"Ликвидация" или однажды в Одессе

      Спускаясь по лестнице, Давид то и дело смотрел себе под ноги, всё тело болело и ныло, впрочем, это было неудивительно, его отпустили, видимо по приказу Жукова. Давид до сих пор вспоминал то, как осматривали его врачи и как бил в камере начальник. Всё это произошло довольно быстро и посему они не услышали ровным счётом ничего от Гоцмана, ведь он не был тем,за кого его пытались выдать.              «Академик, Академик, Академик...» — то и дело кружилось в голове у подполковника, с мыслями о нём Давид Маркович засыпал и просыпался, практически каждую ночь Дава просыпался в холодном поту от того, что ему снился труп его лучшего друга Фимы. Колотый удар, что был нанесён в сердце Петрова, словно передавался болью в барахлящий мотор Гоцмана, но были и хорошие сны в жизни мужчины, иногда ему снились родители, молодые, счастливые, он сам маленький прижимается к матери в тот момент, как отец попросту стоит рядом и улыбается, осознавая то, насколько у него прекрасная семья из двух любимых ему людей. Такие сны всегда запоминались Давиду, после таких снов не хотелось просыпаться и с головой нырять в мрачную реальность из бесконечных серых будней, в которых лишь Фима Петров и Марк были теми людьми, что действительно были единственной семьёй для Гоцмана.              На глазах Давида появляются слёзы, утерев их быстрым движением руки, мужчина заходит в свой район и сталкивается с тетей Песей, та в свою очередь начинает охать и ахать возвращению подполковника, сама женщина чуть ли не пихает в руки Гоцману корзинку с тёплыми носками, вяленой рыбкой и другим содержимым, из которого обычно составляются передачки. Давиду сейчас не до этого, он словно не слышит еврейку, молча поднимается вверх по лестнице и, лишь чуть-чуть приоткрыв рот, произносит:              — Спасибо, Тётя Песя. — поднявшись вместе с женщиной по лестнице вверх, та вдруг восклицает и указывает на спящего в углу мужчину:              — Вот, вас ждал, весь колбасой пропах! — Гоцман хмурится и осторожно подпинывает носком своего сапога спящего мужчину, тот сразу же встаёт и произносит:              — Д-давид Маркович!              — Ты хто?              — Я вас так ждал...              — Я спрашиваю ещё раз, хто ты?              — Я ж Рома... дядь Давид, я сын тёти Рахиль!              — Тёти Рахиль? Понятно. — после этих слов Давид проходит к себе в квартиру и снимает с себя потрёпанный пиджак, расстегивая рубашку, мужчина морщится от того, что на лопатке у него тебе огромная кровоточащая ссадина, сквозь боль и каталось Гоцман всё же спрашивает Рому:              — Как там Тётя Рахиль? Шо, в такую даль колбасой торговать приехал?              — Так у нас же це нема, всё порушили... Тётя Рахиль? Та ничё..              — Как немцев пережили?              — Та ничё..              — Воевал?              — Нет. Моня с Ариком пришли до войны, а я остался              — Та не, вбэвэ. — снимая с себя некогда белоснежную рубашку, Гоцман тяжело вздыхает, сейчас хочется лишь одного: покоя, дабы попросту уснуть. Рассматривая рану в зеркало, Давид вдруг слышишь голос, поднимающейся по лестнице Норы, и глаза его расширяются, сам мужчина буквально срывается с местами и заставляет пригнуться Рому, сам же хватает свой пиджак с медалями и буквально, накинув на себя, прыгает в кровать, попутно накрывшись одеялом. Нора задаёт вопрос Тёте Песе, та в свою очередь отвечает на него:              — Здравствуйте, Давид Маркович здесь живёт?              — Может быть и здесь. Только что зашёл, что-то не отвечает. О, ешо один бежит... — по лестнице вслед за Норой сразу же подбегает Кречетов:              — Давид Гоцман здесь? — майор буквально врывается в квартирку Гоцмана в то время, как Нора спускается обратно вниз по лестнице. Виталий, попутно проходя вперёд по коридору, окрикивает подполковника и, входя в комнату, говорит:              — Давид, Давид? Дава? — зайдя в комнату и увидев силуэт, лежащий под одеялом, Виталий осторожно прикасается к тому со словами:              — Дава?.. — тот сразу же вздрагивает и, стянув с себя одеяло, присаживается на кровати:              — Привет, Виталя. — мужчина подымает руку майору, а тот в свою очередь удивлённо смотрит на Гоцмана:              — Слава богу живой... ты прямо в этой... спал?..              — А, это?.. задремал что-то... — с улыбкой произносит Давид и делает вид что зевнул. — Ну шо, как? — мужчина садится на кровати, а Кречетов взгляда не сводит с Давида, тот хоть и выглядит помято, но держится хорошо, по крайней мере именно так показалось майору.              — Нормально. Андрей Остапович приказал тебя доставить, срочно.              — И как он, нормально? — Виталий кивает, вновь произносит это заезженное слово:              — Нормально, Андрей Остапович.              — Ты это... Виталий, сейчас, подожди меня... — после этих слов Давид буквально срывается с места и бежит к дверям, выбежав наружу, он сталкивается с тётей Песей и произносит:              — А, где Нора? Ну, женщина тут была!              — Так она вниз пошла. — женщина указывает рукой прямиком вниз, и Гоцман, не смотря на всю свою дикую усталость, врывается по лестнице вниз вслед за женщиной. Кречетов, выходя из квартиры Гоцмана, лишь улыбается. Улыбка на лице Виталия образовалась не случайно, он прекрасно понимал, что Давид влюблён в Нору как глупый мальчишка. Поправив свою фуражку, майор спускается по лестнице вниз и спокойным шагом идёт вслед за подполковником. Всё же, догнав Нору, Давид окрикивает ту, женщина поворачивается к мужчине, с удивлением и переживанием во взгляде произносит:              — Всё-таки забрали, на привозе сказали, что вас забрали ...              — Да, забрали, отпустили, вы шо, только за этим? — Гоцман взгляда не сводит с женщины. Она прекрасна, по крайней мере для него, такая тёплая и женственная, такая желанная, хочется не отпускать, удержать.              — Да, я испугалась за вас, я пойду.              —Я до вас потом зайду.              — До свидания. — тихонько говорит Нора и прощается с Давидом Марковичем, тот провожает желанную женщину взглядом. Позади стоит Кречетов с некой ухмылкой, вся эта картина кажется майору милой. Тихим шагом Кречетов подходит к Давиду, что всё ещё смотрит вперёд и, кажется, не замечает ничего вокруг сейчас, оказавшись вплотную с Гоцманом, Кречетов протягивает:              — У-у-у-у. — Давид Маркович вздрагивает и оборачивается на своего друга, Кречетов же, мило улыбаясь и словно делая вид, что не видел того, как мило беседовал подполковник с Норой произносит:              — Утёсов приезжает, видал? — Гоцман переводит свой взор на столб, что буквально весь заклеен плакатами о том, что намечается концерт Леонида Утёсова.              — Ага              — Ну, ты так пойдёшь или оденешься? — всё с той же спокойной улыбкой произносит Виталий. Поправляя свой пиджак с наградными медалями, Гоцман кидает сухое «оденусь», сам же продолжает смотреть вперёд улицы, по которой ушла к себе домой Нора.              Придя в УГРО, Гоцман заходит к начальнику Омельянчуку, тот в свою очередь рассказывает Давиду о том, что приезжает Утесов, что билеты ему конечно же дадут, но лучше в театр ему не ходить, послушать пластинку дома.              — А, шо вы такой лимонный, может шо случилось?              — Да шо случилось? За тебя переживал. Вот Якименко с Кречетовым утром пришли, стали шею мылить о том, что Гоцмана арестовали, вот шо и переживал, хорошо, что уже отпустили. Так вот, билеты, конечно, мы тебе выдадим, но ты не ходи, понял? Лучше дома побудь.              — Да я.. ладно.              — Военврач Арсенин тебя нашёл?              — Шо, зачем?              — Марку же операцию делают.              — Та ты шо, когда?! — Давид весь засиял от радости, в глазах засияли искры надежды в то, что друг снова поправится.              — Звонили в хостел два раза, сказали шо к вечеру будет операция. — сам Омельянчук тоже был очень рад, когда докладывал эту информацию Давиду, ведь мужчина понимал, насколько тот переживает за здоровье единственного друга. — Так что давай, направляй хлопцев, скоро откроются кассы с билетами на Утёсова, сам в театр не ходи! Не ходи! — Давид кивает и встаёт, после чего выходит за двери, но через мгновение возвращается.              — Андрей Остапович, может шо случилось всё-таки? — тут Омельянчук срывается на крик.              — Да ни шо не случилось! Занимайся делами, я тебе сказал! — Гоцман сразу же закрывает за собой дверь.       

***

      Толя Живчик попивал чай за столом с блюдца, в то время как Чекан застёгивал манжеты на белоснежной, пускай и слегка помятой рубашке, первым разговор начинает Игорь:              — Что за дело средь бело дня? У меня даже Ксивы* нету.              — Не знаю, Штехель сказал к вечеру изготовят. — спокойно произносит Толя Живчик, после чего слышит такой вопрос из уст Игоря:              — Скажи мне, Толя, как так произошло что два свободных вора ходят на коротком поводке у какого-то Академика.              — А, мне на поводке спокойнее, меньше думать. Вы же с академиком вроде же кореша были?              — Так мы же с тобой тоже были. — после этих слов Чекан достаёт ТТ и приставляет к затылку Живчика, попутно задавая следующий вопрос:              — Где Ида, Живчик? — Анатолий напрягается, чувствуя как холодное дуло пистолета упирается в его затылок.              — Не знаю, ей богу...              — Толя, ну а кто знает?              — Штехель знает, спроси его. — убрав оружие от головы своего, так называемого, друга и попутно вставляя магазин внутрь, перезарядив, Чекан произносит:              — Я спрошу, по полной. — после чего убирает своё оружие за пояс, — Волыну убери и пошли. — Живчик лишь расплывается в улыбке, чуть ли не смеясь, настолько хорошо Чекан знает всего его движения, повадки. Встав из-за стола, Живчик направляется следом за вышедшим из комнаты Игорем.       

***

      Придя в УГРО, Давид Маркович хмурится, ведь из кабинета Якименко выходят люди из контрразведки, попутно забирая дела о опасных преступниках.              — О, Давид Маркович! С возвращением! — Алексей и Фёдор пожимают руку Гоцману, Ракитин же в свою очередь подходит к мужчине и приобнимает того со словами:              — Давид Маркович, я переживал. — отстранившись парень наклоняет голову книзу, — Кхм, извините.              — Всё хорошо, по вам тоже заскучал, шо вы тут, как без меня? И, шо тут контрразведка забыла?              — Да вот Давид Маркович забирают дела, сказали к вечеру вернут. — Якименко смотрит на Гоцмана, тот в свою очередь хмурится, не нравится ему всё это. Взяв бумажку со стола, мужчина пишет на ней послание и просит капитану передать его Норе.              — Скажи Норе, шо я буду ждать её у театра, если меня, шо вдруг не увидит, то пускай внутрь заходит.              — Будет сделано, товарищ Гоцман. — Алексей улыбается и выходит вместе с Давидом из кабинета, пока Фёдор и Егор остаются внутри.              — Лёш, а шо Омельянчук такой дёрганный сегодня?              — Так он же всё утро за вас бегал.              — Да, только вот не нравится мне всё это, контрразведка по УГРО шарится, дела о преступниках забрали, шо-то чувствую не чисто здесь.              — Неужели, а шо не так Давид Маркович?              — Лёша, не начинай! — махнув рукой, Гоцман выходит из отделения УГРО и решает проведать того, по кому уже успел заскучать. Идя по улице к детскому интернату, Давиду останавливается, видя двух молодых воров, те стоят словно кого-то ждут.              — Здравствуйте, Давид Маркович.              — Здрасьте-здрасьте... шо это вы тут забыли?              — Да вот... — не успели двое договорить, как из арки со всех ног выбегает Мишка Карась и кричит:              — Что стоите?! Прикройте! — мальчишка прыгает за оградку, а двое парней и Гоцман садятся так, что мальчика попросту не видно. Следом из арки выбегает толпа мужчин и спрашивают:              — Вы малого не видели?!              — Туда! — чуть ли не хором отвечают два брата и Гоцман, после чего указывают на другую арку, и те, кто преследовали беспризорника скрылись. Быстро встав, Гоцман поворачивается к Мишке и, хмурясь, произносит:              — Ну-ка, шо там награбил? — мальчишка протягивает Давиду награбленное, тот небрежно суёт это двоим братьям и строго произносит:              — Шоб вернули, пошли-пошли. — те быстро скрылись.              — Ну вот шо ты?! Второго Фимы мне не надо! — в голове после этой фразы сразу же пролетает следующая: «Кого я обманываю? Надо...»              Давид, взяв Мишку за руку, повёл того к интернату, попутно узнав, что мальчик уже три дня как сбежал и вновь предназначен сам себе, ну вот как такого оставишь без присмотра? Гоцман сильнее сжимает ладошку мальчонки в своей крепкой руке и словно чувствует за него некую ответственность, именно, даже не некую, а самую настоящую отцовскую ответственность. Приведя мальчишку в интернат и оставив внизу, Давид поднимается по лестнице вверх, он зол. Столкнувшись с директором дипломатического интерната Давид, не может сдержать эмоции и громко произносит:              — Здрасьте, дипломат, вы значит выращиваете, да?! А, шо ж они тогда у вас по улице три дня шлындают, мне Мишка сам сказал! А охранник у вас шо? Честь мне отдал и стоит себе спокойненько, нет я конечно всё понимаю, но, шо вы пример ребёнку подать не можете, да и усмотреть за пацаном?! — директор внимательно выслушивает нервного Давида Марковича, после чего спокойно произносит:              — И вам доброго дня, Давид Маркович. Мальчик на испытательном сроке, если бы он был курсантом и сбежал, то уже давно был бы помещён в карцер, либо попросту отчислен. Мишка способный малый, в хор записался, поёт, хорошо поёт. А примером в первую очередь для него должны быть вы, он на вам во всём равняется. — мужчина слабо улыбнулся уголками рта, Гоцман внимательно смотрел на того и произнёс:              — Так я это... стараюсь. Вы извините, шо я у вас тут немного... покричал.              — Да ничего, Давид Маркович, доброго дня. — после этих слов мужчина уходит в свой рабочий кабинет, Гоцман, спустившись к Мишке, произносит:              — Слышал, говорили шо ты способный.              — Слышал-слышал.              — А, ты шо? Шо меня позоришь?!              — А, ты мне не папка! — Давид приподнимает руку, а Мишка испуганно жмурится, на глазах мальчонки появляются слёзы, Гоцман разжимает руку, что была сжать в кулак и осторожно поглаживает беспризорника по белобрысой головушке, после чего произносит:              — Пойдём со мной. — приведя мальчика к еврею, что занимался опекой, Гоцман решил раз и навсегда, что Мишка станет его сыном. Мужчина долго расспрашивал о том сколько комнат у Гоцмана, есть ли близкие, какой паёк он получает и сможет ли содержать мальчишку, всё складывалось в удачную сторону.              — Так всё же ваша жена или кто-то не будут возражать?              — У меня никого нет.              — А, у мальчика?              — А, у мальчика шо, жена?              — Да нет у меня никого, беспризорник я, сказали же уже! — старый еврей, занимающийся опекой, хмурится, после чего произносит:              — Не кричите на меня молодой человек, на меня уже кричали, после это плохо кончилось... для меня. Сейчас молодой человек должен подписать этот лист, завтра документы об усыновлении будут выданы. — после этих слов мужчина протягивает мальчонке листок, тот смотрит на Гоцмана и произносит:              — Ну и что я теперь должен делать?..              — Ничего, человеком становится. — Мишка растерянно смотрит то на лист, то на Гоцмана, после чего говорит:              — Ну и нахрена мне это?..              — Сам думай. — спокойно говорит Давид, смотря на мальца, всё же души он в нём не чает, родным каким-то уже давно стал этот маленький Мишка-Карась.              — А, тебе зачем?.. — задумавшись Гоцман словно на мгновение проваливается внутрь себя, после произнеся:              — У меня семью убили, ты парень вроде неплохой.              — Ты моим отцом хочешь стать?..              — Ну, да.              — Гонишь?              — Нет, правда хочу.              — Да ладно?              — Клянусь. — тут Мишка не выдерживает и бросается на шею Гоцману со словами:              — Папка-папка! — по щекам мальчика начинают течь слёзы, Давид тоже не сдерживает эмоций, слезы сами струями стекают по щекам вниз, он чувствует сейчас себя так хорошо, так спокойно, словно вновь обрёл всё то, что потерял ещё недавно. Прижимая к себе мальчишку, Дава понимает, что теперь это его самый-самый близкий человечек, тот за кого он несёт ответственность. Даже мужчина, что занимался опекунскими делами не смог сдержать слёз, попутно утирая те платочком, это воссоединение двух одиноких сердец было действительно трогательным. Прижавшись к Гоцману Мишка произносит:              — Папка, знаешь, как я тебя теперь слушаться буду?..              — Знаю, сынок, знаю. — прижимая к себе мальчонку, говорит Давид, после чего, гладя того по голове, добавляет:              — Сынок, ты часы то мои верни. — всхлипнув и слабо улыбнувшись, Гоцман смотрит на мальчика, что протягивает подполковнику его же часы, — И по карманам больше на шарься, иначе я тебя выпорю, понял?              — Понял, папочка. — после мальчик и мужчина поворачиваются к главе по опеке и одновременно произносят:              — Где расписаться?              Вот уже Давид Маркович идёт домой со спокойной душой, ведь Мишка-Карась сейчас находится в интернете, а не на улице. Завернув за угол и зайдя на нужную улицу, Гоцман видит, как сын Тёти Песи заколачивает окна деревяшками, шобы мать не могла выйти из дому, на улице опять стоит ор между свекровью и новой невестки. Давид Маркович проходит мимо этого цирка, будто бы не замечая, попутно здороваясь с дядей Ешта. Зайдя в свою квартиру, Давид видит лежащего на его кровати Рому, тот быстро вскакивает и произносит:              — А, к вам тут одна заходила, просила передать              — Шо? Нора? Что передать?              — Да бумаженцию...              — Какую?              — Та я вот самокруточку из неё сделал... — быстро затушив самокрутку, Рома протягивает бумажку, Давид разворачивает её и хмурится, после чего собирается вновь выбегать из своей квартиры, попутно крикнув:              — Шобы до завтра всё продал и катился к себе обратно,понял?! — Рома тяжело вздыхает и оседает обратно на кровать. Гоцман же в свою очередь бежит к дому Норы, стучится, никто не открывает. Разве, что сосед, что преподавал давненько в УГРО с лекциями по психологии.              — Может быть она спит? Хотя, вы так стучите, что могла бы и проснуться.              — Калитку закрой! — рыкнул на него Гоцман и тот сразу закрыл за собой дверь. Опустившись руками на перила, Давид начинает тяжело дышать, где Нора, почему не открывает? Нагнетающие мысли вновь начинают посещать голову мужчины.       

***

      Живчик и Чекан тем же вечером находились у Штехеля. Игорь ходил туда-сюда по комнате, пока хозяин дома сидел на кровати. Толя Живчик ел варенье из банки, попутно из-за неаккуратности капая на пол. Первым диалог заводит Чекан.              — Сколько будет людей?              — Десять. — сухо кидает Штехель и делает замечание Живчику, — На пол не капай.              — Десять мало.              — Хах.. десять мало. Я тоже самое Академику сказал, а он в ответ: «десять хватит». Главное толпу завести. — мужчина склоняется над полом с тряпкой в руках, попутно затирая следы от капель варенья. Хотелось бы отметить для полной картины, что Штехель был очень и очень похож на военврача Арсенина.              — Нужны как минимум три грузовика и оружие. — не успев затереть пол, на него капают новые капли. Не выдерживая, Штехель кидает тряпку на пол и, разогнувшись, грозно произносит Живчику:              — Вытирай сам, шоб чисто было! — подойдя к кровати и усевшись на неё, мужчина говорит Чекану:              — Чеканчик, дорогой, где ж я тебе возьму три грузовика?              — Не мои заботы. Если люди пойдут пешком, их всех переловят, у склада мы должны оказаться через 10-15 минут. Раз этим занимается контрразведка, то всё будет серьезно. И ещё одно, войти допустим мы войдём, как выходить будем? — противный звук железной ложки, что раз за разом ударяет по стенкам стеклянной банки, действует Штехелю на нервы. Встав с кровати и достав железный тазик из секретера, мужчина подходит ко столу, ставит тазик на стол, и отобрав у Живчика банку, буквально вываливает всё содержимое внутрь тары, как свинье.              — Жри. — приказным тоном произносит Штехель, Толя в свою очередь не может сдержать смеха.              — Сколько у нас есть времени?              — Часа три-четыре... — спокойно отвечает Штехель, в то время как Живчик открывает новую банку.       

***

      Контрразведка в свою очередь фотографировала себе все документы, связанные с бандитами, ведь их потом нужно было вернуть в УГРО. Люди толпой направлялись в театр на концерт Утёсова, большинство бандитов пришли со своими жёнами. Также многие военные шли со своими жёнами, тот же глава УГРО Омельянчук. Гоцман же в свою очередь стоял в сторонке вместе с Кречетовым, мужчина отвлёкся, когда к нему подошёл один из бандитов:              — Давид Маркович, люди просили передать, шоб вы и все были спокойны. Шо сегодня никакая падла не испоханит концерт любимого артиста. — парень улыбался и даже снял свою кепи.              — Люди отвечают, это шоб вы знали. — после этих слов молодой бандит скрылся в толпе. Кречетов же в свою очередь хмуро проводил того взглядом и добавил:              — Ну-ну, люди отвечают. — Гоцман, взглянув на своего друга, произнёс:              — Виталь, если они сказали, шо отвечают — значит отвечаю, если шо этот Лёпа ответит головой.              — Интересно знать по какой же?              — Да не перед какой, перед своими.              — Ммм, понятно. — после этих слов майор двинулся за Кречетовым.              Сегодня воры действительно держали своё слово и практически никто не осмеливался что-либо красть, а если видели, что кто-то из своих же крал, то того отводили в сторону и хорошенько одаривали парочкой ударов под дышло, после чего незаметно возвращали украденное к пострадавшим в сумочки.              Чекан пробирался окольными путями вместе с Живчиком, тот попутно говорил Чекану о том, как ненавидит Штехеля и что вот-вот зарежет того. Мысли Игоря были заняты совершенно другим.              — Ты б не нарывался. — спокойно произнёс Чекан и заметил, как три машины подъехали по его заказу.              — Смотри, три, как и обещал Штехель. Ладно, пущай пока живет. — отмахнувшись произносит Толя и вслед за Чеканом прыгает в машину.              Из зала театра слышатся аплодисменты, схватив Гоцмана за плечо, Кречетов говорит:              — Дава, пойдём, уже начинается. — мужчине не терпится посмотреть на выступление и посему идёт вперёд быстрее Давида. Подполковник быстро настигает Кречетова, после чего спрашивает:              — Виталий, у тебя бывают дурные предчувствия?              — Конечно, бывают. Это у нас называется — «интуиция».              — У вас — интуиция, а у нас в Одессе — «задница горит». — Кречетов хлопает Давида по спине мол, не переживай. После чего оба входят в зал и занимают места, наконец на сцене появляется легендарный Леонид Утёсов с такой задушевной песней как: «у чёрного моря».              Когда мужчина поёт, то кажется, словно все в зале примирились, все подпевают, бандиты и служивые. Кречетов улыбается от того, что любит театр, любит живые выступления, майор смотрит на Гоцмана, у которого на глаза набегают слезинки, подполковник умело их прячет. Смотря на певца, Гоцман то и дело думает о том, что что-то тут не так, ему становится страшно, именно страшно, он тщательно это скрывает, но в глазах читается то, что на душе у Давида не спокойно, ещё и песня заставляет в памяти всплыть стольким воспоминаниям. Давид держится крепко, уголки рта его расплылись в улыбке, после чего он про себя пропел строчки песни в глубине души, надеясь, что все его внутренние переживания обусловлены тем, что он многое пережил за эти дни, весьма неприятного, да и за всю свою жизнь в целом. Песня заканчивается, зал рукоплещет.              Тем временем контрразведка отсняла все нужные им данные о бандитах и сделала фотокарточки. Машины, подъезжающие к театру, мгновенно останавливаются, а из их закрытых кузовов выпрыгивают солдаты с оружием в руках, начинается оцепление театра. Множество солдат стоят на улице, множество машин присутствуют вместе с ними. Внутри театра находятся другие солдаты, им раздают фотокарточки с изображением самых главных бандитских авторитетов, собрать всех бандитов в один день и в одном месте было идеальным планом Жукова, что наконец-то осуществился благодаря приезду Утёсова. После чего солдаты подходят к главе-полковнику Чусову, что был начальником контрразведки. Ему тоже отдают все необходимые данные, после чего тот встаёт с места, и многие из солдат двигаются за ним. Вот уже несколько солдат заходят в зал и предупреждают всех служивых о том, что им надо выйти, очередь доходит и до Гоцмана с Кречетовым. Молодой солдат, подойдя к сидящим, вполголоса говорит:              — Товарищи офицеры, срочно выдайте              — Что, прямо сейчас? — хмурясь, произносит Давид Маркович.              — Это приказ. — после этих слов другие солдаты во главе с Чусовым выходят на сцену, Утёсов прекращает петь, кулисы закрывают сцену. Зал начинает галдеть, а многие криминальные авторитеты возмущаться.              — Это шо такое, люди пришли послушать песни! — Чусов же свою очередь, встав к микрофону, спокойным тоном произносит:              — Граждане, театр окружён, всем показать свои документы. У меня приказ в случае неподчинения стрелять на поражение! — Гоцман, услышав это, буквально вспыхивает праведным гневом, внутри всё горит, мужчина молча встаёт с места и буквально выбегает из зала, внутри всего трясёт: «Что, что они наделали? Нельзя, нельзя, нельзя этого делать!»              Кречетов не успевает и моргнуть, как Давида уже не оказывается рядом, недолго думая, мужчина выбегает вслед за подполковником и бежит к тому:              — Давид, стой! Стой! Стой! — последние слова звучат раздраженно, Гоцман его не слушается! Догнав мужчину и схватив того за руку, Виталий внимательно смотрит на нервного Гоцмана, в глазах майора тоже читается переживание.              — Виталий, ты знал.              — Это приказ Жукова.              — Ты знал, ты знал и молчал! — Гоцман хватает Кречетова за грудки и прижимает к стене, тот хмуря брови, смотрит на Давида, сейчас майор не знает, что ответить. Вот уже хватка Давида слабеет, и он попросту отпускает Виталия, попутно убегая и нарываясь на начальника контрразведки.              — Давид Маркович, вы отказались арестовывать воров, и мы взяли это в свои руки, так что прошу вас проявлять сдержанность.              — Ты слышал шо он пел? Люди плакали, я немца за это глотки на войне грыз! Ты хоть это понимаешь?! Понимаешь я спрашиваю, моль?! — Давид буквально вцепляется в Чусова, хватая того за грудки, подполковника пытаются оттащить и тогда он со всей силы даёт одному из солдат кулаком по лицу, после чего чувствует сильную хватку              — Убрать их из театра! — скомандовал голова контрразведки и, направляясь вперёд, добавил:              — Гоцмана не трогать. — вот уже из театра выводят бандитов и у каждого руки за спину, солдаты с оружием стоят, оцепив театр, каждого из бандитов сажают в машину, при этом толкая в спины. Дядя Ешта и прочая Одесская глава бандитов оказывается оцеплена и обезврежена. Утёсов, же на машине приезжает на вокзал, выйдя из машины, мужчина снимет шляпу и произнесёт такие слова:              — Прости Одесса, я не знал. — а, ведь он действительно не знал, не знал что на его концерте устроят оцепление бандитов. Вот уже Давид выходит из театра, а рядом с ним идёт Якименко.              — Давид Маркович, ну шо случилось то, скажите хоть за шо тот в морду получил? — остановившись на мгновение Гоцман смотрит на капитана, после чего вновь двигается вперёд и, выходя на улицу, произносит:              — Они Лёша, устроили концерт, чтоб разом всех авторитетов под колпак.              — И хто всё это выдумал?              — Жуков.              — Он их в заложники взял, а не для поховорить.              — То есть? Сейчас же такая буча пойдёт... ой мама не хорюй..              — Давид Маркович! — подъезжает машина за рулем сидит Приходов.              — Давид Маркович, садитесь! — Якименко и Гоцман прыгают в машину.              — Ой, товарищ подполковник, Вы не поверите, там же ж такое творится... город разнесут...              — Ничо, Жуков новый выстроит. — сухо бросает Давид и машина трогается с места, позади сидит Ракитин. Егор растерян, он прекрасно осознает, что сейчас всё будет идти к худшему.              Многие воры уже были готовы рвать и метать за своих пойманных в мышеловку авторитетов, Толя Живчик, не теряя возможности произнёс:              — Ребята, давайте к нам, у нас оружия, склады! — сейчас была отличная возможность снабдить так называемых «мстителей» оружием и устроить кровопролитные ночи на улицах Одессы, всё шло по плану. Сенька Шалый сидел за рулём баранки и улыбался.              — Вот же ж будет ночка! — мужчина отлично помнил для чего он здесь, ведь как никак Гоцман просил разузнать о Чекане. Вот в машину к Сеньке подсаживается Игорь.              — Как звать? — Чекан говорит отчетливо и быстро.              — Сенька Шалый.              — Из машины никуда не высовываться, высунешься, я тебе сам кишат выпущу, два раза повторять не буду, заводи. — без лишних слов Шалый заводит машину и трогается с места, вслед за ним трогается ещё две машины.              — Операция прошла успешно. Пятнадцать авторитетов задержаны, те кто был в розыске тоже. На улицах сейчас есть некоторые беспорядки, но полковник Чусов сказал, что беспокоится о них не стоит.              — Где сам Чусов?              — Так работает, товарищ Маршал.              — Хорошо, меня не беспокоить, ужинать буду.              — Приятного аппетита, товарищ Маршал. — с улыбкой произнёс подчиненный и вышел из кабинета.              Поставив пластинку «валенки», Маршал Победы пускается в пляс, попутно сняв с себя пиджак и опрокинув сто грамм. После чего мужчина подходит к висящему на стене портрету Сталина и смотрит на него таким тяжёлым взглядом, взглядом с примесью обиды и злости, ещё бы, Жуков прекрасно понимал, что приезд сюда для него был самой настоящей ссылкой. Пройдя всю войну и принеся России и её вождю победу, Георгий Жуков просто и мечтать не мог о таком «великодушии» в виде отправки Маршала Победы в Одессу товарищем Сталиным.       

***

      Тёмная ночная дорога была резко освещена светом фар трёх подъезжающих машин, из которых выпрыгнули разъярённые бандиты, сейчас этих людей невозможно было остановить. Они буквально перелезли через ворота на склад боеприпасов, попутно одолев охрану и открыв ворота, Сенька Шалый заехал вперёд и старался не смотреть на все происходящие бесчинства, Чекан же в свою очередь, как-то безразлично смотрел на всё то, что его сейчас окружало. Трупы молодых охранников лежали неподвижно, окрашивая багровой субстанцией землю. Оружие тем временем грузилось в машину, после чего склад был подожжен и взорван, а бандиты стали вооружены до зубов.В голове Чекана пронеслась лишь одна мысль:              «Как там Ида...» — каждый час и каждую минуту Чекан думал о той, ради которой делает всё это сейчас. Нет, Ида не виновата в том, что он ввязался в игру с Академиком. Чекан в глубине души боялся Академика, боялся, потому что знал то, что тот не остановится ни перед чем на пути к своей цели, и, если понадобится он убьёт и его, и Иду. Потерять свою любовь бандит боялся больше всего, ведь он только-только воссоединился с ней. Нет, теперь Чекан не отступит ни перед чем, он выполнит условия Академика, дабы тот выполнил своё и наконец-таки отпустил Иду.