Вслушиваясь в темноту

Я думаю об этом весь вечер, всю ночь и весь следующий день на работе, усиленно отодвигая мешающие мысли в сторону. Иногда получается, иногда нет. Это моя работа, чертов Снейп, и ты, мать твою, не помешаешь мне ее выполнять, понятно? Правда, что ли, пойти к Джексону и попросить меня заменить? Видно же: не работает оно — то, что они задумали, — чем бы оно ни было. Снейп меня чуть не придушил, а я… А я не знаю, чего мне сейчас так хочется до зубовного скрежета и холодка в горле: просто прибить гада или притиснуть к стене, вот так же, как он меня, сжать пальцы и сжимать, сжимать, ме-е-едленно. А еще мне его… жаль. Жалость скулит в душе потерявшимся щенком, не давая ненависти снова поднять голову. Странно: душил меня так, что на шее теперь синячище и глотать до сих пор больно, он, а жалею его — я. И виноватым себя чувствую тоже я. Совсем спятил, видимо. Может быть, потому, что я-то вчера танцевал на приеме с министерской дочкой, а он весь вечер просидел один в темной душной гостиной? Или проторчал над своими котлами, варя очередную гадость по заказу Аврората. Хотя мне какое до этого всего дело? Он заслужил! Противный голосок в голове, очень похожий на зануду Перси, говорит, что надо бы доложить о вчерашнем инциденте начальству. Даже безо всяких "бы" — надо доложить. Нападение на аврора, хотя и не при исполнении, применение физической силы, нанесение телесных повреждений. Я должен написать рапорт и доложить начальству. Должен. Это моя прямая обязанность; если кто-нибудь узнает, что я не доложил о таком вопиющем нарушении, мало точно не покажется, никакой орден Мерлина не защитит. Но вместо этого я иду вниз, в подвал, где у нас находятся камеры для тех, кто вроде как пока не осужден. Терпеть не могу это место, кстати! Пахнет там… Не так, как в Азкабане, конечно, но все равно пахнет. Снова допрашиваю Маклаггена, пытаюсь все-таки выяснить, кто и зачем внушил этим мальчишкам дурацкие идеи. Или все-таки сами? Сам решили написать на стенах, что министр Шеклболт — якшающийся с маглами ублюдок? Черномазый ублюдок. Позорящий всех чистокровных волшебников — хоть предателем крови не называли, и то хорошо. Но где, где, черт побери, они этого набрались? В камере для допросов холодно, от каменных стен веет безнадежностью и страхом, а Патрик Маклагген, чистокровный волшебник семнадцати лет от роду, равнодушно смотрит на меня. Сквозь меня. И ничего не говорит, только смотрит, не видя, не собираясь видеть. Кажется, ему все равно, что будет с ним и с его компанией. Позавчера, сказали, родители приходили тех, кто у нас тут, миссис Маклагген плакала так, что успокоительного пришлось налить, мистер Маклагген скандал устроил на весь Аврорат, а ему — все равно. Вот как так, а? Хотя ничего с ними не сделают, скорее всего, ну помурыжат еще, погрозят пальчиком, наложат какие-нибудь ограничения на пользование магией, да и отпустят восвояси. В конце концов, они и правда почти дети, что с них взять? Не в Азкабан же отправлять за несколько идиотских надписей, не те времена все-таки. В остальном сегодня затишье. Я лениво копаюсь в бумагах, выслушиваю миссис Паркер, пришедшую в очередной раз пожаловаться на шумных соседей: она почему-то уверена, что наша святая обязанность состоит в том, чтобы оберегать ее покой и сон. Вообще-то, так оно и есть, но не же буквально же! Голос у миссис Паркер — или она все-таки мисс? — высокий и въедливый, но сейчас я даже радуюсь, потому что все посторонние мысли он выметает из головы похлеще любого Экскуро. Мисс — или миссис — Паркер помогает мне убить полчаса моей жизни. В конце концов удается все-таки спровадить ее, клятвенно пообещав, что мы вышлем боевую бригаду сегодня же ночью, проверить, чем там занимаются эти жуткие, совершенно невыносимые и наверняка занятые какими-то очень, очень темными ритуалами соседи. Выдохнув, я ищу свежий номер "Пророка". Был же утром, я специально отложил, чтобы почитать потом. — Это ищешь, Поттер? Не терпится на себя полюбоваться? Ты же у нас теперь снова знаменитость. Мэтлок ухмыляется за боковым столом, держа в руках сложенную газету. Ухмыляется вроде как дружелюбно, как коллега коллеге, но в глазах я все равно различаю колючее ожидание и неприязнь. Саймон Мэтлок, рейвенкловец на пару курсов старше нашего, настоящий аврор. Собранный, целеустремленный, умный и жесткий, он широкими шагами идет по карьерной лестнице — и ему с какого-то перепугу кажется, что я стою у него на пути. Ну да, Гарри Поттер, герой, победитель Волдеморта, кавалер Ордена Мерлина и любимчик министра Кингсли Шеклболта. Порой очень хочется подойти к нему наедине и сказать: слушай, Саймон, тут такое дело… На самом деле мне эта карьера в Аврорате и внимание сильных мира сего не сдались вот совсем, я просто хочу спокойно жить и работать, понимаешь? Так ведь не поверит, решит, вру и зубы заговариваю. Такие, как он, сильные и идущие вперед, к раз и навсегда поставленной цели, не понимают, как это: просто жить. — Ты о чем? — Ну как это, о чем. Ты тут в очередной раз прославился. — Газету дай! Он медлит, словно дразнясь, и в душу медленно пробирается нехорошее такое предчувствие: Рита наша Скитер, разумеется, была на приеме, но ко мне, слава уж не знаю кому, так и не подошла, все вилась вокруг Шеклболта и Джексона. Что там может быть вообще, в этой клятой газетенке? Заголовок бросается в глаза сразу, большими буквами на второй странице: "Новое увлечение героя? Что думает министр Шеклболт по поводу романа своей дочери с Гарри Поттером?" Черт. Чтоб ее кентавры оттоптали, эту Скитер! Под заголовком красуется колдография: дочка господина министра, имени которой я никак, к своему стыду, не могу вспомнить, выглядит совершенно обворожительно, мечта любого мужчины, можно сказать. Мокрый сон. Ее рука лежит у меня на плече, она улыбается, сверкая белоснежными зубами из-за темных пухлых губ, а я обнимаю ее за талию, что-то говорю — вспомнить бы, что именно я тогда нес! — и больше всего напоминаю сейчас себя самого на четвертом курсе, когда меня выпнули танцевать с Парвати на Рождественском балу. Танцевать я с тех пор так толком и не научился, как Джинни в свое время ни старалась, на ноги партнерше наступать почти перестал, и то хлеб. Я смотрю на себя, неловко кружащего в танце смуглую красавицу, на министра Шеклболта, который одобрительно улыбается в стороне, и мне хочется орать от злости. Я заставляю себя спокойно сложить газету вместо того, чтобы скомкать и швырнуть на пол или разодрать в мелкие клочки. Кто там говорил: слава, мол, это еще не все? Снейп, кто же еще. Так вот, Снейп, ни хрена кентаврьего ты в славе не понимаешь… Мэтлок хмыкает, хотя особого одобрения в его тоне не чувствуется: — А ты парень не промах, Поттер, я всегда знал. Я молчу. Оправдываться, объяснять, что один танец — еще не повод считать меня зятем министра, что это все чушь собачья, что Скитер — она и после победы Скитер, что я совсем не собираюсь строить карьеру таким образом, вообще не собираюсь ее строить? Зачем? Бесполезно, Мэтлок все равно не поймет. В шею стреляет резкой внезапной болью, я поправляю воротник водолазки, которую пришлось нацепить сегодня под мантию, и встаю из-за стола. — Ты куда? — С каких пор я перед тобой отчитываюсь? — звучит чуть резче, чем хотелось бы, но мне плевать. Меня вчера чуть не придушил Снейп, у меня до сих пор болит шея и саднит в горле, сегодня я полдня провел, сперва пытаясь выведать у Маклаггена, кто стоит за их идиотскими поступками, а потом выслушивая жалобы миссис Паркер на ее шумных соседей… Мэтлок рискует получить каким-нибудь заклинанием в лоб, если я останусь. — А вдруг понадобишься кому-нибудь? — Мэтлок разворачивает на столе лист пергамента и принимается что-то писать очень ровным изящным почерком. — Да, тебя Джексон спрашивал, кстати. Пока ты с Маклаггеном разговаривал. — Да? А зачем искал, не знаешь? Ладно… Тогда я к нему, а потом за кофе спущусь. Мэтлок понимающе кивает. Кажется, он решил, что я все-таки собираюсь воспользоваться вчерашним танцем — чтобы я еще раз согласился! Теперь буду говорить в ответ на все такие приглашения, что мне как раз вчера прилетело в колено Инфлэтусом по касательной, и теперь каждый шаг причиняет мучительную боль. * * * Подходя к двери, за которой располагается кабинет моего непосредственного начальства, я улавливаю доносящийся из-за нее голос Джексона. Странно. Обычно уж кто-кто, а Главный Аврор отлично умеет контролировать эмоции, потому и главный. Хотя голос у него и правда громкий от природы, хорошо поставленный и натренированный долгими годами руководства. Начальственный такой голос, я бы сказал. Подслушивать нехорошо, я это прекрасно знаю, но очень жалею, что в кармане не завалялись какие-нибудь удлинители ушей — потому что почти ясно слышу "Снейп". Сказанное, как мне кажется, со страхом и ненавистью. Вполне могу поверить, что Джексон ненавидит Снейпа, ненавидеть Снейпа как раз совершенно нормально, но бояться? Быстро оглянувшись по сторонам и чувствуя себя преступником, прикладываю ухо к двери, но ничего толком разобрать не удается. Снова "Снейп", и еще, вроде бы "пока пусто" и что-то о зельях и о подчинении. И, кажется, мое имя. Говорю себе, что разговор может быть вполне невинным… ну, относительно невинным, Снейп работает на Министерство и на Аврорат в частности, мало ли что там у них происходит! Не твое это дело, младший аврор Поттер, понятно? Твое дело: наконец-то научиться подчиняться приказам и спокойно делать карьеру на благо магической Британии. И не забудь рассказать о том, что случилось вчера! Я поднимаю повыше воротник мантии и стучусь в дверь, изо всех сил стараясь выглядеть спокойнее, чем себя чувствую. С Джексоном у нас неплохие отношения, мне даже иногда кажется, что он видит во мне не победителя Волдеморта и ручного героя министра Шеклболта, как большинство коллег, а просто Поттера. Просто Гарри. Пожалуй, просто Поттера в последнее время во мне мало кто видит… Снейп, например. Может, поэтому меня так к нему и тянет? — О, Поттер! Я как раз собирался тебя вызывать, проходи. Да не сюда, в кресло садись. Джексон, одарив меня быстрой отеческой улыбкой, машет в сторону мягкого кресла и, подождав, пока я устроюсь с максимальным удобством, принимается расспрашивать. Он так похож сейчас на Шеклболта, что вместо густых пшеничных усов и внимательных серых глаз я почти вижу перед собой улыбающееся чернокожее лицо. Ничего удивительного в этом нет, мистеру Джексону нравится знать, чем дышат его люди, и играть в доброго, но строгого и справедливого папашу. А я не просто рядовой аврор, все-таки. Так что вежливо отвечаю, стараясь покороче. Как у меня дела? Все хорошо, просто даже замечательно, можно сказать, и работой доволен, и с товарищами отношения складываются. На операциях все проходит тоже без осечек, да и не так уж их много, этих операций, мы живем в спокойное время, и это прекрасно. Да, конечно, если возникнут трудности — немедленно обращусь, не буду стесняться. Друзья? О, у них тоже все в порядке. Да, мне тоже жаль, что Рональд ушел из Аврората, у него были все задатки, но он решил, что нужен семье, — вы же знаете, мистер Джексон, какая трагедия постигла Уизли. Невеста? Бывшая невеста… нет, все нормально, мы по-прежнему в хороших отношениях. Как раз на днях виделись, счастлива в браке. Почему бледный такой? Неважно себя чувствую, нет, ничего страшного, просто устал. Голос хриплый? Горло болит, пройдет. Я, мило улыбаясь, отвечаю почти чистую правду и жду вопроса, на который мне придется солгать… или умолчать, что, в принципе, почти одно и то же. — Я позвал тебя, Гарри, — наконец переходит к главному Джексон, — как ты понимаешь, не ради того, чтобы просто поболтать. К моему величайшему сожалению… Я хотел поговорить с тобой… — О Снейпе, да? Когда я уже научусь держать рот на замке? Но Джексон одобрительно кивает. — Не только. Ты же работаешь по группе Маклаггена? С каких пор это стало "группой Маклаггена"? Черт, кажется, все может быть серьезнее, чем я думал. Да, они идиоты, малолетние дебилы, которые заслужили наказание — но группа? Группа подразумевает что-то серьезное и опасное, что-то... организованное, что-то, с чем надо бороться всерьез. Я так и говорю: — Какая группа, мистер Джексон? Они просто дураки, которым заняться нечем, вот и придумывают не пойми что! Джексон, нахмурившись, качает головой: — Все не так просто, Гарри. Мне тоже хотелось бы, чтобы Маклагген и его подельники были просто молодыми дураками, но боюсь, дело куда серьезнее. — Но они же дети! — Они совершеннолетние. Но ты прав в одном — у них не хватило бы ума, чтобы замыслить все это, тут явно чувствуется чья-то рука… рука умного человека. Кто-то стоит за группой Маклаггена, Гарри, я уверен! Кто-то очень умный, очень не любящий министра и очень недовольный переменами. — Но… Я замолкаю, глядя в лицо Главного Аврора — усатое, с твердыми жесткими скулами лицо непробиваемо уверенного в себе человека. Наверное, он прав: он может знать то, чего не знаю я, мне просто не хочется в его правоту верить. — Вы хотите, чтобы я допросил Патрика Маклаггена еще раз? — Нет, — он откидывается на спинку стула и принимается крутить в пальцах маленькую хрустальную пирамидку. Есть у нашего начальника такая привычка. А у меня начинает невыносимо чесаться левая рука. Та самая, на которой до сих пор сохранилась белая нить шрама. — Думаю, что Маклагген пока посидит, подумает… Понимаешь, Гарри. Я читал твой последний отчет, ты замечательно справляешься, но нужно проявить больше жесткости, больше твердости. — К Маклаггену? — К Снейпу. В груди становится холодно, шею стискивают невидимые пальцы, я кашляю и тут же выпрямляюсь, непонятно как умудрившись взять себя в руки. Рука чешется еще сильнее. — При чем тут Снейп? Пирамидка крутится чуть быстрее, кидаясь бликами по стенам. — За группой Маклаггена явно кто-то стоит, я тебе уже говорил, и этот кто-то — человек злой и умный. У нас есть основания полагать, что он может таким образом мстить министру, пытаться собрать вокруг себя группу молодых людей с неустойчивым мировоззрением, чтобы… — Как? — Джексон недовольно хмурится: наш начальник терпеть не может, когда его перебивают, но мать вашу, раз уж я не простой аврор, а привилегированный, да еще практически зять министра по версии "Пророка", должны же в моем положении быть какие-то преимущества? — Снейп заперт в этой своей… халупе, вы же сами знаете! И за ним следят. И он… он же был человеком Дамблдора! — И куда это Дамблдора привело? Снейп хитер, Гарри, тебе ли этого не знать… Он умеет обходить запреты, умеет притворяться. Мы так до сих пор и не уверены, был ли он на нашей стороне до конца. — Но Дамблдор… — Дамблдор мертв, — жестко, даже жестоко говорит он, и мне почему-то кажется, что этот факт его странно радует. — А Снейп был преподавателем и директором, и не у всех могло хватить проницательности, чтобы не попасть под его влияние. Маклагген, судя по всему, ходил у него в любимчиках. — Я не понимаю. Я и правда не понимаю… Влияние? Какое у Снейпа влияние, его же ненавидели все, кроме слизеринцев? Или это мне так казалось из-за все заслоняющей ненависти? — Может быть, заменить тебя, Гарри? — в голосе Джексона прорезается сочувствие. — Не подумай, что мы с министром Кингсли не ценим твоих усилий, но Снейп — крепкий орешек. Можем передать его более опытному работнику, а ты возьми несколько свободных дней, отдохни, развейся. Сходи куда-нибудь. А потом подыщем тебе работу поинтереснее. Очень хочется согласиться, кивнуть, и никогда больше не видеть Снейпа, не дышать спертым воздухом его дома, впивая перепутавшиеся запахи, не слышать его холодного голоса. Заняться чем-нибудь другим, чем-нибудь нормальным. А к Снейпу пусть отправляют... да хоть Мэтлока, пусть теперь он ищет Пожирателей под кроватью. Мэтлок все, что хочешь, найдет, если начальство велит! — Нет, — говорю я очень быстро. — Я хочу продолжить со Снейпом! Джексон молча смотрит на меня и медленно кивает. Мне вдруг кажется, что меня поймали в ловушку, что я сделал именно то, чего от меня ждали — как всегда, впрочем. — Хорошо… Тогда слушай внимательно: меня интересует год его директорства. — Что конкретно? — Все. Думаю, именно там надо искать корни происходящего сейчас. У нас есть все основания предполагать, Гарри, что группа Маклаггена — далеко не единичная... Я слушаю его уверенный четкий голос, изнывая от желания почесать левую руку, а перед глазами встает худая, изможденная черная фигура. Во что же ты вляпался, чертов Снейп? Чертов Снейп снится мне ночью. Он уже снился несколько раз после Победы, мне тогда много кто снился, так что приходилось злоупотреблять зельем сна-без-сновидений, а потом перестал. Сегодня он снится мне почему-то голым. Под бледной кожей выпирают ребра, левая рука выделяется сгустком черноты, глаза закрыты, голова запрокинута назад так, что длинные спутанные пряди падают на лопатки, а шею обвивает змея. Шипящий узел из переливающейся узорчатой кожи шевелится, все туже затягиваясь. Снейп не пытается освободиться, он покорно подставляет змее горло, и я вижу, как ходит ходуном тощая грудь, пытаясь ухватить хоть немного воздуха. А потом Снейп открывает глаза. Он смотрит прямо на меня, тонкие бледные губы раздвигаются в усмешке, из них вырывается тихое змеиное шипение, и его левая рука тянется ко мне, медленно и неотвратимо.