Петербургские тайны

      Утром Анне Викторовне все-таки удалось растопить образовавшуюся между ней и Яковом ледяную корочку. Надо сказать, что она так и не поняла причин этого возникшего меж ними холодка, а спрашивать о причинах его настроения не решилась, по опыту зная, что такие расспросы скорее усугубят, а не разрешат ситуацию. Нужно было просто дождаться, когда у Якова Платоновича появится желание все обсудить. Так что к завтраку они вышли взявшись за руки и весьма довольные друг другом. Петр Иванович, который в кои-то веки не просто поднялся с постели в такую рань, но и оделся соответствующим представлениям Марии Тимофеевны образом, увидев племянницу с мужем вздохнул с облегчением. Ему совсем не понравилось настроение Якова Платоновича накануне вечером.       Для всей семьи день обещал быть чрезвычайно насыщенным. Виктор Иванович с Марией Тимофеевной и старшими внуками собирались посетить Цирк Чинизелли, который славился на всю Империю своими великолепными наездниками и прекрасными лошадьми. Кроме того, в цирке выступали дрессировщики диких зверей со львами и тиграми, клоуны, укротительница змей, танцовщицы на канате и даже дама с дрессированными собачками, которая очень интересовала Сашеньку. Девочка даже хотела взять с собой Ричарда и Вильгельма, чтобы они тоже могли посмотреть представление, а заодно и поучиться разным трюкам, но получила решительный отказ Марии Тимофеевны, который неожиданно поддержали все члены семьи. Все они отчетливо помнили чем закончилось последняя попытка знакомства собак с соседскими котами и с ужасом представляли что они могут натворить при встрече со львами и тиграми. Не ожидавшая такого удивительного единодушия девочка насупилась и больше об этом не заговаривала. И дети и родители звали с собой Анну Викторовну, однако та предпочла остаться дома чтобы повозиться с Петенькой, да и просто спокойно почитать или порисовать – занятия на которые ей уже давно катастрофически не хватало времени.       Петр Иванович с Яковом Платоновичем сразу после завтрака удалились в кабинет, им еще предстояло обсудить подробности разговора с поверенным, а через час, ровно в одиннадцать они уже поспешно вышли из дома – нужно было найти извозчика – Степан Иванович на весь день поступал в полное распоряжение Миронова-старшего, его супруги и внуков.       Проводив родных и близких, Анна поиграла с Петенькой, потом сама покормила его из ложечки кашей, приготовленной Зинаидой по специальному рецепту Глафиры Петровны из молотой гречки с полбой и сваренной на свежем коровьем молоке. Потом помогла няне одеть мальчика и теперь наблюдала, как та гордо катит Петенькин экипаж с висящим на ручке коричневым зонтом, без которого Глафира Петровна не выходила из дома, в сторону Большой Посадской улицы.       Не успела Анна Викторовна расположившись в кабинете мужа насладиться тишиной и покоем, как в закрытую дверь осторожно постучала служанка Соня, которая еще до завтрака отпросилась навестить родителей и только сейчас вернулась. Отвечая на удивленный взгляд хозяйки девушка сообщила:       – Анна Викторовна, Вам записку принесли!       – Записку? – удивилась та, махнула рукой, позволяя девушке войти в кабинет, и уточнила: – А кто принес?       Анна с интересом рассматривала конверт, на котором незнакомым почерком очень аккуратно, почти по-детски, были выведены ее имя и фамилия.       – Курьер, – пожала плечами Соня, – передал дворнику, сказал для Анны Викторовны Штольман. Да вот тут написано...       Девушка с любопытством заглянула через плечо Анны Викторовны, надеясь увидеть еще что-нибудь интересное, кроме указанного на конверте адресата.       – Спасибо, – поблагодарила ее Анна Викторовна и, видя что девушка и не думает уходить, строго добавила: – Ступай.       Только после того, как Соня неохотно прикрыла за собой дверь, Анна распечатала конверт специальным ножом, похожим на маленький двуручный меч, который всегда лежал во втором ящике стола.       Коротенькая записка, написанная тем же крупным детским почерком, что и ее имя на конверте, гласила:       "Анна Викторовна, надеюсь с моей стороны не будет слишком навязчивым напомнить Вам об обещании навестить меня. Мой брат Кирилл Викторович рано утром уехал по делам и вернется только завтра к вечеру. Жду Вас либо сегодня, либо завтра, как Вам будет удобно. Обещаю угостить Вас чаем с вареньем из княженики, уверена, что такого Вы никогда не пробовали.       Софья Рубцова."       Анна Викторовна перечитала записку дважды, потом задумчиво ее свернула и убрала обратно в конверт. Выбор был невелик: можно было поехать завтра, но тогда ей бы пришлось рассказать Якову Платоновичу о том куда и зачем она едет, и ей отчего-то казалось, что по разным причинам он вполне может наложить на ее дальнейшее общение с Софьей свое вето. Хотя пока она никому, даже дяде, не рассказывала о жутком госте, посетившем бал в доме господина Рубцова, вспоминая о котором сама каждый раз вздрагивала. Но если поехать в Итальянский дом прямо сейчас, то можно было вообще никому и ничего не объяснять. Ну, а уж вечером, когда у нее появится хоть какая-то ясность относительно того, что делать дальше, вот тогда она все немедленно расскажет Якову Платоновичу.       Анна Викторовна решительно встала и вышла в коридор:       – Соня! Одеваться, быстро! Я уезжаю...       Потом немного подумала и добавила:       – Только сначала скажи дворнику, пусть найдет извозчика, лучше лихача.       – Слушаюсь, барыня! – ответила Соня, а следом Анна услышала, как громко хлопнула входная дверь, должно быть девушка поспешила выполнить ее поручение.       Яков Платонович легонько коснулся набалдашником своей трости локтя извозчика:       – Останови на углу Большой Морской, я сойду.       – Слушаюсь, барин, – не поворачиваясь кивнул тот.       – Не передумал? – спросил Петр Иванович, глядя на зятя.       – Нет, – упрямо мотнул головой Штольман, – хочу все это поскорее закончить... Дождись меня, я скоро.       Штольман легко выскочил из пролетки и направился к парадной, которая располагалась со стороны Большой Морской улицы.       – Яков Платонович, – вдруг окликнул его Миронов, – может, поближе подъехать, отсюда же ничего не видно.       – Ничего, - усмехнулся Яков и, махнув приятелю рукой, напомнил: – Ты, главное, дождись меня.       – Дождусь, куда я денусь, – кивнул Миронов и вздохнул: – Что же мне Анне-то рассказывать?       Едва повернув на Большую Морскую Штольман почувствовал, как у него неприятно заныло в груди – перед знакомой парадной стояла пролетка с сидящим на козлах полицейским кучером, а позади нее дремала запряженная в простую телегу низенькая толстоногая лошадка бурой масти. Сам извозчик свесив ноги в старых, но все ещё крепких яловых сапогах скучал, сидя на телеге, на которой Яков заметил большой отрез потрепанного холста. Еще один городовой стоял перед парадной, пресекая все попытки двух отчаянных газетчиков с блокнотами и одной фотографической камерой на двоих проникнуть в дом. Швейцара, который должен был неотступно стоять возле двери, почему-то не было. Вокруг топтались несколько зевак, которые всякий раз невесть откуда появлялись там, где случалось какое-нибудь происшествие. Штольман подошел поближе и остановился, прислушиваясь к их разговорам. И, надо заметить, не прогадал – две женщины, которые скорее всего, были служанками или горничными в одном из близлежащих домов, громко обсуждали происшествие:       – Да как же померла-то? – удивлялась одна. Должно быть она подошла недавно и никак не могла поверить в произошедшее: – Я же только надысь ее видела – веселая такая была... Я ей говорю, здрасте, мол, барыня, какая Вы нонче веселая. А она мне так улыбнулась ласково и отвечает: "Потому что знаю – теперь все будет хорошо!"       Женщина всхлипнула и промокнула нос и губы уголком повязанного на голове цветастого платка.       – Она ведь сердечная, как муж-то помер, так все печальная такая ходила, должно, любила его сильно, – согласно закивала вторая, – а вчерась и правда, как будто повеселела...       Яков Платонович болезненно поморщился – он никогда не верил в совпадения. Последнее сообщение о недавно умершем муже почти убедило его в том, что речь идет о Варваре Спиридоновне. Кажется, его помощь запоздала; да и Варенька похоже была права, когда сказала ему, что оказалась в нехорошей ситуации, а он-то ведь не поверил - думал, что она просто пытается таким нехитрым, в общем-то, способом восстановить их давнее знакомство, а то и ещё хуже - выполняет чью-то злую волю...       Теперь он должен был решить, стоит ли сообщать следователю, ведущему дело, о том, что госпожа Бунге обратилась к нему за помощью и ждала его у себя сегодня в полдень. В том, что такое расследование ведется, Яков не сомневался – не зря же перед парадной стояла полицейская пролетка, да и Варвара Спиридоновна всего два дня назад была полна сил, так что едва ли она могла так скоро угаснуть от естественных причин. Такое сообщение, само собой, вызовет у того, кто ведет следствие множество вопросов к нему, а он совершенно не представлял, что именно произошло и в помощи какого рода она нуждалась... Однако уйти он тоже не мог, ведь если посмотреть с другой стороны, он был просто обязан выяснить, что именно произошло с Варварой, раз уж не помог ей при жизни. Кроме того, теперь у него появлялась возможность все узнать, так сказать, из первых рук – от самого следователя.       Пока Яков Платонович размышлял, как бы ему объяснить причину своего теперешнего визита не касаясь его прошлых отношений с госпожой Бунге, случай все решил за него. Из парадного вышли двое мужчин одетых в штатское и остановились возле полицейской пролетки о чем-то тихо переговариваясь. Спустя пару минут один из них, в котором по характерному для его профессии саквояжу, Штольман узнал доктора, чуть приподнял котелок, прощаясь, что-то шепнул спрыгнувшему с телеги ломовику и быстрым шагом двинулся в сторону Невского. Второй господин быстро забрался в пролетку и совсем уж было приказал трогать, как заметил среди зевак знакомое лицо.       – Батюшки, господин Штольман? Яков Платонович? Вы ли это? – спросил он и спрыгнул на мостовую.       Яков тоже узнал молодого человека, хотя тот был уже не так молод, как при их последней встрече – кажется, тогда они вместе расследовали какое-то дело – однако вспомнить его имя он не смог.       – Не узнаете меня, Яков Платонович? – с легким укором спросил мужчина, останавливаясь перед Яковом, и лихо щёлкнул каблуками: – Глушко Сергей Николаевич, следователь.       Точно! Как же он мог забыть? Следователь Глушко – именно он помогал ему в том старом дело о краже бриллиантов из дома господ Бунге двадцать с лишним лет назад. Кажется, тогда это было его первое расследование. Надо сказать, что кража была столь циничной и в то же время очевидной, что следствие заняло всего половину дня, да еще день потребовался чтобы найти у скупщиков краденного драгоценности и вернуть их хозяйке. Не удивительно, что он и не вспомнил о том пареньке, которого ему зачем-то отрядили в помощь, и который все время смотрел на него большими восторженными глазами.       – Ну что Вы, Сергей Николаевич, конечно помню, – улыбнулся Штольман, протягивая собеседнику руку, – мы с Вами удачно раскрыли кражу драгоценностей из квартиры вот в этой самой парадной.       Штольман кивнул на двери, которые в этот самый момент распахнулись. Из парадной вышли два дюжих городовых, с носилками в руках, на которых под толстым одеялом угадывалось человеческое тело.       – Убили кого-то? – как можно спокойнее, что бы до поры – до времени не показать свой интерес, спросил Штольман, провожая глазами печальную процессию. Городовые уже поставили носилки на телегу, прикрыли их лежащей там же тканью и неловко забрались на нее сами, с краешку пристроился извозчик и тронул встрепенувшуюся лошадку.       – Самоубийство, – шепнул в ответ следователь, – представьте себе, та самая госпожа Бунге. Именно у нее тогда украли бриллианты... Мы с Вами снова встретились и снова благодаря Варваре Спиридоновне. Вот ведь совпадение!       – Да нет, Сергей Николаевич, совпадений не бывает, – покачал головой Штольман.       – Что Вы хотите этим сказать? – нахмурился следователь.       – Я хочу сказать, что не далее, как позавчера я виделся с Варварой Спиридоновной на ужине у одного нашего общего знакомого, – сказал Штольман и, глядя на все еще ничего не понимающего следователя, пояснил: – это она просила меня прийти к ней сегодня в полдень - сказала, что попала в скверную историю и нуждается в помощи сыщика, так что, боюсь мы с Вами оба оказались здесь не случайно.       – Вот оно что, – удивленно произнес Сергей Николаевич и вздохнул: – В таком случае, Яков Платонович, должен сопроводить Вас в отделение, дабы произвести допрос...       – Да полноте Вам, Сергей Николаевич, – усмехнулся Штольман и с интересом взглянул на следователя – кажется, за последние двадцать лет, что они не виделись, восторженный юноша изрядно повзрослел – и уточнил: – Или Вы меня в чем-то подозреваете?       – Нет, конечно, – растерялся господин Глушко, – я Вас ни в чем не подозреваю, тем более, что покойная определенно была одна, когда... К тому же, возможно, что это было не самоубийство, а роковая случайность...       – Случайность? – переспросил Яков, глаза которого вдруг же превратились в два зеленых буравчика, – что Вы хотите этим сказать?       – Видите ли, Яков Платонович... – начал следователь и сейчас же замолчал, обнаружив, что оба репортера навострив уши топчутся всего в нескольких шагах от них.       – Пойдемте-ка, Яков Платонович в квартиру покойницы и там поговорим, – громко закончил он и кивком показал Штольману на молодых людей, которые как ни в чем не бывало, что-то очень внимательно рассматривали на другой стороне улицы..       – Ну что же, извольте, – согласился Штольман, с тоской взглянул в конец улицы, где его ждал Петр Иванович, который по его милости теперь должен был оставаться в неведении о том, что с ним происходит, потом лучезарно улыбнулся разочарованным репортерам и первым подошел к парадной.       – Вот этих, – Глушко остановился и показал замершему по стойке "смирно" городовому на потянувшихся было за ними молодых людей с фотографической камерой, – не пускать!       – Слушаюсь, Ваше Благородие, – щелкнул каблуками тот и встав перед закрывшейся за вошедшими дверью, миролюбиво обратился к репортерам: – Слышали, что сказано? Не велено вас пускать, не велено!       Два часа, которые потребовались извозчику чтобы доставить Анну Викторовну в Итальянский дом, тянулись целую вечность. То ли Мишка был так хорош, то ли Степан Иванович знал какой-то секрет быстрой езды по Каменоостровскому проспекту, но с ними поездка оказалась значительно легче и отняла не так много времени. Госпожа Штольман, которая всё-таки попросила сгорающую от любопытства Соню сообщить родителям и мужу, что она поехала навестить знакомую и будет к ужину, уже подумывала вернуться и перенести путешествие на завтра, когда пролетка наконец вырвалась из толчеи города и резво покатилась вдоль бесконечной чугунной решетки Дачи Строгановых.       Анна вздохнула с облегчением и наконец задумалась о том, что же именно она скажет Софье Викторовне. По ее наблюдениям, девушка едва ли догадывалась о том, что столкнулась с духом, хотя определенно в полной мере ощущала его разрушительное воздействие. Опыт научил Анну Викторовну, что люди весьма неохотно и с большим недоверием принимают, а иногда и вовсе отказываются принимать наличие некой иной стороны вселенной, чем та, к которой они привыкли. Неизвестно, как Софья Викторовна воспримет ее известие о том, что в их доме одновременно с людьми обитают и некоторые иные сущности. Решив, что сначала ей самой следует понять что происходит и только потом посвящать хозяев в свои открытия, госпожа Штольман успокоилась и всю оставшуюся часть пути с удовольствием любовалась открывающимися видами.       Едва извозчик остановил свою гнедую лошадку возле высокого крыльца, как двери распахнулись и навстречу женщине вышел важный дворецкий в расшитой золотом ливрее. Он помог ей выбраться из пролетки и пригласил в дом. Анна осторожно огляделась – ведь именно здесь она впервые ощутила ледяной порыв ветра, который должен был предупредить ее о том, что не все в этом доме благополучно, но в свой первый приезд она не придала этому значения. Но, нет, теперь все было спокойно, и как Анна не прислушивалась к своим ощущениям, она так ничего и не почувствовала.       Софья Викторовна, которая, как показалось Анне, выглядела даже лучше чем на ужине, ожидала ее в большом зале. Девушка так искренне ее приветствовала, что Анна Викторовна с удовлетворением решила, что не зря провела в дороге последние два часа. Надо сказать, что и здесь, в том самом месте, где Анна воочию увидела ужасного гостя, не чувствовалось никакого, даже самого слабого его присутствия. Она с опаской взглянула на двери в галерею, которые теперь были распахнуты настежь, и с облегчением вздохнула.       Софья Викторовна предложила Анне воспользоваться хорошей погодой и прогуляться по саду, а потом попить чаю с пирогом и знаменитым вареньем из княженики в ее маленькой гостиной. Анна не возражала, и обе женщины неспешно прошли через большой зал. На этот раз две огромные хрустальные люстры были окутаны тонкой серой тканью, диваны и кресла до лучших времен прикрыты серыми суконными чехлами, а столиков и вовсе не было. Анна и Софья вышли через открытые настежь двери, которые, как оказалось, выходили вовсе не в сад, как подумала Анна Викторовна, а на обширный внутренний двор вымощенный крупными розоватыми плитами из пудожского камня. С двух сторон его окружали невысокие, стилизованные под крепостные, стены того же цвета, так что получался настоящий итальянский дворик – patio. Розоватые каменные стены были увиты плющом и диким виноградом. Кроме того, у каждой из них друг против друга располагались две белые мраморные скамейки, окруженные шпалерами, которые тоже были густо увиты какими-то вьющимися растениями, создающими над скамейками приятную кружевную тень. Дворик заканчивался ухоженной прямоугольной клумбой, засаженной разнообразными розовыми кустами, глядя на которые Анна Викторовна не преминула выразить хозяйке дома свое восхищение – все-таки климат в Северной Столице совсем не подходил этим теплолюбивым красавицам. На что госпожа Рубцова лишь улыбнулась, безоговорочно уступая похвалу гостьи их замечательному садовнику.       Софья Викторовна, похоже, не собиралась задерживаться в этом чудесном месте, а решительно, хотя и медленно, вела свою гостью дальше. Дамы обошли клумбу и сразу же очутились в широкой аллее, с обеих сторон окруженной двойными рядами старых лип. Заканчивалась аллея высокими густыми кустами за которыми виднелась крытая дранкой маковка небольшой деревянной часовни.       – Фамильное кладбище нашей семьи, – улыбнулась девушка, проследив за взглядом Анны Викторовны. – Я стараюсь пореже туда ходить... Лучше я покажу Вам свое самое любимое место – это совсем рядом.       Софья кивнула головой на узкую тропинку, которая уходила в сторону от аллеи и исчезала за деревьями. Хотя возможность посетить семейное кладбище и показалась Анне Викторовне весьма привлекательной – иной раз памятники на могилах могли рассказать об отношениях в семье больше, чем сами родственники – она промолчала, соглашаясь с хозяйкой. Сразу за двумя рядами старых лип неожиданно началась веселенькая березовая роща. Они медленно шли по извилистой тропинке, которая задорно петляла среди белых березовых стволов, временами выбегая на живописные полянки и снова ныряя в гущу леса. Тропинка была довольно узкая, так что идти приходилось друг за дружкой – первой, показывая дорогу, медленно шла Софья, за ней Анна Викторовна. Разговаривать в таком положении было не очень удобно, поэтому женщины молчали. Анна сначала опасливо, а потом все смелее оглядывалась по сторонам, все еще ожидая, но в то же время, и опасаясь встречи со зловещим гостем. Однако ничего особенного не происходило – легкие порывы ветра на полянках были просто порывами ветра, а темные тени залегшие под кустами боярышника – всего лишь тенями. В какой-то момент Анне Викторовне показалось, что тропинка побежала под уклон, и очень скоро женщины вышли к небольшому лесному озеру. Прямо в воде стояла круглая выкрашенная белой краской деревянная беседка.       – Вот мы и пришли, – вздохнула Софья Викторовна. Взглянув на нее, Анна только теперь поняла, как тяжело ей далась эта короткая прогулка по лесу. К беседке вели старенькие деревянные мостки, которые поскрипывали и прогибались под каждым шагом. Придерживая подол платья, Анна Викторовна осторожно прошла по ним и очутилась в беседке. Софья со вздохом опустилась на дощатую скамейку и на несколько мгновений прикрыла глаза. Анна тоже присела на скамейку и замерла, наслаждаясь прохладным от воды ветерком.       – Все мое детство прошло в этой беседке, – улыбнулась Софья Викторовна, – убегала сюда и пряталась от нянек – если сесть на пол, то с берега совсем не видно, что здесь кто-то есть... Сидела и слушала, как они бегают по парку и зовут меня...       – А как же Ваш батюшка? – удивилась Анна, которая подумала, что ей и в голову бы не пришло вот так прятаться от матушки или батюшки, но у нее никогда не было няни...       – Думаю, батюшка едва ли помнил о моем существовании, – вздохнула девушка и отвернулась.       А потом она начала неспешно рассказывать о своем детстве. И Анна Викторовны вдруг отчетливо представила несчастную маленькую девочку сидящую на полу в беседке, которая никогда не знала что такое материнская любовь, а няньки менялись так часто, что она не успевала запомнить их имена. Потом представила полусумасшедшего отца, погруженного в собственное горе, который винил ее в смерти своей обожаемой супруги и не желал видеть; брата-подростка, который приезжал на каникулы всего пару раз в году, и подумала, что хотя ее детство тоже обыкновенным не назовешь, но все же у нее были любящие родители, бабушка Ангелина, которая души в ней не чаяла и любимый дядя, который всегда был готов ее выслушать и дать совет... Анна Викторовна облокотилась на перила и задумчиво наблюдала за плавающими в тени беседки озерными обитателями – крошечными головастиками. Все они были разные, некоторые уже были почти лягушатами с четырьмя перепончатыми лапками, и только не успевший еще отвалиться хвостик выдавал в них головастиков, у других были только две передние лапки и странные утолщения на крошечном тельце вместо задних, но были и самые настоящие головастики без всяких лап, которые плавали очень быстро, всем телом извиваясь из стороны в сторону...       – Анна Викторовна, наверное моя жизнь кажется Вам очень странной? – спросила Софья и печально улыбнулась.       – Ну что Вы, конечно нет, – качнула головой та и вдруг решилась: – Да ведь и мое детство обыкновенным не назовешь...       – Почему же? – удивилась девушка.       – А разве господин Варфоломеев Вам ничего про меня не рассказывал? – недоверчиво спросила Анна.       – Нет, а что он должен был рассказать? – еще больше заинтересовалась девушка.       – Я – медиум, – улыбнулась Анна Викторовна и видя, что Софья не понимает о чем она говорит, объяснила: – Я могу разговаривать с умершими...       – Что? – едва слышно переспросила девушка, глядя на Анну огромными карими глазами.       – Барышня! Софья Викторовна! – донеслось с берега, – а я так и знала, что вы здесь! Как обычно раскрасневшаяся от быстрого бега Наташа уже весело шлепала ногами по хлюпающим под ней стареньким мосткам.       – А меня за вами Клавдия Петровна послала, – сообщила девушка и специально для Анны пояснила: – Домоправительница наша; иди, говорит, отнеси барышне шаль, а то ветер сегодня холодный, неровен час, простудится... Вот я и побежала и принесла!       Девушка гордо продемонстрировала огромную павловопосадскую шаль с яркими цветами на белом фоне.       – Ну принесла, так давай! – недовольно ответила Софья, понимая что такой интересный разговор придется отложить.       Она позволила служанке накинуть ей на плечи шаль, надеясь, что выполнив поручение домоправительницы та отправится восвояси, но девушка и не собиралась уходить.       – А еще она велела звать вас домой – самовар готов!– поведала Наталья и добавила: – Так и сказала: иди, говорит, и без барышни с ее гостьей не возвращайся!       Софья тяжело вздохнула и глядя на Анну беспомощно пожала плечами:       – Придется идти...       – Ну что же, – улыбнулась Анна Викторовна, – я с удовольствием выпью чаю с вареньем из княженики.       Оказавшись в большой прихожей квартиры покойной Варвары Спиридоновны Бунге, Штольман с интересом огляделся. Надо сказать, что за прошедшие двадцать лет в ней мало что изменилось, собственно, как и во всей квартире. Собственно говоря, это было не удивительно, ведь хозяева долгие годы жили за границей, бывая здесь лишь короткими наездами. Господин Глушко пригласил Якова Платоновича в гостиную, рукой указал на кресло, сам пристроился в таком же кресле напротив и произнес:       – Можем поговорить и здесь, пока наследники не объявились. Кстати, Вы не знаете, есть ли у нее родственники? Горничная и служанка ничего не знают – в квартире они не жили, утром приходили – вечером уходили, да и служили обе здесь совсем недавно, похоже, Варвара Спиридоновна наняла их после кончины супруга.       – Знаю, что у нее есть племянники – Кирилл Викторович и Софья Викторовна Рубцовы, это в их доме на ужине мы и виделись позавчера вечером, – ответил Штольман и взглянул на собеседника: – Так как же она умерла? Или это тайна следствия?       – Да никакой особой тайны нет, – пожал плечами следователь, – ввела себе слишком большую дозу морфина.       – Морфина? – изумился Штольман.       – Да, ее лечащий врач сообщил, что многократно выписывал ей этот препарат, – подтвердил следователь, – после смерти супруга она жаловалась на бессонницу и головные боли...       – А кто же делал ей уколы? – уточнил Яков Платонович, которому и в голову не могло прийти, что Варвара Спиридоновна была морфинисткой.       – Она научилась вводить себе препарат сама в соответствии с полученными от доктора инструкциями, – пожал плечами Сергей Николаевич и добавил: – Пузырька с препаратом хватало на три дня, после этого госпожа Бунге должна была обратиться к своему лечащему врачу за новой порцией.       – Когда она обращалась к доктору в последний раз? – поинтересовался Штольман.       – Днем, накануне свое смерти, – кивнул следователь.       – Значит, в пузырьке должна была остаться еще одна доза, третья часть всего полученного морфина, правильно? – уточнил Яков, внимательно глядя на собеседника.       – Именно! – подтвердил господин Глушко и тоном заговорщика сообщил: – Однако, найденный нами пузырек совершенно пуст.       Следователь чуть замешкался, размышляя, не слишком ли он разоткровенничался с вообщем-то посторонним человеком, но желание похвастаться уже почти раскрытым, как он считал, делом взяло верх над осторожностью и мужчина не спеша вынул из внутреннего кармана сюртука белоснежный носовой платок, в котором находился пузырек зеленого стекла с этикеткой, на которой латинскими буквами было написано Morphinum, а чуть ниже имя доктора Корен С.Я. Как и сообщил следователь, пузырек был совершенно пуст.       – Вы позволите? – спросил Яков Платонович.       – Извольте, – пожал плечами господин Глушко и протянул вещественное доказательство Штольману.        Тот осторожно взял пузырек вместе с платком и начал внимательно рассматривать изготовленную из коры пробкового дерева затычку, должно быть, морфин Варвара набирала в шприц проколов иглой пробку, не утруждая себя тем, чтобы ее каждый раз открывать и закрывать. Приглядевшись, Яков Платонович увидел на пробке три крохотных, но вполне отчетливых прокола.        – Значит, Варвара Спиридоновна должна была дважды набирать из пузырька препарат, раз она получила его только накануне своей смерти, – произнес Яков Платонович и показал следователю отметины на пробке: – В день, когда получила лекарство у доктора и в день своей смерти, только сегодня вечером она должна была сделать третью инъекцию, но здесь три прокола...       – Да, я это заметил, – важно кивнул Сергей Николаевич и добавил: – Думаю, она просто забыла, что уже сделала себе укол и по случайности сделала еще один, вот и все...       Штольман недоверчиво покачал головой и вернул пузырек следователю. Варвара Спиридоновна была очень осторожна во всем, что касалось здоровья, и ему не верилось, что она могла вот так просто позабыть о том, что уже сделала себе укол.       – А шприц? Вы обнаружили в квартире шприц? – снова спросил Яков.       – Конечно, там где и ожидали обнаружить – выпал из рук покойной, – самодовольно кивнул следователь и добавил: – Думаю, она никак не могла заснуть: мы нашли ее в постели, одетой ко сну, а рядом пустой шприц, пустой пузырек стоял на столике. Я отправлю все это на исследование. Как только наш патологоанатом подтвердит причину смерти, а также установит содержимое пузырька и шприца, дело можно будет закрывать.       – Не забудьте сверить отпечатки пальцев со шприца и пузырька с отпечатками пальцев Варвары Спиридоновны, – задумчиво произнес Яков Платонович.       – А это еще зачем? – удивился следователь и нахмурился: – Покойницу обнаружила служанка, которая пришла в девять часов утра; она вошла через черный ход – дверь открыла своим ключом... Она и оповестила полицию... Вход с парадной лестницы тоже был заперт – в этом я убедился лично, да и швейцар утверждает, что вчера вечером госпожа Бунге вернулась одна, отпустила экипаж и пошла домой. Больше она никуда не выходила, и к ней тоже никто не приходил. Варвара Спиридоновна была одна, когда сделала себе этот роковой укол, – закончил свою речь господин следователь и победно посмотрел на собеседника.       – Ну, значит, отпечатки пальцев подтвердят Вашу версию случившегося, – пожал плечами Штольман, – и на пузырьке, и на шприце должны быть отпечатки только ее пальцев, правильно? Ну, раз ни к пузырьку, ни к шприцу никто не прикасался.       – Ну, да...– неуверенно протянул господин Глушко и замолчал, потому что услышал, как в коридоре громко зазвонил колокольчик. Следователь прижал палец к губам, призывая Якова Платоновича к молчанию и осторожно вышел в коридор. Штольман кивнул и поудобнее перехватил свою трость с тяжелым набалдашником в которую мастер по его просьбе залил полфунта свинца. Потом он услышал, как открылась входная дверь и голос следователя изумленно произнес: "Вы?" В ответ раздался знакомый приветливый голос начальника охраны Государя:       – Здравствуйте, господин следователь.       – Здравия желаю, Владимир Николаевич, – неуверенно ответил господин Глушко. Штольман покачал головой, кажется, чего-то подобного он и ожидал, и решительно шагнул навстречу господину Варфоломееву.       – Здравствуйте, Владимир Николаевич. Ему показалось, что господин Варфоломеев ничуть не удивился его присутствию в доме госпожи Бунге, потому что он как ни в чем не бывало протянул ему руку для приветствия и поворачиваясь к следователю сообщил:       – Только что узнал о несчастье...       И отвечая на невысказанный вопрос последнего добавил:       – Варвара Спиридоновна была единственной близкой родственницей крестницы моей супруги Софьи Викторовны Рубцовой...       Посмотрев по сторонам, господин Варфоломеев уточнил:       – Насколько я понимаю, следственные действия в квартире завершены?       – Да, – подтвердил Сергей Николаевич и, видимо, стараясь объяснить свое присутствие в квартире поспешил добавить: – Мы с Яковом Платоновичем на минутку вернулись, чтобы переговорить, там внизу газетчики...       – Прекрасно Вас понимаю, – улыбнулся глава охраны Государя, – сам их не жалую, но с другой стороны, разве у полицейского следователя могут быть секреты от общественности?       – Никак нет? – пробормотал следователь окончательно теряясь.       – Вот и я так думаю, – обрадовался Варфоломеев и добавил: – Ключики от квартиры будьте любезны...       Штольман, который все это время с улыбкой наблюдал за виртуозной работой Владимира Николаевича, уже понял к чему идет дело, когда господин Варфоломеев лично проверил заперта ли дверь на чёрную лестницу, потом запер на все замки тяжёлую дубовую дверь выходящую в парадную, и только после этого мужчины вышли на улицу. Сергей Николаевич вдруг решил забрать Якова Платоновича с собой в управление, где его для допроса уже дожидались горничная, кухарка и швейцар. И именно в этот момент Владимир Николаевич сообщил опешившему следователю, что господин Штольман завтра же утром прибудет к нему в управление и сообщит все необходимые сведения, так как он будет представлять в этом расследовании службу безопасности Государя.       – А с Вашим непосредственным начальством я уже договорился, – с улыбкой сообщил он следователю, которого это известие определенно застало врасплох.       Собственно, Якову Платоновичу ничего не оставалось, как щелкнуть каблуками и грозно рявкнуть: "Слушаюсь!"       После чего господин Варфоломеев подхватил Штольмана под руку и повел его к своему на этот раз открытому экипажу, запряженному парой вороных рысаков, по пути одним лишь взглядом останавливая было бросившихся к ним уже успевших заскучать репортеров. Обернувшись, Яков Платонович еще некоторое время наблюдал из отъезжающего крупной рысью экипажа, как следователь Глушко яростно отбивается от наконец-то добравшихся до него газетчиков.       – Владимир Николаевич, остановитесь пожалуйста на повороте, – вдруг спохватился Яков и объяснил: – Меня там дожидаются.       – Не волнуйтесь, Яков Платонович, Петр Иванович поручил вашу жизнь и здоровье мне и просил Вам передать, что отправляется к вашему с ним поверенному, – не оборачиваясь отрапортовал господин Варфоломеев и скомандовал своему кучеру: – Тихон, поезжай на набережную.       – Слушаюсь, Владимир Николаевич, – кивнул тот и ободряюще прикрикнул на лошадок, которые и так не дремали, легко обгоняя все попутные экипажи.       Ну, во всяком случае, стало понятно почему господин Варфоломеев не удивился его присутствию в гостиной госпожи Бунге – Петр Иванович, который относился к Варфоломееву с большим уважением, конечно же не мог не ответить на простой вопрос, что он здесь делает. Разумеется, он не знал к кому именно Штольман отправился в этот дом, но по части сложить два и два Владимир Николаевич был большим мастером.       Итак, они едут на Набережную - Яков Платонович усмехнулся и покачал головой. Личный кабинет начальника Службы Безопасности Государя располагался в Зимнем дворце, войти в него можно было и из самого дворца, однако проще и быстрее это можно было сделать именно с набережной Зимней канавки, через небольшую дверь, о которой знали немногие агенты господина Варфоломеева. Знал об этой дверце и Штольман. Похоже, его отставка закончилась: раз уж Владимир Николаевич везёт его в свой кабинет, значит он снова на службе.       Несколько минут, которые потребовались двум застоявшимся рысакам чтобы добраться до набережной Невы, Штольман размышлял о том, что же могло заставить главу Службы Безопасности самого Государя заинтересоваться самоубийством вдовы чиновника Министерства Иностранных дел не самого высокого ранга. Во всяком случае, пока, кроме его собственных сомнений, никаких фактов, говорящих о том, что Варвара Спиридоновна стала жертвой преступления, не было даже у следователя, который вел это дело. Едва ли причина его интереса была в том, что женщина приходилась тёткой крестнице его супруги. Экипаж повернул с Дворцовой набережной на набережную Зимней канавки и остановился.       - Заходите, Яков Платонович, - пригласил Варфоломеев и распахнул дверь. В узком коридоре вытянулись в струнку два дюжих жандарма в синих мундирах, вооруженных кроме сабель, ещё и вполне современными наганами в кожаных кобурах. "Однако..." – мелькнуло в голове у Якова Платоновича - когда он был здесь в последний раз на этом месте сидел всего один сонный городовой. Похоже, за время его отсутствия многое изменилось... Многое, но не все – кое-что осталось прежним, например, карта Российской Империи, которая занимала целую стену весьма обширного кабинета, правда теперь восточная часть, примерно до Уральских гор была закрыта плотной занавесью.       – Проходите, Яков Платонович, не стесняйтесь, – произнес Владимир Николаевич, глядя на Якова, который с интересом смотрел на карту – предмет зависти всего полицейского начальства.       – Снова в этом кабинете? – улыбнулся Штольман.       – Да, кое-что изменилось, – улыбнулся Варфоломеев и добавил: – Да Вы присаживайтесь, Яков Платонович, – Варфоломеев указал на новый стул, достойный занять свое место в любой из комнат Зимнего дворца. Штольман повесил свой котелок на вешалку и осторожно опустился на предложенный стул.       – А теперь, Яков Платонович, потрудитесь объяснить, какого черта Вы забыли в квартире покойной госпожи Бунге? – произнес Владимир Николаевич и с интересом уставился на Якова. Пока тот собирался с мыслями, Варфоломеев покачал головой и добавил:       – Пока я знаю только то, что покойная госпожа Бунге приняла приглашение на ужин у господина Рубцова только после того, как узнала, что там будете Вы. И видя удивленный взгляд Якова улыбнулся:       – Супруга моя, Евдокия Федоровна рассказала, говорит, дважды переспрашивала... Да, Ваш с ней весьма бурный разговор на самом ужине я видел собственными глазами...       – Варвара Спиридоновна сообщила, что попала в сложную ситуацию и попросила о помощи, – вздохнул Штольман.       – Вот как, – произнес Владимир Николаевич и добавил: – А ко мне она, значит, обратиться не могла. Штольман молча пожал плечами, мол, мне-то откуда знать.       – Ну, о том, почему она обратилась именно к Вам, я кажется, догадываюсь, – кивнул Варфоломеев и взглянув на Якова объяснил, – это я посоветовал Николаю Карловичу принять предложение министра и поехать в Вену, хотя он тогда ждал назначения в Лондон...       – Так значит, Вам все известно, – кивнул Яков, почему-то его это не особенно удивило.       – Я стараюсь побольше узнать о людях с которыми собираюсь работать, – пожал плечами Варфоломеев.       – А ее супруг? – тихо спросил Штольман.       – Нет, Николай Карлович ничего не знал, – покачал головой Владимир Николаевич и добавил: – Мы с ним были приятелями и он прислушивался к моим советам, кроме того...       Варфоломеев задумался, видимо решая, стоит ли продолжать этот разговор, но всё-таки продолжил:       – Иногда он выполнял некоторые мои поручения, в тот раз был именно такой случай – его присутствие было необходимо в Вене.       – Ясно, - кивнул Яков, – стало быть, именно поэтому Службу безопасности заинтересовала безвременная кончина вдовы господина Бунге, так?       – Так, – согласился Варфоломеев и добавил: – Полиция не обнаружила в смерти самого Николая Карловича никакого криминала и я, признаться, успокоился. Нет, мы конечно понаблюдали некоторое время за его вдовой, но и здесь не было ничего необычного – вот мы и расслабились. А выходит, зря.       – А теперь, после ее смерти у Вас снова возникли сомнения?       – Да, – кивнул Владимир Николаевич и добавил: – И если она обратилась к Вам за помощью, они определенно имеют под собой основания.       Он снова замолчал, размышляя, потом, видимо приняв какое-то решение, махнул рукой и внимательно глядя на Штольмана произнес:       – Яков Платонович, думаю, Вы понимаете, что все, что я Вам сейчас скажу должно остаться в этом кабинете? Единственное исключение – Ваша супруга, но, если Вы решите, что без помощи Анны Викторовны нам не обойтись, Вы, прежде чем посвящать ее в подробности этого дела, посоветуетесь со мной... Согласны?       – Так, значит, я возвращаюсь на службу? – уточнил Штольман.       – Да, условия мы можем обсудить позже, – кивнул Варфоломеев и добавил: – Я хочу что бы Вы выяснили все, что касается смерти Варвары Спиридоновны, думаю, Вы и сами хотите разобраться в этом деле, не так ли?       Штольман мрачно кивнул, он действительно чувствовал свою вину за смерть Варвары, ведь если бы он согласился выйти с ней в сад и выслушать тогда на ужине, то возможно теперь она была бы жива.       – Кроме того, мне бы хотелось, что бы Вы посмотрели дело о смерти господина Бунге, – продолжил Владимир Николаевич. – По версии следователя он умер от сердечного приступа, но что вызвало этот приступ - неизвестно. На сердце Николай Карлович никогда не жаловался.       – Владимир Николаевич, он умер полгода назад, едва ли я смогу найти что-то новое, - развел руками Штольман. – Никаких улик уж точно не осталось.       – Ну ничего-ничего, – возразил тот. – В крайнем случае, привлечем в качестве эксперта Анну Викторовну...       – Надеюсь, Вы шутите? – изумился Штольман.       – И не думал шутить, – пожал плечами Варфоломеев. – Помнится, Анна Викторовна была крайне полезна в деле с дочерью покойной госпожи Нежинской, так что я говорю вполне серьезно... К тому же, есть одно обстоятельство, которое без Анны Викторовны нам не прояснить.       – Какое обстоятельство? – спросил Яков, который не мог поверить, что глава Службы Безопасности Государя говорит серьезно.       – Видите ли, Яков Платонович, Николай Карлович умер крайне не вовремя, – вкрадчиво произнес Владимир Николаевич, – он ждал очень важное сообщение от своего осведомителя из Лондона. Сведения были такие важные, что могли до основания потрясти основы Российской Империи, и мне неизвестно, получил он их или нет. А эти сведения мне очень и очень нужны... Так что не вижу причины, почему бы нам не воспользоваться способностями Анны Викторовны, для того, чтобы их получить...       И видя, что его планы восторга у Штольмана не вызвали, поспешно добавил:       – Безусловно, мы готовы обеспечить ее полную безопасность...       Штольман вздохнул - возражать было бесполезно, господин Варфоломеев все равно найдет способ привлечь Анну к расследованию, а он не сможет ей запретить. К тому же он давно понял, что лучше не оставлять ее одну во время общения с духами...       – Теперь Вы все знаете, Яков Платонович, – произнес Варфоломеев, – все, что может помочь Вам в этом деле... С завтрашнего дня Вы работаете вместе с этим следователем, как его? Глушко, кажется?       – Да, Глушко Сергей Николаевич, – кивнул Штольман.       – Знакомы? – заинтересовался Варфоломеев. – И как он? Хороший следователь?       – Трудно сказать, видел его только в одном деле, кстати, о краже драгоценностей из квартиры Бунге.       – Ничего себе? Вот так совпадение! – удивился Варфоломеев.       – Да уж, совпадение, – задумчиво кивнул Штольман.       – Ладно, Яков Платонович, не теряйте времени, поезжайте сейчас на квартиру господ Бунге, насколько я понимаю, полиция ничего интересного не нашла, но Вы все-таки посмотрите еще раз сами, мало ли что они там пропустили, – вставая произнес Варфоломеев и добавил: – Ну, не мне Вас учить... Да, о ходе расследования докладывать мне лично, а вот с полицией особенно откровенничать не стоит – они пусть ищут убийцу, а нам важно знать, не имеет ли смерть Варвары Спиридоновны отношения к тем самым сведениям, о которых я Вам рассказывал.       – Слушаюсь, – кивнул Яков.       – Да, вот ключи от квартиры, – Владимир Николаевич выложил на стол три связки ключей и усмехнулся: – Забрал все, как представитель законных наследников, больше ключей от квартиры ни у кого быть не должно, – сообщил Владимир Николаевич и добавил: – Ну, а чтобы Вам никто не мешал спокойно работать, Тихон отвезет Вас вот по этому адресу...       Он снова присел и написал на листе бумаги несколько слов.       – Это семейный адвокат Рубцовых, он под мое честное слово выдаст Вам бумагу, по которой Вы станете представителем законных наследников, – он свернул лист, положил его в конверт, написал адрес и протянул конверт Якову:       - Ступайте, Яков Платонович, не теряйте времени. А я поеду к Рубцовым, как назло, Кирилл Викторович сегодня утром уехал в Тверь, так что Софье о смерти тетки я хочу сообщить сам, да и похоронами нужно кому-то заняться... Да еще и с начальством Глушко нужно договориться о совместном расследовании, – Владимир Николаевич невесело усмехнулся и добавил: – Это ж я только так сказал, что уже все решил.       Штольман поднялся, взял конверт, но не уходил.       – Что-то ещё, Яков Платонович? – нахмурился Варфоломеев.       – Владимир Николаевич, зачем Вы так настойчиво приглашали Анну Викторовну к Рубцову? – спросил Яков и посмотрел в глаза Варфоломееву.       – Просто хотел, чтобы она познакомилась с крестницей моей супруги, – спокойно ответил тот и улыбнулся, протянув руку для прощания: – Яков Платонович не ищите злого умысла там, где его нет...       Якову ничего не оставалось, как пожать протянутую руку и выйти из кабинета.