Золотая пыль

      Помощница портного в хорошеньком платье сиреневого цвета, расшитого скромными звёздами, выносит Юне сложенное платье на сегодняшний праздник. Юна коротко кивает и, прижав к губе палец, ещё раз разглядывает эскиз её мундира. Потом переводит взгляд на костюм Корнелия, принесённый портному в качестве примера. Утвердительно кивает:       — Да, пожалуй, именно то, что нужно. Благодарю, Ажане!       — Не стоит благодарности, Ваша Светлость, — скромно отзывается портной, но широкая улыбка и яркий блеск миндалевидных серо-зелёных глаз выдают его искреннюю радость.       Юна, приподняв уголки губ, оборачивается и протягивает руки к новому платью. Ткань, тёмно-синяя, лёгкая и прохладная, как ночной воздух, переливается серебряной крошкой и золотыми нитями звёзд. В груди поднимается детский трепет, так что хочется подпрыгнуть на месте от восторга, который Юна не в силах сдержать. Мысленно пригвоздив себя к полу, она дрожащими от нетерпения руками разворачивает платье немедленно. Ткань струится и переливается, как живое небесное полотно. У лифа она тёмно-синяя, почти чёрная и плотная, но, спускаясь ниже, становится легче и прозрачней. А на подоле рассыпается тесным скоплением звёзд, сверкающих, как настоящие драгоценные камни.       — О… — выдыхает Юна; одна рука её держит платье за плечи, а подрагивающие пальцы другой скользят по воздушной ткани, расшитой созвездиями и мельчайшими драгоценными камнями. — Даже звездочётам не снилась такая карта звёздного неба, какую создали вы, Ажане!       — Вам нравится? — осведомляется портной с улыбкой. — Может быть, желаете примерить немедленно? Мелина вам поможет.       Юна не может ничего сказать: лишь медленно дышит и отстранённо кивает, позволяя увести себя куда-то за плотную тёмно-бордовую портьеру. Мелина лёгким взмахом набрасывает праздничное платье куда-то на манекен и ловко расплетает шнуровку на Юнином платье.       Праздничное платье на Юне сидит бесподобно. Оно приятной прохладой прилегает к коже, не сковывая движений. И при каждом жесте ткань дрожит и едва колышется, как водная гладь при лёгком ветерке, а звёзды сверкают в сиянии Юнары. Юна ярко представляет, как будет сверкать, когда взойдёт Ленор и по всей Империи зажгут свечи, как будут переливаться звёзды на её подоле, когда в небо устремятся сотни тысяч фонариков.       — Оно прекрасно! Мне очень нравится, Ажане! Просто бесподобно! — Юна хлопает в ладоши и прижимает их к губам, изумлённо разглядывая собственное отражение. Прежний портной, родом из Виэры, и вполовину не был так талантлив, как Ажане, прибывший год назад из Иллье. — Легенды не лгут. Действительно портные Иллье не иначе, как дети самой Нелине*…       — Прошу меня простить, Ваша Светлость, но тут не только моя заслуга. Мелина оказалась на редкость талантливой помощницей, — Ажане приобнимает со спины девушку и поглаживает по плечам. — Я бы хотел, чтобы она получала жалование выше жалования обычных помощников.       Юна вскидывает бровь и обещает подумать: с решением политических вопросов она совсем забыла о том, что и во дворце необходимо поддерживать порядок. «Ох, как мне всё успеть…» — Юна тяжело вздыхает и поправляет расшитые золотыми звёздами рукава. У самого выхода оборачивается и сообщает, что за мундиром придёт через три дня.       Двери совершенно неожиданно распахиваются с тихим щелчком.       — О каком мундире речь, Ваша Светлость?       Спокойный голос Мелейры обдаёт ледяным ветром, кажется, даже вынуждая колыхнуться подол. Юна сцепляет руки в замок и невозмутимо выходит из мастерской. Но цепкие пальцы Мелейры впиваются в плечо и тормозят собравшуюся гордо удалиться Юну. Дверь мастерской захлопывается. И снова Юна и Мелейра остаются один на один.       — О каком мундире речь, Юнара?.. — Мелейра недовольно хмурит тонкие брови, и пальцы крепче впиваются в кожу.       Полное имя в устах Мелейры предрекает неприятности, но Юну это лишь сильнее раззадоривает, и горячий гнев медленно закипает под кожей.       Первое известие, которое она получила с утра: страж Арий дель Верлен приказом Её Сиятельства был исключён из списка гвардейцев, допущенных во дворец, и зачислен в ряд гвардейцев, охраняющих стены и входы дворца. Когда она услышала это из уст разливавшей сок служанки, чуть не перевернула столик. Жгучая ярость окатила мощной волной, сбивающей с ног.       Но сейчас эта ярость позволяет оставаться на ногах и стоически выносить тяжёлый испытующий взгляд Мелейры. Юна дёргается и бросает сквозь зубы:       — Военном! Я предупреждала вас, что намерена выйти к Гвардии.       — В военном мундире?       — Да.       — Ты не состоишь в Гвардии, а значит, не имеешь права носить мундир.       — Я Императрица! — Юна вырывается и отступает на пару шагов. — А значит всё, что дышит, движется и просто находится на территории Империи Виэра в данный момент, подчиняется мне. И Гвардия в том числе. А раз я командую Гвардией, значит, я так же её часть, как и все гвардейцы.       Мелейра усмехается, отшатываясь. И только одна бровь приподнимается, выдавая шок и недоумение, которые она сейчас испытывает. Юна натянуто улыбается плотно сжатыми губами и потирает гудящее от болезненной хватки плечо.       — Юнара, что ты себе позволяешь? Пока ещё ты не Императрица, а я твой куратор. Не забывай: именно моё слово является последним. И если ты не откажешься от этой идеи, то мне придётся вынести её на Великий Совет. Как думаешь, многие министры оценят твою инициативу?       Внутри Юны всё сжимается в маленький колючий шар, разрастающийся и накаляющийся в пламени гнева. Дрожащими пальцами Юна поправляет мягкие локоны и, гордо подняв голову, скрещивает руки на груди.       Она сама не понимает, почему не может простить Мелейре этот дурацкий приказ. Всего лишь один страж из нескольких десятков таких же, но его отсутствие Юна буквально ощущает кожей. Когда за её спиной другие стражи, она почему-то не ощущает себя уверенно и защищённо, хотя сомневаться в их подготовке нет причины.       — А что вы себе позволяете, Ваше Сиятельство? — шипит Юна с придыханием. — Кажется, вы не согласовали со мной решение об исключении Ария из дворцовой стражи! Хотя все решения принимаем вместе.       — Я делала это для твоего блага, Юнара! Пока ты не можешь этого оценить, но придёт время, и ты поймёшь…       — Что вы были правы? — Юна качает головой. — Все так говорят. Так говорила Суррена на суде другим богам, когда превратила Лийву и её Первых жителей в пепел.       Сквозь высокие узкие окна в коридор падают розовые лучи угасающей Юнары и красное сияние неба, приветствующего Ленора. Приближается Суона Деймерт: день, когда Суррена не касается небосклона, когда Юнара воцаряется на тёмном небе яркой путеводной звездой среди драгоценной россыпи душ ушедших, а Ленор роняет лиловый свет на головы тех, кто вспоминает близких.       — Юна…       Юна резким отцовским взмахом поднимает руку и качает головой. К горлу подступает хрипота. Пальцы тянутся ослабить несуществующий воротник, но касаются шеи.       — Поговорим позже, Мелейра. Сегодня праздник памяти… Нельзя осквернять такой день.       И, не давая Мелейре вставить ни слова, торопливо уходит прочь, слишком высоко задирая юбку платья. Каблучки золотистых туфель оглушительно часто стучат по тёмному мрамору, и у дверей покоев Юна ощущает, как громко и мощно колотится сердце в груди.       Как будто она бежала.       Юна вваливается в покои под удивлённые взгляды стражи у дверей и прислоняется к стене. На туалетном столике её уже ждут золотые украшения, инкрустированные бриллиантами. Юна медленно подходит к столику и усаживается на стул. Пальцы подхватывают украшение на волосы и поглаживают витки, завершающиеся крупными яркими звёздами.       Юна вспоминает, как это украшение всегда надевал на её голову отец, а потом поправлял мягкие локоны, очерчивал изящную линию от виска до подбородка и мягко целовал в лоб.       Впервые Суона Деймерт проходит без него и Корни. Впервые Юна будет пить горькое вино в одиночестве. Впервые с её пальцев в небо сорвутся три фонарика, а не один.       Неслышными в покои вплывают служанки и принимаются колдовать с волосами. Они закручивают их раскалёнными щипцами, орошают ароматной водой и вплетают в локоны крохотные звёздочки, серебряные и золотые. А потом их мягкие сильные руки венчают голову украшением. Как венчали короной в день коронации.       Только в отличие от короны, эти звёзды — её.       Это украшение принадлежит ей.       Служанки уходят, оставляя Юну в одиночестве.       Юна поднимается, спуская локоны, которые сегодня действительно сверкают золотом, на грудь, а потом подходит к большому зеркалу у кровати.       — Как жаль, что ты не со мной, папа, — вздыхает Юна и оборачивается к распахнутой створке окна. — Смотри сегодня на меня, прошу. Твой свет мне дороже света Ленора…       Юна складывает три небольших фонарика в корзину с ароматными свечками и выходит из покоев. Стражи безмолвно отделяются от стены и следуют за ней.       С Мелейрой Юна сталкивается под уже лиловым небом у дверей дворца, тёмных и тяжёлых, и одаривает её обозлённым взглядом. На Мелейре фиолетовое платье, и её глаза сверкают ярче прежнего, так что во взгляде без труда читается снисхождение. Юна хмурится: «Очевидно, для неё я по-прежнему маленькая девочка…»       Они с Мелейрой забираются в разные повозки и оказываются скрыты друг от друга плотной красной бархатной тканью.       Всю дорогу до берега Юна сидит, прислонившись лбом к окну повозки и разглядывает бесконечные лестницы, пронизывающие город, и поток людей, чьи тёмные одежды расшиты звёздами.       — Мы прибыли, — стражник в повозке ловко выскакивает прочь до окончания хода и одёргивает занавес, протягивая раскрытую ладонь.       — Замечательно, — сдержанно кивает Юна, и тёплый оранжевый песок рассыпается под золотыми туфлями.       Берег полнится людьми, медленно зажигающими именные фонарики и готовящими запустить их в воздух. Для Императрицы и придворных — большая территория, ограждённая по кругу. Люди прижимаются к прочной тёмно-красной ткани, обивающей ограждения, привстают на носочки и впиваются пальцами в ограждение. Щурятся и наскакивают друг на друга.       Всем хочется увидеть Императрицу вблизи, а не высоко, в ослепительно золотом сиянии двух светил, окружённую полотном хрустальных небес.       И сейчас, поднимаясь по невысоким, глухо стучащим под каблуками ступеням маленького возвышения в центре Императорской территории, Юна понимает, что говорить она будет не как Императрица Юнара Первая, которую чествовали в день Коронации, а как человек. Как Юна, которая сегодня так же, как и жители её страны, будет вспоминать своих близких. Которых она любила. И которых потеряла.       Юна делает последний шаг и позорно хватается за отполированные перила. Страшно. Пальцы дрожат и никак не могут сомкнуться, дыхание частое и шумное. Перед глазами всё не плывёт, но колышется и как будто делится на малюсенькие точки. А лица людей похожи друг на друга.       Юна молчит. Молчит так непозволительно долго, что по толпе прокатывается гул. Но на то, чтобы что-то сказать, не хватает духу. Вместо того, чтобы вчера подготовиться к открытию Суоны Деймерта, она перечитывала мифы и легенды Лийвы, смахивая с глаз накатывавшиеся горькие слёзы воспоминаний. Когда-то миф о том, как появились три небесных светила, звёзды и люди, ей читал папа. Перед сном. Каждый день.       Так что Юна запомнила эти строки наизусть.       Гул стремительно нарастает, заглушая тихое шуршание волн прибоя. Юна растерянно оглядывает толпу и думает, что одной её поднятой ладони тут не хватит. Но потом всё-таки совершает отцовский взмах и едва слышно, но отчётливо, так, чтобы первые ряды прочитали всё по губам, произносит:       — Ти-ше. Прошу.       Гул затихает, сливаясь с плеском волн. И скоро остаются лишь звуки моря и ветра.       Юна глубоко вздыхает и медленно, нараспев, чуть прикрыв глаза, начинает читать строки, навсегда сохранившиеся в её сердце:       — Пришёл день свадьбы Юнары и Ленора. На этот великий пир собрались все люди и боги. Даже сам Создатель спустился на грязную землю в обличии, подобном человеческому, дабы оказать честь семье хитроумного Ленора, сумевшего переиграть богов… — Юна выдерживает паузу и говорит громко и уже прозаично: — Эта свадьба должна была стать великим праздником! Но превратилась… В похороны. А всему виной злоба и зависть Суррены — ужаснейшие из человеческих чувств. Они губят всё. Даже то, что выстроено могущественными руками Создателя. Каждый год в Суона Деймерт мы вспоминаем тех близких, которые вспыхнули звёздами на небе.       Юна туго сглатывает, делая передышку, и снова оглядывает народ. На самом берегу, в опасной близости от ограждения, стоит Арий, заложив руки за спину и тепло смотрит на Юну. От одного взгляда его тёмных глаз перехватывает дыхание, а на лбу выступает испарина. От улыбки под сердцем разливается тепло — как когда её обнимал и целовал отец. Или прижимал к себе Корни.       В чужом человеке Юна вдруг видит родственника.       И губы приподнимаются в мягкой улыбке, которая должна показать Арию, что она рада его видеть. Арий понимает её без слов и кивает в ответ.       Юна продолжает речь. Она говорит смелее, бодрее и как будто звонче, так что, кажется, её голос ударяется о воду и раскатами проносится по толпе. Те, кто не слышат её, переспрашивают у соседей.       Её слова простые и искренние.       Она говорит правду:       — Они умерли. И это больно, — кулак сжимается на уровне часто бьющегося сердца. — Но это не повод предаваться страданиям, терять себя и блуждать в дурмане слепых надежд. Нужно помнить, что они освещают нам путь. Они умирают, чтобы светить нам в темноте. Нам всем. Чтобы мы не заблудились!       Люди взрываются аплодисментами, а грудь тянет тупая боль. Дождавшись, пока погаснут восхищения, Юна добавляет:       — Сегодня Суона Деймерт особенный для меня. Мои дорогие отец и брат сегодня не со мной, но… Я не одна. Мы все разделим друг с другом горечь от потери родных. И пусть нас покинет чёрная скорбь и злоба на мир.       Не дожидаясь одобрения толпы, Юна сбегает по ступеням вниз совершенно не по-Императорски, хватает у гвардейца корзинку и скидывает туфли. Едва нагретый за день песок мягко обволакивает босые ноги и сохраняет следы, пока Юна бежит к берегу.       С минуты на минуту Юнара встанет позади Ленора, а небо станет серебристым от бесчисленного количества звёзд. За Юной устремляются стражники. У одного из них в руках два простых фонарика. У другого — ни одного. «Он счастлив», — думает Юна, и прикрывая ладошкой от влажного воздуха фитиль свечи, опаляет его огнём. Юна оглядывает берег и, подозвав стража без фонариков, просит пригласить к ней Ария.       Юна оглядывает берег. Какие-то люди бесстрашно по колено заходят в холодную воду, бережно держа в руках фонарики. Кто-то сидит на коленях на берегу и разглядывает густеющие краски неба. Кто-то уже готов отправить первый фонарик к звёздам. Мелейра в этом году впервые с пустыми руками.       «Неужели забыла? — Юна вскидывает бровь. — Невозможно забыть того, кого ты любил! Интересно…» Мелейра стоит на берегу, такая же невозмутимая и холодная, как всегда: спина прямая, рука в руке крепко сжаты, взгляд устремлён к горизонту. И только волосы ласково треплются ветром.       — Вы меня звали, Ваша Светлость? — Арий появляется подле Юны с почтительным поклоном.       — Да, Арий, — Юна не может скрыть сияющей улыбки при виде этого гвардейца. — Вам очень идёт этот мундир.       Юна говорит это и немедленно вспыхивает. Она забылась. Снова. Перед ней не Корни, а гвардеец. Она не девочка, которая может восхищаться сильными и красивыми гвардейцами сколько угодно, а Императрица.       Но Арий всё равно выглядит замечательно. На нём гвардейский мундир, только тёмно-синего цвета, как Юнино платье. На воротнике и манжетах — россыпи звёзд. Соединённые золотой цепочкой пуговицы — тоже острые пятиконечные звёзды. И на груди — сверкающий знак Гвардии Виэры.       — Но сегодня вы — олицетворение праздника, Ваша Светлость, — Арий, хотя и выглядит смешавшимся, не теряет самообладания. — Вы своим сиянием затмите Юнару. Вы бесподобны.       И Арий смотрит на неё таким взглядом, что Юна ни на миг не сомневается: он говорит искренне.       — Я хотела… — Юна покусывает губу, раздумывая, как лучше сформулировать реплику. — В общем, вы ничем передо мной не провинились, чтобы быть отчисленными от подразделения Стражников. Вы будете восстановлены в должности. Если, конечно, пожелаете.       На лице Ария проскальзывает широкая и абсолютно искренняя улыбка счастья, которую он немедленно пытается скрыть в поклоне и россыпи благодарностей. Юна с интересом смотрит на острые буквы на двух его фонариках, но не может ни различить имён, ни спросить об этом. Лишь обхватывает тёплую свечу, пахнущую терпкими приправами и зажигает маленькую свечку в фонарике.       Мама.       Папа.       Корни.       — Возьмите, Арий, — Юна протягивает ему свечку. — Я бы хотела, чтобы сегодня мы с вами разделили нашу скорбь.       — Для меня это честь, — кивает Арий, принимая из её дрожащих рук горячую свечу.       — Нет, — качает Юна головой, заворожённо заглядывая в черноту его зрачков, — для меня это честь. Потому что вы спасли мою семью неоднократно. Спасибо…       На секунду она накрывает своими пальцами его, а потом, рвано выдохнув, отворачивается к колышущимся фонарикам, рвущимся в небо. Боковым зрением замечает укоризненный взгляд Мелейры и её тонкие нахмуренные брови. Горделиво вздёргивает голову и нарочито громко приглашает Ария во дворец на бал.       Не как гвардейца — как почётного гостя.       Они стоят рядом, почти плечом к плечу, и молчат. Небо стремительно темнеет, и одна за другой на его полотне вспыхивают звёзды.       Юна молча отправляет в воздух первый фонарик. На нём дрожащей рукой аккуратно выведено знакомое имя, которое после рассказа Мелейры кажется совсем и не знакомым: Райнелла.       — Сияй, мама, сияй, — шепчут губы, пока фонарик дрожит на кончиках пальцев, а потом медленно срывается в черноту неба. — А я всё узнаю.       Арий отправляет в небо первый фонарик молча. Только губы плотно сжаты, а на лице — выражение скорби. А потом он опускает голову и бормочет:       — Мне не хватает тебя, отец.       Вверх почти одновременно с их пальцев взлетают два фонарика и мгновенно вливаются в сияющее небо. И уже не различить, где фонарик Юны, а где — Ария. Это всё фонарики их старших братьев. Арий смотрит в небо с тёплой улыбкой, заложив руки за спину. И вдруг, чуть наклонившись к Юне, доверительным шёпотом рассказывает ей какую-то из историй детства. Короткую, незатейливую, весёлую. И Юна смеется, кивает.       Потому что Корни тоже любил устраивать для неё настоящие испытания.       И он не хотел бы, чтобы его сестрёнка плакала, когда он там на небе сияет.       Фонарик отца хочется прижать к груди и погрузить в сердце. Чтобы там, там сиял её папа, чтобы оттуда давал наставления и советы, чтобы грел. Пальцы сводит судорогой, а из груди вырывается рваный полувсхлип-полусмешок.       — Я не могу, — Юна нежно сжимает фонарик в ладонях. — Я не могу. Не могу! — Юна резко оборачивается к Арию и пытается впихнуть фонарик в его руки. — Пожалуйста. Отпусти его.       — Нет, — Арий мотает головой, нежно перехватывая ладони Юны. — Это должны вы сами.       — Я не могу… — шепчет Юна. — Нет сил…       — Я помогу.       Арий с немого разрешения Юны встаёт за спиной, накрывая её ладони своими. И медленно, как учитель танцев лет десять назад, поднимает её руки вверх. Юна ощущает его дыхание на висках, но ничего не чувствует. Отцовский фонарик как будто намертво приклеился к пальцам. И каждое движение Ария, мягкое, плавное, заставляющее пальцы разжать фонарик, отдаётся тупой болью.       — Отпусти… — растягивая слоги, шепчет Арий.       Юна обречённо мотает головой. Она думала, что за столько дней рана заросла, зарубцевалась, что боль прошла. Но ей по-прежнему больно. И в сердце не светлая грусть, а чёрный омут боли. Как будто она не отправляет в небо символ памяти об отце, а хоронит его.       Снова.       — Сделай это, — Юна тяжело и шумно дышит, пытаясь обернуться на Ария. — Сделай это!       На её вскрик оборачиваются Мелейра и стражи. Арий ослабляет хватку и пытается отойти, но Юна с ужасом понимает, что не может остаться один на один с собственным бессилием. И коротким жестом заверив всех, что всё в порядке, крепче сжимает пальцы Ария.       А губы шепчут что-то совершенно бессвязное о боли, об одиночестве. О папе! А в глазах вновь стоят горячие жгучие слёзы.       — Вы одна, но не одинока. Я понимаю вашу боль, — Арий мягко поглаживает её руки. — Я не обещаю, что станет легче немедленно. Просто… Нужно смириться и отпустить. Давайте же…       Юна не понимает, кто разжимает её пальцы: она сама или Арий. Но фонарик, чуть помятый, правда, мерно покачиваясь, как в медленном танце, взмывает в чёрную высь, догоняя огненный поток фонариков, плывущий навстречу полному тёмному Ленору, окружённому золотым сиянием. Они плывут, медленно покачиваясь, сталкиваясь и кружась, одновременно в небе и в воде.       Юна отшатывается и, обняв себя за плечи, спиной прижимается к Арию. Тот растерянно разводит руки в стороны. Юна дрожит, тяжело дыша и выискивая в россыпи звёзд звёзды её семьи, и сильные тёплые руки осторожно опускаются на её ладони. Арий приобнимает её нерешительно, но крепко.       И в его руках тепло и уютно, как в объятиях отца или брата.       Они стоят, озарённые ярким сиянием ночи, и умиротворяюще чуть покачиваются в такт колебаниям фонариков. Арий отстраняется первым и тактично отступает на пару шагов назад. Юна проводит по щекам, смахивая слёзы, и выпрямляется. Рядом возникает Мелейра, и ничто не выдаёт в ней раздражения. Кроме, разве что, сжатых в тонкую линию губ. Она сдержанно процеживает, что пора возвращаться во дворец открывать бал, а потом небрежно швыряет на песок золотистые туфли.       Юна вздрагивает от этого жеста. Мелейра по-прежнему держится строго и холодно. И только колючим взглядом пронзает Ария. Юна оборачивается и, почтительно склонив голову, так что локоны щекочут шею, объявляет:       — Увидимся с вами на празднике, гвардеец Арий дель Верлен.       Арий, почтительно поклонившись, бодро удаляется, а Юна разворачивается и сталкивается нос к носу с Мелейрой. Она не церемонится: снова крепко сжимает плечо, готовая волочить к карете, но лишь сдержанно приказывает обуться.       Юна оглядывается и видит несколько заинтересованно взирающих на эту сцену лиц. Приходится подчиниться.       Мелейра идёт чуть впереди, хищно улыбаясь каждому гражданину, а Юна ступает след в след ей медленно и тяжело, как на эшафот.       Её будут казнить и миловать. Впрочем, Юна в очередной раз ёжится от колючего ледяного взгляда гувернантки, очевидно, только казнить.       Перед тем, как нырнуть в повозку с помощью одного из стражей, Юна оглядывает площадь и, махнув людям рукой, смотрит на небо. Фонарики, кажется, слились с мерцанием звёзд.       Юна делает шаг, и плотная красная ткань отгораживает их с Мелейрой от внешнего мира.