Вслушиваясь в темноту

Оказавшись в моих руках, Снейп сразу же застывает. Он перестает не то что дрожать — даже дышать, и в тесной темной прихожей становится вдруг очень тихо. Я слышу, как заполошно стучит чье-то сердце, только никак не могу понять, чье именно, мое или снейпово. Затем Снейп, как будто очнувшись, делает шаг назад, и я понимаю: надо отпустить его, отступить, и хорошо бы еще сказать что-нибудь не совсем идиотское, чтобы странное, повисшее в застывшем воздухе мгновение осталось в прошлом, но мои руки отказываются подчиняться мозгу, и я шагаю вместе с ним. Еще два шага, и Снейп упирается спиной в стену, кажется, в том самом месте, где стоял я несколько… дней? недель? жизней?.. назад, ловя горящими легкими глоток воздуха и чувствуя на горле железные пальцы. Надо же, как мы поменялись местами. Он наконец выдыхает и что-то шепчет едва слышно. — Что? — тоже шепотом переспрашиваю я. Снейп долго молчит, потом слегка поворачивает голову и, глядя мне прямо в глаза, говорит: — Я не… Я не хотел снова стать убийцей. Эти слова вдруг вышибают воздух из моей груди, в горле становится очень сухо, я сглатываю, облизываю губы, не в силах отвести взгляда. Мои ладони все еще лежат на его плечах, и им внезапно становится сначала холодно, а потом сразу жарко, я пристально всматриваюсь в лицо Снейпа, как будто ищу там ответ на вопрос, который должен задать сам себе, но никак не могу сформулировать. То, что было когда-то жгучей ненавистью, давно переплавилось в моей душе в нечто новое, незнакомое и немножко страшное, вот только названия для этого чувства у меня нет. Но, может быть, у Снейпа есть? Он с трудом, как будто преодолевая сопротивление толщи воды, поднимает руку и проводит прохладной ладонью по моей пылающей щеке. И не убирает ладонь. И смотрит мне в глаза. И я снова слышу, как бьется чье-то сердце, и снова не могу разобрать, мое или его. Когда мои губы касаются губ Снейпа… Что? Да, я тоже не понимаю, как это случилось, так что будем считать, что оно само. Так или иначе, наши губы соприкасаются на один короткий миг, и я тут же отшатываюсь, готовый к чему угодно. К холодному гневу, к яростной злости, к изумлению, к насмешке — только не к тому, что он потянется за мной и поцелует меня сам. Из груди Снейпа вырывается рваный, похожий на приглушенное рыдание вздох, я прижимаюсь к нему крепче, вдавливаю в стену, вцепляюсь в худые плечи и ныряю в поцелуй, будто в финт Вронского, по крайней мере, ощущения очень похожи. Реальность входит в мое сознание рваными клочьями: у Снейпа твердые и шершавые, как от мороза, губы… от него пахнет кофе и какой-то травой, название которой вылетело у меня из головы… Снейп гладит меня по спине, по шее, по волосам… под ногами скрипит старая половица… Снейп тихо стонет, когда я прикусываю его нижнюю губу… у меня стояк, и у него, мать вашу, тоже… — Поттер… — едва слышно выдыхает он, когда мы наконец отстраняемся друг от друга, чтобы перевести дыхание хоть немного. — Поттер. Вам лучше уйти сейчас. — Да, — согласно я. — Да, конечно… Я сейчас… Но вместо того, чтобы развернуться и уйти, я опять целую Снейпа, и он мне опять отвечает. А потом как-то само собой выходит так, что мы оказываемся в его спальне с задернутыми шторами и слабым светом ночника. Когда я думал о том, как это все случится… Хотя нет, не думал по-настоящему, потому что представить себе такого на самом деле не мог, но когда мое больное воображение в порядке полубреда рисовало смутную картинку из серии “в постели со Снейпом”, мне всегда казалось, что Снейп будет сверху. Ну а как иначе? Он же… ну… Сней п. Чисто технически так оно и есть — я лежу на его узкой, слишком жесткой кровати, а он нависает надо мной, оседлав мои бедра, и, как только что в прихожей, смотрит, не отрываясь, прямо в лицо. Я поглаживаю его колени и пытаюсь выровнять дыхание, но получается плохо, потому что задница у Снейпа, оказывается, до умопомрачения узкая, тесная и горячая, и он медленно опускается, насаживает себя на мой торчащий член, так медленно, что становится почти больно, хочется схватить его за бедра и дернуть вниз, но я только прикрываю глаза, чтобы скрыться от его взгляда. И тут же снова открываю, потому что не хочу пропустить ни мгновения. И тихонько стону сквозь стиснутые зубы. Снейп упирается ладонями в матрас, упавшие волосы черной завесой заслоняют от меня его лицо, он трясет головой, откидывая их, и продолжает движение. Я закусываю губу и глажу его ноги. Опустившись до конца, Снейп замирает. Он тяжело, прерывисто дышит, я вижу, как поднимается его грудная клетка — я почему-то то ли не успел, то ли не осмелился раздеть его совсем, на нем осталась расстегнутая белая рубашка, и это зрелище заводит сильнее откровенной наготы. Я провожу кончиками пальцев по его впалому животу, глажу обеими ладонями грудь, сжимаю соски, и он стонет, откидывая голову назад. Никак не могу поверить, что это действительно происходит, что я и Снейп… Снейп и я… Трахаемся? Занимаемся сексом? Что мы делаем сейчас? Снейп внезапно наклоняется, чтобы мазнуть губами по моему лицу, и начинает раскачиваться вверх и вниз, неторопливо и размеренно. Я подчиняюсь его ритму, дышу в такт, придерживаю его за бедра — или сам держусь за него, чтобы остаться в здесь и сейчас, сохранить ощущение реальности. В груди поселилось и растет незнакомое до сих пор чувство, которое я, наверное, назвал бы горькой нежностью, если бы мог сейчас думать такими словами. Снейп что-то шепчет, я никак не разберу слов, но могу поклясться, что там точно было мое имя, от этого чувство в груди становится еще больше, я боюсь, что оно вырвется наружу, и, чтобы избежать этого, тяну Снейпа на себя, целую его, запускаю пальцы в волосы и подаюсь бедрами вверх, усиливая и углубляя проникновение. Теперь мы движемся вместе, становимся единым целым, пьем дыхание друг друга, и я уже не понимаю, чей это стон опять раздается в темной спальне. Кровать скрипит под нами все громче, я просовываю между нашими слипшимися телами руку, нахожу мокрый от предсемени член Снейпа, обхватываю пальцами. Снейп ускоряется, и я ускоряюсь вместе с ним, и кончаю первым, а потом несколькими быстрыми движениями довожу до разрядки его. Словно вдруг лишившись последних сил, Снейп опускается рядом со мной и утыкается лицом в подушку. Я вдыхаю запах пота, спермы и секса, смешанный с терпким запахом самого Снейпа, и, поколебавшись, обнимаю его. Я готов к тому, что меня оттолкнут и велят проваливать восвояси, но Снейп молчит и даже, кажется, слегка придвигается поближе. — Надо… — я и сам слышу, как хрипло это выходит, поэтому откашливаюсь и начинаю снова. — Надо привести кровать в порядок. Я останусь до утра, ладно? Он резко поворачивается ко мне — ты перешел грань, Поттер, не зарывайся, одно дело быстренько потрахаться, всякое бывает, но на ночь тебя никто приглашать не собирается. — А если я скажу нет, Поттер? — То я оденусь и уйду. Снейп одаривает меня долгим испытующим взглядом, затем дергает плечом: — Хорошо. До утра так до утра. Странно. В эту ночь, в этой узкой и жесткой кровати, в этой слишком холодной спальне, со Снейпом под боком, я сплю куда лучше, чем вот уже много лет, и мне даже снится что-то неразборчиво-приятное. Просыпаюсь я оттого, что особо упорный солнечный луч умудрился прорваться сквозь закрытые шторы и теперь щекотно ползет по моему лицу. Сначала я отмахиваюсь, как от назойливой мухи, переворачиваюсь на другой бок и решаю доспать, но тут же вскидываюсь в панике: хрен фестралий, я же на работу проспал! Джексон с меня шкуру снимет! Где моя палочка? Я шарю рукой справа от кровати, не открывая глаз, но вместо гладкой поверхности тумбочки, которая должна там быть, пальцы нащупывают всего лишь пустоту. Какого… Так, стоп. Это не моя кровать и вообще не моя комната. Я не дома. Я… я у Снейпа. Мать твою… А сам Снейп где? Перевернувшись на спину, я открываю наконец глаза и вижу над собой деревянный потолок из старых, потемневших от времени досок. Я в спальне Северуса Снейпа. Я провел ночь в его постели, провел ночь с ним. Понятия не имею, что на нас обоих вчера нашло, но если честно — а я сейчас честен с собой, как, наверное, никогда раньше — я не жалею ни об одном мгновении этой ночи. И на работу мне торопиться совершенно не хочется. Ну что мне сделает Джексон, если я опоздаю, да даже если не появлюсь сегодня в Аврорате? Не уволит же. А если возьмет и уволит… Во-первых, я все еще местами герой, и пресса, по старой памяти, наверняка уцепится за историю увольнения Гарри Поттера из Аврората и раскрутит ее так, что Главному Аврору мало не покажется. Во-вторых… Я на удивление отчетливо понимаю, что на перспективу возможного увольнения мне плевать с Астрономической башни. Я мечтал стать аврором с детства, с того самого разговора с Краучем-младшим под личиной Грозного Глаза, считал людей в красных мантиях высшим классом магического общества — самыми смелыми, самыми честными, самыми искусными в заклинаниях, борцами со злом, защитниками слабых, стоящими на страже закона и порядка. Я упорно шел к своей цели, стиснув зубы, даже въевшаяся со школьных времен нелюбовь к зельям не смогла меня остановить. Шел, не обращая внимания на всякие мелочи — или то, что хотел считать мелочами. И пришел в постель Снейпа. Не то чтобы эта ночь все во мне перевернула, скорее расставила некие точки над неразборчивыми буквами, и я уже не готов убеждать себя, что занимаюсь работой своей мечты. Снейп сказал бы, наверное, что-то вроде: добро пожаловать в мир взрослых, Поттер. Кстати, о Снейпе. Постель рядом со мной еще хранит, кажется, отпечаток его тела, я до сих пор ощущаю его запах и тяжесть его руки, когда он ночью — случайно, разумеется, — обнял меня во сне, но самого Снейпа в пределах досягаемости не обнаруживается. И это в какой-то степени даже радует, потому что я всегда был не особо хорош во всех этих утренних разговорах, а уж что сказать ему… Ну вот что сказать человеку, если сначала ты его полжизни ненавидел, считая врагом и Пожирателем Смерти, потом зажимал ладонями рваную рану на его шее, еще потом выступал в Визенгамоте, рассказывая, что видел в его воспоминаниях, потом являлся в его дом уже в качества аврора, дрочил на него в душе, а в конце концов переспал с ним? Доброе, блядь, утро, как спалось? Но не будешь же вечно валяться в чужой кровати, тем более, не в самой удобной! К тому же есть уже хочется. Немного себя поуговаривав, я все-таки выбираюсь из-под одеяла, натягиваю джинсы и футболку и отправляюсь на поиски Снейпа. Он находится на кухне. Стоит спиной к двери возле плиты и не оборачивается, хотя не может не слышать моих шагов. Варит кофе в маленькой медной турке. От запаха рот наполняется слюной, я громко сглатываю, призываю на помощь знаменитую поттеровскую наглость, вхожу и устраиваюсь за столом, что характерно, на том самом месте, где уже сидел дважды. У меня появилось на кухне Снейпа свое место, вы только подумайте! — Твой эльф по какой-то непонятной причине натащил мне кучу еды, — не глядя на меня, говорит Снейп. — Ты будешь тосты или яичницу? Хотя с гораздо большим удовольствием я предложил бы Обливиэйт, но для этого, полагаю, придется воспользоваться твоей палочкой. — Спасибо, без Обливиэйта на завтрак я как-нибудь обойдусь. Тост и кофе, если не сложно. Тяжело вздохнув, Снейп наливает в кружку черный дымящийся кофе и ставит передо мной на стол. Потом садится на стул напротив и опускает подбородок на сложенные ладони. — Послушай, Поттер… То, что случилось вчера… — Сейчас ты скажешь, что нам не следовало этого делать, и попытаешься все-таки уговорить меня на Обливиэйт, я угадал? Он морщится, хмурит брови и смотрит на меня, как на тупого студента. — Нам действительно не следовало этого делать. Не из-за меня — из-за тебя. Ты давно уже рискуешь, а если кто-нибудь узнает, что ты спишь с… с преступником… Подумай сам, как это скажется на твоей карьере! Мне почему-то нравится это “спишь”. Не просто “переспал” — звучит так, словно речь идет не о случайном разовом помрачении рассудка, а о чем-то большем и более важном. О чем, Гарри? Не забывайся! Я встаю, достаю из холодильника сыр и масло и принимаюсь сооружать себе тост. Да, если случившееся прошлой ночью выплывет наружу и дойдет до моего начальства, на аврорской карьере действительно можно будет нарисовать жирнющий крест, тут Снейп прав. Не могу сказать, что меня это совсем не волнует. Но я вспоминаю прикосновения губ Снейпа, его холодных пальцев, запах его волос, горячую тесноту его тела, вспоминаю, как он едва слышно шептал мое имя, как содрогался в оргазме, как спал рядом со мной… Да пошло оно все под хвост к фестралу! Именно эту потрясающую мысль и я озвучиваю Снейпу, вернувшись на свое место за столом. Он открывает было рот, скорее всего, чтобы сообщить миру о моей неимоверной глупости, но я перебиваю: — Я уже большой мальчик, Снейп, и могу сам решить, что мне нужно. Если ты беспокоишься обо мне и моей карьере — не стоит. Если… — в горле внезапно пересыхает, я глотаю кофе, обжигаюсь и, прокашлявшись, продолжаю: — Если ты просто хочешь, чтоб я свалил и больше никогда не показывался… Если так — то скажи. Я могу предложить Обливиэйт уже тебе. Снейп молчит. Очень долго, сидит и смотрит на меня, и я, как ни стараюсь, не могу ничего прочитать по его лицу. Молчание все длится и длится, становится почти осязаемым, заполняет кухню, растекается по всему дому, еще немного — и оно просто вытолкнет меня наружу и сгустится за спиной в серый туман дементора. А потом Снейп протягивает руку и накрывает мою ладонь своей.