***
Для Данилова время тянулось медленнее, чем для Риты. Власова ушла в декрет, а Степан так и работал участковым. С его новой девушкой было не все так хорошо, но и не плохо, и он задумался даже жениться, но решил подождать еще месяцев пять… Маргарита не интересовалась, как и что со Степой, хоть и переживала. А Вера Владимировна не заикалась о Степе при Рите и, тем более, не говорила о том, что у Степана появилась новая пассия. Не хотела, чтобы мать ее внука переживала, да и ее не радовала этой связи, хотя Степа на выходных хотел приехать и познакомится, но она уезжала в Китай на лечение, да и сама не горела желанием, знакомиться с новой девушкой своего сына. Может она не плохая, но Рита была ей уже намного ближе…***
Ты слышишь громкий стон. Ведь ты мой наркобарон. Эстрогены в моем теле Так давно этого хотели. Опустели людные тоннели, Мы так давно этого хотели: Наши стоны оглушают регионы. Над нами железные перроны — Поезда заглушают наши стоны. Крепкий кофе в купе вагона, В небе каркает ворона, Добавляя нам разгона Декрет. Одна дома. Перечитывая свой дневник, где последняя запись была сделана около 8 месяцев назад, Рита сама не поняла, как эти строки родились в её голове, когда она пришла со свидания, скорее даже, с прогулки с Даниловым. Она вырывала лист, разрывая его на мелкие кусочки, словно желая превратить в пылинки. Она проклинала тот момент, пусть он и был лучшим за 5 лет их отношений. Но тогда они не задумались о последствиях, им было все равно, даже если бы их заметили. Если бы она не забеременела, то осталась бы с любимым человеком и была бы его женой, но этому не быть Но, может быть, она станет мамой. Хотя, почему «может»? Она станет мамой и будет лучшей мамой своему ребенку. *** — Степа, — нежно протянула девушка, обвивая шею молодого человека, — Стёёёёпа, зачем нам эти штампы? Тем более я не беременна, чтобы узаконить отношения. — Ну да, а ты хочешь быть беременной? — Ближайшие лет пять точно нет, а то может и все 10-11. — Всем бы женщинам твоего возраста такие мозги, а то есть и постарше, которые хотят родить как можно быстрее. — Я не хочу, — сказала она, увлекая его поцелуем в постель, и он послушно поплелся за ней. *** — Ну, сыночек. Никиточка, 3 часа ночи, — шептала Рита, поглаживая живот в том месте, где пинался малыш, — пожалуйста, дай маме поспать, — по щекам Власовой текли слезы. Ей было не больно физически, скорее это была моральная боль: ей казалось, что малыш требует внимание отца, даже там в утробе, но отца не было рядом, чтобы он погладил, а просить его приехать по «старой дружбе» она не может — это как минимум глупо. И он, она надеялась, не в курсе. Она продолжала гладить животик, толчки стали реже и слабее — малыш словно все понял и начал засыпать, изредка пиная, что было, скорее всего, из-за попыток принять удобное положение. Она укрылась одеялом и уснула. Ей снился он в объятие молодой девчонки, чуть моложе её самой, и он был счастлив… *** Данилов не спал, так как было всего 11, он отдыхал, но ему по 3 раза с того времени снился сон, что Рита погибает на операционном столе, во время аборта. Просыпался он всегда с леденящим душу ужасом и в холодном поту, но успокаивал себя, так как знал, что она в Новосибирске и жива, и снова засыпал.