Новенький

Это тебя трогает, это меня несет. Я для тебя — многое, ты для меня — всё! От пагубных привычек трудно избавиться. Особенно когда твоя главная пагубная привычка носит узкие джинсы и нарочно не застегивает пару верхних пуговиц на рубашке. Особенно когда при одном взгляде на него внутри все переворачивается. И хотя умом Личадеев понимал весь абсурд своих желаний, сердце нельзя было убедить так же просто, как собственный разум. Ему было безразлично то, что у них с Юрой из общего было только одно расписание в универе, а вероятность того, что Юра испытывал к Паше что-то большее чем отсутствие отвращения была равна нулю. Глядя на сильные Юрины руки, Паше отчаянно хотелось оказаться в их невольной ловушке. Так, чтобы он обнимал худощавого Пашу до хруста ребер, сжимал тонкие руки до синяков на бледной коже парня. Когда речь заходила о Юре, все было слишком. Слишком больно, слишком опасно, слишком желанно. Настолько, что Паше уже было плевать, что про него подумают другие люди, что скажут за его спиной. Паша корил себя за собственный нерешительный характер, за тихие влюбленные взгляды исподтишка. Но по-другому он просто не мог. Хотелось бы ему узнать, что он действительно о нем думает. Хотя, слишком велика бы вероятность того, что Паша был попросту смешон Юре. Зачем он навязался к нему в гости? Неужели он и правда в здравом уме согласился провести время с ним, наедине, за стопкой учебников? С Пашей, которого он еще недавно не переносил на дух. Один на один. От мысли, что через считанные минуты Юра будет здесь, совсем рядом, Паше резко стало плохо. Он рухнул на кровать, закрыв лицо руками. Вдох-выдох. Нельзя показывать Юре все свое волнение, это может его спугнуть. Паша лихорадочно начал вспоминать все невербальные признаки влюбленности, которые он прогуглил в попытках найти хоть один признак заинтересованности у самого Юры. Разумеется, он ничего не нашел. Зато, обнаружил большую их часть у себя самого. Благо, Юре было все равно на то, сколько раз Паша моргнул, глядя на него или в какую сторону смотрят носки его ботинок, когда Юра находится поблизости. «Глупый, какой же я глупый», — думал про себя Паша, мысленно пробивая себе лоб рукой. Стук в дверь. Паша замер. Еще один стук, более настойчивый. «Паши нет дома, он скончался от невзаимной любви», — хотелось сказать Паше чужим голосом и не открывать дверь ни за какие коврижки. Но вместе с тем, мысль о том, что Юра стоит там, за дверью и ждет его, была слишком хороша, чтобы добровольно от неё отказываться. Паша сделал глубокий вдох и встал с кровати. Бешеный громкий стук сердца Паши заглушал все вокруг: и крики соседей за стеной, и звуки улицы за приоткрытой форточкой. Паша повернул ручку двери, открывая её перед собой. На пороге стоял Юра. Любимые узкие джинсы, вельветовая рубашка горчичного цвета, одна пуговица расстегнута. — Привет, — спокойно поприветствовал Личадеева Юра, глядя на парня своим излюбленным взглядом исподлобья. —П..привет, — прожевал Паша не сразу, видимо не до конца осознавая реальность происходящего. —Может, впустишь, все-таки? — с усмешкой в голосе спросил Юра, приподняв одну бровь. —Да, конечно, — опомнившись выпалил Паша, пропуская гостя вперед, — проходи. «Чувствуй себя как дома», — чуть было не ляпнул Паша. Видимо, разум каким-то образом синхронизировался с Пашиным сердцем и теперь начал подводить Пашу. —Жарко тут у тебя, как-то, — задумчиво произнес Юра, расстегивая еще одну злосчастную пуговичку на вельветовой рубашке. Взгляд Паши тут же устремился на загорелую шею Музыченко. Что бы это могло значить? А может это какой-то знак? В комнате и правда было жарко, ведь ближе к зиме отопление в общежитии врубали на полную. — Эй, Пашка, ты чего завис? , — усмехнулся Музыченко, внимательно глядя на потерянного Личадеева. —Извини, — собравшись ответил Паша, стараясь сделать вид человека, который не готов потерять сознание от волнения прямо здесь и сейчас. -А у тебя уютно, — Юра подошел к кровати, рассматривая многочисленные плакаты с изображением участников различных музыкальных групп. —Не знал, что ты слушаешь рок, — удивленно произнес Юра, глядя на плакат неизвестной Паше группы. —Это не моя кровать. И не мои плакаты. — А, ну тогда понятно, — со смехом в голосе сказал Юра, переводя взгляд на другую половину комнаты. Аккуратно застеленная кровать, над ней полки, заваленные кипами учебников и тетрадей. —Ну что, ты принес тетрадь с конспектами? , — выдал Паша в попытке отвлечь Юру от созерцания скучной Пашиной натуры, выражавшейся даже в его вещах. Юра лишь рассмеялся. — Была бы она у меня, я бы к тебе не пришел за помощью. —А как же ты тогда будешь записывать, то, что мы будем разбирать? , — спросил Паша, непонимающе смотря на Музыченко. — У меня это, слуховая память. Ты говори, а я буду слушать, — Музыченко опустился на Пашину кровать, привалившись спиной к стене. Паша опустил взгляд в тетрадку и стал читать написанное. Конечно, он прекрасно знал содержание лекций и мог спокойно рассказать их и без подглядывания в тетрадь. Но Паша чувствовал себя настолько неловко, что он был не в состоянии прямо и в открытую смотреть на развалившегося на его собственной кровати Музыченко. Как-то раз он все же осмелился на него взглянуть и увидел что глаза у Музыченко полузакрыты, а на лице какая-то блаженная довольная улыбка. —Юр, ты меня вообще слушаешь? , — немного обиженным голосом спросил Паша, закрыв тетрадь. Юра, словно вынырнув из своих мечтаний, резко распахнул глаза и уставился на парня.  — Естественно, — невозмутимо ответил Юра.  — Ну и о чем было последнее сказанное мною предложение? , — Паша скрестил руки на груди и внимательно посмотрел на Музыченко, словно преподаватель на провинившегося ученика. — Да ладно тебе, Пашка. Не будь таким занудой, — Юра расплылся в улыбке. — Я просто пытаюсь понять для чего ты пришел. Юра сделал глубокий вдох. — Вот вы отличники всегда такие, все вам знать надо, — процедил Музыченко сквозь зубы, -хочешь правду знать? Паша немного неуверенно кивнул головой. — Подруга мне твоя нравится, Анька. Паша уставился на Музыченко, не веря своим ушам. —Ну Смирнуха, рыжая такая, — пояснил Юра, — думал, сдружусь с тобой и про неё побольше узнаю. Она вон за тобой бегает как. Внутри Паши в очередной раз все рухнуло. Все его надежды и глупые иллюзии. Глупый-глупый Пашка. Снова напридумывал себе с три короба. — Мне интересно, что она в тебе нашла? Такого, что даже на меня внимания не обращает., — на этих словах Юра подался вперед, наклоняясь ближе к Паше. Сердце Паши пропустило пару ударов. —Может глаза? Они у тебя красивые., — задумчиво произнес Юра, внимательно глядя Паше в глаза, словно надеясь найти в них ответ. Сказать что Паша был мягко говоря, в шоке, от происходящего значит ничего не сказать. Он вдруг вспомнил про верный признак влюбленности- расширенные зрачки. С ужасом он подумал о том, что сейчас у него вместо глаз два больших черных зрачка. — Или волосы., — Юра провел рукой по русым волосам Паши, убирая падающие на лоб пряди волос. Юра был настолько близко, что Паша забыл как дышать. Взгляд Юры остановился на губах Личадеева. Он заметил на них темно -красную ссадину. Аккуратно прикоснулся к ней большим пальцем. Паша тут же поморщился от боли. Музыченко в последний раз посмотрел Паше в глаза, после чего окончательно сократил расстояние между ними и накрыл губы поцелуем. Во время него Юра чувствовал солоноватый привкус крови от ссадины, а еще сбитое дыхание Паши. Но это только забавляло Юру. Он улыбался сквозь поцелуй, чувствуя волнение неопытного Пашки. Целовался тот неумело, робко, как в первый раз. Возможно, так оно и было, по крайней мере, Юра сомневался в том, что Личадеев хоть раз целовался с парнем. Однако, от этого становилось только интереснее. Уж он то его научит как целоваться. И хотя, Музыченко даже не помнил сколько губ он перецеловал за свою жизнь, с Пашей все было как-то по-другому, по-особенному. Не так, как с другими. Может, потому что Юра почти ничего не знал о Паше, о том, какой он на самом деле, потому что не мог прочесть его как открытую книгу. И когда Юра получил наконец доступ к желанным губам и телу, ему казалось что теперь он сможет изучить Пашу не спеша, досконально. Он чувствовал его дыхание, тепло его тела, и даже стук сердца, которое норовило вырваться из груди. И от осознания того, что только ему одному доступно все то, что он видел и чувствовал сейчас, доставляло ему какое-то странное необъяснимо-острое удовольствие. Когда руки Музыченко проникли Паше под футболку, его сознание было где-то далеко, за пределами этой вселенной. Всегда контролирующий себя Паша, забыл обо всем и обо всех, кроме того, кто сейчас покрывал его шею поцелуями и томно дышал, снова и снова повторяя его имя.