Как в тумане

Эту ночь Джон почти не спал. Стоило ему хоть на секунду прикрыть глаза, как он видел изувеченное им же лицо Шерлока. Он несколько часов ворочался в постели, чем явно мешал спать Мэри, которая обнимала своего мужчину, чтобы хоть как-то успокоить, но это ему совсем не помогало и в начале четвёртого утра доктор направился на кухню и достал из шкафчика уже початую бутылку виски. Он выпил оттуда пару стопок на вторую годовщину со дня смерти Шерлока. Первая рюмка. Горечь давит его и проедает всё изнутри, проделывая в его душе огромные дыры, как кислота. — Шерлок, прости, какой же я идиот, — всхлипывает Джон Ватсон, просматривая сделанные на Айфон снимки, ещё до того, как его друг и напарник шагнул вниз с крыши госпиталя святого Варфоломея, — ты даже не представляешь, как сильно я корю себя. Ему было так тошно, что он не знал куда прятаться от этого невыносимого чувства вины, которое топило его в себе, как в мутных водах Темзы, обжигающих своим холодом. Вторая рюмка пошла так же легко, как и первая. И какой идиот сказал, что спиртным можно заглушить боль и залить душевные раны? Пока что ему становилось ещё хуже, и лицо детектива с огромными кровоподтёками, его хрип, крики Мэри, её мольба прекратить это помешательство, как уколы совести сопровождают его. — Он в коме. — Вы, вообще, в курсе, что сделали с моим братом? — Джон, Джон, что же ты наделал, Джон… — Джон, факт остаётся фактом. Ты нанёс Шерлоку множественные побои… — И я категорически против, чтобы вы приходили до того момента, пока он сам не захочет вас видеть… — Джон, — голос Мэри, такой уютный и родной, обволакивает его своим теплом, как плед в прохладный сентябрьский вечер и выдёргивает из пучины воспоминаний, обрывков разговоров и снимков МРТ, которые он видел в карте Шерлока Холмса, — хватит, Джон, — голос полон мольбы. Мэри Морстен, блондинка в домашнем халате, подходит к нему, сидевшему за столом и отбирает очередную стопку, которую он уже хотел отправить в себя. — Мэри, как же мне плохо, Мэри, — бормочет он, утыкаясь лицом в ладонь и содрогаясь в рыданиях, — я едва не убил его… — Джон, — она поджимает губы и отпускается на соседний стул, — я понимаю, тебе тяжело, — её тонкая ладошка ложится поверх его, — но не лучше ли набраться смелости и пойти к Шерлоку, чтобы извиниться? — Его брат… его брат сказал, что пустит меня только если Шерлок сам захочет этого, — бормочет Джон, язык заплетается, он не был специалистом в области попоек и не знал, как пить не пьянея, — знаешь… я думаю, что это лучший вариант… но в Бартс я поеду… — Да, я поеду с тобой, — решает женщина, понимая, что так будет лучше. Ему нужна его поддержка, она может понять Джона, хотя и не оправдывает, — а теперь… пошли спать… — Иди, я пока не хочу, — отвечает Джон, — я посижу немного… — Ладно, — она решает не настаивать, — но это я заберу, — тонкая рука тянется к бутылке с виски, он коротки кивает, понимая, что ему действительно хватит, иначе он проснётся с жутким перегаром. — Афганистан или Ирак? — совершенно невозмутимо спрашивает детектив в дорогом чёрном костюме, забирая из его рук смартфон. — Простите? — Джон озадаченно смотрит на брюнета. Шерлок безусловно стал для него значимым человеком, его другом, напарником. Он уважал Холмса, его удивительную особенность мыслить не так, как это делают другие и от того, чему Джон подверг его, становилось ещё хуже. Он понимал, что изувечил не только детектива, он уничтожил себя. Джон сидел на небольшой кухне, уткнувшись в смартфон, пролистывая старые снимки тех счастливых деньков, когда они жили в доме 221В по Бейкер-Стрит и разгадывали странные и запутанные дела, которые подкидывали им все, кто только мог. Скотланд-Ярд, Майкрофт, приходящие по статьям в интернете потенциальные клиенты. Воспоминания душили его. Он не мог поверить, до сих пор не мог принять то, что сейчас его самый близкий, чуть ли не единственный друг, находится в реанимации в тяжёлом состоянии. Ему не нужно пояснять значения заумных медицинских терминов. Он отлично понимал, что это и к чему приводят такие травмы. Самым страшным была и оставалась, пусть и дренированная, субдуральная гематома. Она имела особенность рецидивировать. Джон не был нейрохирургом, но из курса неврологии помнил, что это могло привести к нарушению многих процессов в организме. Детектива могло парализовать. Он мог потерять возможность говорить или слышать. Чем больше Ватсон думал об этом, тем больше винил и корил себя. Тем больше ненавидел себя за то, что позволил себе сделать это. Я должен был держать себя в руках, — в миллионный раз повторял себе военный доктор в отставке, — как и всегда, как и раньше. — Я был на войне! — Ты был врачом. — Случались плохие дни. Нет уж, в этот раз всё было по-настоящему. Жестоко. Даже слишком. Он избил лучшего друга, едва не убил гениального детектива, прекрасного скрипача и просто хорошего человека — Шерлока Холмса и он не находил себе ни одного оправдания.