И волки целы, и овцы сыты

      Ничто не предвещало беды. Собственно, беды и не случилось, просто Полина вложила несколько иной смысл в выраженьице. Великий и могучий всё-таки позволял творить и вытворять многое, и грех этим не воспользоваться. Иными словами, раннее сентябрьское утро протекало как обычно, лишь с той разницей, что наконец-то дали отопление, и Полина с Тей-де перестали ощущать себя вымирающими бедолагами в спартанских условиях. За окном пакостно и промозгло, морось тихонько шуршала. А в квартире красота: тепло, горячий чай и конфетки.       Полина села на диван, покосилась на журнальный столик, на аккуратно разложенное яутское добро на нём и сдвинула это самое добро в сторону. В кучку. Вот и место для конфеток освободилось. Тей-де, как раз проходивший мимо, зыркнул на это безобразие, рыкнул в жвалы и скрылся в дверях ванной комнаты. Переводчик зашуршал:       — Отнять удобство, не стыковаться. Кетану, как же не стыковаться! Гр-р-р! Гхырровы малорослики.       Ничего удивительного, собственно, не было, всё очень даже просто: ни одна из человеческих ванн — ключевое слово — не подходила яуту совсем. Вот хоть вдоль, хоть поперёк, хоть калачиком сверни. Никак. Вообще никак. Полина хорошо помнила тот первый раз в жизни яута, когда он втиснулся в крохотную ванную. Два на полтора и человеку-то не позволяли разгуляться, а уж про Тей-де и говорить нечего: благо, что потолки высокие, вот и весь плюс «сталинки» для дорогого во всех смыслах гостя. В общем, ругался друг сердечный каждый раз безбожно, когда втискивался в ванну, да и рычал не меньше.       И пока Тей-де кое-как намыливал свои упругие бока, Полина пила чай. Каждый занимался своим делом. И ведь экий бес этот яут, страшный, что ночной кошмар, даже Фредди Крюгер сделал бы ноги отсюда поскорее, а вот социально адаптировался. Вставал в семь ноль-ноль, по выходным в восемь тридцать, заправлял диван, складывал его и жил себе до вечера жизнью яута. Чинил что-то, паял и перепаивал, раскладывал чудной экран, много и подолгу читал.       Полина очень скоро поймала себя на мысли, что окажись она в царстве яутов, быть ей там таким же несмышлёнышем, неприспособленным ни к чему толковому. Ни бе, ни ме, одним словом. Да уж, неисповедимы пути твои, Кетану. Тьфу ты. Вот ведь прилипло имя чужого божества.       Тей-де что-то снова рыкнул, а переводчик, как истинный партизан на войне, промолчал. На подоконнике аккуратной стопочкой лежали сложенные полотенца, а вот мыльного раствора в бутылочке не было, Тей-де унёс с собой ванну. С обычным человеческим мылом у него не сложилось: кожа быстро сохла, что приносило яуту немало неудобств. Пришлось в срочном порядке поднять на уши Николая Игоревича: дескать, товарищи, везите срочно что-то другое, спасайте от неминуемой беды. Они и привезли. На некоторые вещи Родина не скупилась, и мыло там числилось едва ли ни первым в списке, наверное.       Когда Полина как раз развернула последнюю конфету, но донести до рта не успела, дверь ванной открылась. И Тей-де вошёл в комнату…       …в чём мать родила, если к яутам это вообще применимо.       А ведь хорош!       Полина осеклась. Ну как так можно подумать про инопланетное, недружественное и вообще крайне недружелюбное существо? Вот не ровен час он отвинтит Полине голову и отправится на все четыре стороны, потому как что жалость, что совесть — обе барышни у него напрочь атрофированы.       Но ведь хорош? Это да.       Жилистый, подтянутый, ни грамма лишнего. В том чужом мире яуты, наверное, больше походили на легкоатлетов, а вот рядом с человеком Тей-де выглядел великаном. Атлант мира яутов. Попробуй-ка поскачи по деревьям да по домам, вылавливая неугомонную дичь, когда ты не легко-, а тяжелоатлет. Много ли наскачет бодибилдер, к примеру? И долго ли? Вот-вот. «Если ты смелый, ловкий, умелый, джунгли тебя зовут», — вспомнилась детская песенка.       В общем, Полина бессовестно разглядывала Тей-де. Так уж вышло, что из ванны он всегда выходил одетый, а сегодня вдруг… вот. Хорошо сложенный, очерченные изгибы тела: одним словом, загляденье! На руках взбугрились вены, отчего руки казались ещё более мощными. Широкие плечи. Серая вертикальная полоса делила плоский, накачанный живот пополам. И, конечно, от взгляда не укрылись кубики пресса. И когда взгляд уже скользил по упругим бёдрам, в голове щёлкнуло «Стоп!», и Полина посмотрела туда, где у обычных мужчин болтался первичный признак этого самого мужчины. Но вместо гордости и достоинства, или чему там полагалось быть у яута, Полина разглядела складки. Всего лишь складки. Загадка.       — А… Где?.. — она развела руками.       Тей-де недвусмысленно фыркнул и, кажется, даже хохотнул. Ничего толком не ответив, яут шагнул к окну за щедро выделенной специально для него тельняшкой. Армии для инопланетного гостя ничего не жалко.       Тей-де шёл не спеша, ведя плечами и играя мускулами. Продефилировал как Аполлон. Правда, в «сталинке», ну да ладно. Надо сказать, подействовало безотказно: Полина не могла оторваться, жадно и удивлённо рассматривая каждый сантиметр яутского тела. Красивый. Душу за такого отдать не жалко. И когда яут повернулся к Полине спиной, она не упустила шанс как следует рассмотреть филейную часть. Ягодицы округлые, крепкие, медвяные: одним словом — то, что надо. Так бы и погладила… И закончиться бы на этом стриптизу, но не тут-то было, не так прост Тей-де. Развернулся и аккуратно, будто когти ни разу не колюще-режущие приспособы для убийства, яут подцепил тельняшку, собрал её в гармошку и через голову натянул. Но как он это сделал! Не как мужик, буднично на работу одевающийся, а как комнатный бог. Плавно, подушечками пальцев, а сам глазами стрелял, на Полину поглядывал насмешливо. Лямки тельняшки легли на плечи — ни разу за голову не зацепились. Тихонечко ткань расправил, пряча пресс под ней, и всё получалось у него не буднично, а словно и правда как у Тарзана. Подхватил повязку набедренную и вокруг талии повязал.       Полина выдохнула. А Тей-де от окна отошёл и к ней шагнул. Она подняла на него глаза, а яут руку к ней протянул, коснулся когтем подбородка и, что называется, подобрал челюсть. Фыркнул и отошёл.       Тут бы слететь пелене наваждения, но не тут-то было. Да и как такое забыть, как развидеть? Но Полина взяла себя в руки и невидящим взглядом посмотрела на часы, всё плыло перед глазами, стрелки как в тумане, двоились и расплывались. А Тей-де, не теряя времени зря, уже принёс из другой комнаты стул, поставил напротив дивана и сел.       — С добрым утром, — как во сне промямлила Полина.       — Гр-р-р, — зарычал Тей-де.       Полина пошарила по дивану и нашла папку, по которой каждый день занималась с яутом. Да уж, обычно утро начиналось несколько иначе. Подъём, полезный завтрак, полчаса для личных дел, а потом занятие за занятием, и так до обеда с небольшими перерывами. Но сегодня что-то пошло не так.       — Заи-и-щ-щ-щ-щ деа-м-м-м, — тихо-тихо прошипел Тей-де.       Полина не расслышала, но это подействовало отрезвляюще. Наваждение спало, туман рассеялся, недавней слабости как не бывало. И было отчего прийти в себя! Изо дня в день яут не желал что-либо говорить по-русски, он то рычал, то шипел, то стрекотал, но всё на своём, на яутском. В общем, что угодно, только не то, что нужно. А сегодня Полине даже не пришлось по ставшему каждодневным обычаю совать пальцы в пасть Тей-де, выдумывать артикуляционные позы и просить яута запомнить положение языка, жвал и челюстей.       Издевался. Гадёныш.       — Что? А ну повтори-ка, — Полина прислушалась.       Тей-де поманил её пальцем, она чуть подалась вперёд, вся в ожидании великого и могучего. Яут что-то проурчал, кажется, по-русски и поманил снова. Полина глянула вниз: горячая, большая ладонь легла на её колено, не сжимала, не гладила, просто лежала. А под ней жарко.       — Л-л-и-иже-е, — проурчал Тей-де.       Полина застыла в нерешительности. Тогда яут наклонился к Полине сам, близко, ближе, чем требовалось, потому что его горячее дыхание обжигало её лицо. Жарко. Полина снова ощутила знакомый аромат. Густой, древесный, тягучий. Он окутывал, забивался в ноздри и оседал там, и после ещё долго казалось, будто в квартире пахло не привычным кофе, а лесом, прелой листвой, сырой землёй, кровью и горечью. Полине нравилось, как пахнет яут. Она втягивала воздух, глубоко вдыхала его и не хотела забывать. Да разве такой забудешь?       Полина превратилась в слух, ожидая ещё раз услышать, точнее, расслышать, что же сказал Тей-де. Вот ведь жук! Но наклонился он не к уху, чтобы прошептать заветные русские слова, а к лицу. Вот он, тот самый момент истины. Полина ликовала, ведь контакт, который вроде бы клеился, но в то же время не клеился вовсе, наладился таким необычным способом. Да ведь ксенологопедию можно будет поставить на поток! Так и стоял перед глазами рекламный слоган: «Зартонова Полина — логопед, специалист по налаживанию ксеноконтактов. Разговорит и улитку, и яута».       И только Полина успела обрадоваться, ощущая вкус маленькой победы, как Тей-де фыркнул и легонько щёлкнул её бивнем по носу.       Полина вздрогнула, а Тей-де очень по-русски похлопал её по плечу и рыкнул:       — Заи-и-щ-щ-щ-щ деа-м-м-м.       Кухонный переводчик предательски молчал. Если на яутскую речь он ещё как-то был худо-бедно заточен, то помесь яутского с русским напрочь отказывался понимать и переводить. Дескать, мучайтесь сами, а я не такой. Но острый ум логопеда, за пару месяцев научившийся раскладывать словокашу на звуки, сработал без сучка и задоринки. «Займись делом».       — Ученики учителям не указывают, — поучительно ответила Полина, поправила несуществующие очки и ойкнула.       В этот момент в дверь позвонили, прервав занятие буквально на полуслове.       Со словами «сиди тут, я сейчас» Полина вскочила и шмыгнула в коридор. Немного помешкав, она убедилась, что за дверью не враги ни разу, впустила гостя.       — Здорово, Полинка! Как жизнь молодая?       Николай Игоревич стянул ботинки и зашёл в комнату. Тей-де поднялся со стула и протянул гостю широкую ладонь. Мужчины поприветствовали друг друга, и филолог отдал яуту два тяжеленных пакета с продуктами.       — Такие тяжести тащили! — Полина всплеснула руками.       Николай Игоревич отмахнулся.       — Да ну! Меня Алексеич подбросил, а уж до твоего третьего этажа я сам. Так. Всё как и заказывала…       Николай Игоревич, бросив куртку на диван, пошёл за Полиной на кухню.       — Свинину взял, говядину, по три кило того и другого. Мама Алексеича ещё кроликов послала. Не знаю, сколько штук, не считал. Да сами справитесь: маленькие, что ли?       Тей-де меж тем по-хозяйски выудил из пакета и выложил на стол пакет печенья «Ленинградское», масло сливочное и подсолнечное, несколько банок тушёнки, овощи, фрукты, конфеты.       Николай Игоревич, поймав удивлённый взгляд Полины, гордо пояснил:       — Из стратегического запаса Родины. Мяса потом привезу ещё, этого хватит на пару дней. А обычную еду Тей-де совсем не ест, что ли?       Полина вздохнула:       — Что для человека еда, то для яута смерть.       При слове смерть яут зыркнул на Полину. Наверное, прикидывал: то ли его по имени позвали, то ли кирдык какой-то задумали.       — Ну, рассказывайте, как живёте, как успехи ваши, — как ни в чём не бывало спросил Николай Игоревич.       Полина спохватилась и принялась отчитываться, впрочем, не упомянув утренний стриптиз по-яутски, а вот про русскую речь рассказать не забыла. Хотя опустила некоторые подробности, о которых лучше не упоминать.       — Прям так и сказал? Займись делом? Ну дела. Полин, это успех.       — Ну… — уклончиво ответила она. — Я вот тут кое-что набросала в тетрадке, гляньте.       Николай Игоревич взял тетрадь и полистал её.       — Ага, — после некоторого молчания изрёк он.       — Гр-р-р, — вторил ему Тей-де.       — Николай Игоревич, я подумала, что раз у Тей-де не заточен артикуляционный аппарат под нашу речь, то можно немного природу обмануть. Подкорректировать. Ну, то есть, помочь ей.       — Стало быть, протез, — задумчиво протянул Николай Игоревич.       Полина пожала плечами.       — Ну и что? Разве это страшно? Смотрите, вот как можно сделать, чтобы имитировать нёбо. Губы мы вряд ли сможем сделать, а вот верхние зубы можно… Не нравится идея?       Полина замерла.       — Ну почему же? Нравится. Это первая безобидная мысль. Думаю вот, кто у меня есть из хороших знакомых зубных врачей. Давай я с Алексеичем обговорю и дам ответ чуть позже.       На том и договорились.       Тихонько на плите засвистел чайник, и Полина полезла в холодильник за вареньем и сгущёнкой. Тей-де выудил из хлебницы полбатона, проверил сахарницу.       — Сластёна, — улыбнулась Полина и поставила на стол вазу с конфетами.       Пили чай, Тей-де охотно что-то рычал, и Полина пересказывала его слова, так как свой наушник Николай Игоревич благополучно оставил на работе.       — Так заведите второй, пусть у меня лежит, никуда ж не денется, — предложила Полина.       — Ну ты, Полинка, головастая, — похвалил Николай Игоревич.       Посидев ещё немного и пообщавшись, гость откланялся, оделся и ушёл. Полина помыла кружки, а Тей-де нарезал мясо порциями. Что-то убрал в морозильник, два небольших куска положил на верхнюю полку в холодильнике. Полина достала две кастрюльки и поставила на плиту.       — Мне суп, а тебе просто сварю.       После обеда день тихонечко тянулся дальше, плавно перекатившись в вечер. Полина сходила на улицу, прогулялась, а вернулась промокшей и продрогшей. Зонт благополучно остался в прихожей.       — Я дома!       Вечер обещал спокойствие и тишину, но всем известно, что надо делать, если вдруг что начнёт казаться. Так вот, казалось, что всё будет хорошо. Полина вошла в комнату и положила рюкзак на журнальный столик. Тут же рыкнул Тей-де откуда-то со стороны, и переводчик услужливо перевёл:       — Убрать.       Полина глянула вниз: на столике лежало бессменное яутское добро. Железки всякие, штуки непонятные, и тут Полина не выдержала. План маленькой мести за захваченную квартиру созрел сам собой. Ишь ты, указывать ей ещё будут в её же квартире! И кто? Яут! Не муж, не брат, не кошка и даже не собака.       — Тебе мама не говорила, что у тебя ни стыда, ни совести нет? — возмущению не было предела.       — Нэт, гр-р-р, — прорычал Тей-де.       — Ну конечно, откуда ж у вашего брата совесть. Весь ум в рост ушёл, — бросила Полина в сердцах и ушла хозяйничать на кухню.       И уже чуть позже, когда Тей-де пришёл за положенным травяным чаем — маленький ритуал осенних будней, Полина привычно поставила бутылку на стол перед яутом и встала у плиты. Ждала. Тей-де зыркнул на неё, крышечку открутил, медленно так, проворачивая неторопливо. Отпил. Ещё раз. В глазах недоброе. Ну ещё бы! Полина, чтобы показать коготки и зубки, насыпала в чай вместо сахара — соль. Уж раз живёт друг заморский в России, то пусть и пословицу хорошую усвоит: не всё коту масленица.       А Тей-де и виду не подал, что что-то не так. Только глазами будто сверкнул, и всё. Но всё-таки от греха подальше Полина бочком-бочком вытекла с кухни и спряталась в своей комнате.       ***       Тей-де подхватил бутылку, поглядел на жёлто-зелёную жидкость внутри и тряхнул головой. Не долго думая, вылил чай-недочай в раковину и подошёл к холодильнику. Дверцу открыл и заглянул в самое нутро белого хозяина. Фыркнул. Насчитал девять банок разной снеди, заготовки суповые да варенье. Первым в руки пошло малиновое: Тей-де легонько, почти играючи завинтил крышечку посильнее, как следует и потянулся за следующей банкой.        «Посмотрим, кто теперь к кому первый придёт». Тей-де тоже умел мстить. Он хитро выглянул из-за дверцы — не идёт ли головная боль — и, урча, закрутил все остальные крышки.