Янтарь в серебре

      Человек, привыкший к спокойной, размеренной, сытой жизни, всегда будет испытывать острый дискомфорт, резко лишившись всего.       Как животное.       Взять, к примеру, домашнего кота, породистого, взятого от заводчика, который о нем заботился и берег. Этот кот ни разу в своей жизни не был в агрессивной среде. Он не был на улице и не знает, что такое холод, пробирающий до костей, дождь или снег. Животное не сталкивалось с долгим голодом, болью и опасностью на каждом шагу. Всю жизнь этот кот проживал в просторном светлом доме, где всегда сухо, тепло и где о нем заботятся люди.       Что, если всего этого неожиданно не станет?       Ответ прост: животное просто погибнет, скорее всего, просто не пережив первых холодов, ведь оно не приспособлено к подобной жизни. Кот, которого всегда сытно кормили, не умеет добывать еду, не умеет защищаться и защищать свою территорию. У него не будет своего угла, и везде, со своей разжиревшей на кошачьем паштете тушкой, он будет мишенью для других уличных животных.       Человек, лишившись тепла и комфорта, тоже может погибнуть, если он не приспособлен к жизни в другой среде. Легко сказать: «что же в этом такого сложного — просто постараться приспособиться?» Особенно если этот кто-то сам никогда в такой ситуации не оказывался, когда его в одночасье лишают крыши над головой, денег и будущего. Потеряв все это по щелчку пальцев, пусть этот человек попробует приспособиться. Забавно будет посмотреть на него, понаблюдать за неловкими попытками сделать со своей жизнью хоть что-то, имея только пару чемоданов в руках да собственный паспорт, потому что даже телефон, купленный недавно, придется продать, чтобы обеспечить себя хоть чем-то на первое время.       Он потерял все. Его жизнь просто взяла и разрушилась, словно была домиком из пластиковых кубиков. И самое ужасное — с этим ничего нельзя было сделать. Это нельзя было остановить. Его перекрутило и выбросило. Как белье в центрифуге стиральной машины, которая сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее начинает вращаться, и вот ты уже сидишь, упираясь коленями в темный асфальт, нервно хватая ртом воздух, потому что тебе ничего непонятно. Совсем ничего непонятно.       Его дом, в котором он прожил большую часть своей сознательной жизни на попечении своей семьи. Место в хорошем университете. Защита и светлое будущее… Все это в один момент исчезло.       У него теперь ничего из этого не было. Не было дома. Не было его комнаты с минимумом удобной мебели, приятными сердцу мелочами и безделушками, книгами и наградами, которыми он гордился. Все, что имело цену, пришлось оставить или отдать для последующей продажи. Не только ему — брату, дяде, отцу, им пришлось оставить все.       В момент, когда собирал вещи, Ванцзи все еще почему-то думал, что все это не по-настоящему. Что все это какая-то ошибка и недоразумение. Как их могли выставить из собственного дома в середине декабря, даже не дав толком собрать вещи? Все, что он успел, это сложить одежду, упаковать учебники и свои конспекты. Кто же знал, что теперь, кроме этого чемодана, у него больше ничего и не будет?       О. Он был очень наивен.       Он ведь понятия не имел, в каком мире на самом деле живет. Когда не знаешь ничего о жизни простых людей, думаешь, что между вами нет особых различий. Кажется, что все у вас так же, как и у всех, и только оказавшись на пару ступеней ниже в пищевой цепи человечества, начинаешь осознавать ту пропасть, что между вами была все это время.       На самом деле, в этой жизни было множество вещей, на которые раньше он просто не обращал внимания. Реальность обрушилась на него лавиной, сбивая с ног. У него всегда было все, стоило только попросить.       Прежде он чувствовал себя в безопасности, выходя из дома, теперь же ему то и дело приходилось нервно оглядываться по сторонам, стоило свернуть в узкий проход между неприметными серыми зданиями или войти в темную часть парка. Теперь его некому и нечему было защитить, кроме самого себя. Лань Ванцзи учили обороняться, но ему никогда не приходилось делать этого в реальной жизни. Шутка ли, кто-то позволил бы себе напасть на одного из наследников семьи Лань? Рядом с ним всегда кто-то был, кто не позволил бы подобному случиться.       Парень никогда даже в таких местах на окраинах города не оказывался. Просто незачем было. Широкие, хорошо освещённые улицы центра сменились маленькими дворами с крутыми подъемами, громкими криками, мусором, что сыпался на асфальт, часто вместе с помоями.       Его дядя говорил, что район, в который им пришлось переехать, ещё не самый плохой, и в той квартирке, в которой они поселились, когда-то в юности жила его мать, до того, как познакомилась с их с Сичэнем отцом. Именно от неё она им и досталась, поэтому её не смогли отнять из-за взысканий. Так иронично, что наследство от матери оказалось больше всего, что мог оставить ему и брату отец. Всё, что было у главы семьи, прогорело, как сухое полено в камине, быстро и ярко пуская в глаза режущий дым.       Если этот район казался Лань Цижэню не самым плохим, то он просто не хочет видеть, что может быть хуже.       Ещё пару месяцев назад его старший брат должен был занять место главы компании после скорой смерти отца. Врачи давали глав семьи не больше полугода при том, что мужчина уже был не в состоянии самостоятельно передвигаться, проводя последние дни своей жизни прикованным к больничной койке. А теперь никакой компании не было.       Резкий обвал рынка, который никто не мог предсказать, сократил этот и так мизерный срок вдвое. Такого сильного приступа у главы семьи Лань не было ещё ни разу. В тот день они думали, что разом лишатся и самой компании, и её директора, но ему удалось пережить это потрясение.       Благодаря слаженной работе трех отделов, вмешательства дяди и друзей Лань Сичэня, кризиса, казалось, удалось избежать. Да, акции их компании на рынке резко упали. Они лишились сразу четырех крупных клиентов, с которыми сотрудничали очень долгое время, от них ушло несколько партнеров, почувствовав себя и свои вложения в опасности. Но с этим можно было справиться. Случившееся было похоже на землетрясение, которого никто не ожидал, но оно случилось, обрушив всё внутри здания, но пока то всё ещё стояло, рано было опускать руки.        Всё удалось бы утрясти за счет амортизационных счетов, сотрудники компании были в безопасности, просто пришлось бы искать новых клиентов и новых партнеров, подстраиваясь под изменившийся рынок. Лань Ванцзи верил, что его старший брат мог с этим справиться, ведь с того момента, как отец слег в больницу, он уже взял на себя большинство его обязанностей. У Лань Сичэня были хорошие отношения с директорами других компаний, надежные друзья, с которыми он побратался ещё учась в университете. Ему хотелось верить, что они справятся, и отец сможет уйти, спокойно оставляя компанию на их плечи.       Никто не ждал внезапно нагрянувшую проверку. После такого бума на бирже она была естественна, но Сичэнь всё равно растерялся, принимая людей и позволяя им изучать отчеты, в которых не должно было быть никаких нарушений. Во всяком случае, серьезных. В конце концов, они только что буквально избежали добровольного закрытия, работников можно было бы понять и простить. Вот только проверка выявила грубые нарушения. И не только у налоговой нашлись претензии. Казалось бы, ещё вчера компания устояла, а сегодня под ними опять тряслась земля и трескался бетонный фундамент.       У фирмы не было денег для погашения штрафов, потому что вся имеющаяся прибыль давно была разделена. А суммы там были такие, что у него холодная волна по спине прокатывалась, стоило вспомнить количество нулей. Одно дело, когда воспринимаешь такие суммы как прибыль, другое — когда тебя обязывают выплатить их, иначе суд и, возможно, тюремный срок за мошенничество. Для репутации их семьи это был сокрушительный удар.       Сколько бы отец ни давал распоряжений брату на выплату, с них всё продолжали и продолжали требовать. Банки вытрясли с них всё вплоть до копейки, ведь их отец отвечал за свою компанию всем своим имуществом. Так у них не осталось абсолютно ничего, кроме небольшой суммы, которую они с братом решили оставить на дальнейшее содержание отца в больнице и на его похороны. Хоть этот участок на кладбище у них не отняли, и на том спасибо.       Сейчас Лань Сичэнь был на попечении своих названных братьев, стараясь сделать для них с дядей хоть что-нибудь, чтобы улучшить или облегчить им жизнь. Единственное, о чем Лань Ванцзи хотел бы попросить старшего брата, это хоть одну ночь провести снова на нормальной кровати. Да, это было мелочно с его стороны, но ему так хотелось просто нормально выспаться. Хотелось снова нормально заснуть и проснуться без чувства, будто всю ночь его били палками. Всё его тело болело, но он не смел жаловаться.       Он знал, что брат пытается найти работу и уладить все оставшиеся проблемы после разорения ГуСу, неся на себе тот позор, которым их неустанно покрывают, печатая в газетах лживые статьи одну за другой. Грязные речи, как вода из канализации, что залила всю дорогу перед ним, распространяя зловоние на всю узкую улочку, которую ему предстоит пройти до самого конца.       Лань Ванцзи должен был верить Лань Сичэню, и он правда верит. Верит и надеется, что его брат справится, ведь он сильный. Сильнее, чем сам Ванцзи, потому что у него не получается. Ему всего двадцать, он не так давно окончил школу и, не считая стажировок в семейной компании, нигде не работал. Его всю жизнь содержали, а теперь делать это было некому. Сичэнь не сможет вечно брать деньги у чужих людей, их отец едва ли жив, дядя тоже болен и уже не так молод, чтобы обеспечивать их двоих, а он сам ровным счетом ничего не умеет, кроме как учиться.       Его изводили панические атаки с того дня, как высокие белые ровные потолки с изящной лепниной сменились серой от времени неровной побелкой, давящей на голову, будто тяжелая бетонная плита. Хотя кого он обманывает, ведь потолки в той квартирке — это и есть бетонная плита, неровная, с заметными щелями между стыками.       В квартире матери тесно, сыро и холодно, потому что отопление слабое и работает с перебоями, ведь в квартире очень давно никто не жил, а люди из службы, что вызвал дядя, были такими грубыми. С ним вообще впервые кто-то был так груб.       Однако самым большим потрясением для Ванцзи стало то, что его отчислили. Отчислили. Его. Да у него ни одного балла ниже среднего не было и ни единого нарушения дисциплины. Он даже на занятия не опоздал ни разу. Но как бы там ни было, они всё равно больше не могли позволить себе оплату обучения.       Казалось бы, если Лань Ванцзи больше не мог учиться, почему не найти работу? О, он честно пытался, только вот образования оконченного высшего у него не было, да и документально заверенного опыта тоже, а его фамилия теперь и вовсе бывших знакомых заставляла кривить губы в брезгливых и ехидных ухмылках. Всё, что ему оставалось, это подработки, на которые часто брали студентов. Почти все его одногруппники так зарабатывали себе на жизнь, значит, ничего сложного в этом не было.       Однако он ошибся и здесь.       Куда парень только ни пытался устроиться. За одну только неделю он мог сменить два или три места, которые в итоге, несмотря на обещания, никто не спешил оплачивать даже за часы. Ванцзи промучился так около месяца, пока силы совсем не покинули его, оставляя парня лежать на узком жестком диване в гостиной, на котором он спал. Парень едва ли мог заставить себя подняться.       За этот месяц парень осознал для себя четко две вещи, которым бесполезно было сопротивляться.       Первая: те люди, на уровень которых его опустили, жили по совсем другим правилам, которые он просто был не в силах принять и понять. В мире, где он жил всю свою жизнь, люди были людьми. А не грязными дикими животными, упивающимися своей мнимой властью над другими.       Никогда прежде никто не позволял себе вести с ним себя как-то по-особенному только из-за того, что Ванцзи был омегой. Хотя, правильнее будет сказать, что никто никогда просто этого не делал, потому что в этом не было никакого смысла. Его учили, что этот пол вторичен, так учили его брата, и все, кого знал юноша, вели себя в соответствии с этим.       Никто из его знакомых никогда не делал акцент в общении на вторичном поле, не позволял себе пошлить и задевать другого, основываясь только на половых признаках. Это было низко и мерзко. Почему же тогда сейчас он каждый божий день видит то, чего не может понять? Почему вдруг из человека с первичным мужским полом он вдруг превратился для всех прохожих в просто омегу? То есть, на их языке, в женщину. И абсолютно неважно, что женщиной он не является. Никто не заслуживает такого.       Ванцзи не заслужил участи быть облапанным огромными лапищами малознакомого мужика, который был хозяином магазина, в который он пришёл в очередной попытке устроиться на работу. Что такого он успел сделать в этой или прошлой жизни, чтобы его зажали в углу лицом к стене и грубо шарили руками по телу, вызывая шок и ужас от всего происходящего? Никогда в жизни до него не домогались и не приставали подобным образом. Да даже шуток и намеков в его адрес подобных не было, а тут с него уже стягивают грубый форменный фартук и тянутся к застежке ремня. Он так разозлился с перепугу, что совсем не подумал о возможных последствиях, ведь это было маленькое темное помещение, в котором не то что окон не было, даже камер.       Дернувшись из хватки потных ладоней в сторону, Лань Ванцзи, запинаясь на дрожащих ногах, бросился к приоткрытой двери, отталкивая мужчину прочь от себя. Ему хотелось просто убраться как можно скорее, и неважно куда, лишь бы подальше. Но его со спины хватают сначала за руку, а потом и за волосы, откидывая обратно к стене, о которую он ударяется всем телом так сильно, что из легких выбивает воздух, а на глаза наворачиваются слезы. Парень бьет мужчину, что прижимается к нему своей огромной тушей, точно намереваясь поиметь его среди жужжащих холодильников и пустых коробок из-под товара в лицо. На пол с тихим стуком сыплются пуговицы с его рубашки, потому что он рвется к двери и ему удается вывалиться из темноты в ярко освещённый зал магазина.       — Ах ты, грязная шлюха! — слышит он разъяренный крик из-за двери и громкие гулкие шаги.       Мужчина вылетает следом за ним и Ванцзи даже не успевает подняться на ноги, чтобы убежать; тело его не слушается, он видит капли крови, что падают на серый кафель, и поднимает взгляд. Похоже, парень сломал нос своему директору. Он не успевает увернуться от руки, что снова хватает его, поднимая на ноги; несмотря на чужие взгляды людей, которые даже не пытаются ему помочь, его снова тащат к кладовке. Горло перехватывает от боли и шока, все, что из него вырывается, это хрип и кашель, а так хочется хотя бы закричать, позвать на помощь. Но он понимает — как бы громко он ни кричал, никто не придет. Все просто убегут.        Лань Ванцзи дергается, стремясь снова вырваться на свободу, пинается и не даёт сдвинуть себя в сторону ни на шаг, отбиваясь. Как ему в голову приходит мысль укусить руку, что держит его так крепко, парень не знает, но его зубы сжимаются на чужой коже и он чувствует во рту неприятный соленый вкус крови. Мужчина кричит, отпихивает его в сторону, и Ванцзи сплевывает, просто не в силах чувствовать вкус чужой крови. Его тошнит, он едва стоит на ногах, поэтому тяжелый кулак, врезавшийся в скулу, валит его снова на твердый пол. Но парень не позволяет себе сидеть без движения, пока у него есть возможность сбежать. Несмотря на сильную боль, он ползет, цепляясь руками за стеллажи просто ради того, чтобы вывалиться из дверей магазина под поток громкой брани на мокрую брусчатку, прямо под дождь, смывающий кровь с его лица.       Он никому ничего не рассказывает. Ему вообще ничего не хочется говорить. Теперь ему становится ясно, как, скорее всего, чувствуют себя жертвы изнасилования, только от них его отличает одно. Ему все же удалось спастись. Думать о том, что было бы, если бы всё сложилось иначе, не хочется. Он и так с трудом в силах сдерживать слезы, жгущие глаза. Неправильно ненавидеть себя за то, каким ты родился. Так почему же теперь он хочет себя за это ненавидеть?       Раньше быть омегой для него не значило ничего. Его организм лишь немногим, как казалось, отличался от обычного мужского, не давая этим ему абсолютно никакого преимущества. Ни отец, ни дядя не разделяли их с братом, ни общие знакомые. Возможно, дело было в том, что для его прошлого окружения быть омегой и правда было чем-то не таким важным.       Ванцзи никогда не планировал заводить семью, вынашивая детей самостоятельно, и в брак вступать он, если честно, не особо хотел, крайне смутно представляя себе собственную семейную жизнь. Ему было бы просто хорошо и одному, в тишине собственной квартиры.       Теперь же, выходя на улицу, парень чувствовал себя в опасности. Неужели именно об этом говорят так громко те женщины и омеги, что борются за права, которые, как кажется, у них есть и так. Правду говорят, понять человека можно, только оказавшись на его месте. Он оказался, и ему не понравилось. Ни одному человеку не понравится чувствовать себя будто кусок мяса перед стаей собак.       А ведь то нападение в магазине случилось не потому, что он был омегой. Нет. Ему рассказала об этом девушка, одна из кассирш, что работала в тот день в магазине. Она встретила его на улице и узнала, даже несмотря на маску, которая закрывала половину его лица. Ещё бы, синяк с его скулы всё ещё не сошёл, и он не хотел, чтобы его кто-либо видел. Та девушка рассказала ему о том, что такое в том магазине случается так часто, что люди просто привыкли игнорировать, а многим там работающим просто проще согласиться взамен на деньги, которые этот хозяин им платит. По словам кассирши, он даже не сразу понял, что парень омега, и набросился на него просто потому, что тот ему понравился. Ванцзи опять затошнило.       То есть в этом обществе считалось нормальным накинуться на человека, склоняя его к насильственной связи просто потому, что ты «приглянулся» или подходишь для этого по половым признакам. Это же просто ужасно.       Но это была только одна из вещей, которую понял Ванцзи. Вторая была куда проще, но не менее болезненной.       Никому нельзя было верить. Вообще никому. Ни потенциальным начальникам, ни коллегам, ни прохожим, менеджерам и официантам. Любой из этих людей, что приветливо улыбался тебе в лицо, заговаривая зубы, с такой легкостью вышвыривал после на улицу. Возможно, причина была в его доверчивости и честности. Лань Ванцзи привык верить людям, что были с ним рядом, он не знал, что в реальной жизни делать этого было нельзя.       За этот месяц парень оказался в ещё худшем положении, чем был до. И он не знал, что с этим делать и как справиться. Ему начало казаться, что выхода просто не было.       Квартира, где он теперь безвылазно сидел, была какой-никакой, а защитой. Весь внешний мир вызывал в юноше отвращение, казался мерзким и опасным. Лучше он будет сидеть в четырех стенах маленькой гостиной, которая стала его собственным убежищем, чем выйдет на пропахшие мусором, бензином и выхлопными газами улицы, по которым ходят не люди, а дикие звери.       Дома он мог свернуться на твердых подушках старого пыльного дивана, обитого грубой тканью, и накрыться с головой одеялом, чтобы просто отдыхать. Стертые от постоянного хождения между столиками в кафе и ресторанах ноги ему были за это благодарны, потому что они болели до сих пор. Руки были стерты, подушечки пальцев огрубели, обожженные химией моющих средств, потому что резина перчаток вызывала у его кожи ещё большее раздражение.       Он мог пролежать не вставая весь день, не понимая, сколько времени сейчас и как быстро оно проходит мимо. Парень мог ничего не есть, не чувствуя голод, и не отзываться, когда его звали. Большую часть времени он просто спал, утомленный мыслями и чувством паники, которая то бесследно исчезала, то накатывала волной.       Лань Цижэню было больно смотреть на племянника, но мужчина считал, что тому просто нужно время, чтобы смириться и привыкнуть, ведь Ванцзи вел себя хорошо. Только парень никогда не жаловался, и понять на самом деле его внутреннее состояние не мог никто. Разве что его брат. Возможно, если бы не появление Сичэня, могло бы произойти нечто непоправимое. С каждым днем Лань Ванцзи закапывался в себя всё глубже и глубже, погружаясь в неизвестность, что сжимала легкие, заставляя задыхаться. Она отбирала у него все силы. Даже после сна парень не находил в теле их достаточного количества, чтобы просто поднять руку.       Он ничего не ел и после последней своей попытки устроиться на подработку почти перестал говорить.       Пока он жил в обеспеченной семье, быть омегой было просто. Его не мучили жар, нервозность, чувство беспокойства и опасности, которые спонтанно усиливались из-за неровного гормонального фона и повышенной чувствительности. Всё это не ощущалось остро из-за помощи семейного врача, вовремя сдаваемых анализов и постоянного приёма горы таблеток: от простых витаминов, до легких подавителей. У него было всё, чтобы чувствовать себя комфортно.       Постепенно он просто ко всему привык и перестал обращать внимание на свои особенности, делая природный запах более спокойным и нейтральным, чтобы не отвлекать одноклассников, а потом и однокурсников. На его комоде всегда громоздилась небольшая, но объемная коробка с таблетками, которые всегда были пронумерованы. Их просто было нужно не забывать вовремя покупать, и всё. Он даже не знал, сколько стоила одна такая баночка. Ему было совершенно неважно.       Оказалось, что дорого. Поэтому он перестал принимать их, всё равно его организм начал отторгать их.       Он не поднялся с дивана, продолжая лежать, накрытый тяжелым одеялом, когда в дверь настойчиво позвонили. Ему наконец удалось пригреться и почувствовать себя лучше, поэтому юноша не поднимется. Только если хоть кто-то предложит ему что-то более приятное.       Тихо скрипнула дверь напротив него, и из единственной спальни в квартире показался бледный и измученный Лань Цижэнь. Мужчина выпрямился, оглядывая пространство перед собой, в особенности горку на узком сидении дивана, грустным взглядом. Не сказав ни слова, он медленным тихим шагом побрел к входной двери, в которую всё ещё настойчиво звонили. Ему было прекрасно известно, кто сейчас обеспокоенно топчется на пороге, но заставить себя двигаться быстрее не получалось.       Старший из его племянников едва не ввалился в квартиру, стоило двери перед ним наконец распахнуться. Лань Сичэнь ещё выглядел вполне свежим и бодрым, даже румянец украшал его светлое лицо; может, недолгое присутствие этого человека сможет привести их в чувство хоть ненадолго.       — Ванцзи? — кивнув дяде и наконец переступив порог, зовет Лань Сичэнь, оглядывая крохотную прихожую и проходя вперед в первую же комнату. — Брат? Ванцзи, ты в порядке?       Мужчина быстро подлетел к дивану, опускаясь перед ним на колени, чтобы осторожно руками забраться под ткань одеяла. Это было сделать непросто, потому что человек перед ним лежал к нему спиной, прижимая своим тяжелым телом один свободный край, а другой цепко удерживая руками, образуя плотный белый кокон.       — А-Чжань, вставай, я принёс еды и новости от отца из больницы.       Названный нехотя завозился, отогнув край одеяла, и высунул голову, чтобы усталым внимательным взглядом поблекших глаз посмотреть на того, кого никак не ожидал тут увидеть. Лань Хуань уже давно к ним не приезжал и тем более не передавал новостей. Неужели случилось что-то серьезное? Не мог же их отец умереть раньше отведенного срока?        Чтобы услышать обещанные новости, Ванцзи пришлось сесть, дать себя внимательно рассмотреть, а после его и вовсе вытолкали в холодную ванную комнату, в которую идти у него не было совершенно никакого желания, потому что там было холодно, тускло и скользко, да и вода была едва-едва теплая.       Однако, когда он отказался мыться, брат вместо того, чтобы оставить его в покое, достал из бумажного пакета, с которым приехал, сверток чистой одежды и принялся раздеваться, а после, как в детстве, потащил его в ванную прямо так, в одеяле. В его единственном достаточно теплом одеяле, чтобы он мог под ним нормально спать. Пришлось сдаваться, признавая поражение, ведь терпеть холод целую ночь, пока будет сохнуть тяжелая ткань, совсем не хотелось, а драться, да ещё и с Лань Хуанем, у него не хватило бы сил.       Сичэнь одел его, выбравшегося из холодного плена, закутывая продрогшее тело в ткань. Помог ему высушить волосы полотенцем и заставил выпить все необходимые таблетки, обещая, что постарается достать ему новые. И только после всего этого они втроем уселись перед низким столом на подушках за той едой, что привез с собой Лань Сичэнь. Они ели долго, потом просто сидели и пили горячий чай, пока не стемнело и не пришлось подниматься, чтобы включить свет. Тогда брат, глядя на время, всё же начал говорить.       — Я ездил к отцу сегодня утром. Он редко звонит из больницы, только в крайнем случае, поэтому я подумал, что что-то случилось, и сорвался к нему при первой же возможности, — Сичэнь рассказывал не спеша, подбирая слова и грея пальцы о чашку. — Когда я примчался в его палату, он там лежал и улыбался…       — Улыбался?.. — хрипло переспросил Ванцзи, недоуменно глядя на старшего брата.        — Именно, — Лань Хуань даже кивнул, этим как бы стараясь подкрепить свои слова. — Лань Чжань, отец сказал, что знает, как решить нашу проблему. Только его предложение, скорее всего, может тебе очень сильно не понравиться.       — Говори… — ему тяжело было слушать слишком много слов и фраз, что так и сыпались из брата. Голова болела.       — Брак, Ванцзи. Отец предлагает выдать тебя замуж, — опустив глаза на содержимое своей чашки, покаянно вздохнул Сичэнь. Он выглядел так, будто вина мучала его.       — Когда? — он почувствовал, что начинает злиться, но не от того, что за него решали его судьбу, а за то, что теперь каждое слово приходилось вытягивать клещами.       — В ближайшее время. Он не сказал ничего конкретно, но, боюсь, отец будет настаивать. Тебе нужно будет приехать к нему, чтобы обсудить всё; Цзинь Гуанъяо вызвался помочь и отвезти тебя, когда отец точно всё решит, — по лицу Лань Хуаня было неясно, поддерживает он эту идею или нет, в глазах брата были сейчас лишь вина и беспокойство.       — Он правда думает, что этим можно всё решить? — недовольно выдохнул до этого молчащий Лань Цижэнь, сжимая в пальцах пиалу.       — Такая судьба не может быть хуже того, что есть сейчас, — тихо и медленно проговорил Лань Ванцзи, заглядывая дядюшке в глаза.       В конце концов, и правда может в любой момент стать хуже, чем сейчас. Если отец будет твердо намерен выдать его замуж, то смысл отказываться. Какой толк от его свободы, если с ней ничего не сделать? Он лучше обменяет её, если это вытащит их троих обратно в мир, который от них отказался.