***
Живчик со своим сподручным на лодке подплыли к судну и вызвали капитана под предлогом, что если те, не позовут Чекана, то Толя взорвет их судно к чертям собачьим, попутно достав большую гранату. Капитан, естественно, испугался, ведь не хотелось выдавать Чекана. Игорь же прекрасно слышал весь диалог, что происходил между двумя бандитами и капитаном судна с контрабандой, тяжело вздохнув и докуривая сигарету, Чекан по палубе вышел на обозрения двух непрошенных гостей. — Чего тебе надо, Толь? — хмуро произносит Игорь и кидает окурок в воду. Живчик, смотря на своего так называемого «друга», произносит: — Один наш общий знакомый просил тебе передать, или ты с ним встретишься, или я тут всё взорву, прости Чекан, сам понимаешь, приказ. — Толя улыбается, щурясь от солнца, Игорю же не до улыбок, наоборот, хочется вцепиться в глотку этой твари и душить, душить, пока мерзкая улыбка сама не спадёт с лица. Как же сейчас Игорю хотелось просто разнести всё и всех, убить Академика, убить Штехеля, Живчика, всех, просто уплыть в Турцию с Идой, но нет же, теперь так просто не избавишься от невидимых оков, сотворенных Академиком. Тяжело вздохнув, Чекан спускается в лодку и отправляется в катакомбы. После того, как мужчина был привезён в катакомбы, Чекан осмотрелся по сторонам, в темноте было неуютно, на душе кошки скребли, единственным спасительным огоньком был фонарь в руке мужчины. Пройдя вперёд, Игорь услышал знакомый голос, как же он не хотел его слышать. — Чеканчик, дорогой... — остановившись Игорь пробегается глазами по сторонам, быстро достав оружие, мужчина заворачивает за угол и делает выстрелы в темноту, ничего. Обстановка начинает накаляться, а гнев внутри бандита усиливаться. — Академик просил передать, что иду мы пока у тебя забираем. — эти слова прозвучали в голове Чекана как приговор, сердце забилось в сто раз сильнее обычного, даже в самые стрессовые моменты мужчина умел держать себя в руках, сейчас он словно потерял контроль над собой и своими действиями. Мотая головой в разные стороны, Игорь пытался найти в темноте катакомб Штехеля, пристрелить эту суку, да, именно суку. В глазах Чекана это был не человек, а существо, которое могло за свою шкуру продать что угодно и кого угодно, даже своих близких. Сделав ещё несколько выстрелов, Чекан слышит лишь надменный и насмешливый голос, — Ну вот, только патроны тратишь. — ярость внутри бандита не угасает. Пробежав вперёд, он делает выстрелы вверх, один, два, пять, и, нажимая на курок, Чекан слышит лишь звук нажима, патроны кончились. Тяжело дыша, Чекан садится на камень и прикрывает лицо руками, сердце отдаёт бешеный ритм, на виски давит, хочется плакать и кричать, крушить, убивать всех тех, кто забрал его единственное счастье и смысл жизни —Иду. Теперь Игорь винит во всём себя, нужно во что бы то ни стало вырвать свою возлюбленную из лап этих уродов. Чекан сделает что угодно ради этого. Тишину прерывает голос скрывающегося в темноте Штехеля. — Успокоился? Тогда слушай следующее задание...***
На улице шёл сильный ливень, доктор Арсенин сел в машину, около которой на улице без зонта стоял Гоцман. Давид прижался к окну машины и произнёс: — Марк, Марк... — контуженый и ныне единственный друг Давида Марковича провёл рукой по стеклу, словно слышал друга, как же не хватало Давиду того старого Марка, довоенного, здорового, без перевязки на голове и без бесконечной печали и недопонимания всего окружающего во взгляде. Друга должны были вести на операцию, Гоцман в глубине дули надеялся на чудо, молился за то, чтобы Марку смогли помочь. Друг смотрел на Давида пустыми глазами, при этом несколько раз прикоснувшись рукой к окошку, словно протирал воду, что была снаружи. Машина завелась не с первого раза, пришлось толкать. Когда машина тронулась с места Давид остался стоять один под дождём, проводив взглядом в путь уезжающих в ней друга. Гоцману было ужасно одиноко, в такие моменты жизни хотелось просто не быть, вернее, не чувствовать ничего.***
Бандитские голоса то и дело сотрясали воздух, чёрная машина приближалась к ним по дороге. — Спокойней-спокойней, пущай сначала заявят товар. — после этих слов, так называемый глава, отошел со своими ребятами в сторону. Остановившись двери чёрной машины открылись и из них вышел Чекан вместе с Живчиком и его ребятами. — Все отошли, главного ко мне. — бандиты в свою очередь переглянулись друг с другом, главный произнёс: — Я шо-то плохо не понял. — Чекан пробегает взглядом по стоящим напротив, после чего поворачивается к Живчику, сухо произнеся: — Толя, обозначь наши условия. — уголки рта мужчины расплываются в улыбке, после чего он делает выстрелы из АК в воздух и в стенку, за которой прятался один из бандитов, благо никого не задели, просто, предупредительные. Те сразу, сообразив, принесли Чекану завёрнутый белый узелок, после чего содержимое узелка было с грохотом высыпано в ведро в обмен на ящики с оружием. Сев в машину, Игорь прикрывает глаза и кидает сухое: — Поехали. Машина трогается с места постепенно, растворяясь вдали.***
Тем временем Гоцман вместе с Кречетовым и Якименко проводят экспертизу по трём стволам, что были взять во время облавы. Гоцман, хмурясь рассматривает ствол, Якименко сказал, что одна собака даже успела выстрелить. После чего Гоцман проводит допрос с тремя разными мужчинами, последний, еврей, чуть ли не трясясь, начал затирать о том, что купил ствол у какого-то там Коли. Дрожащим голосом тот продолжал говорить: — Нет я ещё не хотел... а он купи-купи... — Купи себе петуха и крути ему бейцы, а мне голову морочить не надо. Колю Молдавского уже три недели как подстрелили на Балковской. — Д-да? Так я пьяный спьяну думал, что К-коля... — цокнув, Давид Маркович тяжело вздыхает, а в голове проносятся слова: «Одна история интереснее другой». Благо удалось узнать про довоенную подружку Чекана — Иду Кашетинскую. Воровка, наводчица, теперь осталось узнать, где она находится. Во время допроса подозреваемых Ракитин всё это время находился рядом с мужчинами, сам же парень думал о том, откуда такие хорошие стволы у таких беспонтовых подозреваемых? Что-то тут не так. Иду держали в заложниках. Сидя в комнате на потрёпанном диванчике, девушка бегала глазами туда-сюда, было страшно, хотелось просто прижаться к Чекану, чтобы всё это закончилось, хотелось сбежать, не получилось, Ида до конца не знала, что за игру ведёт Игорь и с кем, она просто любила его. Наконец услышав приближающиеся шаги, Ида вспорхнула с дивана и схватила в руки валявшуюся палку. Сама затаилась. Открыв дверь, в комнату вошел мужчина с корзинкой еды в руках, замахнувшись, девушка выпрыгнула на мужчину, но тот ловко увернулся, корзинка выпала из рук, а сама Ида уже через пару мгновений полетела в сторону дивана, злость внутри бушевала. — Ну шо вот ты сделала, теперь будешь кушать с полу... — тяжело вздохнув, так называемый надзиратель собирает фрукты в корзинку, после чего прикрывает дверь и подходит к Иде. — Это хорошо шо палкой. Меня и ножиком, и стульями пытались, за три то года ты думаешь у меня первая такая, нет? Самое страшное это шило, спрячут в руке что и не увидишь. — В следующий раз будьет шило. — Давай, давай, только я тебе ск.. — Закрой пасть, гнида, и пошёл вон. — со злостью в голосе произнесла Кашетинская. — Вот уйду я, шо, тебе будет легче? Дуры бабы. —поджав ноги под себя, Кашетинская сидела боком к охраннику, мужчина же в свою очередь посмотрел на аппетитные формы девушки и слегка прикоснулся рукой к бедру Иды, та в свою очередь сильно ударила его, отойдя в сторону, мужчина произнёс: — Может Чекану шо передать? — услышав фамилию любимого, Ида растерялась, после чего потянулась и оторвала торчащую обоину, сейчас и это походило на бумагу. — О, у меня и карандашик есть. — после этих слов бандит-охранник достаёт из кармана маленький карандаш и протягивает девушке, взяв тот, она начинает что-то выписывать на бумаге, попутно прикрывая рукой и чуть хмурясь, после чего отдаёт написанное бандиту. Тот относит так называемый «пергамент» к Штехелю. — Слава, Слава. — из дома выходит высокий паренёк, Штехель отдаёт ему послание Иды, попутно добавляя: — Перепиши аккуратно на бумагу, сынок, разборчиво, ты понял, сынок? — Ага. — тот уходит обратно в дом. — Шо, сын твой? — интересуется бандит. — Племянник, племянник мой. — А, шо говорил, шо сын? — Сестры покойной сын, тебе какое собачье дело?! — злится Штехель, после чего поворачивается к тому и добавляет: — Чекану скажи, что ксиву*ему на днях изготовим, на улице чтобы пока что не совался. — Таки это понятно... — Это тебе понятно, дурак, а Чекану может быть непонятно, у него в голове чёрт знает что. — Про... Иду что сказать? — Про Иду? Ничего. Записку передать и всё. Он же если узнает, где Ида, он тебе голову свернёт. Пошёл. — А, записка?.. — Точно, Слава! — парень вновь выходит из дома уже с переписанным посланием, после чего отдаёт его своему деду, а тот передаёт бандиту. — Всё, иди.***
Кречетов с Гоцманом идут по улице, погода стояла отличная, солнце палило рьяно. Первым начинает диалог Виталий: — Родю уже отпустил? — Да. Родя деньги рисует, элита, а вот блатные могут на ножи поставить, сам понимаешь у них свои законы. — Ты бы хоть наблюдение за ним установил... — Виталя, тут за пол Одессой тогда нужно наблюдение устанавливать. Вот не дают мне покоя эти трое стволов, стоят в душе занозой. Заводские, со смазкой. Да и пацаны все с разных районов, водящие разные, а пистолеты все как с одного лотка. — Соображения какие есть? — Пока нету. — Ну что, Давид Маркович, в театр то пойдёшь? — Да нет, сегодня туда вроде бы наш новенький Егор Олегович собирался идти, вы с ним случайно не братья, а? Любители театра. — Д-да? Вот как, откуда ты узнал? — Да я просто слышал, как он утром с Федей говорил за театр, за великое. Кстати, Виталя, если с ним пересечешься, то скажи, что Гоцман хочет с ним переговорить, пока что пойду подушку приголублю, сам знаешь ночью начнётся карусель. — Конечно, без проблем. — Гоцман улыбнулся и пожал руку Кречетова, тот тоже расплылся в улыбке со своими коронными ямочками. Виталий идёт по дороге к театру, на душе неспокойно. В мыслях то и дело предстают не самые красивые картинки, в голове крутится: «Егор Олегович любит театр? Интересно, интересно. Главное, чтобы к Царько не лез. А если полезет, я ему дистанцию то покажу.» Пока Кречетов шёл в театр за Гоцманом следил внук Штехеля Славик. Придя домой и раздевшись, Давид уже собирался было спать, как вдруг крики снаружи не давали ему заснуть, выглянув в окошко, подполковник увидел такую картину: Еврейская семья таскает пианино туда-сюда по лестнице, мать Эмика пытается выгнать его жену в ту очередь, как он кричит что они уже расписались, тут чуть ли не драка, как говорится картина маслом, только вот спать хочется, глаза уже так не слипаются. Придя на работу, Гоцман вновь понимает, что сейчас будет допрашивать других людей, ведь обнаружилось пять новых ТТ с масляным и номера сбиты, наган да два обреза. Тяжело вздыхая, Гоцман заходит в свой кабинет: — Давайте, заводите первого. — произносит Якименко, входя следом в кабинет. — И мы, мама, будем жить здесь, а у вас имеется своя комната! — Шо значит своя комната?! Я в своём доме или где?! Она уже тут вперлася со своим барахлом! — Имею-таки право! — крики двух женщин стоят на весь двор, внизу из дома выходит дядя Ешта и, с улыбкой глядя на Давида Марковича, произносит: — Вечер добрый, Давид Маркович. —Гоцман же в свою очередь улыбается и, подперев рукой щёку, слушает весь этот цирк, сон как рукой сняло. Кречетов подходит к театру и, зайдя внутрь, проходит по холлу вперёд, то и делая смотря по сторонам в поисках Ракитина. С чего он вообще решил, что парень должен был быть здесь? Поднимаясь наверх и подойдя к гримерной Антонины Царько, Кречетов вдруг видит девушку, что направляется к своей гримерной, жестикулируя и споря со своей костюмершей: — И это вы называете погладили? Нет, ну вы это видели? Шов, как это не аккуратно! — Так со сцены же никто не увидит! — Я увижу, понимаете, я! — девушка проходит мимо Виталия и, заходя в гримерную, вальяжно проводит рукой по воздуху. — Хорошо, Антонина, мы снова погладим. — после этих слов платье уносят, Кречетов делает несколько шагов к девушке, попутно осматривая помещение, в глаза мужчины сразу же бросается пышный букет роз, стоящий у зеркала, после чего взгляд переходит на Царько, майор произносит: — Антонина, вы сегодня как никогда блистательны. — девушка внимательно смотрит на Кречетова и, щурясь, произносит: — Виталий, не надо мне вот этих пошлых комплиментов, и вообще, что ты здесь делаешь? Я вообще то готовлюсь к выступлению, мне надо переодеваться! — усмехнувшись Кречетов произносит: — Не надо со мной так разговаривать... —Виталий внимательно рассматривает девушку и улыбается уголками рта. — Ах так? Пошёл вон. — в мгновение лицо майора изменяется на серьезно, брови хмурятся, а во взгляде читается какое-то хладнокровие, без лишних слов Кречетов грубой хваткой притягивает певицу к себе за руку и грубым тоном произносит: — Я говорю не надо так со мной разговаривать. — девушка смотрит на майора, а во взгляде её читается недопонимание, неужели он обиделся? Слегка дёрнув рукой, Тоня как-то горбит изящные плечики, словно маленький воробей и произносит: — Ну извини... мне же надо настроиться... — вскинув бровями и сделав озадаченное лицо, девушка отворачивается от майора и проходит к зеркалу, попутно усаживаясь к мужчине спиной. Хмурость на лице Кречетова сменяется неловкой улыбкой, губы соединены вместе, а щеки слегка надуты, Виталя морщится как маленький ребёнок, когда тому неловко. Подойдя к возлюбленной и приобняв ту за плечи, Виталий тихо произносит: — Да, конечно, прости, настраивайся, я ухожу. — после этих слов Кречетов склоняется пред девушкой и целует ту в губы, Тоня, прикрыв глаза отвечает на поцелуй майора и уголки рта её расплываются в блаженной улыбке, поцелуй не был долог, зато был нежен. Отстранившись от девушки Кречетов, поворачивается в сторону выхода и, подойдя к дверям, произносит: — И выбрось этот веник, что стоит у зеркала, скоро всё здесь будет усеяно моими букетами, обещаю. — улыбнувшись майор уходит из гримерной, а в голове Царько проносится: «Давно ли розы стали веником? Или ты ревнуешь, Виталик?» — всё же улыбнувшись девушка начинает напевать: — Белая ночь, светлая ночь, сон добр...Ну вот, сбил. — Царько по-детски хмурит бровки и смеётся, после чего окрикивает свою костюмершу: — Долго мне ждать? Я просила только шов выгладить, а не всё платье! — Сейчас-сейчас, Антонина! Спускаясь по лестнице вниз и выходя из театра, Кречетов вдруг видит одухотворенного Егора, что сидит на скамеечке, словно кого-то ожидая, подойдя к парню и присев рядом, Виталий произносит: — Доброго дня, Егор. Ты смотрю тоже любишь театр? — Ракитин, улыбнувшись, смотрит на Кречетова и кивает. — Прости, Виталий, не заметил тебя, задумался. Да, люблю театр, тут ещё знаешь, такая певица милая есть, Антонина Царько, вот, пришёл лишний раз на неё посмотреть. — Да? Даже так? —Виталий делает удивленное лицо и сразу же хмурится, — Егор, мы конечно с тобой теперь коллеги, возможно даже друзья, но, скажу тебе только одно предупредительное: Антонина Царько — моя девушка, ты это понял? Надеюсь, что да. Так что прошу своим баркасом в наше море не заходить. — Кречетов улыбается, но в глазах у него читается напряжение, лейтенант же с удивление во взгляде произносит: — Виталий, я ей богу не знал, честно. Понял, без обид, ладно? — Кречетов кивает. — Без обид, ты прости, просто, это так, на всякий случай, предупредительный. —вслушиваясь в слова майора, в голове Егора проносится: «Ну да, такие как ты явно не расстреливают воздух просто так.» — Поверь, на твоём месте я бы тоже сделал предупредительный, такая девушка как Антонина стоит того, чтобы за неё повоевали. — Егор Олегович, а я смотрю вы ценитель прекрасного, впрочем, приму это за комплимент, ведь вы сейчас говорите о моей Антонине. — на слове «моей» Кречетов делает особенный акцент, Егор лишь усмехнувшись кивает. — Считайте, что это так, Виталий Егорович. — Хорошо, Егор Олегович, я сейчас в УГРО направляюсь, вы со мной? — Так точно, товарищ майор. — Егор встаёт со скамейки, после чего следует за Кречетовым. Вернувшись в отдел УГРО вместе с Ракитиным майор и лейтенант заходят в кабинет к Гоцману, тот в свою очередь расспрашивает о стволах со стертыми номерами такого фраера как Мотя, тот конечно же глуповат, причём сильно. Ракитин садится на стул позади, а Кречетов подходит к окну, проведя беседу с тем самым Мотей, Гоцман узнает, что посредником по продаже оружия является такой карточный шулер как Саня-Сам-Не-Знаю, причём Мотя ещё сказал, что к Сане должны придти два фраера с завод-конторы, сегодня вечером шпилить должны. Сам Саня, как выяснилось, находился на Борбутино-Екатерининской у Клавы одиночки. Наведавшись к этому самому шулеру, Давид Маркович уселся в кресло, попутно рассматривая карты и опытно тасуя их у себя в руках, причём наведался так вовремя, вечером, как раз встретил тех самых фраеров с завод-конторы. Сам Саня сидит напротив Гоцмана и говорит: — Вам бы гражданин начальник самому шпилить, ходили бы в козырях! — Та шо я, вот у меня был комвзвода вот той был мастер, карты сами бегали, а шо я, я так, на семечках. — Шулер улыбается от слов Гоцмана, словно думает, что переманивает Даву на свою сторону. — Ой не цените вы себя, не цените Давид Маркович, руки то у вас золотые! — Так это не мои, а его. — привстав с кресла и кинув пачку карт на стол, Давид подходит к игроку и произносит: — Ну шо, сколько слили? — глаза мужчины начинают бегать туда-сюда и он, переглянувшись со своим коллегой, произносит: — Десять тысяч. — на диване сидит пышная дама, Давид сразу смекает и подходит к той, протянув руку к ней, Гоцман произносит: — Мадам. — Та с неохотой, закатывая глаза, достаёт пачку деньжищ, что была запрятана между грудей. — Махал Махалыч, давай вези этих двух честных фраеров до нас, сними показания, завтра передай деньги вместе с бумагами начальству. — Шулер начинает нервничать: — Э..э.. Давид Маркович... за шо?! Это же честный куш! — Шо деньги, Саня, деньги мусор, тебе вышак маячит — За шо?! — За шо?? А ты про шо думал, Саня, когда ТТ-ешки загонял, из четырёх таких уже убил людей, это вышка, Саня. — Да вы не докажите, Давид Маркович. — А, я и доказывать не буду, есть приказ за те ТТ расстреливать на месте, сам товарищ Жуков приказал. — Ой, Давид Маркович, я вас умоляю. — лицо Гоцмана делается серьезным, настолько серьёзным, что становится не по себе даже Сане. Взгляд подполковника исподлобья, прожигающий дыру в шулере, дыхание становится томным. — Ладно. — встав из-за стола, Гоцман достаёт ТТ и хватает шулера за шиворот, — Пошли. — После чего тащит того через комнату в коридор и толкает вперёд к стене. — Д-давид Маркович! — Не оборачивайся! Шо, хочешь пулю прямо в лицо схлопотать и все тут забрызгать?! — Гоцман перезаряжает пистолет с характерным для этого звуком. Шулер трясётся от страха. — Ей богу я не знаю ничего! Это Писка, Писка Мойсак, он всё через капитана какого-то... — Саня весь трясётся, по лицу текут слёзы. — Он завтра ещё протаранит, я всё скажу, всё покажу! Не убивайте м-меня... — разрыдавшись шулер падает на колени. — Картина маслом. —поставив пистолет на предохранитель, Давид уходит, оставляя трясущегося шулера на полу. На следующий день Давид Маркович вместе с капитаном Якименко устроили засаду на бандитов, Чекан же не появился, бандитов брать не стали, ибо предъявить нечего, всё это казалось Гоцману довольно-таки странным. Придя в УГРО и зайдя в кабинет, он поговорил с Сенькой Шалым, от того требовалось только одно— устроиться водилой к этим самым бандитам и, если увидит Чекана, сразу сделать звоночек Гоцману. Конечно, Санька сначала хотел с радостью согласиться, пока не понял, что это под расписку по его собственному согласию. — А, ты шо Сеня, думал ты умнее одесского раввина? — Давид Маркович, та шо вы... меня же на ремни порежут, хах, лучше на зону, я десять лет отгорбачусь Кайло* как женщина буду нянькать! — Вышак, Сеня, Вышак. Никакой десятки. Вон, Майор Довжик поможет тебе с распиской. —подойдя к дверям, дабы выйти из кабинета, Давид Маркович оборачивается к недовольному и отчасти озадаченному такой ситуацией Шалому, после чего произносит: — Семэн, считай я тебя очень попросил. — выйдя из кабинета и закрыв за собой дверь, Шалый остаётся один на один с майором Довжиком, тот в свою очередь пододвигает чернильницу к бандиту и спокойным голосом говорит: — Пиши, Сенька.***
Жуков собрал всех важных людей. — За последнюю неделю тридцать-восемь случаев нападений только на офицеров и солдат. — начал свой диалог Георгий Жуков, — Тридцать восемь, это как?! Это вообще боевые офицеры или бабы?! Почему они разрешают себя грабить?! — один из высокопоставленных чинов произнёс: — Разрешите, товарищ Маршал. По положению все офицеры по убытию домой сдают табельное оружие, бандиты же вооружены до зубов. — Отменить приказом, всем офицерам, живущим вне расположения гарнизона, оружия не сдавать! — Слушаюсь. — следующим высказался начальник УГРО Омельянчук: — Виноват, товарищ Маршал, но бывали ж случаи, когда подвыпивший... — Вот когда офицер выпьет и сам будет трясти оружием направо и налево, то он у меня сядет голым задом на бетон, сейчас же твоя задачами сделать так, чтобы он вышел в меру и мог спокойно идти домой, желательно с дамой под ручку! — многие заулыбались и усмехнулись, особенно Давид Маркович и Виталий Кречетов. Ведь каждый из двоих мужчин уже представил, как идёт со своей любимой под ручку. Второму на личном фронте везло больше, чем первому, хотя свою борьбу за Нору Гоцман не окончил, и кончать не собирался, он знал и верил, что рано или поздно добьётся расположения этой чудесной женщины, тем более она напоминала ему о Фиме. Кречетов же представлял себя под ручку с Антониной, она только его и больше никого, никакой Ракитин не сможет помешать их с Царько счастью, за неё майор готов был биться насмерть, и перегрызать другим оппонентам глотки. — Какие будут предложения? — как только Кумоватов начинает говорить Гоцман попросту хочет заткнуть этого наглого и лживого человека. — Товарищ Маршал, я самолично несколько раз предлагал товарищу Омельянчуку арестовать крупных авторитетных воров, обезглавить преступность без всяких и взять их так сказать в заложники, но он отказывается. — Жуков внимательно смотрит на начальника УГРО. — Взять разом это хорошо, почему не сделано? — Ну как ж так... — Взять разом? На то тебе и голова, думай,внезапность. — Виноват, товарищ Маршал, а за шо ж я их брать то буду?.. — За шо? За яйца! — вновь по кабинету раздаётся негромкая волна смеха, даже сам Жуков усмехнулся своим словам. Давид же сидит в сторонке вместе с Кречетовым и чувствует, что сердце его начинает биться в несколько раз сильнее, становится тяжело и больно. Сделав глубокий вдох, Гоцман старается не дышать, упражнение самураев, как прописал Арсенин. Жуков замечает странность в поведении мужчины и произносит: — А, это кто глаза пучит? — Давид выдыхает и, встав с места, произносит: — Начальник отдела УГРО по борьбе с бандитизмом подполковник Гоцман. — А, подполковник значит, что думаешь по поводу предложения товарища Кумоватова? — Согласен с товарищем Омельянчуком, когда будет за шо садить, тогда и посадим, как положено-по закону. — тут неожиданно начинает говорить высокий и лысый мужчина, начиная утверждать, что вчера Гоцман угрожал бандиту расстрелом без суда и следствия. — А, это что за история такая? — Жуков внимательно смотрит на Гоцмана, Давид в свою очередь произносит: — Виноват, товарищ Жуков, надо было как-то надавить, как-то само собой сорвалось. — Надавил? — Так точно. — Результат есть? — Так точно. — Жуков встаёт из-за стола и показывает рукой на подполковника: — Вот, надавил-есть результат! Мне нужен результат! Если надо расстрелять бандитов-стреляй, подполковник! Обеспечь порядок! Мне нужен порядок! —Маршал Победы вплотную подходит к подполковнику и внимательно смотрит в глаза Гоцману: — Как будешь брать? —Товарищ Маршал, никак, нельзя их брать. Не надо их брать, за шо? Только людей разозлим... — Хватит трепаться, как будете брать?! — Тяжело вздохнув, Гоцман произносит такие слова, после которых он захочет вернуть время назад и попросту не говорить их Жукову в лицо: — Товарищ Маршал, ну те же немцы и стреляли и в печи жгли, а шо получили? — кажется, Жуков на мгновение опешил от таких слов, сказанных ему в лицо — Ты что подполковник совсем охренел? Меня с немцами сравниваешь? — Так нет же ж товарищ Маршал... я так.. для примера.. — Для примера-пошёл вон. — злой взгляд Маршала Победы словно отражается во взгляде тёмных глаз Давида, отпечатывается в памяти. Ничего не сказав, Гоцман, как и подобает идёт к дверям и выходит за них. Жуков сам не свой от такой наглости, в нём попросту закипает. — Как накрыть авторитетных воров разом?! Всем думать! Даю время до утра, все свободны! Давид Маркович шёл без настроения по тёмной улице, щёлкая при этом семечки, неудачный день. Вдруг свет машинных фар осветил лицо Гоцмана, двое мужчин в чёрных костюмах и шляпах вышли из машины — Давид Гоцман, прошу проехать с нами. —щёлкнув очередную семечку, Дава смотрит на людей в форме, после чего ему не остаётся ничего, кроме как сесть и проехать с ними, его привозят на осмотр, самого заставляют раздеться. Изымают всё из кармана одежды и записывают: ремешок обычный, ключи три штуки, часы карманные с цепочкой, коробок спичек. Сам же Давид стоит голым перед докторами, его осматривают, он чувствует себя самым настоящим заключённым, врачи в свою очередь говорят следующие слова: — Под левым соском два шрама, пулевые. — Повернитесь. — Давиду ничего не остаётся как повернуться спиной к докторам. — Со спины ответные шрамы, в районе поясницы резные шрамы, ножевые? — А, я помню? — cухо кидает Гоцман. — Не суть, трусы спускаем. — этого Давиду хотелось делать меньше всего, нахмурившись, подполковник спускает с себя нижнее белье. Вот он уже на допросе. — Гоцман Давид Маркович, 1905 год, Одесса.Член ВКПБ с 1942 года, еврей. Отец рабочий порта, мать... писать то будешь?! — Успеется. Кто ещё состоит в заговоре? — от этих слов Гоцман очень сильно удивляется, хмурится, а после и вовсе вскидывает бровь: — Бывают разные заговоры, например: бывают от сглазу, от несчастной любви. — Это в твоей прошлой жизни, теперь у тебя в жизни один заговор-антисоветский. Тем временем Жуков плавает в море, после чего подъезжает машина и из неё выпрыгивает один из оперуполномоченных и весёлый кричит: — Георгий Константинович, он в Чите, согласился, согласился приехать! —Маршал Победы, выйдя из воды, садится на камень и произносит слова, что явно были адресованы к ворам: — Они у меня ещё покрутятся... — вновь Гоцмана куда-то ведут, тяжело дыша, мужчина вновь оказывается в камере. — Материала у нас на тебя, Гоцман залюбуешься, вор карманник, сосед вор, посещал сходку, договаривался с ворами, покрывал их, так ты ещё Маршала Победителя с фашистами сравнил, не сука ли ты, Гоцман? —Давид смотрит на этого мужчину, а внутри всё содрогается, почему, почему на него такое думают? Внутри всё сжимается. Подняв свой взгляд на мужчину, Давид получает сильный удар по лицу и падает на пол. — Что смотришь, гад. — сжавшись в три погибели подполковник получает удар в живот от которого жмурится, так больно, все органы словно проваливаются в пустоту, внутри разливается боль, сердце щемит. — Ну что скажешь? — Шикарные у вас штиблеты, гражданин начальник... —в полголоса говорит Гоцман и сплёвывает кровью, после чего поглаживает ладонью носки хорошо вычищенных сапог. Жуков входит в свой кабинет, все стоят в строй, а Маршал Победы произносит: — Ну что, надумали за ночь, как накрыть преступность в Одессе? Не знаете, а я вот знаю. Я за вас думать должен? Языки проглотили?! — Жуков внимательно рассматривает всех сидящих в кабинете, вот Кречетов, а вот с ним рядом пустой стул, пустой? Стоп, почему? — А, где этот, из УГРО что нахамил? — все молчат, как-то опустив голову, Жуков, непонимающим взглядом осматривает всех присутствующих. — Где Гоцман? — повторяет свой вопрос Маршал Победы. — Я повторяю ещё раз, где Гоцман? Или вы тут все разом оглохли?