Моими глазами

You're beautiful You're beautiful You're beautiful, it's true. Каждое утро Мора намурлыкивала себе под нос Бланта и была невероятно счастлива. Самое раннее время суток всегда было полностью посвящено ей. Город, ещё не оправившийся ото сна, словно лежал на ладони: огромный, величественный, но такой невинный, когда в нём нет людей и суеты. По улицам ещё клубился туман, не горели витрины. Дворники сонно собирали облетевшую листву кучками на углу домов. Воздух дышал морозцем и немного последними горящими рассветами. Это была глубокая осень. Мора остро ощущала эту особенную атмосферу, находясь в Москве. Хотелось, как в кино, сделать какао, замотаться в плед и включить самую добивающую из всех лирику. По списку у Моры была только лирика. Она каждое утро включала песни, привезённые из Бостона, чтобы не изменять своим привычкам и не терять связь с Родиной. Оставаясь одна, Айлс часто напевала что-то любимое. У неё не было слуха, не было голоса, но была громада чувств, которые вечно некуда было деть. Их она отдавала в музыку, в песни, раскрывающие её суть, выворачивающие её нутро наизнанку. Как героиня заезженной мыльной оперы, она пела в душе, пела за готовкой, пела, разглаживая складки на платье и морщинки на лбу. Утро за утром в Москве Мора мурлыкала всё дольше и настойчивее. Каждый день она переживала такой огромный стресс, что музыкальной терапии стало просто недостаточно. Айлс не знала, почему она постоянно на нервах, почему не входит в колею, почему не находит гармонию с собой. То ли работа в ФЭС на неё так действовала, то ли разлука со Штатами, то ли Валя. Мора поняла, что Валя особенная, когда начала из раза в раз просыпаться с мыслями о ней и без сердечных болей. Ночами ей казалось, будто Антонова прикасается к её груди горячими ладонями и вбирает в них шипы, мучающие американку. Будто она взваливает на себя все её проблемы и недостатки, чтобы Море остался здоровый сон, который разливается по венам. Образ Антоновой стал сопровождать Мору во всех привычных делах. Раньше это были приступы боли в сердце: они были с ней дома, на работе, в магазине. Они отвлекали её от прослушивания лекции по психологии, еженедельного похода за новой парой брендовой обуви, утреннего кофе, занятий йогой. Они вырывали её из сна, из мыслей, из обычной жизни. Они мешали ей каждый раз, когда она забывала про них. А сейчас с ней мысленно была Валя. Та Валя, которую она успела разглядеть и узнать. И она совсем не была помехой. Она не была тем, что не давало нормально жить. Не была тяжёлым грузом, который приходилось тянуть во все сферы деятельности. Она, наоборот, была талисманом. Мысли о Вале избавляли Мору от болей, давали сил, помогали. Антонова словно была чудодейственной иконой, которую хотелось хранить в кармане, чтобы при малейшей смене погоды достать и поцеловать лик святой. Айлс по утрам только из-за Вали слушала музыку, пила свой травяной чай, выгребала из недр шкафа лучшее платье и шла на работу. Она не понимала, на что надеялась. Что пыталась делать: привлекать внимание или жить в привычном ритме. Но одно упоминание о Вале поднимало в ней волну ощущений, и в животе что-то резко скручивалось в узел. Мора всегда плохо разбиралась в узлах. А этот знала. Он был известен как скользящая восьмёрка. * Валя сразу же почувствовала аромат жасминового чая, пропитавшего помещения. С каждым коридором он становился всё резче и плотнее. Его можно было потрогать руками: он был мягким, немного липким и тёплым. Он обволакивал сердце так сильно, что оно от тяжести падало вниз, в пятки. Оно трепетало в необъяснимой страсти. Валя шла на этот аромат, словно он звал её к себе. Антонова хорошо знала повороты и кабинеты. Она без проблем ориентировалась даже по людям, которые сновали туда-сюда. Всех лаборантов она различала по шагам, коллег узнавала по запаху и голосу. Она знала всех людей, с кем работала. Но она не знала голос, который внезапно коснулся её слуха. Она остановилась. Вслушалась. Жасминовый шлейф вдруг потерял всякую ценность, перестал магнитом тянуть её в нужном направлении. Теперь её повёл голос. Тихое напевание какой-то очень знакомой песни. Валя слышала эту песню во снах. Она вдруг очень ярко представила в своей голове всё так же, как это было много ночей подряд. Ей снилась женщина. Ей снились невероятные зелёные глаза, в которых она видела отражение высоток и спасение. Какое-то время это были картинки без звука. Хотя и их было достаточно: волной от взмаха ресниц сносило с ног и голову. Потом женщина в её снах начала петь. Проблема Вали была в том, что наутро она ни слова вспомнить не могла. Она даже не была уверена, существует ли такая песня. Но это было настолько волшебно, настолько вдохновляюще, что Антонова тянулась к незнакомке. Она верила, что именно из-за неё всё будет хорошо. От этого голоса подкосились ноги. Он был точно такой же, каким она его запомнила. Песня была точно такой же, которую она пыталась напеть каждое утро после этих снов. Антонова по стенке дошла до буфета. Именно оттуда тянуло жасмином и американским акцентом. Ей понадобился один вдох, чтобы, сжав кулаки, войти и увидеть. Картинка вдруг предстала перед Валей во всей её красе. Она была наполнена цветами, штрихами, деталями. Она была реальнее всего в этом мире. Валя смотрела на неё широко раскрытыми глазами и ВИДЕЛА. Пелена, которая до этого окутывала её взгляд, спала. Ушла. Осталось только существующее вокруг. Всё, что имело форму, размер и краску. Антонова увидела стоящую к ней спиной Мору. Та заваривала чай и напевала себе под нос Бланта, как обычно она это делала. Она настолько увлеклась, что потеряла над собой контроль и слегка забылась. Валя замерла, хлопая глазами. Всё — свет ламп, серый стол и серые стулья, бурчащий чайник, американка в синем платье — было ей подвластно. Всё она видела так, как оно было. Как она могла бы видеть, если бы была зрячая. В эту секунду она почему-то действительно не была слепа. В эту и на эту секунду она прозрела. — Мора? — громко сорвался с губ Антоновой неловкий полувопрос. Ей вдруг стало не по себе, что она уже не сможет забрать слова обратно. Что она не сможет притвориться, будто она ничего не произносила. Она слепа, а не нема — в этом вся разница. В момент, когда Айлс резко повернулась, резко погас и взгляд Вали. На глаза пала пелена, туман окутал реальную картинку и в ней стало непроглядно темно. Валя взмахнула руками, пытаясь шарить в дневном мраке, но не смогла ничего нащупать. По щелчку пальцев прекратилось всё, чему она даже обрадоваться не успела. Антонова с грустью даже подумала, что её зрение теперь похоже на телевизор — кто-то выключает его тогда, когда становится слишком ярко. — Мора, — Валя протянула руку вперёд, чтобы найти хоть какую-нибудь опору. Ей хотелось бы ухватиться за Айлс, хотелось бы понять, правда ли её может током ударить от этой странной американки или она просто сходит с ума. — Мора, пожалуйста, скажи, что ты в синем платье. Айлс опустила глаза вниз, чтобы убедиться, что с её головой всё нормально. Да, утром она действительно надела любимое васильковое платье со вставкой из прозрачного кружева на талии. Одного она не понимала — как Валя узнала? — Ну да, — Мора так и стояла, замершая с кружкой ароматного чая в одной руке и кулаком, сжатым другой. Со стороны они выглядели глупо. Между ними были непреодолимые миллиметры шагов и целая куча мыслей, что что-то в этой жизни они делают неправильно. Что что-то в этом мире сошло с орбиты и покатилось ко всем чертям. Это было на грани сумасшествия. Это было театром абсурда, где у героев нет прописанных диалогов, а сюжет смешит до слёз. Они, две вот такие вот разные, живущие на противоположных концах Вселенной, встретились. Потом, не желая сближаться, сблизились. Они остались единственными друг у друга, кто понимал и знал, какую руку помощи протягивать. Они почувствовали это. Почувствовали, что нуждаются друг в друге так, как нуждается в воде заблудившийся в пустыне путник. — Что ты пела? — Валя вернулась первая. Словно недовольный воробей на ветке, она взмахнула копной волос. Она сделала первый шаг. Она сделала шаг первой. Она шла, ни на что не ориентируясь. Она шла к Море, ни на что не надеясь. — Что ты пела? Напой, — Антонова лёгким движением отодвинула стул, обогнула диван. Она подошла вплотную. Она нагнала Мору, как охотник нагоняет ценного зверя. Она почувствовала её всю: от макушки до кончиков пальцев, каждую жилку, каждый выдох. You're beautiful You're beautiful You're beautiful, it's true. Мора снова напела Бланта, и Валя увидела. Она увидела невероятно зелёные глаза.