И грянул дождь

      — Будь храброй!       Смотрю на собственное отражение в зеркале и повторяю слова, что ежедневно произносил отец. Странно, но раньше, слыша их, я чувствовала, будто сила заполняет меня, и я смогу выдержать что угодно, с чем бы мне ни пришлось столкнуться… Сейчас же я не чувствую просто нихрена!       — А ну просыпайся, маленькая пакостливая дрянь!       Голос раздаётся из комнаты, мне приходится выйти из ванной, чтобы понять, кого я успела уже сегодня разозлить, хоть и бодрствую всего-то пять минут.       — Где ты?! — Финник стягивает с моей постели одеяло, думая, что я нахожусь под ним, но находит горы подушек — Чёрт! — перебирает подушки, раскидывая их.       — Ты что буянишь? — опираюсь на дверной косяк плечом. — Очевидно же, что меня нет в постели… — засранец переводит взгляд на меня, оглянувшись, и невольно меняет гнев на милость.       — Что с тобой? — сдерживает смех. — Выглядишь жутко.       При всём моём желании выспаться этой ночью всё же этого сделать не удалось. Сегодня день жатвы, именно тот день, что я так ненавижу. Каждый год на протяжении всего дня над дистриктом висит мрачная атмосфера, тяготеющая всех… И вчера, ожидая, что день будет тяжёл и долог, я хотела лечь пораньше и выспаться, но не судьба. Стоило голове коснуться подушки, мой мозг будто закричал, оглушая: «Алё?! Какой спать? Давай вспоминать самые неловкие и стрёмные ситуации, которые приключились с тобой за всю жизнь!» На протяжении часа одно воспоминание тянуло за собой другое, напоминая ощущения унижения, стыда или неловкости, что чувствовались в те самые моменты. Пришлось трясти головой, чтобы выкинуть воспоминания из неё, да так, что началась мигрень. Дальше по моей голове словно били барабаны, чуть ли ни скуля, я лезла с головой под подушки, пытаясь спрятаться от боли. Не знаю, в котором часу сознание просто отключилось, но по ощущениям я словно не спала вовсе.       Видок у меня тот ещё: колтун на голове, синяки под глазами, капилляры полопались, лицо опухло… Дурацкая привычка спать моськой вниз в подушку. Но самое то, что заканчивает мой образ и над чем ржёт Финник, — это голубая пижама с дельфинами…       — Ну да, я сплю в сплошном комбезе с дельфинами, совсем как маленький ребёнок… Оборжаться!       — Да в тебе вообще от девушки мало, — продолжает ржать, выставляя руки вперёд и пальцами имитируя рамку, смотрит через неё на меня. — Жаль фотоаппарата с собой нет, была бы отличная поздравительная открытка!       — Хули ты забыл в моей комнате? — задаю вопрос, беззлобно и невозмутимо продолжая чистить зубы.       — Ругаешься, будто ты шахтёр из двенадцатого, — осуждающе качает головой, отмечая схожесть с отдалённым дистриктом, не отличающимся культурой и образованностью. — Ты меня вчера так подставила!       О жителях каждого из дистриктов существуют свои стереотипы. В двенадцатом живут неотёсанные шахтёры, что только и умеют добывать уголь. Вечно грязные, грубые, бедные и много ещё чего… Мы же в четвёртом все поголовно «прекрасные морские нимфы», что, конечно же, полный бред. Да, генофонд четвёртого дистрикта считается одним из лучших в Панеме и на симпатичных мордашках это не заканчивается… В четвёртом много поэтов, писателей и драматургов, но богатый внутренний мир не мешает нам ругаться матом.       — Ну ты же в полном порядке, — пожимаю плечами. — Фанатки не порвали на сувенирчики.       — Я хочу, чтобы ты помогла мне вывести Роана на церемонию, — Финник проводит рукой по волосам, следуя за мной в ванную. — Пусть народ увидит своего Победителя…       — Это церемония «жатвы», на которой мой отец был выбран трибутом, а после и две его дочери, — перебиваю. — Максимум, что увидят люди, это спившегося человека, что потерял почти всю семью из-за Голодных игр! — выхожу из ванной, толкнув плечом засранца, не желая ему помогать. — Да и помощи от меня мало, отец даже не реагирует на моё присутствие.       — Алессана, мне очень жаль… — засранец опускает голову, устало потирая переносицу, ожидая, пока я переоденусь за ширмой.       — Оставь своё сочувствие для камер или для интервью, что будешь давать после церемонии, — надев белое платье крупной вязки, выхожу из-за ширмы, замазав синяки под глазами тональником и расчесав волосы, за пять минут из кикиморы болотной превращаюсь в прекрасную девушку. — Мы оба знаем, что там перед камерами главное, как себя подать… Наш мир — театр, и чтобы выжить в нём, нужно быть охренительным актёром, а ты самый хитровыебанный из всех, кого я знаю! — спускаемся по лестнице вниз. — Я не позволю тебе пропиариться засчёт сломленного победителя.       — Ладно, я понял! Ты меня ненавидишь, — спускается за мной. — Но я не пойму, что я тебе сделал?!       — Доброе утро! — Татья встречает меня, как и каждое утро, своей добродушной улыбкой.       — Чё за?! — давится Ава, увидев, как на кухню за мной входит мужчина её мечты. — Финник Одэйр.       — Ты как вообще в дом попал? — хмурюсь, понимая, что никто из домашних его не впускал и что они сейчас также удивлены его присутствием, как была и я немного ранее.       — Двойные двери мансарды у вас вечно открыты, — пожимает плечами. — Доброе утро, прекрасные дамы! — засранец двигается к столу своей кошачьей походкой и сражает моих бедных наивных женщин своей обворожительной блистающей улыбкой. — Оу, у вас завтрак?!       — Не хотите ли присоединиться? — Татья, зная уже давно этого чёрта, из вежливости предложила ему позавтракать с нами, но румянец на её щеках выдаёт, что его компания ей приятна.       — Садитесь, пожалуйста, — Ава, красная, как помидор, старается закрыться сегодняшней газетой от него, будто читает. Она сотни раз представляла, как встретится с ним, придумывала остроты, шутки и даже репетировала перед зеркалом, как будет себя вести, вдруг повстречав Финника Одэйра, а по факту сидит в панике, не зная, что делать.       — Какой тёплый приём! — устраивается на стуле рядом с Авой, поигрывая бровями, осуждающе смотрит на меня.       — Не строй глазки! — наливаю себе кофе в кружку. — Я-то помню, что ты воплощение вселенского зла… Да и вообще, проваливай, тебя не приглашали!       — Злюка! — Финник прищуривает свои глаза, а после переводит взгляд на Аву. — Расскажи, красавица, обо мне там пишут?!       — Я отнесу — беру поднос с завтраком, приготовленным для деда, и пока Ава отвлекает засранца, читая тому газету, что, к слову почти, полностью сегодня посвящена ему, направляюсь в комнату дедушки.       Открыв дверь и войдя в комнату, рядом с моей головой пролетает стакан и разбивается об стену. Закрыв за собой дверь, толкнув её каблуком ботинка, ставлю поднос на стол.       — Хреново у тебя сегодня с меткостью, похоже, слепнешь на один глаз… — чтобы я сейчас ни сказала дедушке, будет всё равно. Бывают хорошие дни, когда он спокоен и даже узнаёт меня, но чаще плохие дни, когда он любого вошедшего принимает за врага, словно вновь оказался на Играх.       — Моя вина-моя вина-моя вина… — бубнит, сидя на кровати и обнимая себя руками.       — Давай, нужно поесть, — придерживаю его за плечи, помогая подняться и сесть за стол.       Каждый раз дедушка, обнимая себя руками, покачивается из стороны в сторону, смотрит перед собой в одну точку и бездумно бормочет. Приходится кормить его, а после вновь укладывать в постель. Сегодня день «жатвы» и, возможно, я в последний раз провожу утро в его компании. Уже минут двадцать как он закончил завтрак, а я продолжаю сидеть с ним молча за столом. Обычно я что-то рассказываю или читаю ему книгу, а сегодня всё иначе.       — Не торопись — помогаю лечь в кровать, но вдруг дедушка будто выходит из дурмана.       — Алессана, — придерживает меня за руку. — Прости, я так виноват!       — Что?! — моргаю, не понимая, что случилось. Внезапно такая перемена вменяемости.       — Мне нельзя было возвращаться, иначе бы Куины не были прокляты… — его взгляд снова мутнеет, и дедушка, вновь обнимая себя руками, начинает бормотать — Моя вина-моя вина…       — Чтобы сегодня ни случилось, твоей вины нет! — легонько приобнимаю его, чтобы не испугать. — Куинам просто не везёт.       Скоро полдень и мне, как и каждому в четвёртом дистрикте, в возрасте от четырнадцати до восемнадцати лет, нужно быть на площади на церемонии «жатвы». Спустившись вниз и проходя мимо кабинета, задерживаюсь на мгновение, колеблясь. Глубоко вздохнув, толкаю дверь, входя комнату, в которой царит полумрак. Сейчас солнце нещадно светит, а в окна не попадает ни лучика… Он закрасил их черной краской.       — Что с тобой будет, если я не вернусь? — стою над спящим на диване отцом, от которого разит алкоголем. — Очевидно, всё будет только хуже, — покачав головой, беру одеяло и накрываю отца им, поцеловав в лоб. — Будь храбрым…       Все Победители возвращаются с Игр «искалеченными», кто-то больше, а кто-то меньше. Кто-то носит реальные шрамы на теле, а кто-то рано или поздно сходит с ума. Одэйр точно социопат, ведь он кайфует от самого себя и от собственной победы… Самый молодой победитель в истории Голодных игр, победил в четырнадцать — и это рекорд.       — Где сучонок? — оглядываюсь по сторонам, не увидев Одэйра за столом, зайдя на кухню.       — Алессана?! — Татья аж задохнулась от возмущения.       — Кхм! — кашляю, будто подавилась, понимаю, что спорола херню в слух.       — Извинился и ушёл на церемонию, ведь он ментор… — Ава стоит и пытается что-то сделать со своими волосами, пялясь в своё отражение в чайнике. — Ну и нам пора.       Стоило Аве напомнить о времени, как Татья напряглась и, отвернувшись, сжала руками столешницу. Понятное дело она переживает за меня, но гораздо сильнее она переживает за Аву. Мы с Авой выросли вместе, дружим много лет и никого наивнее, светлее и добрее я и вспомнить-то не могу… Если вытянут её имя, и Ава станет трибутом, все мы понимаем, что она не вернётся с Игр. Хоть все мы изображаем, что сегодня самый обычный день и ничем он не отличается от остальных, всё же это не так.       — Пока, буду поздно! — подхожу к Татье и обнимаю её сильнее, чем обычно. Прощаюсь, как привыкла.       — Удачи тебе, — шепчет Татья и, отпустив меня, заключает в объятья свою родную дочь.       Мне приходится подождать на крыльце, пока выйдет Ава, её же мать остаётся дома опекать и смотреть за моими отцом и дедом, ведь они могут и сорваться, конечно, если они придут в себя и вспомнят какой сегодня день.       — Мне страшно! — Ава выходит из дома. — У меня прям паника! — трясёт руками. — А ты как?!       — Я в ужасе! — пожимаю плечами, поднявшись со ступенек.       — Да? — хмурится — Что-то по тебе не видно.       — Истерика может нам чем-то помочь? — выгибаю вопросительно бровь, смотря на подругу.       — Думаю, нет — хмурится. — То есть не видишь смысла трепыхаться, словно рыба, выброшенная на берег?!       — Так не вижу смысла вообще ни в чём, — развожу руками в стороны. — Перед смертью не надышишься.       — Ты — Куин! У тебя по крайней мере есть шанс выжить, — Ава идёт рядом по дороге, ведущей в город из деревни «Победителей», и пинает каждый камешек.       — Ты это моим сёстрам расскажи, — кошусь в её сторону и понимаю, что Аву трясёт от страха. — Эй, ну я же Куин! Скорее моё имя вытянут, чем твоё… — приобнимаю её за плечи.       — Угу, — кивает. — Ты победишь, и мы с мамой будем ухаживать уже за тремя психами.       — Спасибо и на том, что веришь в моё возвращение, — смеюсь, фыркнув.       Войдя в город, мы с Авой идём по главной улице в направлении площади перед Мэрией. В том же направлении двигаются и многие другие парни и девушки со своими родными, что провожают их. Появившись на площади, понимаю, что я ненавижу это место, как и все здесь. Город построен так, что все дороги ведут к площади, каждый ежедневно проходит здесь ни один раз, чтобы попасть куда-либо. Площадь выстроена из белого камня, плитки и мрамора, украшенная фонтанами, скульптурами и садом, но все поголовно в дистрикте ненавидят это место! А я ещё ненавижу этого парня, что уже стоит на трибуне рядом с мэром и красуется для вспышек камер папарацци.       Зарегистрировавшись, парни и девушки расходятся на площади в разные стороны, ожидая начала церемонии. На сцене появляется женщина в синих красках моря от волос до туфель. Одежда и стиль выдаёт урождённую столицы, она из Капитолия. Это женщина из столичной элиты, что платят деньги за то, чтобы поучаствовать в Играх. Если народ из дистриктов ждёт Игр, как казни, то Капитолийцы ждут их, как лучшее развлекательное мероприятие в году. Самые состоятельные платят, чтобы выкупить право представлять один из дистриктов, а точнее трибутов, и в случае их победы, затраты окупаются… Кураторам так же перепадает часть славы, они везде следуют за победителями, а это значит самые крутые тусовки столицы, это всё, что им нужно. Молодая женщина стучит по микрофону, проверяя, работает ли он, и начинает свою речь, открывая церемонию.       — Здраствуйте-здравствуйте! Счастливых вам Голодных игр и пусть удача всегда будет с вами!       — Да они, блять, издеваются, — бурчу себе под нос, смотря на женщину, у которой лицо настолько выбелено пудрой, что кажется, если она улыбнётся, штукатурка осыпется, потрескавшись.       Каждый год в начале церемонии нам показывают короткометражный фильм, напоминая, по какой причине мы сейчас стоим тут. Это расплата за попытку революции… Уж лучше бы они перебили все дистрикты, и Капитолий остался сам по себе, чем мне сейчас приходится смотреть эту хреновую киношку о его щедрости и милосердии… Голодные игры во благо будущих поколений?! Скорее, чтобы держать их в страхе.       — Настало время выбрать наших героев! — продолжает вещать женщина, похоже, ей одной понравилась эта короткометражка. — Эти молодые люди будут защищать честь дистрикта четыре на ежегодных семьдесят первых Голодных играх.       — Я готов без чести и достоинства, но прожить жизнь… — слышится голос со стороны парней. — Могу я идти домой?       Площадь заполняет лёгкий смех тех, кто стоял рядом с парнем и слышал его слова. Я и сама засмеялась, но быстро закрыв рот, опустила глаза вниз. Миротворцы, что постоянно присутствуют на территории дистрикта, достали электродубинки, которыми разгоняют собирающиеся толпы, если те говорят лишнего. В день «жатвы» повышен риск того, что люди устроят мятеж. Это будут родители, стремящиеся защитить своих детей, подрывающие систему, поэтому сегодня миротворцев в несколько раз больше, чем в другие дни. В боевой форме, вооружённые и готовые ко всему, лишь бы сохранить «порядок»…       Неизвестно кто высказался, да и смех быстро затих, народ заметил реакцию миротворцев и замолк, а женщина на сцене не заметила, что её речь не слушают.       — Традиции неизменны, дамы вперёд! — женщина, улыбаясь, подходит к чаше и, запустив в неё руку, вытаскивает имя первого трибуна Игр этого года. — Алессана Куин!       — Твою мать! — шепчу, засмеявшись. Я знала, ждала, что назовут моё имя, но услышав его со сцены, внутри всё похолодело.       Народ начинает оглядываться, а женщина на сцене повторяет моё имя. Ава, закрыв лицо руками, плачет. Она чувствует облегчение, но ей стыдно за это чувство. Назвали имя её лучшей подруги, она рада, что сможет прожить полноценную жизнь, ведь ей уже восемнадцать, и в следующем году не придётся больше переживать этот страх, но Аву пугает жизнь, в которой не будет меня.       — Эй, всё нормально, — обнимаю её, гладя по голове, а Ава сжимает меня со всей силы, которой кстати у неё не особо-то и много. — Скажи Татье, чтобы не ждала меня сегодня…       Не знаю, что ответила мне Ава, из-за рыданий было непонятно. Отпустив её, иду по направлению к сцене, народ расступается, освобождая путь, а со всех сторон доносятся перешёптывания: «Это она?», «Да, точно она!»       Я знала, что этот год мой, прям чувствовала неизбежность, и вот я иду на сцену. В стороне стоит Финник, и я ожидала, что его вечная усмешка не дрогнет, но тут ошиблась. Одэйр стоит злющий, как чёрт, а на щеках перекатываются желваки.       — Ответь, ты родственница Роана Куина, легенды четвёртого дистрикта, что был победителем?! — стоило мне подняться, как женщина, одетая так будто морем её стошнило, задаёт вопрос, узнав фамилию.       — Я его третья дочь…       — О, а твои старшие сёстры здесь? — перебивает меня. — Они болеют за тебя?!       — Нет, они были трибутами прошлых Игр, — кошу взгляд на женщину, ответив ей. На её лице видно замешательство и, не вспомнив победителей с такой же фамилией, она понимает, что не стоит вести дальнейший разговор.       — Что ж, а теперь мужчины! — подходит к чаше и вытягивает имя второго трибута. — Хьюго Уилсон!       Вновь народ начинает оглядываться в поисках того, чьё имя прозвучало мгновением ранее. Я знаю этого парня. Он учится со мной на одном потоке… Высокий, широкоплечий и, насколько помню, он просто парень-одуванчик. Простодушный и добрый мальчик, которому не повезло сегодня.       Хьюго поднимается на сцену и протягивает мне руку, отвечаю рукопожатием. Да, приятель, мы с тобой по самые уши в дерьме… Трибуты избраны, церемония закончена, но кошмар только начинается. Миротворцы выводят нас со сцены под конвоем, а за спиной звучат слова ментора этого года.       — … и надеюсь, что вы будете с нами. Будете болеть за наших представителей. Счастливых вам Голодных игр и пусть удача всегда будет с вами!