***
Вести действительно не заставили себя долго ждать. И если Огнева и Донченко принесли лишь некоторые, не очень подробные и спорные сведения о Лютом ввиду ограниченных ресурсов и доступа отнюдь не ко всему, то Калюжный сработал «под ключ». Рома как раз сверял данные от Насти и Донченко: где Страхов родился и где служил положенные два года, — когда на стол ему легла не то чтобы толстая, но увесистая папка. Посыльный коротко доложил, что Калюжный лично прийти не смог, но пожелал удачи в поисках, и откланялся. От нахлынувшего приятного ощущения, что он, Шилов, буквально в шаге от тайны, мучившей его последние дни, у него пересохло во рту. А рука сама потянулась было к телефону — набрать Пашу, позвать, поделиться… Но Рома вздрогнул, собрался, засек время — полдень — и наконец начал читать. Когда Шилов прочел «дело» от корки до корки, часы показывали почти четыре. Голова у Ромы гудела, буквы расплывались и плясали перед глазами. Но суть, которая, пожалуй, уместилась бы на паре листов формата А4, он запомнил на всю жизнь. Теперь Шилов знал, кто этот Гриша. И таких, как он, наверное, было чертовски мало. Разминая затекшие плечи и шею, Рома первым делом позвонил генералу Калюжному, чтобы сказать спасибо. На что тот вполне добродушно и серьезно усмехнулся: «Это было непросто, но я еще не то могу. Обращайтесь». Затем прошелся по кабинету, на ходу оформляя билет в Берлин — ближайший рейс уже вечером. — Ну? — Голова Орехова появилась в дверь внезапно, Рома чуть не уронил телефон. — Тут все. Можешь почитать, пока меня не будет. — Он указал на папку. — А ты?.. Ты серьезно собрался в Германию? — Ну да. Лютый наверняка там, да и Апостол тоже… — Собрался задерживать? — Дима скорчил неодобрительную гримасу. Шилов не ответил, только закатил глаза, будто Орехов сказал что-то до жути наивное и глупое. Тогда Дима продолжил: — Возьми с собой кого-нибудь. Пашу… — У него ни визы, ни заграна. А у меня все есть, так что сам справлюсь. Не психуй, войны не будет.***
Вечером сидя в самолете, Рома вспоминал здорово обидевшихся Пашу и Джексона. В знак примирения и чтобы не скучали он оставил им «дело» Гриши. Оно ему больше было не нужно, самое главное прочно засело в голове. Особого плана не было — решил действовать как тогда, как придется. А от Берлина его отделяли чуть меньше трех часов лету. Пока один самолет взлетал, другой пошел на посадку в аэропорту Берлин-Тегель. Дремавший Гриша приоткрыл глаза и почувствовал себя как в муравейнике: народ кругом суетился, вскакивал с кресел, тянулся до багажа, спешил в выходу — как будто самолет вот-вот взорвется. Гриша же никуда не спешил и смотрел на суету с легким снисхождением. Внешне ничего не выдавало в нем тревогу, но внутри он был напряжен немногим меньше Шилова. Неторопливо отстегнувшись, Гриша размял плечи и вспомнил Рому: как наблюдал за ним недалеко от главка. Грише тогда показалось, что Шилов ждал его. А у него самого здорово зудели руки: хотелось что-то сделать, подойти, ухмыльнуться, припугнуть. Но он сдержался. Решил, что еще не пришло время. Теперь же он был готов к очередной встрече и знал, что Рома уже в пути: спасибо сговорчивым людям в питерской полиции. При себе у Гриши была лишь ручная кладь, небольшой рюкзак со шмотками для веса, телефоном и документами. Он забрал рюкзак с верхней полки и вернулся в кресло — народ все шел и шел. Заглянул в паспорт, хмыкнул своей физиономии и чужой фамилии, на этот раз — Марков. Имени он никогда не менял, по возможности, конечно, для собственного удобства, чтобы не приходилось всякий раз привыкать. Наконец людей в салоне почти не осталось, и Гриша пошел на выход. Он по-прежнему думал о Роме, гадал, как тот поступит. Знал, что на руках у Шилова приличное досье на него, Гришу. Засветить биографию он не боялся. Да, не радовался тому, что кто-то узнает о его детстве, юности, армейских годах, училище, службе, увольнении, но и сильно не переживал. Ему оставалось ждать, и Гриша решил сперва обзавестись оружием — уж больно непривычно было без ствола. Жил Гриша недалеко от аэропорта, специально так решил с его-то частыми разъездами. А вот до дома хозяина приходилось ехать далеко, благо — не каждый день. В съемной квартире не было ничего лишнего, тоже намеренно, чтобы можно было в любой момент сорваться куда угодно и на любой срок. Сбросив тяжелые берцы и сполоснув руки, Гриша уселся на диване и вытянул ноги. Его крохотный оружейный склад скрывался прямо под задницей — оставалось лишь разложить диван. У Гриши была возможность спрятать оружие подальше и понадежнее, например, в каком-нибудь заброшенном здании или у наивной любовницы-немки, которая верила каждому его слову. Но он не стал возиться и успокоил себя известной фразой: хочешь спрятать — положи на видное место.***
В аэропорту Берлин-Тегель Рома совершенно не ориентировался, все казалось ненастоящим, чужим, а голова уже пухла от мыслей о Лютом и от навязчивого ощущения, что они вот-вот встретятся. Узнав всю подноготную Гриши, Шилов не стал его бояться, но смотрел в оба пуще прежнего. Смешавшись с толпой, он вышел из здания аэропорта и осмотрелся. Одинаковые такси стояли в ряд и терпеливо ждали. Рома взял ближайшее к себе, проехал полпути и решил пройтись пешком — чтобы освежиться, к тому же при нем не было тяжелого багажа. Возле него постоянно сновали люди, в основном туристы, как нетрудно было догадаться по смартфонам и камерам в руках. Поэтому Шилов все время чувствовал на себе десятки посторонних взглядов и не мог понять, был ли среди них Лютый. В досье на Гришу ясно говорилось, что за годы службы он больше всего преуспел в такой штуке, как мимикрия. Мог подстроиться к любой ситуации, замаскироваться, стать кем угодно, везде производил впечатление «своего» человека. Рома этому лишь усмехнулся: он на собственном опыте наблюдал, на что был способен таинственный Лютый. Причем, кажется, дважды, много лет назад и сейчас, в Питере, у Шилова и всего главка под носом. В папке от Калюжного было еще много любопытного. Например, говорилось, что Гриша действительно родился в Донецке, вырос с отцом и братом, а в графе про мать значился прочерк и приписка: «ушла» — которую можно было трактовать как угодно. До службы в армии жизнь его практически не отличалась ничем необычным, разве что учился он всегда хорошо, был медалистом. А вот в армии, в войсках морской пехоты, произошло кое-что значимое. Лютый не только познакомился там с уже покойным Савельевым, но и попал в поле зрения структуры, о которой мало говорят и почти не снимают фильмов. Его грамотно завербовали и дали путевку в жизнь. И уже в училище, едва ли не в первые годы, Гриша стал обрастать «легендами», внедрялся, маскировался — в общем, служил во благо родины. В досье попало множество фотографий, вырезок из газет, снимков из «липовых» личных дел: всюду Гриша был то старлеем, то майором, то важным политиком Васечкиным, то тихим военным аналитиком Трофимовым. И в образе Лютого тоже был. Рома не смог сдержать нервный смешок, когда наткнулся на ту самую милицейскую газетенку, где писали об автокатастрофе. Чем больше Рома читал, тем сильнее становилось чувство, что речь шла о совершенно разных людях. Настолько Гриша научился вживаться в абсолютно любые роли: ментов, дипломатов, депутатов, ученых… А еще Гриша казался Шилову идеальным: ни одной провальной операции, сплошные заслуги и благодарности. Так было, пока он не добрался до последней десятилетки. Тогда у Лютого, видимо, началась затяжная черная полоса. Гришу уже не хвалили, не награждали, после нескольких неудач перестали доверять сначала долгие заграничные командировки, а потом и местные. А постепенно и вовсе «законсервировали» — все равно что убрали в шкаф до лучших времен, как надоевшее пальто. Но ничего конкретного об этом сказано не было, лишь скупой абзац. В конце нулевых на базе службы, где тянул лямку Лютый, был создан особый военизированный отдел. В него входили представители разных организаций: ФСБ, ГРУ, МВД и другие. Отдел выполнял разные задания, так сказать, в интересах государства. Что за задания? Заказные убийства, подставы, слежка, поиск компромата. Через несколько лет существования отдел расформировали. А сотрудников, в то числе Лютого, как бы отправили в «консервацию». Рома особенно внимательно читал о том периоде в жизни Гриши и пытался найти причину. Настоящую, весомую причину, по которой отдел прекратил существование, а Лютый оказался никому не нужен. Но ее не было. По крайней мере, прямым текстом. Просто в один момент Гришу в звании полковника списали в запас. Раздосадованный Шилов решил при первой возможности спросить у Лютого лично, что же там произошло, — может, перестарался или убил не того? — и стал читать дальше — про жизнь после службы. И если прежде информация была четкой и ясной, то теперь зачастую не состыковывалась и напоминала пазл, в котором отчаянно не хватает элементов. Гриша вернулся в Донецк и тут же уехал. Так гласила весть от одного агента-информатора. А второй тут же сообщал, что Гриша в Краснодаре и чуть ли не под следствием. Третий говорил, что Гриши вообще нет ни там, ни там — мол, исчез. Рома пытался разобраться в этом бардаке, но тщетно. Разве что наткнулся пару раз на Савельева — что видели их вместе, но ничего более. Еще, если верить агентам, Гришу видели с уголовниками и теми, кто годами в международном розыске. Тут Шилов вспомнил слова Карата о том, что с такими навыками, как у Гриши, неудивительно, что он не остался без куска хлеба. И Рома вынужденно согласился. С особым трепетом он поискал знакомое прозвище — Апостол. Но не нашел ничего конкретного, только сведения о неком немецком криминалитете. А приписка «не проверено» и вовсе убила энтузиазм Ромы в зародыше. Ну не станет же он проверять каждого берлинского уголовника, их поди не меньше, чем в Питере! Зато уже под конец папки наткнулся на адрес, якобы по которому Гриша жил. Шилов в очередной раз усмехнулся длинным и всемогущим ручищам структуры, которой Лютый отдал все. У нее, по видимому, были агенты в любой части света, в том числе в Германии. Больше ничего важного Шилов не увидел и не запомнил. Теперь ему предстояло найти логово Лютого и любой ценой отыскать Апостола. Погруженный в размышления о Грише, Рома почти дошел до своего отеля. Оставалось пройти через безлюдную старую арку. Внезапно проснулась паранойя. Шилов ее проигнорировал. Тут-то из-за угла ему в спину уткнулось дуло ствола. Почти забытый, чуть наглый голос спросил прямо над ухом, так, что Рома почувствовал чужое ровное дыхание: — Ну и что с тобой делать, Рома? — А потом добавил таким тоном, что противиться Шилов не решился: — Не дергайся и не поворачивайся. Ты ж знаешь, я хорошо стреляю… Рома замер. Прикинул, что ствол упирался в лопатку — прямо напротив сердца. Выдохнул и, по-прежнему не двигаясь, посмотрел на пасмурно-голубое небо, нет ли там вертолета? — Гриша, хозяин прислал? Апостол? — С трудом, но Шилов ухмыльнулся. — Закройся, — огрызнулся Лютый, подтолкнул его глубже в арку и прижал к стене. — Грохнуть бы тебя, но… — Что? Приказа нет? — Рома на свой страх и риск попытался вяло выкрутиться и хотя бы краем глаза увидеть Гришу, но не получилось. — Не за что вроде, — пожал плечами Лютый и сильнее ткнул стволом в лопатку. — За что тебя свои выперли? — после короткой паузы спросил Шилов. — Рожей не вышел, — негромко, как будто только для себя, сказал Гриша. — Вали-ка, Рома, пока я добрый. — Что? — Шилов не поверил. — Иди-иди, но увижу в городе снова… — Гриша ослабил хватку, почти убрал ствол, а потом занес руку и мощным ударом за долю секунды припечатал Рому в стену так, что у того потемнело в глазах. Шилов охнул, схватился за затылок и сполз на землю. Когда он опомнился, в арке уже никого не было. Голова болела так, будто Лютый бил не рукой, а кувалдой. Несколько минут Рома сидел и пытался понять, что это вообще было? Потом кое-как поднялся и тихонько, по-стариковски, добрел до отеля. Проверка на ресепшене показалась ему вечной. А очутившись в номере, Шилов рухнул на кровать и отключился, решив все обдумать чуть позже.***
Проснулся он от настойчивого стука в дверь. Лютый пришел добивать, отчего-то подумалось ему первым делом, ведь горничные ведут себя куда более деликатно. Колючий комочек страха шевельнулся внутри, но Рома взял себя в руки, встал с кровати, машинально потрогал ушибленную голову, на ходу посмотрел на время — его срубило почти на три часа — и рывком открыл дверь. — Л-людмила? — пробормотал он и, чтобы не грохнуться от неожиданности, взялся за косяк. — Здрасьте, Роман Георгич. Я вас тысячу раз просила звать меня Милой, — бойко и быстро сказала она и вошла, не дожидаясь приглашения от заторможенного бывшего шефа. В руках у Милы была сумка для ноутбука. Она прошла в комнату, села за маленький столик и принялась доставать ноутбук. Рома, деревянный и замороженный одновременно, робко присел на край кровати и проморгался. Ощущение, что Сорокина ему снится, не отпускало. — Выглядите так себе, — сочувственно, но все же насмешливо заметила Мила. — Спасибо, — слегка возмущенно отозвался Шилов и наконец окончательно пришел в себя. Мила в Берлине, в его номере, что-то там барабанит по клавиатуре и ехидно улыбается. И все действительно не сон. Рома несколько раз повторил это про себя и вздрогнул от ужаса. — Я к вам от папы, — сообщила Мила. — Это, кстати, его отель. По ее сверкающим глазам Шилов понял, что она была не прочь слегка поиздеваться над помятым Ромой, чтобы он сам стал ее расспрашивать и гадать. Но, наверное, у него был слишком жалкий вид, и оттаяла даже Сорокина. — Он сейчас в Израиле. Но вы сможете поговорить прямо сейчас. — Она кивнула на ноутбук. — Хвала технологиям! — Погоди-погоди, — придержал ее Шилов и попытался вскочить на ноги, но резкая боль в затылке пригвоздила его на место. — Нет, вы поговорите, он вам все объяснит про тех бизнесментов. А я уже потом кое-что добавлю… Вместо ответа Рома лишь проморгался, чтобы в очередной раз понять, что не спит и не валяется до сих пор на улице, подбитый Гришей. Мила никуда не исчезала, только с хитрой улыбкой посматривала на него. — Еще пара минут, — сказала она. — Ты… Ты сама-то как тут? — пробормотал Шилов, окинул ее оценивающим взглядом и не смог не заметить, что Пионерка стала еще лучше, чем прежде. — Работаю по специальности, — с каплей смущения и машинально накручивая прядь волос на палец, ответила Мила и неожиданно упорхнула в ванную. Рома ошалело глянул ей вслед. А ноутбук тем временем отозвался короткой мелодией. Пришло время наконец поговорить с Апостолом.***
Сеанс связи длился не очень долго. Получаса Роме хватило, чтобы все понять и почувствовать себя идиотом. Сначала загорелый и чуть постаревший Апостол, как и Мила, не смог не съязвить о не самом лучшем виде Шилова. Он в ответ только беспомощно поерзал на стуле и пригладил растрепанные волосы. Затем Петр Сергеевич перешел к делу. — Я весьма польщен, что вы меня не забываете, — расплывчато начал он. — В каком смысле? Вы же видите, я туго соображаю… — Рома указал на свою голову. — Да-да, — усмехнулся Набоков. — Сейчас объясню. Я действительно знаю… знал этих двоих, действительно отдал им одну свою фирму… — Отдали? Очередной рейдерский захват? — перебил Шилов. — Ну, вроде того, к черту подробности. Компания была так себе, больше проблем, чем денег. Поэтому, когда они появились, я не стал ввязываться в войну. — Просто взяли и отдали? — Роме с трудом в это верилось. — Да. Староват я уже, — снова довольно неопределенно отозвался Апостол. — В фирме все было красиво только на бумагах, а на деле — она бы все равно схлопнулась рано или поздно. А тут эти, отдал я им фирму и стал наблюдать. Грешен, пару раз натравил проверки. Они здесь, знаете ли, похуже наших будут, — он сдержанно улыбнулся. — Та-ак, — протянул Шилов. — То есть бизнес ваш, но повода убивать у вас не было… — Что-то у него упорно не клеилось. — У меня — нет, а вот мой партнер на них сильно обиделся, — подсказал Набоков с едва уловимой неприязнью в голосе. — Партнер? На секунду у Ромы заложило уши. Партнер! Точно, в документах значились двое собственников: Апостол и… — Гердт Антоша, — кивнул Петр Сергеевич. — То ли прикипел он к этой фирме, то ли просто скучно стало. В общем… — Обиделся, — закончил за него Шилов. — И решил грохнуть? — спросил он таким тоном, будто нес страшную чепуху и боялся в любой момент получить по губам. — Вам виднее, — ушел от прямого ответа Апостол. Впрочем, Рома бы сильно удивился, если бы он вот так просто на все вопросы стал отвечать односложно: да или нет. Нет уж, не такой это человек. — Значит, Гердт — хозяин Лютого?.. — едва слышно спросил Шилов, но ответа ему не требовалось. — Значит… Он резко и пристально уставился на экран. У него оставалось всего два вопроса. — Где сейчас Гердт? — Об этом лучше спросите у Милы. Еще вопросы? Рома помялся, гадая, а надо ли спрашивать, а хочет ли он знать, и все же спросил: — Вы все изначально знали? Про планы Гердта? Про киллера? Про подставу в Питере? Про то, что я сюда приеду? Апостол несколько секунд беззвучно шевелил губами, словно тоже мучительно думал, что ответить и ответить ли вообще. Наконец сказал: — Скажем так, догадывался. — Не возникло желания вмешаться сразу? — Кто из нас мент? Чья это работа? — с беззлобной усмешкой вопросом на вопрос ответил Петр Сергеевич. И Рома понял: пора заканчивать с Апостолом и переходить к Людмиле.***
Пока Шилов общался с Набоковым, Мила так и не вышла из ванной. Рома подумал, уж не решила ли она, пользуясь случаем, принять водные процедуры? Впрочем, ему было не жаль. Наконец Сорокина осторожно выглянула в комнату и спросила: — Все? — С ним — да, с тобой — еще нет. — Шилов демонстративно захлопнул ноутбук и поманил ее пальцем. Теперь уже Мила робко присела на стул, сцепила руки в замок и разрешила: — Ну, спрашивайте. — Апостол сказал, ты знаешь, где Гердт. — Знаю. Сидит. — Э… — Рома слегка стушевался. — На нарах? — А где еще? — И за что, интересно? Не за следаков же? — Да неважно, — отмахнулась Сорокина и потупила взгляд. — Людмила, — Шилов строго призвал ее к откровению. — Бизнес с кем-то не поделил, вот и сел, потому что слишком борзый, — выпалила Мила. Рома вздохнул. Он, кажется, только что пообщался с этим «кем-то». То-то ему на секунду-другую почудилось, что Апостол говорил о Гердте с холодком, как о конкуренте, а не бизнес-партнере. Впрочем, давить конкурентов любыми способами было в стиле Набокова, а Шилов привык закрывать на это глаза. Ну какое ему дело? Это даже не его земля, не его страна. У него своих проблем выше крыши. — Ладно, пусть сидит на здоровье, — сказал Рома и растерялся. Он был уверен, что Гердт, то есть таинственный немецкий уголовник, на свободе, живет и процветает. А получилось, что совсем нет. Так зачем тогда на него время тратить? Доказывать причастность к убийству следаков? По опыту Шилов знал, что, наверное, проще Савельева воскресить. И решил переключиться на Гришу. — Крепко сидит? — спросил он для успокоения совести. — Ага. Может, вообще не выйдет. А расскажите про это дело, Роман Георгич? Из первых уст интереснее, чем через папиных стукачей. Ее сверкающие любопытством глаза подействовали на Шилова странно. Он взял и вывалил на нее историю с самого начала: про то, как познакомился с Гришей, про умение Лютого перевоплощаться в кого угодно, про авантюру Казакова и Савельева. — Обалдеть, — по-детски завороженно протянула Людмила, выдержала паузу и внезапно попросила: — А возьмите меня обратно в убойный? — Европа не нравится, перебежчица? — усмехнулся Рома. — Не нравится, — с вызовом ответила Мила. — И перебежчицей быть не хочу. Домой хочу. — Вот что, ствол достанешь, будет тебе убойный. — Для киллера? Мстить будете? За следаков и этого Савельева? Рома пожал плечами. Нет, мстить ему не хотелось. То есть хотелось, но не за бизнесментов и краснодарского опера. За другое. За наглую самоуверенность Лютого. За то, что сунулся в Питер. За то, что стал киллером. За то, что там, в арке, будто бы сделал Шилову одолжение, не пристрелив. — Будет вам ствол. — обещала Людмила и убежала из номера так же внезапно, как появилась.