Вслушиваясь в темноту

Снова на крыльце с провалившейся доской я оказываюсь через три дня после разговора с Джексоном. На четвертый. На этот раз — в красной аврорской мантии, все как положено, я на службе, и пусть попробует только… Вечереет, и солнце побелевшим шаром катится вниз, и в его косых лучах этот дом кажется еще мрачнее и безобразнее. Окна тускло поблескивают, на стенах видна облупившаяся краска, тонкая трещина змеится от крыши вниз… Я говорю себе, что от сегодняшнего дня осталось совсем чуть-чуть, только Снейп, и все. А потом можно домой, закрыть дверь, влезть в любимую футболку и налить себе выпить. Только Снейп. На самом деле появиться здесь мне следовало уже давно. Вот как раз три дня назад и следовало, но Снейп — не единственная моя головная боль, как-то навалилось дел. В Косом переулке объявилась группа карманников, пришлось разбираться и всем отделом под оборотным изображать из себя по очереди обеспеченных раззяв. Потом Флетчера поймали с очередным незаконным артефактом — где он их только берет в таких количествах? — и я полдня с ним провозился, слушая, как он виляет и нагло врет прямо в глаза. Снова приходили Маклаггены, которым кто-то рассказал про маггловскую практику освобождения под залог. Мистер Маклагген был очень, очень настойчив, так что я сдался и отправил его к вышестоящему начальству, за что и получил потом нагоняй. По мнению Джексона, с такими вопросами я должен научиться справляться сам — и вообще, Гарри, почему до сих пор нет отчета о посещении Снейпа? Если вам показалось, что я просто не хотел идти в этот чертов дом, от которого у меня волосы на шее дыбом встают, вам… просто показалось. Перед тем, как постучать, я проверяю палочку. Удобно ли лежит? Смогу ли выхватить сразу? Не приготовить ли, не зажать ли заранее в кулаке? Решить не успеваю, постучать тоже — дверь распахивается. Солнце светит мне в спину, его лучи на мгновение выхватывают худую черную фигуру в темной прихожей, но Снейп тут же молча отступает в сторону, пропуская меня. Делает два широких шага, оставляя между нами открытое пространство, как будто оно может кого-то из нас остановить. — Люмос, — говорю я, хотя собирался сказать что-то совсем другое. Снейп вздрагивает, но не отводит взгляда, все так же смотрит на меня в упор. В трясущемся свете Люмоса он выглядит изможденным и как будто тусклым, еще более изможденным, чем всегда, и из глубины черных ввалившихся глаз на меня глядит невыносимая, въевшаяся в подкорку спинного мозга усталость, смешанная с чем-то, чему у меня нет названия. Я понимаю, что не боюсь его, совсем, в том, что творится сейчас в душе, нет ни капли страха. И нет, это не потому, что меня защищает красная мантия и я держу палочку в руках, не потому, что сейчас я аврор, исполняющий свои обязанности, и если Снейп хотя бы попытается что-нибудь, ему не поздоровится. В лучшем случае. Просто бояться человека с такими глазами у меня никак не выходит. Снейп быстро обшаривает меня взглядом с головы до ног и обратно, задерживаясь на закрытой воротничком шее, на мгновение мне кажется, что он хочет извиниться, набирает в грудь воздуху и складывает губы, чтобы сказать "простите, Поттер". Но извиняющийся перед Поттером Снейп — это, видимо, слишком для мироздания, поэтому я удостаиваюсь только кивка и небрежного жеста, приглашающего идти дальше. Во время рутинного осмотра дома и моих не менее рутинных вопросов о самочувствии и работе Снейпа я то и дело снова ловлю на себе этот взгляд. Чувствую его кожей. Не отвечаю, потому что я на работе, я, чтоб тебе провалиться, чертов Снейп, на работе, и нечего на меня так смотреть! — Вы закончили? — говорит он наконец без всякого выражения, так же равнодушно, как только что рассказывал мне об очередном министерском заказе. Я чуть не киваю машинально. — Нет. Я... Мне надо задать вам еще несколько вопросов. — Задавайте. — Может, — я оглядываюсь по сторонам, и очень хочется поежиться, передернув плечами, — все-таки не здесь? В гостиной, например? На его губах мелькает тень улыбки — такая мимолетная, что я и не заметил бы, если бы не всматривался. — Чем вас не устраивает моя лаборатория, Поттер? — Навевает не самые лучшие воспоминания. — Школьные травмы? Я должен вас пожалеть и раскаяться? Нет? Хорошо. Поднимемся в гостиную, если вы настаиваете. Минуту. Он берет с полки какую-то маленькую стеклянную баночку и, покрутив в пальцах, опускает в карман. Мы поднимаемся по крутым скрипучим ступеням — Снейп впереди, я за ним. Мне почему-то кажется, что он вот-вот упадет, рухнет прямо мне под ноги, покатится по лестнице вниз, стуча костями по ступенькам. Картина эта так живо встает перед глазами, что я едва удерживаюсь от смеха. Снейп, кажется, что-то чувствует, потому что резко оборачивается и посылает один из тех взглядов, которые в школе заставили бы меня моментально вспыхнуть, нахамить и возненавидеть его еще чуточку сильнее — но сейчас почему-то не действует, я просто делаю непроницаемое аврорское лицо, и мы продолжаем подниматься. Все-таки что-то со мной не так. Понять бы еще, что именно… В гостиной темно. Сквозь неплотно задернутые шторы прорывается в комнату солнечный блик, но тут же растерянно замирает на пыльном полу и теряется в душном полумраке. Мне с какой-то стати ужасно хочется подойти к окну, раздвинуть эти тяжелые шторы, наверняка подняв облако пыли, впустить внутрь теплый майский вечер, показать Снейпу — смотри, там весна, там жизнь, почему ты… Мысленно отвешиваю себе подзатыльник, мысленно же морщусь от боли и осторожно опускаюсь в колченогое кресло. Снейп не предлагал мне сесть, и я жду отповеди, резких ядовитых слов, язвительного замечания по поводу моих так и не исправившихся манер, но он снова удивляет меня. Молча становится напротив, скрещивает руки на груди и ждет, что такого важного аврор Поттер собирается ему сказать. Я отвожу глаза, бегло обегаю взглядом гостиную и вижу на полу скомканную газету. "Ежедневний пророк", не сегодняшний, потому что на первой полосе мелькает мое собственное лицо и склоненная головка мисс Шеклболт — если, конечно, я правильно рассмотрел в темноте. Снейп замечает, куда я смотрю, лицо его вдруг искажается, он срывается с места, хватает злосчастную газету, швыряет ее на тлеющие угли камина, и бумага, чуть поколебавшись в нерешительности, послушно вспыхивает. Снейп смотрит на меня так, словно следующим в камине окажусь я. Я пожимаю плечами и показываю ему на второе кресло: — Может, мы все-таки поговорим? Мой рабочий день подходит к концу, я собираюсь домой. Снейп тяжело дышит, успокаиваясь, потом кивает и садится напротив меня. Снова скрещивает на груди руки, надевая маску абсолютного непробиваемого спокойствия. Как будто не он только что беспощадно уничтожил ни в чем не повинный выпуск "Пророка". — Так о чем вы… хм… хотели поговорить со мной, мистер Поттер? О чем хотел — я пока и сам толком не знаю, черт возьми! А вот о чем должен… — Вы помните Маклаггена? Снова что-то мелькает в его глазах. Страх? Удивление? Злость? Облегчение? Хреновый ты аврор, Поттер, если прочитать не можешь… Хотя читать Снейпа — судя по опыту Волдеморта, например, — тот еще чертов ребус. Но что бы там в глазах ни мелькало, голос совершенно спокоен и холоден, с отчетливой ноткой презрения к глупости собеседника. — Какого именно? Маклаггены — большая семья. — Патрика. Снейп поднимает глаза к потолку, проводит пальцами по подбородку, всем своим видом показывая, что пытается вспомнить. Хотя, может, и правда пытается — за время преподавания студентов у него были сотни, и он отнюдь не тот учитель, кто будет помнить каждого и интересоваться, как сложилась жизнь у бывших учеников. Если они не слизеринцы, наверное. — Патрик Маклагген, учился на Рейвенкло, должен выпуститься в этом году. Кстати, и правда, ведь только должен выпуститься. Почему он не в школе? И остальные тоже? Родители, судя по всему, были уверены, что их сын в Хогвартсе готовится к Т.Р.И.Т.О.Н.ам, пока он расписывал стены домов призывами свергнуть действующего министра. Кому-нибудь вообще пришло в голову поговорить с директором МакГонагалл и деканом Флитвиком? — Да, — задумчивый голос Снейпа возвращает меня в гостиную. — Да, я помню мистера Маклаггена. Не очень хорошо, правда, я учил его только на первых курсах… Но он всегда был относительно неплох в зельях. Ваш интерес имеет под собой какие-то основания, или вам в очередной раз нечем заняться, мистер Поттер? — Имеет. Просто отвечайте на вопросы, ладно? Вы общались с ним, когда были директором? Теперь я отчетливо вижу, как он вздрагивает, как передергивается его лицо, как кривятся губы, готовясь выплюнуть мне в лицо что-то по-снейповски ядовитое. Руки снова взлетают к груди, скрещиваются там, отгораживая Снейпа от меня и от всего мира, он выпрямляется в кресле и высокомерно роняет: — Когда я был директором, мистер Поттер, у меня хватало других дел, кроме как возиться с младшекурсниками, смею вас уверить. Насколько я помню, мистер Маклагген-младший был усердным студентом, не причиняющим преподавателям особых хлопот и не ввязывающимся в авантюры… Так что нет, я не общался с ним, будучи директором. — А до этого? — А до этого я преподавал ему зельеварение. Какое вообще отношение мистер Маклагген имеет… к чему бы то ни было? Я понимаю, что так ни черта так не добьюсь, но все равно из чистого упрямства продолжаю спрашивать, подсознательно ожидая, что Снейп вот-вот взорвется и помимо собственной воли даст мне понять, что происходит. Нет. Не выходит. В сумрачной прихожей Снейп останавливает меня. — Мистер Поттер… Я оборачиваюсь и натыкаюсь взглядом на баночку, лежащую на его открытой ладони. Поднимаю глаза. — Мистер Поттер, — по лицу, по напряженной фигуре видно, что слова никак не хотят выползать на свет, Снейпу приходится буквально выталкивать их из горла. — В прошлый раз, когда вы были здесь, я… погорячился. Мне не следовало… нападать… на вас. Мне очень жаль. Мироздание почему-то не рухнуло, даже странно как-то. И что я, спрашивается, должен в ответ на это сказать? Понятия не имею, поэтому молча киваю. — Вот, возьмите. — Что это? — Мазь от синяков. Должна помочь. Мир сошел с ума… Хотя он давно сошел с ума, эту новость в "Пророк" не продашь. Я и Снейп, вдвоем, в его душном темном доме, и он предлагает мне мазь от синяков на шее, которые сам же наставил, чуть не придушив. Что-то внутри толкает меня вперед, побуждая подойти, взять баночку и шарахнуть его этой самой баночкой по голове. Но я только молча качаю головой и выхожу на улицу. За секунду до того, как провалиться в воронку аппарации, я вдруг вспоминаю: в газете, которая так ярко вспыхнула в камине полчаса назад, была не только моя клятая колдография. Там была еще большая статья про пойманных доблестными аврорами злоумышленников, и имя Патрика Маклаггена в ней тоже, кажется, упоминалось. Аппарирую я, вопреки собственному твердому намерению в начале вечера, не домой, а к служебному входу в Министерство. Горим на работе, Поттер? Или пытаемся кому-то что-то доказать? Или просто не хотим провести вечер в пустой квартире, променяв его на вечер в почти таком же пустом Аврорате? Вообще задерживаться на работе у волшебников как-то не принято, до такой степени маггловская культура к нам еще не проникла, поэтому в коридорах Министерства никого нет, и только за некоторыми дверьми виднеются полоски света. Мэтлока тоже нет, и я с облегчением выдыхаю, устраиваясь за собственным столом. Кто бы знал, как я терпеть не могу писать отчеты! Хуже, чем эссе в школе, честное слово… Но лучше покончить с этим побыстрее, так что какое-то время я прилежно скриплю пером, расписывая для Главного Аврора свой визит к Снейпу и пытаясь не ляпнуть лишнего, хотя что здесь лишнее, я и сам не понимаю. Отчитываться мне, если хорошенько подумать, особо не в чем, ничего такого я у Снейпа не выяснил. Да и есть ли что выяснять… Что я вообще знаю о том годе, когда в Хогвартсе был директором Снейп? Только то немногое, что мне поведали Невилл, Джинни и остальные. Невилл… Невилл ведь тоже ненавидит Снейпа, всегда ненавидел, пожалуй, не меньше меня. Я резко отодвигаю недописанный отчет так, что он сворачивается в трубочку и падает со стола, вскакиваю, оттолкнув стул, и быстро иду к шкафу. Папка с делом Северуса Снейпа тяжело ложится в ладони, я быстро пролистываю бумаги. Почему нет показаний Невилла Лонгботтома? Они должны быть, я, кажется, даже видел их в самом начале, когда мне только поручили наблюдение за Снейпом, но тогда только бегло пробежал глазами, ища подкрепления собственной затухающей ненависти. Почему я не помню, что там было написано? Невилл, разумеется, тоже выступал тогда на суде, как и остальные члены Армии Дамблдора. Но я этого не слышал — те заседания проводились за закрытыми дверями, не пускали ни зрителей, ни прессу, самой Рите Скитер не удалось просочиться. Мотивировали, насколько я помню, тем, что информация слишком щепетильна и конфиденциальна, а многие из свидетелей не достигли совершеннолетия, или еще чем-то подобным, и протесты журналистов приняты во внимание не были. Так что я не знаю, что именно рассказывали ребята на суде о том страшном годе и о роли директора Снейпа в происходящем. Обвиняли? Оправдывали? Пресса, понятное дело, сходила тогда с ума, пытаясь взять у героев Армии Дамблдора интервью. Но Невилл, каменея лицом, твердил: "Без комментариев" таким тоном и с таким выражением в глазах, что даже самые упорные из журналистов отступали в сторону, и остальные члены АД вели себя так же. Джинни даже напустила на кого-то своих знаменитых летучих мышей — я вырезал из газеты колдографию, где несчастный репортер закрывает лицо руками, пытаясь защититься от пищащих тварей, а Джинни злобно хохочет рядом. Потом куда-то ее засунул. Симус, помню, согласился пообщаться с кем-то из пишущей братии, но из его речи печатными были только предлоги и несколько междометий… Так что от них в конце концов отстали, позволив жить своей жизнью. Но почему в деле нет его показаний? Мои есть, вот они. Показания Кэрроу, свидетельствующие, что Снейп был целиком и полностью на их стороне. Показания нескольких слизеринцев и кое-кого из наших — ничего конкретного, можно толковать и так, и так. Протокол допроса самого Снейпа. Надо, наверное, поговорить с кем-то из тех, кто был тогда в Хогвартсе. Они не любят об этом говорить, до сих пор не любят, и если честно, имеют на это полное право. Но мне нужно знать! Нет, не потому, что велело начальство, а потому, что Снейп снится мне по ночам, потому, что я не могу не думать о нем, потому, что он заперт в своем душном одиночестве, а я связан с ним тонкой, невидимой паутиной, которую никак не порвать. Потому, что я уже не знаю — хочу ли порвать эту паутину… Потому что Снейп, чертов проклятый Снейп, чтоб ему провалиться, теперь снова часть моей жизни. В этот вечер я совершаю должностное преступление. Снейп бы долго смеялся, наверное, если бы узнал об этом, а потом сказал, скривив губы, что я так и остался наглым, не испытывающим ни капли уважения к правилам, испорченным мальчишкой — и я даже спорить с ним не стал бы. Это нетрудно, мне понадобилось всего два заклинания: Джеминио и Редуцио. Когда я выхожу из кабинета, в моем кармане лежит уменьшенная копия папки с делом 657. Сам не знаю, что я собираюсь с этой копией делать… Я готов к тому, что на выходе из Министерства меня остановят, сработает какое-нибудь хитрое защитное заклинание, поднимется тревога, но ничего подобного не происходит. Я спокойно выхожу на улицу, вдыхаю прохладный вечерний воздух, нахожу глазами раннюю звезду на темнеющем небе и медленно иду вдоль по улице, опустив руки в карманы.