель.       Спустя еще восемь дней у Адарлины получилось-таки забраться в седло, и ее победоносный крик слышал весь лагерь. Все, кого она не разбудила своими криками, встали с утренним колоколом, призывающим отправляться на пробежку. Воодушевленная девушка с каждым разом силилась пробудить в себе невероятную скорость, но пока что ее усилия выливались лишь в развитие выносливости — Адарлина сама не заметила, как стала стабильно бегать в третьей десятке, и научилась вести дыхание от старта до самого финиша.       Завтрак. Мэйлин с удовольствием рассказывала Адарлине о своих тренировках, и о симпатичных фэйцах, которых она встречала в лагере. Адарлина рассказывала о работе на конюшнях, и о том, что узнала о травах, которыми можно вылечить больных или раненых лошадей. Советовала, какого коня Мэйлин следует выбрать сегодня, чтобы оказаться самой быстрой и проворной в тренировочном бою.       Но только о своих утренних тренировках Адарлина молчала. О них по-прежнему не знал никто, кроме Брона и Тарлена.       Бывали дни совершенно неудачные для Адарлины. Иногда она не могла повторить даже того, что уже преодолевала вчера, когда самые простые приемы не желали получаться, и это вводило Адарлину в состояние тихой ярости. Когда она в очередной раз смачно падала на землю, то тут же распылялась красочным потоком фэйских ругательств, которых, к тому времени, уже успела нахвататься от Мэйлин и прочих фэйских солдат.       В один из таких дней, выплеск ее ярости и досады был прерван незваным гостем. Тарлен изредка приходил к своему жеребцу рано утром, в то время, когда, как ему казалось, в конюшнях никого не было. Триада проклятий, что извергла из себя Адарлина, заставила его заглянуть на тренировочное поле. И командир был удивлен, увидев там Адарлину. Она неловко покраснела и кивнула в знак приветствия, Тарлен чуть склонил голову и с загадочной улыбкой оставил ее одну. С тех пор он все чаще стал появляться на конюшне рано по утрам. Его присутствие мешало Адарлине сосредоточиться, но она и не думала отменять тренировки.       Однажды она поймала его взгляд. Тарлен наблюдал за ней с молчаливым одобрением, без намека на усмешку или недовольство, и это просто окрылило Адарлину. В тот день она запрыгнула в седло восемь раз из десяти, и это была ее личная победа.       Тарлен никому не сказал о ее дополнительных тренировках. Даже своим друзьям по отряду. Бранрис проявлял к Адарлине все больше внимания, он даже стал появляться на общих тренировках, хотя обычно позволял себе их пропускать, пользуясь званием чуть ли не лучшего мечника в лагере. Сонриса все время тренировалась с Мэйлин, и Адарлине ничего не оставалось, как вставать в пару с Бранрисом.       Он стал первым настоящим противником Адарлины в рукопашном бою. Прошло немало времени, прежде чем девушка сумела освоить хоть какие-то азы элементарного уклонения, но Бранрис был терпеливым учителем. Адарлина иногда ловила себя на мысли о том, что прекрасно видит его симпатию и просто пользуется его благосклонностью, чтобы выучить новые приемы. Это угнетало девушку, она старалась гнать прочь подобные мысли.       От завтрака и до самого обеда Адарлина и Бранрис без устали сражались друг с другом. Вернее, Бранрис мутузил ее, без конца валяя по земле и повторяя слово «убил» каждый раз, когда его тренировочный меч останавливался в дюйме от жизненно важных органов Адарлины. После каждого удачного выпада, от которого Адарлина не успевала защититься, он просил прощение и подавал ей руку, помогая подняться на ноги. Затем тщательно разъяснял, какой прием он использовал, и какие ошибки допустила Адарлина, парируя его.       Тарлен на тренировках не присутствовал. У командиров было много других дел.       В обед они снова собирались привычной компанией: Адарлина, Мэйлин, Сонриса, Бранрис и мрачный молчаливый Фарис. Иногда к ним присоединялся и Гарт, в редкие моменты, когда не был увлечен своей возлюбленной. Они делились новостями, обсуждали вести из города, и с каждым днем Адарлина узнавала все больше о своем новом доме и о пресловутом городе на побережье.       Оказалось, что Стражи Теней неспроста выбрали себе такое название, они действительно верили в древние легенды о Богах, которые извергали из пасти жизнь и несли на крыльях смерть, и об их слугах, сотканных из самой тьмы для поддержания равновесия.       Адарлина плохо знала подобные легенды и считала их не более чем вымыслом, да и вообще история общества, в котором она выросла, оставалась для бывшей рабыни чем-то размытым и недосягаемым. Адарлина постоянно ловила себя на мысли, что сгорает от любопытства, и несколько раз она порывалась сходить в местную библиотеку — склад книг, что натаскали сюда жители лагеря, спасая их из горящих библиотек или находя бесценные рукописи на помойках города.       Откуда появились самые первые книги никто уже и не помнил. Адарлина хотела побывать там, вспомнить чтение и, может быть, прочесть подлинные легенды. Она их слышала только на слух, но времени на то, чтобы осуществить задуманное, катастрофически не хватало. Единственный свободный час в расписании, сразу после ужина, она посвящала занятиям с Мэйлин, обучаясь фэйскому языку и письменности.       Находясь в постоянном окружении фэйцев было не сложно привыкнуть к звучанию речи и начать разбираться в значении часто повторяющихся слов. В скором времени Адарлина овладела минимальными знаниями и начала ориентироваться в их речи. Мэйлин даже похвалила ее за старания.       Каждый день Адарлина стремилась совершить маленький подвиг над собой, и по окончании очередной недели чествовала свои достижения и разбирала провалы, давая обещание доработать то, что получалось хуже всего.       Время шло, и успехи Адарлины нарастали, как снежный ком. Чем больше она тренировалась, тем сильнее становилась, и тем большего была способна достичь на следующей тренировке. Настоящий азарт захватил ее, не позволяя останавливаться на достигнутом, подхлестывая каждый день.       Когда ей, наконец, удалось запрыгнуть в седло Фарсы на полном скаку, она сперва не могла поверить в очередную победу. Но едва взглянув в глаза самодовольному Брону, она поняла — да, она победила.       Еще больше увериться в том, что теперь ее тело способно выполнять подобные трюки, помогло зеркало, висевшее в ее спальне. Переодеваясь из ночной рубашки в тренировочный костюм и обратно, Адарлина иногда замедлялась и разглядывала свое обнаженное тело. Поразительно, насколько же она изменилась. Уродливый шрам на лице никуда не исчез, на спине и на бедре остались вечные напоминания о старой жизни.       Однако ее глаза стали гораздо ярче, а взгляд смелее и увереннее. Исчезла болезненная худоба, а с ней и синяки под глазами. Она нагуляла не только мясо на костях, как любил выражаться Брон, но и крепкие мышцы. У когда-то худощавой рабыни появилась талия, округлость бедер и груди, а также плавные линии мускулов на руках, животе и ногах. Адарлина с упоением оттачивала их силу, непрерывно совершенствуя свое мастерство рукопашного боя.       Ей нравились эти перемены. Нравилось ощущать уверенность в своих силах, нравилось чувство стремления, радость от победы и ощущение собственной значимости.       Каждый раз, когда ей удавалось пройти новый этап, каждый раз, когда Брон кидал на нее одобрительный взгляд, внутри Адарлины поднималась волна удовлетворения и гордости. Она по-прежнему не могла быть полноценным участником учебных сражений, однако, прилежно наблюдала за каждой тренировкой. Со временем она стала отмечать, что уже способна повторить все то, что проделывали опытные всадники во время поединков. Эти открытия поднимали ей настроение и вызывали легкую улыбку на губах.       Брон оказался прав с самого начала.       Спустя три месяца пребывания в лагере Адарлина окрепла и научилась управлять каждым мускулом в своем теле. Она безропотно подчинялась всем приказам, впитывала все, о чем толковали старшие по званию, и вскоре смогла овладеть луком и кинжалом — все попадало в цель. Стальной рядовой меч все еще был для нее слишком тяжел, но это нисколько не останавливало Адарлину. Она занималась с ним каждый день, в одиночестве, привыкая к его тяжести и ощущению в руке.       Почувствовав в себе готовность, Адарлина начала упражняться с палкой верхом на Фарсе, чтобы подготовить себя. Брон оценил инициативу, но после самостоятельных занятий у Адарлины так разболелись руки, что потом она не смогла качественно отработать индивидуальную тренировку. Тогда Брон посмеялся над ней — терпение.       Действительно. В последнее время Адарлину просто разрывало от нетерпения. Она не находила себе места, если не могла исполнить тот или иной прием. Она заставляла Бранриса показывать его снова и снова, просила помочь ей отработать до тех пор, пока у нее не получалось сбить его с ног.       Адарлина поражалась собственному рвению. Когда у нее получалось повалить Мэйлин, Сонрису или Бранриса, она испытывала какое-то мрачное наслаждение, которое не раз пугало ее, неожиданно появляясь в самый разгар поединков. Понять природу этого чувства Адарлина не могла, но и отрицать его тоже. Ей нравилось побеждать, хотелось стать сильнее, овладеть новыми преимуществами, и ей не нравилось, когда кто-то пытался ей помешать.       Впервые подобную вспышку агрессии она проявила на индивидуальной тренировке с Броном. Взмыленная Фарса отчаянно хрипела, изнеможенная долгой непрерывной скачкой. Однако у Адарлины никак не получалось попасть из лука в последнюю, самую дальнюю мишень. Девушка заставляла кобылу пробегать мимо снова и снова, пока Брон не схватил ее под уздцы и не сказал «довольно».       В тот самый момент «нечто», что тихо теплилось в Адарлине все это время, всколыхнулось, наполнив ее тело яростью и силой. Она схватила поводья и дернула их так, что Фарса испуганно взвилась на дыбы. Брон был вынужден отпустить ее и отскочить в сторону.       — Довольно будет, когда я пробью эту чертову мишень насквозь! — огрызнулась Адарлина на своего учителя, едва ли узнав свой собственный голос.       Она лихо развернула кобылу и снова пустила ее в галоп. Будоражащая тьма заполнила ее тело, перед глазами появилась красноватая дымка, однако не помешавшая ей наложить на тетиву последнюю стрелу и пустить ее в мишень — яростно и хлестко. Стрела пробила самый центр, пройдя насквозь, и воткнулась в деревянную балку, позади мишени.       Адарлина долго смотрела ей вслед, тяжело дыша и улыбаясь.       Затем она перевела взгляд на Брона и только тогда поняла, что натворила. Призрачная пелена спала с глаз, и Адарлина увидела загнанную лошадь, собственные руки, истертые в кровь, и удрученный взгляд своего наставника. Она кинулась к нему с извинениями, однако главный коневод прервал ее жестом руки и молча заглянул в ее глаза, полные раскаяния.       Адарлина удостоилась лишь его кивка. Она поняла это как прощение, и дальше их тренировки проходили как обычно, однако осадок остался. Осадок темного «нечто», которое появилось из неизведанных глубин ее души, и заставило Адарлину проявить жестокость по отношению к своей лошади, не подчиниться прямому приказу своего наставника, да еще и нагрубить ему. Да, Адарлина давно уже не была рабыней, и давно уже не ощущала в себе той робости и бесхребетности, однако подобное неуправляемое поведение было для нее совершенно не свойственно.       Адарлина поклялась себе больше не терять контроль. Чем бы это ни было, она сможет с этим совладать. Если она позволит разгуляться своему новоприобретенному характеру, начнет грубить направо и налево или высказывать открытое неповиновение, то ее обязательно накажут. Сочтут выскочкой и бесцеремонно в грубой форме поставят на место.       Кто она такая, чтобы выступать против бессмертных фэйских воинов? Ее без сомнения прихлопнут в первую же секунду настоящего сражения. Разделаются с легкостью, как с зазнавшейся неумехой. Адарлина знала свое место, дорожила им и очень боялась потерять. Именно так все и было.       Однако, ночью, когда она уже лежала в постели и позволяла мыслям бродить по задворкам своего сознания, Адарлина все чаще слышала голос, голос того самого «нечто», что зародилось в ней. Этот голос был пока еще совсем тихим, но уже зычным, манящим и полным внутренней силы.       Одной частью сознания Адарлина отрекалась от него. Ей совершенно не нравилась его бравада, полный яда шепот и постоянная ненависть ко всему, что ее окружало. Стоило Адарлине лишь чуть-чуть разозлиться, как этот сладкий голос, полный ядовитого сарказма, услужливо подбрасывал ей в голову жалящие реплики, которые она ни в коем случае не стала бы произносить вслух. За подобные слова или еще чего хуже — действия, любой воин лагеря прихлопнет Адарлину одной левой, даже не дав ей шанса спастись. Она была в этом уверена.       Другая же часть Адарлины тихонько посмеивалась над первой, и, когда девушка уже засыпала, тихо шептала, убаюкивая ее сознание: пусть только попробуют. Пусть попробуют.              * * *              Обучение поглотило Адарлину. Она училась сражаться, защищать свою жизнь и лишать жизни других. Училась думать, говорить и вести себя, как воин. Девушка поражалась, как быстро ее покидала, казалось бы, закоренелая рабская смиренность и неуверенность.       Как бы Адарлина не старалась вести себя как прежде, чем сильнее она становилась, тем самоувереннее себя вела, даже не замечая этого. Она начала спорить с Броном. Стала яростно отстаивать свою точку зрения в разговоре с кем бы то ни было, хотя раньше опасалась повышать голос или встревать в разговор со своим мнением.       Но кроме всего прочего, по прошествии уже трех месяцев со дня ее появления в лагере, Адарлина совсем перестала бояться фэйских воинов. Все они вдруг перестали казаться ей такой непоколебимой силой, перед которой ей следует преклоняться.       Да, именно. Она вдруг стала чувствовать себя сильнее их всех вместе взятых. Это чувство Адарлина держала при себе, но теперь, если она смотрела на какого-нибудь фэйца, тот начинал тихо рычать в ответ, словно ощущая исходящую от нее угрозу.       Адарлина носилась на пробежках, как угорелая, словно пыталась соревноваться с ветром. Девушка, еще месяц бегавшая, как среднестатистический солдат, где-то в середине, теперь раз за разом соперничала с лидерами на последнем отрезке дистанции.       Она приходила десятой, затем восьмой, потом четвертой.       На днях ее только в самый последний момент смог обогнать Бранрис. Адарлина осталась второй. Фэйец улыбался, искренне восхищаясь успехами Адарлины, однако, когда она обернулась к нему и глянула в глаза, улыбка медленно сошла с его лица. Адарлина развернулась и пошла прочь, забыв про то, что они собирались вместе отправиться на завтрак.       Она шла, полностью поглощенная бурлящим темным чувством, не замечая, что одним своим видом заставляет других уступать ей дорогу. В тот день она собиралась победить. Она долго тренировалась и хотела эту победу сегодня, но Бранрис забрал ее.       Ярость.       Лишь одна из эмоций, подпитываемая темной энергией, бурлящей в крови девушки.       Ненависть.       Необоснованная, внезапно вспыхнувшая, но обжигающе холодная и всепоглощающая. Адарлина полюбила выплески агрессии. То, что случилось в самом начале с Броном и посчиталось из ряда вон выходящим, оказалось только цветочками, в сравнение с тем, что могла учинить Адарлина теперь.       Она могла бесноваться и рычать, как дикий зверь. Разносить в прах мишени своими выстрелами и перерубать их надвое мечом на полном скаку. Всем, кто оказывался поблизости в такие моменты или пытался ее урезонить, доставалась порция отборного ядовитого сарказма, после которой оппонент зачастую даже не знал, что ответить.       В такие моменты, Адарлина понимала, что всегда, пусть и в тайне даже от самой себя, горячо и люто ненавидела свою жизнь. Ненавидела своих неизвестных родителей, которым была обязана низким происхождением, ненавидела бывших хозяев, посмевших истязать ее. Она ненавидела алчных и жестоких людишек, пресмыкающихся перед древней знатью, ненавидела эту самую знать, которая хотела купить ее, как лошадь, а потом насиловать и истязать ночами напролет. Адарлина искренне ненавидела всех безликих богов, и не боялась того, что они узнают об этом. Она ненавидела весь этот дерьмовый мир, который создали все те, кого она так ненавидела.       Эти чувства жили в ней тайно, глубоко внутри, скрываясь под маской покорной и безвольной рабыни. Но любой зверь, заточенный в клетку, рано или поздно вырывается на свободу. Адарлина даже сама не подозревала, какое чудовищное существо взращивала в себе все эти годы. И это самое существо ненавидело ее. За слабость. За покорность. За бесхребетность и за страх, который каждый раз сковывал Адарлину, не позволяя ей действовать.       Да, в приступах своей слепой ярости Адарлина ненавидела всех, даже саму себя. И она упивалась этим чувством, ощущая, как горят в адском пламени все ее слабости, все то, что она презирала в себе.       Этот огонь, эта темная сила — это была настоящая Адарлина.       Не рабыня. Воин. И в тот день она хотела победы.