Моими глазами

Пока самолёт не зашёл на посадку, Мора успела надумать себе разного рода глупостей. Например, что она, возможно, забыла полить цветы. А потом вспомнила, что единственное лимонное дерево она уже сотню лет назад отдала Корсаку. Или что, возможно, она не оставила свежих листьев для Басса, не сказала Джейн, что лазанья и в холодильнике быстро стремится к порче. Но нет, она ничего не забыла. Она сделала всё, что было нужно. И, может быть, местами даже сверх меры. Ей уже не было так грустно, как на вылете из Штатов, но и спокойствие пока не приходило. Она фантазировала, что какую-то частичку себя оставила там, в Бостоне. Как будто она вышла на площадь Копли, где когда-то заканчивала марафон, и положила на проезжую часть свой кусочек. Кусочек, оторванный от самого сердца. И сейчас, когда пилот сообщил о приземлении в Москве, тоска по этому кусочку стала ещё более отчётливой. Море не нужно было объяснять, что какая-то крошечная деталька, капля в море почти никогда не имеет значения. Не является важной. Она сама знала это. Она понимала и принимала эту теорию. Но совсем мизерный процент сомнений оставался. Словно именно теперь эта крошечка имеет и должна иметь значение. Просто потому, что её отобрали у Айлс. Это как, например, убрать из макарон по-флотски макароны. И что там есть без них? Порыв возник и никуда не исчез. Море захотелось снова войти в кофейню напротив участка. Захотелось, чтобы на её стаканчике с латте было написано «Maura» и чтобы Фрост заигрывал с бариста. Потому что та, надо сказать, довольно миленькая. Она захотела залитых солнечным светом улиц и велосипедистов. Запаха стриженных газонов и отголосков английской речи. Айлс медленно вошла в здание аэропорта, катя за собой багаж. Каблуки и колёсики чемодана стучали по мрамору, и этот звук напоминал ей обо всех аэропортах мира. Сколько раз она так спускалась с трапа самолёта на незнакомую землю? Она вспомнила Париж, в котором провела несколько великолепнейших недель, стараясь найти в себе источник. Очаг вдохновения, заставляющий выплёскивать мысли на бумагу. Потом на ум пришла Италия. Она помнила, как приземлялась в Неаполе. Помнила, как жарко и вкусно пахло вокруг. И как она думала, что если сбежит сюда ото всех, то, возможно, затеряется и её никогда не найдут. Москва от самого аэропорта напомнила муравейник. Огромный поток людей, смешивающий лица в одно. Несущий кого-то самого беззащитного через всё здание. Стены которого серые, которые давят, которые не просят остаться. Они будто спрашивают о том, что ты вообще забыла в чужом тебе городе. И хоть бы один сладкий аромат или улыбка! Мора шла, стараясь не смотреть по сторонам. Она выучила то негласное правило, что стоит зазеваться лишь на секунду — и толпа заберёт тебя с собой. Снесёт с ног так, что ты перестанешь их чувствовать. Айлс предупредили заранее, что её будут ждать. Как это принято, посланный некто будет размахивать табличкой с её именем перед всеми прибывающими. Она старалась до последнего оттянуть момент встречи с её сопровождающим. Пока пассажиры спешно летели через весь аэропорт к выходу в цивилизацию, она шла медленно. Чуть ли не запинаясь за собственные ноги. Сердце кололо. Его странное смятение Мора не могла объяснить. Будто две стороны благополучно уживались в ней: та, которая до мозга костей была патриотка, и та, которая под дулом пистолета отказывалась покидать Москву. Сама Мора — та, которая была для всех людей вокруг — ещё не определилась, какую из крайностей поддержать. Ей хотелось держаться в рамках обеих. Но, увы, в этих рамках было слишком мало места. Айлс улетела из Бостона в первой половине дня, люди там, кажется, едва закончили завтрак. А прибыв в Москву днём позже, она застала всё ту же картину — люди, потягивающие кофе, чтобы взбодриться. И рассвет, конечно. Она застала красивейшего вида рассвет, лучи которого стучались во все окна аэропорта. Американку ждал вихрастый парень с наушниками, болтающимися из кармана, и дырками на джинсах. Рубашка не была заправлена в штаны, зато помята почти до последнего шва. Он производил впечатление подростка, которого просто случайно поймали на улице и попросили помочь. Оказать услугу в обмен на «спасибо» и деньги на энергетик. Тогда ещё Айлс не знала, что это Иван Тихонов и он руководит целым компьютерным отделом. И что, конечно, работать им придётся плотнее, чем ей бы того хотелось. Протягивая руку для рукопожатия и надевая на лицо дежурную улыбку, Мора почувствовала привычный спазм в груди. Он значил, что этот парень — не то, что заставит её задержаться, пожалеть, что ругала Москву. Он значил, что поиски продолжаются. // Утром, когда тьма стала более упругой и густой, Валя проснулась с непреодолимым желанием — во что бы то ни стало вернуться на работу. Снова войти в здание ФЭС. Снова переодеться в рабочий костюм. Снова встать над телом для исследования. Снова погрузиться с бесконечный поток анализов, экспертиз, заключений, отчётов. В этот невероятный мир, который стал для неё вторым домом. И из которого её так несправедливо выгнали. Захлопнули дверь перед носом. Валя не была уверена, что за окном рассвело. Что на горизонте забрезжили обжигающе-красные лучи солнца. Она могла полагаться только на свои внутренние часы и тихие-тихие копошения детей, вскочивших ни свет ни заря. Вспоминая детали прошедшей ночи, Антонова зацепилась за образ женщины. Она опять появилась, ворвавшись так неистово, так беспардонно в мерное течение иллюстраций. Она пела, смеялась, но её снова не было видно. Словно она скрывала своё лицо намеренно. Специально пряталась в темноте, боясь быть узнанной. Теперь в её глазах не отражались высотки. Теперь там было небо. Бескрайнее голубое небо, испещрённое белыми бликами, вмещающее в себя, наверное, все облака в мире. Эта картинка, которая в этот раз сопровождала её взгляд, понравилась Вале. Она делала их ближе, подталкивала друг к другу. И в сердце Вали появилась очень смешная, но яркая надежда на то, что предчувствие её не обманывает. Антонова протянула руку к тумбочке у кровати, чтобы найти телефон. Плюсом всех этих современных технологий было хотя бы то, что в таких ситуациях она могла обращаться и общаться с техникой сама. Она могла легко управлять телефоном, физически не представляя, как на данный момент выглядит его экран. Валя не видела конкретной цели, только имела её эскиз в голове. Но уже шла к ней. Уже пробиралась сквозь колючие кусты, откидывая их ветки в стороны. Не жалея, раня ладони, на которое было почему-то плевать. Антонова, имея номер Рогозиной в быстром наборе, сделала дозвон. Ей хотелось этого последние полгода. Приехать, вдохнуть родные стены, ощутить в руке скальпель или — на крайний случай — ткань рабочей формы. Валя помнила, что Галина Николаевна обещала исполнить любой каприз. Рогозина ходила за ней по пятам практически всегда, потому что дико любила хрупкую блондинку. Любила по-своему, так, как умела. Но эта любовь часто помогала Вале сделать вдох и полететь. Поэтому она точно знала, что полковник не откажет ей в очередном полёте. А Антоновой просто делать было нечего. Её, как магнитом, тянуло в офис. В родную ФЭС.