Чужой, среди своих

      Багровый закат и священную тишину прервали звуки выстрелов и немецкие крики убегающих солдат, которые бежали от омеги, в чьих руках была винтовка.       Пули летели под подошвы сапог фашистов, что заставляло их бежать быстрее.       Спустя пару минут такой обороны лазурного, немцы скрылись в чаще леса, а сам парень вернулся в избушку, отряхивая следы пороха с рук.       Его белая рубашка была испачкана кровью, которая текла по разбитым губам омеги, пачкая его шерстку.       Омежка быстро стер кровь и умылся, ударив себе пощечину для бодрости.       — Зачем ты бить себя...? — в недоумении спросил немец, с неким непониманием смотря на парня, — И... Это быть мой militär?       — Да, это были немецкие солдаты. А бью я себя потому что провинился. — лазурный сбросил рубаху и убрал следы крови, застирывая рубашку в холодной воде. — Заслужил.       — А перед кем ты про-ви-ни-лся? — слово казалось сложным для Шедоу, поэтому он произнес его по слогам, боясь ошибиться. Его глаза были на худощавой спине омеги, из которой выпирали довольно узкие перья. Взгляд скользил от ключицы к талии, а руки уже готовы набросится прямо на это хрупкое тельце, но разум запрещает сделать это, поэтому Шедоу ничего не осталось кроме того, что смотреть на паренька и пытаться поддержать разговор, — Ты же sehr gut verteidigt.       — Мало хорошо обороняться... Я хочу служить Родине, а меня в тыл... — парень, со злостью, бросил рубашку и брусок мыла в воду, — Пойми, я же боец! Я летчик, истребитель, а меня в тыл!       Немец понимающе посмотрел на парня, стараясь приподняться, но лишь издав гортанный рык, вместо желаемого действия.       — Лежи, не дергайся... — тихо прошептал лазурный, который был явно таким, каким его впервые увидел Шедоу, — Не хватало чтобы ещё ты помер здесь...       Офицер выгнул надбровную дугу, смотря на омегу и его смену тона. Он понимал причину, но не понимал того, что парень совсем не видел выхода из положения.       — А... Ты не хотеть... Пойти служить лет-чи-ком, kompliziert, ко мне...? Я есть Offizier, могу принять тебя... — желая смягчить положение, сказал немец, держась за кровоточащую рану, — Что думаешь...?       Парень категорично покачал головой, уверенно посмотря в глаза собрата, после чего продолжив застирывать одежду. Но продержался не больше пары минут, снова раздосадованно отбрасывая всё от себя.       — Я не хочу быть предателем Родины и тебя не заставляю им становиться. — в парне играло желание вступить на службу, но патриотизм был сильнее. Парнишка буквально рвался меж двух огней, в конечном счете, всё же отказавшись от предложения офицера, — Спасибо конечно, но нет...       — А вы все русские такие? — с ухмылкой спрашивал Шедоу, всё же приподнявшись. Он тихо покашливал от боли, но не отпускал руки с раны, — Такие... Преданные Родине?       — Не только Родине... — лазурный тут же вернул раненого в горизонтальное положение, снимая с того бинты и убирая их к своей рубашке в воду, ибо был сильный дефицит и приходилось их использовать ни раз, — А вы немцы все такие упертые? Говорю же, не дергайся... Омежка снова промыл рану, осторожно и трепетно проводя тонкими, даже костлявыми, пальцами по торсу альфы, ловко обматывая его бинтом, дабы в рану не попала инфекция.

Но одно неосторожное движение потянуло за собой последствия.

      Бежевая ручонка задела косые мышцы живота офицера, что превратилось некое скольжение к лобку мужчины.       Немец протяжно выдохнул от удовольствия, а вот русский парнишка густо покраснел.       — Еntschuldigest... — еле выдавил из себя тот, опустив голову, на что Шедоу ухмыльнулся и поднял её на себя, за подбородок, и втянул в уверенный поцелуй.       Соник почувствовал руки на своей спине, что непонятным образом расслабило его. Он осторожно ответил на поцелуй уже в самом завершении процесса, ведь не знал как себя вести в таких ситуациях.       Он был летчиком, военным, тем, у кого первым делом самолеты, но сейчас он оказался не в своей тарелке, когда вступил в такие близкие отношения с альфой.       Когда они отстранились друг от друга, лазурный в ступоре продолжил бинтовать рану, только после чего, решил нарушить тишину, ведь и немец молчал, боясь даже дышать.       — Это сейчас... Было стихийно или осознанно...? — тихо и спокойно прошептал омега, уже отойдя от офицера и продолжая своё занятие с рубашкой и теперь ещё бинтами, — Просто если стихийно, то... Нам стоит забыть об этом.       Омега очень надеялся что это была не случайность, ведь поцелуй с альфой ему понравился и хотелось бы повторить. Парню нравилась опытность и уверенность мужчины, но он был не уверен, понравилось ли немцу то, что произошло между ними.       И зря. Альфа желал наброситься на омегу прямо сейчас, взять его прямо в этой избушке, но здравый смысл всё же запрещал ему сделать это.       — Осознанно... Ты... sehr schöne russische... Я не видеть таких в Германия... — альфа был под приятным впечатлением, поэтому говорил вкрадчиво и тихо, дабы не спугнуть лазурного, — Мы... Мы можем... Продолжить нашу жизнь... Zusammen...? Хотя бы как друзья?       — Не так просто... В России так легко не бывает... — омега посмотрел на маленький шрам на запястье, который был скрыт шерсткой. У него должна быть родственная душа, но он не знал её. Он чувствовал боли в местах где был ранен Шедоу, но сейчас это мог быть кто угодно, ведь шла война и раненых было очень много, а убитых ещё больше. — Не так просто...       Шедоу огорченно посмотрел на парня, опуская глаза на ткань, которой была застелена кровать. Он почувствовал что-то странное в душе, почувствовал смятение и неуверенность, но она была не его, ведь он испытывал иные чувства. Тут он ощутил легкое покалывание на левом запястье, но не предал значения, но когда оно стало таким сильным, что он больше не мог терпеть, парень глухо простонал, сжимая запястье рукой.       Лазурный услышал стон и повернулся к немцу, обеспокоенно смотря на него.       — Эй, что с тобой? — парень присел рядом с альфой, взяв запястье в ладонь и рассматривая его. Он ловко пробрался под шерстку и увидел такую же метку, удивленно смотря в глаза альфы, — Ты... Чья-то родственная душа...?       Омега осмелился и приложил свою метку к метке альфы. Они подошли друг к другу, отчего боли альфы прошли, а омежка тихо расплакался.       — Ты... Расстроен? Прости, я... Я противен тебе...? Потому что неме... — Шедоу не договорил, ведь почувствовал маленькую тушку у себя на груди, отчего внутри всё сжалось и вздрогнуло. Руки сами трепетно обняли спину парня, слегка прижимая к себе. Слезы лазурного впитывались в ткань рубахи Шедоу, оставляя мокрое пятно. Парнишка дрожал и тихо плакал, но далеко не от горя. — Не плачь... Почему ты плачешь...?       — Я так боялся что моя родственная душа мертва... Так боялся что я останусь на всю жизнь один... Так боялся... Но нет, ты жив и я не останусь один... Не останусь... — омега крепко прижался к альфе, не желая отпускать ни на шаг, ведь из-за обстановки за окном, он боялся потерять его, боялся что тот выйдет из дома и больше не вернется, — Я нашел тебя...       Шедоу мягко изогнул губы в улыбке, смотря на дрожащее тельце у себя на груди и невесомо поглаживая его.       — Ну... Тише, тише... Ты не будешь один... Поехали со мной в Германия...? Ты получить гражданство... Не быть предателем... — немец говорил тихо и вкрадчиво, внушая доверие. Ему очень хотелось чтобы омега, что спас его жизнь, поехал с ним, но и мнение самого омеги хотелось слышать, — Я обещаю... Выучу русский язык, чтобы тебе быть удобнее говорить... Сделаю всё чтобы тебе было хорошо со мной...       — Мне уже хорошо с тобой... Ты же моя родственная душа, мы вместе до тех пор, пока смерть не разлучит нас... — лазурный тепло улыбнулся, посматривая на офицера, пытаясь тщательно рассмотреть его мордашку, присмотреться и проникнуться тем, с кем ему суждено прожить всю жизнь. Ему он казался таким загадочным и непонятным, ведь он слышал лишь скомканную речь парня, но не видел и не знал ничего больше, хотя и это не мешало ему понять, что именно он станет тем, кто заполнит брешь в сердце омеги, — Надеюсь, это произойдет не скоро...

Но война так не считала