Сладкая ложь

Харуми неторопливо заходит в стеклянный лифт, приподнимая уголок вишневых губ, оглядывая персонал, что на своего шефа внимания не обращает. Это, к слову, не удивительно, ведь у них работа сейчас, а гости приходят часто, Jaya-media крупная компания, а семейство Гордон одна из самых богатых семей страны с многолетней историей, к ним посетители приходят каждый день: желающие работу получить, журналисты, жаждущие сделок бизнесмены, друзья, «тайные» внештатные сотрудники. Поэтому на незнакомку особого внимания не обращают, хотя наслышены о старшей сестре Президента, в лицо ее не знают совсем. — Вице-президент Гордон! — выкрикивает Скотт, совершая приветственный поклон. — Доброе утро! Все оборачиваются и с жадностью разглядывают хрупкую девичью фигуру. Руми красивая: белоснежные (легендарные) волосы уложены и спадают кудрями на плечи, темно-синий брючный костюм, состоящий из брюк (так кстати подчеркивающих стройные ноги) и пиджака, помогает источать элегантность и строгость, а нежно-розовая ажурная маечка на тонких бретелях — сексуальность и страсть, кожа мраморная, не единой неровности не имеет, губы вишневые, помадой перламутровой не скрыть истинного цвета, а глаза такие синие-синие, сразу родство с Президентом выдают. Она прекрасна. Все-все это подтверждают. Ее кабинет на десятом этаже, отдел маленький, подчиненных всего шестеро — все друзья из университета, с которыми она работала бок о бок лет шесть, все они сейчас обживаются на новом месте, а Руми мягко приветствует коллег, им доверять можно, они свои, проверенные, а с остальными контакт близкий накладывать не нужно, они все подлизываться лицемерно будут, за спиной обливая помоями, но работу выполнять исправно, иначе свои дни будут в нищете заканчивать, ибо Джей суров, когда все не по его сценарию идет. Внутри ее кабинета просторно и просто, там стол дубовый, окно панорамное на всю стену, диванчики, столик, стеллажи с любимыми книгами, какие-то растения и телевизор, который Руми просила убрать отчаянно, ведь новости необходимые она и в интернете глянуть может, а техника ненужная занимает место, которое можно заполнить стенкой для необходимой документации. Руми садится на черное кресло, откидываясь на удобную массажную спинку и старается унять собственное сердце, ведь вот оно, ее назначение, настало, и Гордон готова трудиться на благо семейного бизнеса, вникая в руководство всем этим. Ее мобильник прерывает приятную тишину, а в трубке слышится громкий радостный возглас: — Руми! Сегодня твой первый день! Я так рад, прям безумно-безумно, понимаешь? Мы теперь вдвоем будем время проводить и трудиться на благо семьи! Это так круто, что я не мог спать всю ночь! — Джей визжит. — Чертовски сильно хочу обнять тебя! Малышка, я так люблю тебя и горжусь, что расплакаться готов! — О боже, Джей… — Руми и сама смахивает непрошенные слезинки. — Я дико волнуюсь перед встречей с директорами. — Ты справишься, малышка, я верю в тебя! — Джей улыбается, а Харуми это чувствует и тоже губы растягивает в той же улыбочке. — Ты им покажешь, чего стоишь. Я уверен. — Конечно, братик. — она замолкает, глядя на здание напротив, возвращаясь мыслями к одному очаровательному блондину. Гордон замолкает, чувствуя настроение сестры, и, кажется, о чем-то и сам задумывается, лишь через минуту, пытаясь при этом скрыть раздражение и взволнованность из голоса, спрашивает: — Ты в порядке? — сглатывает ком. — Я знаю, что вы с Ллойдом искали секретаря… Руми моргает несколько раз, сосредотачиваясь на словах брата. Она и Ллойд, окей, так… Она его любит, ага. Он тоже, наверное, до конца еще не уверена, любит ее. Прекрасно. Что дальше? Любовь до гроба? Терпеливые переглядывания, с жаждой в глазах неутолимой? Что делать-то? Окей, стоит высказаться или просто предложить начать отношения? Сейчас Руми переборола зависимость и без Ллойда проживет. Монти уже не так будоражит все естество, как раньше, она переживет отказ, даже сможет с ним продолжать общение, даже другому себя отдать сможет. Ей терять нечего, ведь прошло девять лет, она детскую влюбленность пережила, даже с другими повстречалась, поэтому логичный выход из ситуации быстро находит, уже план придумывая. — Да, все нормально. — отвечает брату, не замечая изменения в интонации. — Мне пора на совещание. Потом позвоню. Пожелай мне удачи и держи кулачки! В десять она, вместе с Лиз, заходит в полный людей конференц зал и садится на свое законное место, отмечая про себя заинтересованность в ней у присутствующих. Директора были поражены и пребывали в смешанных чувствах: одни возненавидели эту хрупкую девочку только потому что она пришла на все готовое, не черта не трудилась, лишь родилась в нужной семье, а они годами собственные должности зарабатывали, стольких людей под себя подминая, столько слез увидав, что теперь кошмары сниться должны, другие откровенно завидовали, опять же, золотою ложку в ротик засунуть хотят все, а она досталась этой несчастной, третьи восхищались профессионализму сестры президента, которая не треснула под взглядами взрослых людей, не пыталась подмять все под себя, даже на место брата сесть не посмела, это показывает ее уважение к нему, хотя она как бы старшая и компанией вместо Джея управлять должна. — Добрый день, коллеги. — улыбнулась сладко-сладко. — Очень рада видеть вас. Думаю, что мне стоит представиться, хотя вы и сами знаете мое имя. Я Харуми Гордон, новый Вице-президент нашей любимой компании. Надеюсь на ваш профессионализм и отдачу работе, а также честность и благоразумность. Все немного притихли, эта девушка была интересным экземпляром, который и пообсуждать можно, изучая, бдительно глаз не сводя. Харуми не ее брат, это видно по глазам глубоким, в которых что-то страшное засело, будто всепоглощающая бездна, от этого мурашки пробегают пот коже даже у бывалых сторожил компании, ведь сам факт наличия подобного у, казалось бы, маленькой девочки пугал нескончаемо. Они не знали, что произошло, но событие сие столь сильный наложило отпечаток на хрупкой душе, что верить начинаешь и в ад, и в рай. Эта девочка в аду побывала, весь его исходила и вернуться смогла, вроде, снаружи покраней мере, целая и невредимая, лишь в глазах то, что быть у двадцати семилетней девушки быть не должно от слова совсем. Но это впечатляет, обескураживает и притягивает. Харуми Гордон — интересный экземпляр, от брата отличается координально, сразу ставит условия для их комфортной совместной работы, совсем не задевая эго или личность присутствующих, умело умеет слова подбирать, доказывая, что от его, Ллойда, Вишенки осталась внешность, а все остальное — маска, которую снять можно только перед одним человеком, которому можно бесконечно доверять и сердце на блюдечке вручать.

***

«Святая троица», состоящая из Нии, Харуми и Джея (а святая она потому что не пьет), выходит из стеклянного лифта, оказываясь в одном из самых лучших клубов столицы, дабы отметить победу чирлидеров на региональном чемпионате Ниндзяго. К слову, клуб этот выбран специально, так как никому из ребят восемнадцати нет и не скоро так исполнится, поэтому заведение, принадлежащее старшему брату «золотого» вратаря — Карлоффу Стоуну* (фамилии я не помню, кажется, ее не упоминали, так что без тапок) — идеально подошло для посиделок двух спортивных «гордостей» школы. Яркий свет и оглушающе громкая музыка встречают троицу, от чего двое уже рвутся к бару, пытаясь придумать убедительную отговорку для Руми, которая к алкоголю не ногой, хоть убей, но уж лучше помнить и контролировать, чем окунуться в спорную волну веселья, но та лишь кивает, подходя к кому-то из команды, давая разрешение на посягательство на алкоголь. У Руми свои планы на этот вечер. Сейчас ей уже все равно, она четко следует к своей цели, но замирает, оглядывая парня неподалеку. Привычная реакция на организм, (конечно, как без нее) у девушки тело дрожь содрогает, в горле пересыхает и сердце решило поработать усердно, забывая напрочь о технике безопасности (потому что хватит ломать ей ребра блин!). Руми разворачивается на каблуках, тянет белую футболку вниз и идет к бару, а там ее встречает симпатичный брюнет, который ставит цветной стакан прямо перед девушкой, озорно подмигивает и отворачивается к однокласснику Гордон. Та смотрит шокировано на напиток, но все же отпивает, недоверчиво конечно, но все же. Горло не обжигает, а наоборот обдает легким холодом, на языке тает нечто мягкое и очень вкусное, поэтому вкусовые рецепторы отключаются из-за испытанного оргазма. Руми отпивает еще раз, смотря на бармена. — Что это? Будто мороженное с… ну… алкоголем? — Это оно и есть. Мой собственный рецепт для самых красивых девушек готовлю, кстати. — и подмигивает. — Оу… — Руми позорно краснеет, улыбаясь. — А что там за алкоголь? — Секрет, малышка, секрет. Иначе это готовили бы все. — он смеется, а Харуми надувает обиженно губки. — Если мы бы смогли познакомиться, то я, может, и рассказал бы. Девушка хихикает, протягивает аккуратную ладошку. — Ха-ру-ми. — произносит по слогам, заразительно смеясь. — Окей, я Рон, приятно познакомиться. — ее ладошка попадает в капкан из теплых ладоней бармена, пока его губы выцеловывают каждый пальчик. — Ты невероятно красивая, знаешь это? Словно ангел. Я даже подумал, что с ума сошел. — Да, она прекрасна и шикарна, я согласен. Ее обнимают со спины крепкие любимые руки и тянут на террасу, буквально вжимая в огромное родное тело, что обдает запахом мяты и шоколада. Рон пару раз ошарашенно моргает, все еще смотря за удаляющейся парой. А ведь она ему правда очень понравилась, потому что красивая, да, чистая и такая невинная. — Все-таки круто, что этот клуб находится на крыше — можно сбежать на террасу, подышать свежим воздухом. — произносит Ллойд, опираясь на перила. — И не говори. — кивает Руми, становясь рядом и нежно улыбаясь. — А еще, — она вздыхает. — здесь невероятный вид. — Полностью согласен. Она улыбается, чувствуя, как в груди что-то пульсирует и поднимает взгляд на друга. Монтгомери нагнулся, белая рубашка подчеркивает шикарное тело подростка, губы сложены в фирменную ухмылку, но глаза смотрят куда-то очень далеко, волосы, цвета пшена, которые трудно уложить, уже растрепались и сияли в свете лампы. — Нам шестнадцать, и это удивительно, что мы можем просто стоять здесь и смотреть на город, знаешь? — шепчет. — Знаю. — шепчет. — Ллойд, я… — Руми дышит часто, пытается успокоить собственное сердце. — У меня есть просьба. К тебе. — Я слушаю, малышка, слушаю… — кивает Гармадон. — Займись со мной… Нет. Не так. Давай мы… — Гордон теряется в словах, краснея, жмурясь от подступающих слез. — Стань моим первым. Пожалуйста! — Что блять? — Монтгомери слишком резко поворачивается лицом к подруге, изумрудные глаза раскрыты в шоке, а тяжелая грудь часто вздымается. — Я знаю, это как-то неожиданно, но… — Неожиданно? Руми, это пиздец как неожиданно! Ты хоть понимаешь, что ты мне предлагаешь? — Послушай! — перебивает, поднимая руку вверх. — Я все понимаю. Но пойми и меня. Джей и шага мне не даст сделать в сторону парня. Точнее наоборот. Неважно. Да и я не доверяю им. Они могут быть больнЫ или грубы, а ты… — «тот, кого я люблю» — Ты мой друг, и тебе я могу довериться! Джей ничего не узнает! Сегодня у нас есть отличная возможность для… — Руми… — Прошу… Ты мне нужен, очень.

***

— Окей… Тебе нужно в ванную или…? — Ллойд нервничает, ходит по собственной спальне и банально не знает, что ему делать. — Да, думаю мне стоит поправить макияж… Или тебе нравится без него? Или тебе… На мне черное кружево, но у меня есть красное и белое с собой, могу показать… У Ллойда стояк только от этих слов встает, он пытается успокоить гормоны в своей голове, пытается унять дрожь, поэтому щипает запястье и вздыхает. — Нет, все нормально… Ты мне любая нравишься. — Руми приподнимает брови, улыбаясь, а Гармадон бьет себя по лбу. — Я имею ввиду, что в сексуальном плане ты меня привлекаешь… То есть… Черт… Руми смеется, так заразительно громко, что Монтгомери подхватывает, хмурясь. — Черт, вот и что ты творишь со мной, а? — он убирает волосы назад. — Окей, давай начинать тогда? Руми сжимает подол белой футболки и медленно ее снимает. А Ллойд замирает. Потому что кожа там, под тканью, белая-белая, как лист бумаги, там черное кружево обрамляет аккуратную грудь, там тонкие ключицы. Руми тянется к ремню и быстро разбирается с ним, отбрасывая в угол, к футболке. Она уже тянется к молнии джинс, но Гармадон опережает ее, садится на колени. — Раздвинь ноги шире, хорошо? Ему не отвечают, лишь исполняют просьбу, поэтому Ллойд медлит, рассматривая плоский голый животик. Ему страшно, потому что она не одна из, она и есть единственная и неповторимая, и сделать ей больно — нечто запретное, нечто, что убьет, что сожрет изнутри. Но Руми простит сделать с ней это, просит, умоляет стать первым, и Гармадон внутри весь тает, потому что он будет ею обладать, потому что не кто-то другой, а он. Поэтому кивает самому себе и целует у кромки джинс кожу, расстегивая молнию и приспуская их, оголяя бедра, не сдерживая даже вздоха восхищенного, потому что там родинки, потому что черное на белом, потому что, он касается кончиком носа кромки кружева, пахнет вишней, и Ллойда, блять, ведет от этого запаха ягоды. Почему она такая шикарная, словно под него созданная? — Все в порядке? — Руми шепчет обеспокоенно, потому что Ллойд дышит прямо в кружево, сквозь тонкую преграду обжигает нежную и уязвимую кожу, что касались лишь родные пальчики хозяйки и никто более. — Да. Я просто… — Гармадон кусает губы. — Немного волнуюсь? — Оу, да… Да я понимаю. В любом случае, знаешь, я тебе доверяю, и ты можешь делать все, что считаешь нужным. Гармадон не знает, что можно отнести к категории «нужно», потому что с Харуми все кажется нужным. Он реально не знает. Он паникует, потому что это Руми, потому что это ее первый раз, потому что ему страшно. — Успокойся, просто успокойся. — голос Гордон нежный, в нем только любовь, горячий зеленый чай и небо ночное, ни капли презрения или неуверенности. Это вселяет надежду. Ллойд улыбается, трется носом о промежность девушки, вдыхая вишневый аромат, посылая волну возбуждения к разуму любимой подруге, засасывает кожу сквозь кружево, посасывает клитор, играется, вызывая сладкие стоны. Прекрасно. Слишком прекрасно. Он отбрасывает ткань прочь, присасывается губами к плоти. Черт. Черт. Черт. Черт. Черт. Черт. Черт. Черт. Черт. Черт. Черт. Черт. Черт. Почему так сладко? Почему? Так? Охуенно? Типо, Ллойд никогда не касался губами нежной кожи у девушек там, даже когда лишился девственности в 14 со своей бывшей (нынешней на тот момент) девушкой. Он знает, что у некоторых парней серьезный такой фетиш на куни, но Гармадон к таким себя не относил. Потому что в сексе для него важно доминирование, а склоняться перед девушкой и отлизывать ей — для него — значит отдать бразды управления. Да и не особо приятно для Монтгомери «тыкатся» носом в чью-то вагину, в которой побывало невесть что и кто. Проще говоря, он испытывает стойкое отвращение к куни, даже при просмотре порно (он проверял, было дело, и Кай до сих пор припоминает охотно). Но Руми… Похоже Харуми — один сплошной фетиш Ллойда. Потому что ему сейчас приятно касаться ее кожи там, приятно вдыхать запах спелой вишни, гордиться тем, что он один ее там касается, а больше никому это счастье не перепадет (Ллойд позаботится, используя Джея). А еще чертовски приятно слышать рваные вздохи и блядские полу-стоны собственной лучшей подруги. Это. Просто. Охуенно. От этого уже твердый член неприятно ноет и упирается в ткань брюк. — Оу… — выдыхает сладко Руми, сжимая одеяло под собой, когда Ллойд входит в нее языком и начинает трахать. Жестко так. Без остановок. Обводя внутри стеночки и слизывая сладкую смазку. — Горя… Чо… Горячо… Руми — лужица. Она по шелковым тканям растекается, стонет, выгибается и подмахивает бедрами, прося продолжать. А Ллойд продолжает. Ему так нравится трахать собственную лучшую подругу собственным языком, что он и забывает просьбе, потому что и так хорошо. И так Ллойд скоро кончит, не прикасаясь к себе. И это… странно? Ведь он, Ллойд, любитель резких толчков, разной динамики и глубины, просто он так обожает чувствовать свое превосходство и контроль над партнершей, что именно от этого в большинстве раз кончает. Но с Руми по-другому. Да, ее хочется контролировать. Но превосходства над ней — нет. Ллойд готов отдаться ей, готов забить на себя, потому что Руми на первом месте. Руми уже победитель в первенстве в сексе, хотя и не делает ничего по факту. Просто Ллойд от Руми возбуждается сам по себе. Ему не нужно все вышеперечисленное, ему нужна Харуми, желательно (как минимум) навсегда. Ллойд останавливается и хмурится. Навсегда? Но он-то ей не особо нужен. Она ведь на него внимания должного не обращала. Нет, взгляды были, были вздохи, был румянец, но вот Руми также на родного брата смотрела, с абсолютным обожанием, так что… Так что тут без вариантов. Особенно когда Ллойд узнал, что она вообще-то свой первый поцелуй отдала не ему, а какому-то там своему первому парню. Нет, она конечно попросила Гармадона лет в двенадцать вместе целоваться учиться, но там были и Джей, и Кай, и Скайлор, и, даже, одиннадцатилетняя Ния (она там была просто за компанию и от скуки, смотрела мультики, на поцелуи и обсуждения старших ей было плевать). Это было не то. Совсем не то. Зато сейчас то. Или нет? — Ллойд? Что-то не так? — Все в норме. Не волнуйся. — что бы это не было сейчас, он воспользуется шансом и насладится максимально, а еще сделает все, лишь бы Руми запомнила этот случай на всю жизнь. — Я просто думаю в какой мне позе тебя трахнуть. — Ты сейчас серьезно? Что за грязные фразочки из порно? Ллойд целует впалый живот, поднимаясь не спеша выше, уделяя внимание каждой родинке, которых оказывается восемнадцать. Он добирается до ключиц лишь через минут пять и кусает косточки, оставляя следы. Шикарный засос. — Не думал, что ты настолько ярый фанат порно, раз все фразы оттуда наизусть знаешь. Какое предпочитаешь? — Ну… — дует блядские губы. — Жесткое порно. Типо, где парень ебет тянку во все щели максимально жестко. Ллойд смеется, стягивает штаны и футболку, откатываясь на край кровати, к тумбочке, где находит пачку презервативов, что заботливо оставляет отец. — С клубничным запахом. Он серьезно? — стонет Ллойд, разглядывая упаковку. — О вкусах, малыш, не судят. Твой папа, кажется, хорошо так решил постебаться. — Только Каю не говори, умоляю. Он мне припоминать будет всю жизнь. В любом случае, ты же любишь клубнику? — Мг, если принесешь ее после нашего секса, то я прямо перед тобой ее смачно оближу и немного с ней поиграюсь. — Скажу Джею, чтобы ограничил тебе доступ в интернет. Мы теряем нашу малышку Руми. Они улыбаются друг другу, подмигивают синхронно, и Руми подползает ближе, забирая серебряный квадратик из рук друга. Слегка надрывает и достает резиновый кружок. Она кусает губу, старается сосредоточиться и переводит взгляд на твердый член лучшего друга. Окей… Харуми раскатывает по «этому» презерватив, прикасаясь кончиком носа к стволу. Ллойд думает, что привязать к кровати и трахать ее минимум вечность это не такая уж и плохая идея. — Слушай, — надрачивая аккуратной ладошкой член Гармадона, подает голос виновница в убийстве нервных клеток Ллойда. — а зачем делают презервативы с запахами? Я могу понять еще зачем нужны иллю…аллю… Черт! Я понимаю зачем нужны светящиеся в темноте презервативы, но вот с запахом… — Руми, я тебя сейчас выебу по твоей же просьбе, так будь добра, не еби мне мозг и член. Ллойд кидает подругу на подушки, слушая заливистый хохот, и разводит ножки шире. Он нависает на ней, локти располагая рядом с ее макушкой, прекрасно понимая, что поза скучная и не совсем удобная, но видеть глаза хочется невыносимо в момент, когда он начнет делать это тело своим. А потом задумывается, почему она не боится? Для нее это все не очень серьезно? И от обиды входит до основания. — Боже… Ллойд~и… — вскрикивает Гордон, кусая губы. — Ты идиот. Идиот. — Больно? — «Мне в разы больнее». — Извини. Но могу поздравить, теперь ты — взрослая женщина. Можем выпить за твою потерянную девственность. — Придурак. В Харуми тесно, жарко, влажно и чертовки приятно. Ллойд начинает молиться, потому что может позорно кончить прямо сейчас. А еще он молиться, боясь потерять контроль. Руми. Под ним его маленькая Руми и делать ей больно — нечто отвратительно-противное. А Руми не знает, что же ей стоит чувствовать сейчас, потому что ощущать в себе что-то не то чтобы больно, больно было, когда ее резко порвали, просто непривычно и немного неприятно. Но от осознания того, что в ней сейчас ее любимый Ллойд, сносит крышу. Пусть делает больно, главное, что делает он, а не кто-то другой. Окей, первая часть плана по признанию в любви и предложению встречаться успешна завершена! Поздравляем! — Ты как? — подает голос, охрипший такой и весьма неуверенный, Ллойд. — Ну, во мне какая-то большая штука, размером с, ну, ракету. А так все норм. — смеется. — Все в норме. Двигайся. Не нежничай, а делай так как любишь. Ллойд аккуратно двигает бедрами, выходя на половину, затем входя обратно. Повторяет несколько раз, наблюдая за смешанными чувствами, что отражаются на личике подруги. — Ты игралась со своей дырочкой пальчиками? — Ага… — выдыхает, постанывает, толкается неумело, но ее вжимают в кровать. Ллойда трясет. Можно он поставит камеры в доме Руми? Он чертовски сильно хочет увидеть это. Перед его глазами Харуми неумело вводит длинный пальчик и постанывает. Ах да, постанывания реальны, прямо на ухо, и все громче. Кажется, это слишком прекрасно. Ллойду, кажется, крышу срывает, потому что любимое тело прямо в его руках, и оно такое податливое, и оно такое все для него одного. Слишком прекрасно. А Руми за поцелуем тянется, потому что губы друга шершавые, искусанные и алые, потому что их бы и целовать без остановок, их бы кусать, посасывать, облизывать, да без разницы, лишь бы принадлежали только ей одной. Похоже в из дуэте не только Ллойд гребанный собственник. — Друзья не целуются, малыш. — на грани произносит Монти, вбиваясь в юное тело, что только ему и принадлежит, что так прекрасно в его руках, что цветет его засосами и метками, и только, блин, его. А у Руми, кажется, внутри все обрывается. И три слова прямо в сердце острой стрелой вонзаются, а самокопание как яд действует. Все плохо, жутко так больно вдруг на душе, на сердце, на теле. Она больше не чувствует эйфории, не чувствует тяжести, и даже страсти нет в этот момент. Ничего. Только легкость от осознания, что она просто дура. Влюбленная дура. Все на поверхности было, и разбираться в себе долго-долго не нужно. Это все пустое, потому что осознание собственной любви лишь болью колючей довит на все гордоновкое существо, а ненавистное «друзья» сжечь хочется. Почему она гниет внутри медленно, когда тело следами любимого цветет? Почему она рыдать хочет, а голос на стоны срывается, хотя ничегошеньки тело не чувствует. Почему она, кажется, проиграла? Все же идеально было. Столько времени на план потрачено, и фильмов пересмотрено, и книг перечитано, так почему же все сломалось и не сработало? Ей нужно было с Ллойдом переспать, потом признаться, когда они после оргазма лежать будут, потом проснуться в любимых объятиях и признаться вновь, что в Ллойда она уже давно-давно и креп-крепко. Но не срабатывает план, потому что Ллойд кончает, а Руми рыдать и блевать тянет от своих же чувств, потому что Ллойд крепко к себе прижимает и шепчет, что старался для любимой подруги, что он ее любит словно сестренку, что ему стыдно и инцест это, вот сюрприз, неправильно, но он так хочет отведать оладья с Руми утром, что хочет, как в детстве, вместе заснуть и проснуться, поэтому простит остаться, просит в ответ на свою исполнить его просьбу. А Харуми кивает, улыбается и хочет удавиться. Ллойд спит крепко, а Руми сбегает, потому что маска треснула и ее необходимо за выходные вновь собрать воедино. Потому что, кажется, у Гордон как-то слишком не взаимно и глупо. И гребаную дружбу пиздец как хочется разрушить. *** — Ну и вы встречаетесь? — спрашивает Кай, отпивая горького виски. — Да, но даже и не думай опошлять наши отношения. Главное не тело, а душа, дорогой мой. — Ой, естественно. У вас же любовь похлеще, чем у диснеевских парочек! — Смит смеется, отпивая еще, обжигая горло вновь. — Если Джей узнает, то убьет тебя. Так еще и напомнит условия договора между вашими семьями. И знаешь, я бы поддержал тебя, но Солнышко* будет прав. — Да ладно тебе. Ты ж прекрасно знаешь, что одно мое слово на совете о похищении Гордонами Руми может все изменить в мою пользу. И теперь у меня есть доказательства. Потому Джейка мне не препятствие. — Гармадон отпил из стакана и, удивленно подняв бровь, уставился на Огонька. — Что ты мне заказал? — Водка с вишневым соком, детка. Специально для тебя. — шатен поднял стакан вверх и вновь отпил виски. — Деткой можешь свою любимую Си называть. — Гармадон отпивает содержимое своего стакана. — Кстати, как там у вас? Слышал Чен собирается вернуться с пенсии и отобрать свою компанию у тебя. — Старику не на что рассчитывать пока мы со Скай вместе. — Смит щелкает пальцами, и официант наполняет его стакан вновь. — Но деток то у вас нет. — Из-за этой же сволочи. — восклицает Кай. — Ничего у него не выйдет. Пусть даже не пытается. — Кстати, скоро же тот день, да? Тебе стоит его провести со своей малышкой Си. — Монтгомери допивает содержимое и ставит стакан на стол. — А ты семейным психологом заделался? — смеется Смит. — Лучше бы ты подумал, как расскажешь обо всем своей Вишни. У тебя же всего месяц, если не ошибаюсь. — Я со всем разберусь, поверь мне.