Между строк гримуара

      Князя Вишневского собравшаяся толпа не смущает, и он наотмашь бьет дочь по лицу. Все нутро Оксаны противится происходящему, но девушка понимает, что нужно терпеть. Иначе отец не позволит вернуться в Академию, несмотря на их договор, и, возможно, увезет в Лотарингию, где ее гнобили за неугодную полноту. Молча опустив голову, она садится в карету. Щека горит от удара, чувство стыда мучительнее.       Мать сразу хватается за сердце при виде одетой в мужскую одежду и – о, боги, какой ужас! – обрезавшей волосы дочери. Оксана не поднимает головы, кусает обветренные губы: больной вопящая княгиня не выглядит. Кто бы сомневался. Но надо молчать. Тогда она сможет хотя бы сдавать экзамены. Она должна держаться. Должна бороться. За свою свободу, за право не становиться женой того, на кого укажет отец. Быть сильной, стойкой. Но за пределами семьи это почему-то проще. Словно сковывающие ее цепи наконец исчезают. Оксана и колко ответить может, и демонов не боится, и драконов усмиряет. Лишь в родительском доме она снова маленькая девочка, которой все запрещено. Ах, если бы не Суморок, не видать ей ВМА, ведь «не надобно девке на выданье образование, читать-считать умеет и довольно».       Княжна вздыхает. Она сможет со всем справиться. Совушка будет ей высылать конспекты, учить можно в свободное время. И ночами. А днем младшие братья и немощная бабушка из Гнезно. И домового в новом имении нет. И трехлетние двойняшки чем-то болеют. От навалившихся обязанностей голова кругом. До нервной тошноты. Взгляды матери подозрительные. А писем от Совушки все нет. Зато есть издевки отца, мол, чего не учишь-то, али не по твоим, девкиным, мозгам магическая наука. Нельзя покориться его воле. Показывать слезы и страх. Надавит сильнее, чтобы добить своевольную дочь.       Конверт на подушке как глоток спасительной влаги в пустыне. Но почерк не Совушкин. Чужой, неаккуратный, буквы скачут по строчкам, словно озорные пикси. С трудом удается прочесть, и текст подтверждает догадку о причастности отца к не доходящим до адресата весточкам подруги. А ниже печать, связывающая письмо с перехваченными конспектами. Оксана и предположить не может, кто ее спаситель. Только дышится легче, и дела спорятся. Даже симптомы, похожие на сатурнизм, не так волнуют. Она ждет следующее письмо.       После мучительного месяца дома голова пустая, несмотря на все усилия. Хочется выть. И на вопросы Совушки нет сил ответить.       Мир пропадает где-то во тьме неожиданно, а помутившееся сознание улавливает лишь жар незнакомых рук. Еще, вроде, чьи-то уверения уйти, но от них Оксана отмахивается. Сдать надо любой ценой.       Только лист с заданиями приводит в еще большее отчаяние. Она не помнит ничего и даже сами задания прочитать не может, смысл слов ускользает от измученной колдуньи. Чужая, раздражающая магия проникает в нее, через перо вытекает на лист. Затем словно хлопок: рука экзаменатора на ее плече и сидящего за ней выгоняют из аудитории. Девушка дрожит, не может понять, кто это был. Пытается дышать, ведет пером по строкам, вчитываясь, и не сразу замечает серебрящиеся буквы. Скачущие в разные стороны, они возникают перед ней… О, Мать-Луна! Да это же ответы! Дыхание вновь сбивается от волнения. Все встает на свои места, ведь он один зовет ее по имени-отчеству. И сердце пропускает удар. Рука ведет пером по бумаге, а разум отказывается верить.       Сдав работу, Оксана стрелой летит в кабинет директора. Он должен быть там.       Беловолосый колдун сначала удивляется ее появлению, но довольно быстро удивление сменяется радостью. Он не ждал, однако надежда такая дрянь, которую не вытравишь. Стоять княжне тяжко, ее не заставившее ждать падение стирает с лица юноши улыбку. Он бросается к ней, чтобы удержать. Прикосновение тех самых горячих рук, та самая раздражающая магия. Тот самый человек. Барузда Мара.       Он что-то шепчет ей на ухо, она не слышит. Ей и не нужно. Она достаточно умна, чтобы и так все понять.