Новенький

Я не хочу увидеть сны, Не нужно больше красоты! Во сне мы снова будем рядом… А утром где ты?! Время текло слишком быстро, так что Паша и не успевал замечать как дни сменяются неделями, а недели- месяцами. Только когда на Юру смотрел –время будто останавливалось. Потому он старался избегать даже косых взглядов в его сторону. Запрещал себе даже думать о нём. Вместо этого, он старался больше времени проводить с Анечкой, все так же слепо его любящей и готовой не замечать ту тоску и грусть в его глазах, которая появлялась каждый раз, стоило Юре оказаться рядом. Где-то в глубине души она верила, что когда-нибудь в сердце Паши найдется место и для неё, пусть и не столь большое, как для Музыченко. Она прекрасно осознавала что Паша никогда не сможет полюбить её такой же всепоглощающей, непонятной любовью которую он испытывал к нему, но ей было все равно. В какой-то мере, её любовь к Паше была похожа на его собственные чувства к Юре. Только вот Паша и не догадывался как много он значит для Юры. Говорят, если люди думают друг о друге, они начинают являться друг другу во снах. Конечно, никакого научного доказательства тому никогда не было, но вот уже несколько недель Юра каждую ночь приходил Паше во снах. Это было странно, ведь Юра почти никогда раньше ему не снился, даже в период его особо остро-сильной безответной влюбленности. Паша объяснял это тем, что раз он запрещал себе думать о Юре днем, мысли о Юре на подсознательном уровне вылезали уже ночью. Ведь трудно, а скорее попросту невозможно контролировать себя во сне. Нельзя было сказать, что Паша был особенно рад этим снам. Все его усилия и попытки забыть, не думать, не смотреть на Юру проваливались, стоило парню закрыть глаза. Казалось, что стоило Паше сделать усилие чтобы начать жить своей жизнью без него: больше начать видеться с Анечкой, выходить с ней на прогулки уже теплыми майскими вечерами, как Юра снова начинал напоминать о себе. Даже в жизни. Хоть Юра и старался держать дистанцию, не мог он выдержать этого холодного и отстраненного вида Пашки, стоящего с ним поблизости. Тот, кто еще недавно тайно пожирал его влюблёнными глазами, теперь болтал с вечно трущейся неподалеку Анечкой, улыбался ей, словно ее шутки и правда были смешными, приобнимал её за плечи. Юра старался убедить себя в том, что все это по-дружески и ничего, в конечном счете, не значит, но выходило, прямо скажем, не очень. Иногда Юре хотелось размозжить эту хорошенькую рыжую голову об стену, лишь бы она не трогала его Пашу, не прикасалась глупо губами к его щеке. Он знал, что она хочет отнять у него Пашку навсегда, сможет дать ему все, чего он хочет: заботу, любовь, ласку. Нормальные человеческие отношения. Чтобы ходить за ручку, целоваться на людях, не боясь всеобщего осуждения. А что мог дать ему он? Рваные поцелуи пока никто не видит, пустые обещания? Наверное, он мог бы пообещать Паше золотые горы, наврать с три короба, заставить себе поверить. Мог бы, но не хотел. Знал, что потом снова его оттолкнет, сделает Паше больно. Причинит ему боль. Снова. Поэтому лучше было его отпустить, дать ему жить своей жизнью. Пускай и без него. Пускай и глядя на, кажется, почти счастливого Пашку, внутри все от боли сводит. Это лучше, чем дать мучаться ему, играя его чувствами. Юра злился, отворачивался, бесился, глядя на очевидные "подкаты" Анечки к Паше, но сделать ничего не мог. Только мысленно проклинать то её, то самого себя за жуткое чувство собственника, потерявшего свою любимую игрушку.