Янтарь в серебре

      Человек, привыкший к комфорту, спокойной, размеренной, сытой жизни, всегда испытывает острый дискомфорт, резко лишившись всего этого. Как животное. Взять, к примеру, домашнего кота, породистого, взятого от заводчика, который с рождения о нем заботился, как о жемчужине, и берег. Этот кот ни разу в своей жизни не был в агрессивной для него среде, он не был на улице, не знает, что такое холод, пробирающий до костей, дождь или снег. Животное не сталкивалось с долгим голодом, болью, дискомфортом и опасностью на каждом шагу. Всю жизнь этот кот проживает в просторном светлом доме, где всегда сухо, тепло и где о нем хорошо заботятся люди. Что же будет, если всего этого резко не станет? Ответ прост: животное просто погибнет, скорее всего, просто не пережив первые же холода, потому что оно не приспособлено к такой жизни. Кот, которого всегда сытно кормили, не умеет нормально добывать себе еду, не умеет защищаться и защищать свою территорию. У него не будет своего угла, потому что везде он со своей разжиревшей на кошачьем паштете тушкой будет мишенью для других уличных животных.              Человек, лишившись тепла и комфорта, тоже может погибнуть, если он не приспособлен к жизни в другой среде. Легко будет постороннему сказать: «что же в этом такого сложного — просто постараться приспособиться?» Особенно если этот незнакомец сам никогда в такой ситуации не оказывался, когда его в одночасье лишают крыши над головой, денег и будущего. Потеряв все это по щелчку пальцев, пусть этот человек попробует приспособиться. Забавно будет посмотреть на него, понаблюдать за неловкими попытками сделать со своей жизнью хоть что-то, имея только пару чемоданов в руках да собственный паспорт, потому что даже дорогой телефон, которому лишь месяц с покупки, придется продать, чтобы обеспечить себя хоть чем-то на первое время.              Он потерял все. Постепенно его жизнь просто взяла и разрушилась, будто замок из пластиковых кубиков, так легко это все произошло. И самое ужасное — с этим просто ничего нельзя было сделать. Это нельзя было остановить. Его перекрутило и выбросило. Как центрифуга стиральной машины, которая сначала потихоньку, а потом так быстро-быстро начинает вращаться, и вот ты уже сидишь, упираясь коленями в темный асфальт, нервно хватая ртом воздух, потому что тебе ничего непонятно. Совсем ничего непонятно.              Его дом, в котором он прожил большую часть своей сознательной жизни с семьей, — это большая квартира в хорошем районе на одном из верхних этажей высотного здания. Да, банально, наверное. Но им так нравилось. Они могли себе это позволить. В этой квартире было очень много того, что любила его семья. Например, большие окна в гостиной и столовой с потрясающим видом в любое время суток. Они собирались впятером вблизи одного из них, и им было уютно и хорошо проводить так свободное время. Даже когда его матери не стало, а отец слег вслед за ней от горя, семья не забывала эту маленькую традицию. Теперь этого дома у него не было. Не было его комнаты с минимумом удобной мебели, приятными сердцу мелочами и безделушками, книгами и наградами, которыми он гордился. Все, что имело цену, пришлось оставить или отдать для последующей продажи. Не только ему, — брату, дяде, отцу, им пришлось оставить все.              В тот момент Ванцзи все еще почему-то думал, что все это не взаправду. Что все это какая-то ошибка и недоразумение. Как их могли выставить из собственного дома в середине декабря, даже не дав толком собрать вещи? Все, что он успел, это сложить одежду, упаковать учебники и свои конспекты. Кто же знал, что теперь кроме этого чемодана у него больше ничего и не будет теперь?              Когда не знаешь, как живет большинство простых людей, думаешь, что между вами нет особых различий. Кажется, что у вас так же, как и у всех, и только оказавшись среди них начинаешь осознавать ту пропасть, что между вами. Он никогда не задумывался, почему некоторые студенты и студентки в его школе так сильно убиваются из-за вполне заслуженных оценок, поставленных за контрольные или другие работы. Ему всегда казалось, что преподаватель лишь выполняет свою работу, не более того, и вся беда в том, что студент плохо готовился. Но для него самого получить низкий балл в итоговый табель было бы совсем не страшно, если отбросить требование семьи идеальной успеваемости. Его бы за четверку из школы не отчислили, потому что его учёба в ней была оплачена. А для кого-то это был конец. Дети из простых семей могли учиться среди них, только имея идеальные табели и характеристики. И некоторым это давалось особо тяжело.              На самом деле, в этой жизни было множество вещей, которые он не понимал и на которые раньше просто не обращал внимания. Всё это обрушилось на него лавиной, сбивая с ног. У него всегда было все, он чувствовал себя в безопасности, выходя из дома, теперь же ему то и дело приходилось нервно оглядываться по сторонам, стоило свернуть в узкий проход между неприметными серыми зданиями или войти в темную часть парка. Теперь его некому и нечему было защитить, кроме самого себя. Ванцзи учили обороняться, но ему никогда не приходилось делать этого в реальной жизни. Шутка ли, кто-то позволил бы себе напасть на одного из наследников семьи Лань? Рядом с ним всегда кто-то был, кто не позволил бы подобному случиться.              Парень никогда даже в таких местах на окраинах города не оказывался. Просто незачем было. Широкие хорошо освещённые улицы центра сменились маленькими дворами с крутыми подъемами, громкими криками, мусором, что сыпался на асфальт, часто вместе с помоями. Дядя говорил, что этот район ещё не самый плохой и в той квартирке, в которой им пришлось поселиться, когда-то в юности жила его мать, до того как познакомилась с их с Сиченем отцом. Именно от неё она им и досталось, поэтому её и не смогли отнять у них. Так иронично, что наследство от матери оказалось ценнее всего, что мог оставить им с братом отец. Все, что было у главы семьи, прогорело, как сухое полено в камине, быстро и ярко пуская в глаза режущий дым.              Если этот район казался Лань Циженю не самым плохим, то он просто не хочет видеть, что может быть хуже.              Из них троих больше всего повезло Сиченю, но Ванцзи ему не завидовал. Ведь именно его старший брат должен был занять место главы компании после скорой смерти отца. Врачи давали ему не больше полугода при том, что мужчина уже был не в состоянии самостоятельно передвигаться, проводя последние дни своей жизни прикованным к больничной койке. Резкий обвал рынка, который никто не мог предсказать, сократил этот и так мизерный срок вдвое. Такого сильного приступа у старшего Ланя не было ещё ни разу. В тот день они думали, что разом лишатся и самой компании, и её директора, но раны заживают дольше, если наносить их медленнее, — видимо, так решила жизнь, нанося удар за ударом.              Благодаря слаженной работе трех отделов, вмешательства дяди и одного из друзей Лань Хуаня, кризиса, казалось, удалось избежать. Да, акции их компании на рынке резко упали. Они лишились сразу четырех крупных клиентов, с которыми сотрудничали очень долгое время, от них ушло несколько партнеров, почувствовав себя и свои вложения в опасности. Но с этим можно было справиться. Это было похоже на землетрясение, которого никто не ожидал, но оно случилось, обрушив всё внутри здания, но пока оно все ещё стояло, рано было опускать руки. Так они думали.              Все правда бы удалось утрясти засчет амортизационных счетов, сотрудники компании были в безопасности, просто пришлось бы искать новых клиентов и новых партнеров, подстраиваясь под изменившийся рынок. Ванцзи верил, что его старший брат смог бы с этим справиться, ведь с того момента, как отец лег в больницу, он уже взял на себя большинство его обязанностей. У Лань Хуаня были хорошие отношения с директорами других компаний, надежные друзья, с которыми он побратался ещё учась в университете. Ему хотелось верить, что они справятся и отец сможет уйти, спокойно оставляя компанию на их плечи.              Вот только никто не ждал внезапно нагрянувшую проверку. После такого бума на бирже она была естественна, но Сичэнь все равно растерялся, принимая людей и позволяя им изучать отчеты, в которых не должно было быть никаких ошибок или неточностей. Во всяком случае, серьезных. В конце концов, они только что буквально избежали добровольного закрытия, работников можно было бы понять и простить за легкую спешность. Вот только вместо того, на что они могли надеяться, были выявлены крупные нарушения. И не только у налоговой нашлись претензии. Казалось бы, ещё вчера компания устояла, а сегодня под ними опять тряслась земля и трескался бетонный фундамент. У фирмы не было денег для погашения штрафов потому, что вся имеющаяся прибыль давно была разделена. А суммы там были такие, что у него холодная волна по спине прокатывалась, стоило вспомнить количество нулей. Одно дело, когда воспринимаешь такие суммы как прибыль, другое — когда тебя обязывают это выплатить, иначе суд и, возможно, тюремный срок за мошенничество. Для репутации их семьи это был сокрушительнейший удар.              Сколько бы отец ни давал распоряжений брату на выплату, с них все продолжали и продолжали требовать. Банки вытрясли с них все вплоть до копейки, ведь их отец отвечал за свою компанию всем своим имуществом. Так у них не осталось абсолютно ничего, кроме небольшой суммы денег, которую они с братом решили оставить на дальнейшее содержание отца в больнице и на его похороны. Хоть этот участок на кладбище у них не отняли, и то хорошо.              Сейчас Сичэнь был на попечении своих названных братьев, стараясь сделать для них с дядей хоть что-нибудь, чтобы улучшить или облегчить им жизнь. Единственное, о чем Лань Чжань хотел бы попросить старшего брата, это хоть одну ночь провести снова на нормальной кровати. Да, это было так малодушно и слабохарактерно с его стороны, но ему правда очень сильно хотелось снова просто почувствовать себя в безопасности и тепле. Хотелось снова нормально заснуть и проснуться без чувства, будто всю ночь его с остервенением били палками. У него болело все, но он не смел жаловаться.              Он знал, что его брат пытается найти работу и уладить все оставшиеся проблемы после разорения ГуСу, неся на себе знамя позора, которым их неустанно покрывают, печатая в газетах статьи за статьями. Ни один выпуск новостей без этого не обходится, будто во всем Китае ничего более ужасного за это время не произошло. Эти грязные речи как та вода из прорвавшей канализации, что залила всю дорогу перед ним, распространяя зловоние на всю узкую улочку, которую ему предстоит пройти до самого конца. Неизвестно, когда это закончится, и никуда им от этого не деться и не спрятаться. Он знает, что у брата ничего не выйдет, потому что его никто к себе не возьмет, если даже Не Минцзуэ не может ничем ему в этом помочь, только обеспечивая финансово и пригревая под собственной крышей.              Лань Чжань должен был верить в Лань Хуаня, и он правда верит. Верит и надеется, что его брат с этим всем справится, сможет это пережить потому, что он сильный. Сильнее, чем он сам, потому что у него не получается. Ему всего двадцать лет исполнилось, он не так давно окончил школу и, не считая стажировок в семейной компании, нигде не работал. Всю его жизнь его содержали, а теперь это делать было просто некому. Сичэнь не сможет вечно брать деньги у чужих людей, их отец едва ли жив, дядя тоже болен и уже не так молод, чтобы обеспечивать их обоих, а он сам ровным счетом ничего не умеет, кроме как учиться.              Его мучили сильные приступы паники с того самого дня, как высокие белые итальянские потолки с изящной лепниной сменились серой от времени неровной побелкой, давящей на голову, будто тяжелая бетонная плита. Хотя кого он обманывает, ведь потолки в той квартирке — это и есть бетонная плита, неровная, с заметными щелями между стыками. Там тесно, сыро и холодно, потому что отопление слабое и работает с перебоями, ведь в квартире очень давно никто не жил, а люди из службы, что вызвал дядя, были такими грубыми. С ним вообще впервые кто-то был так груб. Люди всегда относились к ним с уважением и почтением, но не теперь. Теперь все было иначе.              Но самым по-настоящему обидным Ванцзи считал то, что его отчислили. Отчислили. Его. Да у него ни одного балла ниже среднего не было и ни одного нарушения дисциплины. Он даже на занятия не опоздал ни единого раза. Как парень должен был рассказать об этом семье? Хотя ничего рассказывать не пришлось, его отцу позвонил ректор лично, ставя перед фактом о решении, что он принял в связи с тем, что теперь якобы они были не в состоянии оплачивать обучение. Как будто не его отец вложил в этот университет денег больше, чем любой другой спонсор, что у них был. Он не должен был злиться, должен был понять и принять эту ситуацию, но никак не получалось.              Его никто не осуждал и не винил в отчислении, но также никто не стал с этим ничего делать. А сам он ничего сделать не мог, ведь даже его пропуск в учебную часть считался недействительным.              Казалось бы, если у Лань Чжаня больше не было возможности учиться, почему не пойти попробовать найти работу? Возможно, так он смог хоть чем-то помочь если не отцу с братом, так хоть дяде, с которым жил в когда-то маминой квартирке. И он честно пытался, только вот образования оконченного высшего у него не было, да и документально заверенного опыта тоже, а его фамилия теперь и вовсе бывших знакомых заставляла кривить губы в брезгливых и ехидных ухмылках. Все, что ему оставалось, это подработки, на которые часто брали студентов. Почти все его одногруппники так зарабатывали себе на жизнь, значит, ничего сложного в этом не было. Но правда в очередной раз оказалась жестока.              Куда парень только ни пытался попробовать устроиться. За одну только неделю он мог сменить три или целых пять подработок, которые в итоге, несмотря на обещания, никто не спешил оплачивать даже за часы. Ван Цзи промучился так ровно три недели, пока силы совсем не покинули его, оставляя парня без сил лежать на узком жестком диване в гостиной, на котором он спал. У него уже не было желания ни ходить куда-либо, ни пытаться сделать хоть что-то, ни говорить, даже есть уже не хотелось.              За эти три недели, двадцать один день, парень осознал для себя четко две вещи, которым бесполезно было сопротивляться.              Первая: те люди, на уровень которых его опустили, жили по совсем другим правилам, которые он просто был не в силах принять и понять. Там, где жил он всю свою жизнь, люди были людьми. А не грязными дикими животными, упивающимися своей мнимой властью над другими. Так он думал, в это он верил, и, конечно, ему хотелось обратно — туда, где его вторичный пол не давал людям повода прикасаться к нему, грубо хватая и лапая.              Никогда прежде никто не позволял себе вести с ним себя как-то по-особенному только из-за того, что Ванцзи был омегой. Хотя, правильнее будет сказать, что никто никогда просто этого не делал, потому что в этом не было никакого смысла. В первую очередь все люди были именно людьми. Так его учили, так учили его брата, и все, кого знал юноша, вели себя в соответствии с этим. Не мог же он один жить в какой-то особой параллельной реальности, где всю свою жизнь он просто был обычным и нормальным.              Учась в школе, он ни разу не слышал, чтобы другие омеги получали поблажки только из-за их вторичного пола. Девочки — да, но за свой первичный пол, потому что так было установлено со стороны морали и этики отношений. Но, даже учитывая это, никто не делал на этом акцентов, не позволял себе пошлить и задевать другого, основываясь только на половых признаках. Это было низко и мерзко. За такое могли отчислить сразу и без разбирательств любого студента. В университете было все точно так же, да и на любом мероприятии, где он оказывался, окруженный другими людьми.              Почему же тогда сейчас он каждый божий день видит то, чего не может понять? Почему вдруг из человека с первичным мужским полом он вдруг превратился для всех прохожих в просто омегу? То есть, на их языке, в женщину. И абсолютно не важно, что женщиной он не является. Женщины вообще к себе такого отношения не заслуживают. И он тоже не заслуживает.              Ванцзи не заслужил участи быть облапанным огромными лапищами малознакомого мужика, который был хозяином магазина, в который он пришёл в очередной попытке устроиться на работу. Что такого он успел сделать в этой или прошлой жизни, чтобы его зажали в углу лицом к стене и грубо шарили руками по телу, вызывая шок и ужас от всего происходящего? Никогда в жизни до него не домогались и не приставали подобным образом. Да даже шуток и намеков в его адрес подобных не было, а тут с него уже стягивают грубый форменный фартук и тянутся к застежке ремня. Он так разозлился с перепугу, что совсем не подумал о возможных последствиях, ведь это было маленькое темное помещение, в котором не то что окон не было, даже камер.              Дернувшись из хватки потных ладоней в сторону, Лань Чжань, запинаясь на дрожащих ногах, бросился к приоткрытой двери, отталкивая мужчину прочь от себя. Ему хотелось просто убраться как можно скорее, и неважно куда, лишь бы подальше. Но его со спины хватают сначала за руку, а потом и за волосы, откидывая обратно к стене, о которую он ударяется всем телом так сильно, что из легких выбивает воздух, а на глаза наворачиваются слезы. Парень бьет мужчину, что прижимается к нему своей огромной тушей, точно намереваясь поиметь его среди жужжащих холодильников и пустых коробок из-под товара в лицо. На пол с тихим стуком сыплются пуговицы с его рубашки, потому что он рвется к двери, и ему удается вывалиться из темноты в ярко освещённый зал магазина.              — Ах ты грязная шлюха! — слышит он разъяренный крик из-за двери и громкие гулкие шаги.              Мужчина вылетает следом за ним, и Ванцзи даже не успевает подняться на ноги, чтобы убежать; тело его не слушается, он видит капли крови, что падают на серый кафель, и поднимает взгляд. Похоже, парень сломал нос своему директору. Он не успевает увернуться от руки, что снова хватает его, поднимая на ноги; не смотря на чужие взгляды людей, которые даже не пытаются ему помочь, его снова тащат к кладовке. Горло перехватывает от боли и шока, все, что из него вырывается, это хрип и кашель, а так хочется хотя бы закричать, позвать на помощь. Но он понимает, как бы громко он не кричал, никто не придет. Все просто убегут.              Лань Чжань дергается, стремясь снова вырваться на свободу, пинается и не даёт сдвинуть себя в сторону и на шаг, отбиваясь. Как ему в голову приходит мысль укусить руку, что держит его так крепко, парень не знает, но его зубы сжимаются на чужой коже, и он чувствует во рту неприятный соленый вкус крови. Мужчина кричит, отпихивает его в сторону, и Ванцзи сплевывает, просто не в силах чувствовать вкус чужой крови. Его тошнит, он едва стоит на ногах, поэтому тяжелый кулак, врезавшийся в скулу, валит его снова на твердый пол. Но парень не позволяет себе сидеть без движения, пока у него есть возможность сбежать. Несмотря на сильную боль, он ползет, цепляясь руками за стеллажи просто ради того, чтобы вывалиться из дверей магазина под поток громкой брани на мокрую брусчатку, прямо под дождь, смывающий кровь с его лица.              Он никому ничего не рассказывает. Ему вообще ничего не хочется говорить. Теперь ему становится ясно, как, скорее всего, чувствуют себя жертвы изнасилования, только от них его отличает одно. Ему все же удалось спастись. Думать о том, что было бы, если бы все сложилось иначе, не хочется. Он и так с трудом в силах сдерживать слезы, жгущие глаза. Неправильно ненавидеть себя за то, каким ты родился. Так почему же теперь он хочет себя за это ненавидеть?              Раньше быть омегой для него не значило ничего. Его организм лишь немногим, как казалось, отличался от обычного мужского, не давая этим ему абсолютно никакого преимущества. Ни отец, ни дядя не разделяли их с братом, ни общие знакомые. Возможно, дело было в том, что для его прошлого окружения быть омегой и правда было чем-то не таким важным. Там всегда смотрели на первичный пол и относились в соответствии с ним, если только человек сам не требовал к себе иного. Он вот не требовал. Ванцзи никогда не планировал заводить семью, вынашивая детей самостоятельно, и в брак вступать он, если честно, не особо хотел, крайне смутно представляя себе собственную семейную жизнь. Ему было бы просто хорошо и одному, в тишине собственной квартиры.              Теперь же, выходя на улицу, парень чувствовал себя в опасности. Неужели именно об этом говорят так громко те женщины, что борются за права которые как кажется у них есть и так. Правду говорят, понять человека можно, только оказавшись на его месте. Он оказался, и ему не понравилось. Ни одному человеку не понравится чувствовать себя, будто кусок мяса перед стаей собак.              А ведь то нападение в магазине случилось не просто потому, что его вторичный пол равнялся женскому первичному. Нет. Ему сказала это девушка, одна из кассирш, что работала в тот день в магазине. Она встретила его на улице и узнала, даже несмотря на маску, которая закрывала половину его лица. Ещё бы, синяк с его скулы всё ещё не сошёл, и он не хотел, чтобы его кто-либо видел. Эта девушка рассказала ему о том, что такое в том магазине случается так часто, что люди просто привыкли убегать, а многим там работающим просто проще согласиться взамен на деньги, которые этот хозяин им платит. По словам кассирши, он даже не сразу понял, что парень омега, и набросился на него просто потому, что тот ему понравился. Ванцзи опять затошнило.              То есть буквально в этом обществе было нормально просто накинуться на человека, склоняя его к насильственной связи просто потому, что ты «приглянулся» или подходишь для этого по половым признакам. Это же просто ужасно.              Но это была только одна из вещей, которую понял Ванцзи. Вторая была куда проще, но не менее болезненой.              Никому нельзя было верить. Вообще никому. Ни потенциальным начальникам, ни коллегам, ни прохожим, менеджерам и официантам. Любой из этих людей, что приветливо улыбался тебе в лицо, заговаривая зубы, с такой легкостью вышвыривал после на улицу. Возможно, причина была в его доверчивости и честности. Лань Чжань привык верить людям, что были с ним рядом, он не знал, что в реальной жизни делать этого было нельзя.              За три недели парень оказался в ещё худшем положении, чем был до. И он не знал, что с этим делать и как справиться. Ему начало казаться, что выхода просто не было.              Квартира, где он теперь безвылазно сидел, была какой-никакой, а защитой. Весь внешний мир вызывал в юноше отвращение, казался мерзким и опасным. Пусть он будет сидеть в четырех стенах маленькой гостиной, которая стала его собственным убежищем, чем выйдет на пропахшие мусором, бензином и выхлопными газами улицы, по которым ходят не люди, а дикие звери. Дома он мог свернуться на твердых подушках старого пыльного дивана, обитого грубой тканью, и накрыться с головой одеялом, чтобы просто отдыхать. Стертые от постоянного хождения между столиками в кафе и ресторанах ноги ему были за это благодарны, потому что они болели до сих пор. Руки были стерты, подушечки пальцев огрубели, обожженные химией моющих средств, потому что резина перчаток вызывала у его кожи ещё большее раздражение.              Он мог пролежать так целый день не вставая, даже не понимая, сколько времени сейчас и как быстро оно проходит мимо него. Парень мог ничего не есть потому, что ему совсем не хотелось, и не отзываться, когда его звали. Большую часть времени он просто спал, утомленный мыслями и чувством паники, которая то бесследно исчезала, то накатывала волной.              Лань Циженю было больно смотреть на племянника, но мужчина, глядя на него, говорил, что тому просто нужно время, чтобы и смириться, и привыкнуть, ведь Ванцзи вел себя хорошо. Только вот его племянник вообще никогда не жаловался, и понять на самом деле его внутреннее состояние не мог никто. Разве что его брат. Возможно, если бы не появление Сиченя, могло бы произойти нечто непоправимое. С каждым днем Лань Чжань закапывался в себя все глубже и глубже, погружаясь в неизвестность, что сжимала легкие, заставляя задыхаться. Она отбирала у него все силы. Даже после сна парень не находил в теле их достаточного количества, чтобы просто поднять руку.              Он ничего не ел и после последней своей попытки устроиться на подработку перестал готовить. У них было не так много денег, поэтому вся еда, которую они ели, была очень простой. Только вот даже рис было сварить не так-то просто для двух людей, которые не умели пользоваться плитой, - неважно, новой, что была у них когда-то, или этой, старой, газовой. То, что у них в итоге всегда получалось, есть было, конечно, можно, особенно если голоден, но аппетита не вызывало.              У Ванцзи вообще были проблемы с питанием. Его с детства приходилось заставлять съесть хоть что-нибудь, даже если он был голоден. Насколько бы вкусным ни было блюдо перед ним и как сильно над ним не старались бы, он съедал едва ли половину. Только старший брат и мать могли воздействовать на него, убеждая и уговаривая.              Уже в сознательном возрасте Лань Чжань отказался от потребления продуктов животного происхождения. И сколько бы брат с матерью за ним ни ходили, от своего веганства тот отказываться и не думал, проверяя внимательным взглядом состав всех всунутых ему продуктов, а приготовленной или заказанной еды не при нем и вовсе не ел. Не потому, что в нем какая-то особая вредность вдруг взыграла, просто ему то и дело пытались скормить то, отчего он отказывался. Сичэнь как-то, видя, что младший брат стремительно бледнеет лицом и теряет в весе, пытался накормить его силой. Уговорами никак не получалось.              Как бы тогда Ванцзи ни обижался, надолго его все равно не хватило, и все закончилось договором при отце и матери, что те больше не пытаются кормить его силой, а взамен он будет питаться регулярно и нормально, как скажет питаться врач. Тогда никто даже не мог подумать, что все эти сбои в его организме и поведении были из-за перестройки. Омеги в семье Лань рождались нечасто.              Пока он жил в обеспеченной семье, быть омегой было просто. Его не мучили жар, нервозность, чувство беспокойства и опасности, которые спонтанно усилялись из-за неровного гормонального фона и повышенной чувствительности. Все это не ощущалось остро из-за помощи квалифицированного семейного врача, вовремя сдаваемых анализов и постоянного приёма горы таблеток: от простых витаминов, которых ему не хватало, до легких подавителей. У него было все, чтобы чувствовать себя комфортно. Даже первая течка прошла спокойно и без происшествий, пусть ему было стыдно и некомфортно. Тогда мама на все три дня осталась с ним дома, а ведь она, как и отец, постоянно была занята работой.              Постепенно он просто ко всему привык и перестал обращать внимание на свои особенности, делая природный запах более спокойным и нейтральным, чтобы не отвлекать одноклассников, а потом и однокурсников. На его комоде всегда громоздилась небольшая, но объемная коробка с таблетками, которые всегда были пронумерованы. Их просто было нужно не забывать вовремя покупать, и все. Он даже не знал, сколько стоила одна такая баночка, если честно. Ему было совершенно не важно.              Оказалось, что дорого.              Из всего, что у него там было, он оставил все, перестав принимать их после того как заперся дома. Зачем ему делать это, если никто не видит его, да и жалко было их тратить, ведь каждый день его так сильно тошнило от волнения, что таблетка покидала тело раньше, чем успевала полностью раствориться.              Он не поднялся с дивана, продолжая лежать, накрытый тяжелым одеялом, когда в дверь настойчиво позвонили. Ему наконец удалось пригреться и почувствовать себя немножечко лучше, поэтому юноша не поднимется. Только если хоть кто-то предложит ему что-то более приятное. Например кровать, или хотя бы просто матрац и ещё парочку мягких одеял. Разве он так много просит?              Тихо скрипнула дверь напротив него, и из единственной спальни в квартире показался бледный и измученный Лань Цижень. Мужчина выпрямился, оглядывая пространство перед собой, в особенности горку на узком сидении дивана грустным взглядом. Не сказав ни слова, он медленным тихим шагом побрел к входной двери, в которую всё ещё настойчиво звонили. Ему было прекрасно известно, кто сейчас обеспокоенно топчется на пороге, но заставить себя двигаться быстрее не получалось.              Старший из его племянников едва удержался, чтобы не ввалиться в квартиру, стоило двери перед ним наконец распахнуться. Лань Сичэнь ещё выглядел вполне свежим и бодрым, даже румянец украшал его светлое лицо; может, недолгое присутствие этого человека сможет привести их в чувство хоть ненадолго.              — Ванцзи? — кивнув дяде и наконец переступив порог, зовет Лань Хуань, оглядывая крохотную прихожую и проходя вперед в первую же комнату. — Брат? Ванцзи, ты в порядке?              Мужчина быстрым шагом подлетел к дивану, опускаясь перед ним на колени, чтобы осторожно руками попытаться забраться под ткань одеяла. Это было сделать очень непросто, потому что человек перед ним лежал к нему спиной, прижимая своим тяжелым телом один свободный край, а другой цепко удерживая руками, образуя плотный белый кокон.              — А-Чжань, вставай, я принёс еды и новости от отца из больницы. Ты же не спишь?              Названный нехотя завозился, отогнув край одеяла, и высунул голову, чтобы усталым внимательным взглядом поблекших глаз посмотреть на того, кого никак не ожидал тут увидеть. Лань Хуань уже давно к ним не приезжал и тем более не передавал новостей. Неужели случилось что-то серьезное? Не мог же их отец умереть раньше отведенного срока, так скоро? Чтобы услышать то, что хотел рассказать ему старший брат, Ванцзи пришлось сесть, дать себя внимательно рассмотреть, а после его и вовсе вытолкали в холодную ванную комнату, в которую идти у него не было совершенно никакого желания, потому что там было холодно, тускло и скользко, да и вода была едва-едва теплая.              Однако, когда он отказался мыться, брат вместо того, чтобы оставить его в покое, достал из бумажного пакета, с которым приехал, сверток чистой одежды и принялся раздеваться, а после, как в детстве, потащил его в ванную прямо так, в одеяле. В его единственном достаточно теплом одеяле, чтобы он мог под ним нормально спать. Пришлось сдаваться, признавая поражение, ведь терпеть холод целую ночь, пока будет сохнуть тяжелая ткань, совсем не хотелось, а драться, да ещё и с Лань Хуанем, у него не хватило бы сил.              Сичэнь одел его, выбравшегося из холодного плена, закутывая продрогшее тело в ткань. Помог ему высушить волосы полотенцем и заставил выпить все необходимые таблетки, обещая, что постарается достать ему новые. И только после всего этого они втроем уселись перед низким столом на подушках за той едой, что привез с собой старший из братьев Лань. Сейчас Ванцзи уже было все равно что есть. Если бы в его тарелке оказалось мясо, он жевал бы его не задумываясь, надеясь просто на то, что оно переварится его желудком. Они ели долго, потом просто сидели и пили горячий чай, пока не стемнело и не пришлось подниматься, чтобы включить свет. Тогда брат, глядя на время, все же начал говорить.              — Я ездил к отцу сегодня утром. Он никогда сам не звонит из больницы, только в крайнем случае, поэтому я подумал, что случилось что-то ещё. Что-то плохое. И сорвался к нему при первой же возможности, — Сичэнь рассказывал неспеша, подбирая слова и грея пальцы о чашку. — Какое же было у меня удивление и шок, когда я примчался в его палату, а он там лежит и улыбается…              — Улыбается?.. — хрипло переспросил Ванцзи, недоуменно глядя на старшего брата.              — Именно, — Лань Хуань даже кивнул, этим как бы стараясь подкрепить свои слова. — Лань Чжань, отец сказал, что знает, как решить вашу с дядей ситуацию и, возможно, мою тоже. Только его решение, скорее всего, может тебе очень сильно не понравиться. Но я прошу, просто подумай над этим, не отказывай ему сразу…              — Говори… — ему тяжело было слушать слишком много слов и фраз, что так и сыпались из брата. Голова болела.              — Брак, Ванцзи. Отец хочет выдать тебя замуж, — опустив глаза на содержимое своей чашки, покаянно выдохнул Сичэнь. Он выглядел так, будто вина мучала его.              — Когда? — он начинал злиться не от того, что за него решали его судьбу, а за то, что теперь каждое слово приходилось вытягивать силами, которых у него и так было мало.              — В ближайшее время. Он не сказал ничего конкретно, но, боюсь, отец уже все решил и от своего решения не откажется. Тебе нужно будет приехать к нему, чтобы обсудить все; Яо вызвался помочь и отвезти тебя, когда отец точно все решит. — По лицу Лань Хуаня было неясно, поддерживает он эту идею или нет, в глазах брата были сейчас лишь вина и беспокойство.              — Он правда думает, что этим можно все решить? — недовольно выдохнул до этого молчащий Лань Цижень, сжимая в пальцах пиалу.              — Такая судьба не может быть хуже того, что есть сейчас, — тихо и медленно проговорил Лань Чжань, заглядывая дядюшке в глаза, стараясь выглядеть серьезным.              В конце концов, и правда, хуже, чем сейчас, ему может уже не стать. Даже если отец будет твердо намерен выдать его замуж. Какой толк от его свободы, если с ней нечего сделать? Он лучше обменяет её, если это вытащит их троих обратно, к теплу и свету.