Смотрите же, с какою грязью вы меня смешали. Вы собираетесь играть на мне. Вы приписываете себе знание моих клапанов. Вы уверены, что выжмете из меня голос моей тайны. Вы воображаете, будто все мои ноты снизу доверху вам открыты. А эта маленькая вещица нарочно приспособлена для игры, у нее чудный тон, и тем не менее вы не можете заставить ее говорить. Что ж вы думаете, со мной это легче, чем с флейтой? Объявите меня каким угодно инструментом, вы можете расстроить меня, но играть на мне нельзя. Уильям Шекспир «Гамлет»
Март. Лос-Анджелес, Калифорния. ♬ Health — Slaves of Fear.
— Я не знаю точно, сколько пробуду в Италии, поэтому было бы восхитительно отложить твою «очень важную, насыщенную» жизнь в Новом Орлеане на какое-то время и перебраться в теплую Калифорнию. Ко всему прочему, мне не с кем оставить мой зоопарк. Чарли поедет со мной, а две шиншиллы как одни будут? Прекрати препираться, — ворчу достаточно громко, чтобы пристыдить Хейли, но максимально тихо для проезжающих мимо нас автомобилей соседей. Норман становится хуже — постоянное давление, мигрень, гипертония. Я крайне болезненно отношусь к состоянию её здоровья, потому что возраст уже даёт о себе знать, она совершенно не заботится о себе. Работает на износ, часто разъезжает в командировках, имеет дело с важными бумагами, круглосуточно сфокусирована на том, чтобы в жизни все было упорядочено и строго по графику. Несколько дней назад началось кровотечение из носа, снова кружится голова и темнеет в глазах. Однажды она потеряет сознание, а рядом не будет того, кто сможет ей помочь. Последние месяцы все наши разговоры заканчиваются тем, что я предлагаю ей пожить либо в моем доме в Нью-Йорке, либо в Лос-Анджелесе, понянчиться с моими животными, забыв об обязательствах и работе. Мне спокойнее, когда она находится под охраной моих ребят — так я могу быть точно уверена, что в случае непредвиденной ситуации ей помогут. Я вернулась в Эл Эй, чтобы завершить дела, а Хейли буквально вынудила шантажом прилететь ко мне. — Зачем тебе вообще уезжать? В Лос-Анджелесе есть все для того, чтобы отдохнуть и перезарядиться от шума Большого Яблока, — дурачится Хейли, поигрывая бровями. — Как я могу отдохнуть в месте, где все меня знают? Друзья, знакомые, люди из музыкальной индустрии и кинематографа. Каждый день мой телефон разрывается от предложений встретиться или сходить на очередное прослушивание. Нет, мне хочется уехать от этого подальше, исчезнуть, чтобы привести мозги в порядок. — Любишь ты исчезать, — хмыкает Хейли, продолжая катить мой чемодан по дорожке к дому. — Это твой фетиш? Я улыбнулась, шагая за ней по укрытому лунными лучами темному двору. Знала же, что лучше прилететь завтра утром и все равно поменяла билеты на сегодняшний вечер, надеясь выспаться, чтобы быть бодрой. — Время от времени полезно отстраняться от рутинного шума и давать себе возможность побыть наедине с собой. — …А другим побыть без тебя, — устало вздыхает Хейли, припоминая сказанные мною слова. — Почему ты меня учишь, если я старше? — Потому что всему самому важному ты меня уже научила, а долг платежом красен, — игриво подмигиваю женщине, открываю дверь и пропускаю её в дом вместе с Чарли. — Теперь моя очередь. — Хорошо, я останусь, но за это летом ты приедешь ко мне ровно на тот период, на который сейчас уезжаешь в Италию. На других условиях я остаться не готова. Я резко выпрямилась, бросив ключи на комод, и недовольно цокнула языком, закатив глаза. — Ты меня без ножа режешь. Я ещё не строила планов на лето, мне хоть бы с весной разобраться. Лейблы ломанулись поп-альбомы один за другим клепать, чтобы нагнать утраченные месяцы среди хип-хопа и электронной музыки, у меня работы по уши и выше. — Ты не единственный автор во всем мире, — поучительно настаивает Норман, приподнимая брови. — Безусловно, ты талантлива, но незаменимых нет, а всех денег не заработаешь. — Я этим не ради денег занимаюсь, мне нравится сам процесс. — А какая разница, где им заниматься — в Нью-Джерси или в Чикаго? Хоть на Фиджи создавай, конечный вариант все равно будет записываться в студии. Я изнемогающе задрала голову вверх, захлопнув ресницы. Несмотря на то, что мы с Хейли не связаны кровными узами, характером я «пошла в неё», что называется. Выманила её к себе обманом, вот и расплачиваюсь теперь. — Ладно, шантажистка, я согласна. Она довольно усмехнулась, словно победив меня в только ей известной игре, и принялась раздеваться, скидывая туфли на высоком каблуке. Чарли уже давно убежал на второй этаж, но только сейчас отчего-то тревожно взрычал, чем и привлёк мое внимание. — Пойду, посмотрю, чего ему там не имется, — оставляю сумку стоять у двери, закатываю рукава голубого джемпера до локтей, медленно поднимаясь по лестнице наверх. Сегодня был не самый лёгкий день, я с шести утра на ногах, поэтому сохраняла надежду принять ванную и лечь спать. — И чего ты так взбесился? — бессвязно бормочу на тявкающего корги, закрывая открытое настежь окно. Занавески взмыли вверх, летая по стене подобно привидениям. — Это всего лишь ветер, не нервничай. К моей спине прикоснулось острое лезвие, моментально блокируя все движения. Я сглотнула, пугливо осматривая пространство вокруг себя одними глазами, не шевелясь. Замерла в одной позе и развела руки в стороны, давая понять, что никакого оружия не имею и абсолютно безопасна. Первая мысль, появившаяся в моей голове — Хейли. Нельзя, чтобы она пострадала. — Утихомирь его, иначе распрощаешься с этим мерзким созданием, — незнакомый мужской голос издал смешок прямо у моего уха, прислонившись колючей щекой к моей скуле. — Он боится, — объясняю полушепотом поведение лающей собаки. — Позвольте отвести его в спальню и закрыть там. — За дурака меня держишь? Чарли, увидев, как крепкая рука обхватила мою шею, быстро скакнул вперёд, ухватившись за штанину мужчины, рыча и оттаскивая зубами джинсовую ткань. — Вместе пойдём, — атмосфера от грубого голоса стала мрачной, будто паучье логово. Острие впилось в кожу сквозь джемпер между лопаток, поторапливая меня. Я осторожно кивнула, сделала шаг вперёд и позвала Чарли наименее тревожным из всех возможных интонаций, призывая собаку следовать за мной, хотя в тот момент голову атаковали иного рода мысли. Я уже сталкивалась с подобными проявления фанатизма и хейтерства раньше, не раз обращалась в полицию, когда в моё жилище пытались пробраться. Именно поэтому все мои охранники оберегают мой дом в Лондоне, Лос-Анджелесе и Нью-Йорке — это места, где я провожу много времени, несмотря на путешествия и рабочие поездки. Я часто пропадаю в студии, но потом могу неделю не вылезать из постели, не выходить за ворота, ни с кем не контактировать. Паники в подобных случаях у меня не возникает — это наверняка какой-нибудь обдолбанный идиот, с которым нужно вести себя уравновешенно, не спорить, не лезть на рожон, а когда он расслабится и потеряет бдительность, дать сигнал охране, чтобы его задержали. — Успокойся, все в порядке, — натянуто улыбаюсь своей собаке, запирая в своей комнате, и только когда Чарли оказывается в безопасности, с облегчением выдыхаю. — Есть ещё кто-то? Находясь в полном замешательстве, я потрясенно выговорила: — Есть. Соседка пришла яблоки для шарлотки попросить. Вы её отпустите, а мы с останемся наедине. Зачем она вам, верно? Нужна я, так и не трогайте никого, кроме меня. — Да кому ты сдалась? Таких как ты на этом свете вообще существовать не должно, — кинул он так небрежно, что если бы слово имело реальный вес, обязательно попало бы мне в голову и пробило дыру. Меня неожиданно развернули, прижав спиной к двери спальни, а лезвие, что упиралось в позвоночник, приставили к глотке. От такого внезапного порыва ноги стали ватными, колени подкосились, полная дезориентация кричала в пустоте о том, что я попала в западню. Глаза напротив налились кровью, прищур стал ядовитым и осуждающим, словно самим зрачкам смотреть на меня неприятно.♬ Hollywood Undead — Levitate.
Я узнала его сразу. Майкл Уэрфи грозился выпустить мои кишки наружу уже как семь месяцев; все началось с угроз в «Твиттере», а после переросло в травлю во всех социальных сетях и реальной жизни. Он пробирался на любое мероприятие, где была я, не раз выбегал на сцену во время моих репетиций с ножом, теперь вот исполнил заветную миссию и залез в мой дом. Если я правильно помню, его жена покончила жизнь самоубийством около года назад, и он по какой-то причине решил, что этот поступок она совершила после прослушивания моей музыки. Как результат — ненависть и желание уничтожить, сжечь, разрушить все, что связано со мной и меня в первую очередь. У полиции никогда не было достаточно улик, чтобы задержать его. Любопытно, когда завтра утром они найдут моё обескровленное тело, это будет веской причиной завести дело и усадить этого ненормального за решётку? — Оставь оружие, не порть себе жизнь, — склоняю голову набок, глядя на мужчину в упор, как на бестолочь. — Я сделаю вид, что тебя здесь не было. — Какая забота, — наигранно гримасничает Уэрфи, щелкая зубами. — Моя жизнь давно закончилась, а твоя прервется сегодня. Ты приготовила некролог? Ты же так любишь длинные вступительные речи. — Она их любила? Морщины на лбу Майкла выровнялись, зрачки стали темнее и покрылись невидимым инеем, глаза возмущённо округлились. — Ты не достойна даже косвенно говорить о ней, озвучивать свои никому ненужные мысли или догадки. Ты ни черта не знаешь! — Расскажи мне, — тугой ком шкрябал горло. — Я узнаю и скажу тебе то же самое. — Розмари? — донеслось снизу. Видимо, крик Уэрфи испугал Хейли. — С кем ты разговариваешь? Я опустила глаза вниз, подметив женскую тень, что замаячила внизу лестницы, и мои внутренности вмиг сжались. — Ребята со студии всегда ведут себя громко, — фальшиво хихикаю, извиняясь перед Норман за несуществующий разговор. — Мы утвердим финальную версию песни, и я сразу спущусь к тебе. — Опять студия, песни, даже дома от них покоя нет, — причитает Хейли, однако не настаивает и отступает, возобновив возню на кухне. — Убери оружие, — вновь пытаюсь достучаться до разума Майкла, если он остался. — Мы спустимся вниз, как ни в чем не бывало, я представлю тебя своим товарищем. Приготовим ужин, поговорим и обсудим все, что тебя тревожит. Не обрывай свою жизнь, ты же окажешься в тюрьме, если не остановишься прямо сейчас. Проникновение в чужую собственность — это уже статья, как ты понять не можешь? Уэрфи, не пряча довольной усмешки, налег на лезвие плотнее, царапая кожу на моем горле. Если бы сейчас меня спросили о дыхании, я бы поставила прочерк. Поникший мужской взгляд покрылся тонкой, едва заметной пленкой из слез. — А мне терять уже нечего, если ты вдруг не заметила. За тобой пришло твоё возмездие. Моя рука не дрогнет. Да за что возмездие? С чего он взял, что это моя вина? — Если некуда свою агрессию девать, иди в спортзал и колоти грушу. На живых людей с какой стати кидаешься? Давно никто ребра не ломал? Я пыталась унять кусачую дрожь, но пламя внутри полыхало высоким костром, испепеляя мои нервы. Хочется помочь этому больному человеку, но он сам отказывается, как упрямый идиот. Стоит и молча презрительно дробит меня помутневшим взглядом. — Если так хочешь, сделай это, — откидываю голову назад, максимально оголяя зону шеи и ключиц. — Я столько лет перевариваю это внутри себя, и когда осознаю, сколько людей в самом деле ненавидит меня по-настоящему, до скрипучей боли в зубах, я и сама готова резануть по запястьям. Этот гнев внутри меня, накапливающийся и просачивающийся сквозь мою кожу, всегда ищущий выход. Горячая лава в поисках трещин, в поисках чего-то, что можно сжечь, уничтожить, измучить. Я все еще нахожу хорошее, но решаюсь направить разрушение на все, о чем мне следовало заботиться. Мне всю жизнь придется существовать с раскаянием, будучи сломленным ребенком в душе. Я монстр, опасающийся собственного огня. На самой глубине моей души хранится множество секретов, я похоронила их там, куда не проникает солнечный свет. Давай сожжем тут все до пепла, — тихо шепчу, пока слезы скатываются дорожками по лицу, собираясь на подбородке, достаю из заднего кармана джинсов спичечный коробок. — Мне никогда не нравился интерьер этого дома, а переделать времени не находилось. Поможешь? Выудив одну спичку, чиркаю ей о наждачную ленту, как завороженная наблюдая за появившимся огоньком. Три, два, один… Отпускаю тоненькую палочку, позволяя той кувыркаться в воздухе, прежде чем упасть на пушистый ковёр. — Ты чокнутая, — подошвой ботинка Майкл притоптал возникшую струйку дыма из красного уголька. — У тебя было достаточно времени, чтобы всадить в меня нож по рукоятку и убраться из моего дома. Ты до сих пор этого не сделал, значит, не готов брать на себя ответственность, — втягиваю носом воздух, смотря в пустые глазницы. — Ты не можешь заставить каждого думать и чувствовать все так же сильно, как ты. В этом трагедия человеческой жизни. Тебе больно, но не я причина. Ты потерял близкого человека и до сих пор не можешь смириться с утратой. — Не делай вид, что видишь меня насквозь, — шипит, не ослабевая мертвой хватки Уэрфи. — За пустыми словами нет ничего. Ты столько лет льешь им всем в уши дерьмо и они, блять, верят тебе. Ты же даже не человек, а взращённое в лаборатории подобие, клон, наполненный пустотой. Красная пелена омывает взгляд, монстр вырывается из клетки с вскипевшей в крови ненавистью, скалит в злой хватке клыки, выпускает когти и рвет, рвет, пока не останутся одни отребья. Сердце сжимается совсем как тогда, когда глаза отца метали искры вместе с ножами, посудой, столовыми предметами, что попадались под руку и сопровождались словами о том, что моё существование требовалось исключительно для поддержания жизни другого человека. «Ребёнок из пробирки не должен быть выжить». Не-на-ви-жу. Всю свою жизнь я пытаюсь доказать покойникам, что они неправы. — Розмари, остановись, ты убьешь его, — в голову врывается мягкий голос Хейли, а руки обхватывают плечи, притягивая к теплому маяку, всегда согревающему меня. Тяжелое тело упало к моим ногам, свалившись грузом от ударов по голове. Я перевела заплаканные глаза с Майкла на стоящего передо мной Джоша, судорожно сглатывая, тяжело дыша, сжимая ладони в кулаки. — Вы нормально себя чувствуете? Извините за задержку, он оборвал всю проводку на заднем дворе и пока мы чинили её, успел пробраться внутрь. — Ничего страшного. Я всего лишь уже была бы мертва, будь этот мужчина чуточку расторопнее, — ставлю точку в разговоре надрывным хриплым голосом, переступая через тело Уэрфи. — С завтрашнего дня вы уволены. Попросите Стэнли немедленно заняться поиском новой охраны.♬ Dua Lipa — Be The One (Deep Sound Effect remix).
Я никогда не интересовалась и не следила пристально за группой «One Direction», поэтому их уход на перерыв никоим образом не сказался на моей жизни. Но когда парни очутились в свободном плавании, фатум с непреодолимой силой стал притягивать каждого участника ко мне, словно знакомства эти должны были изменить что-то в моем сознании или рутине моих дней. И если с остальными ребятами мы в дальнейшем знакомились совершенно случайно и, по большей части, благодаря работе, то с Томлинсоном дела обстояли иначе. Нас представила друг другу её Высокопреосвященство госпожа Смерть, а если точнее, смерть мамы Луи — Джоанны, кого забрал в декабре 2016-го рак. Я, право слово, не имею ни малейшего понятия, почему меня в самое сердце поразила эта новость и буквально сбила с ног, ведь на тот момент я лишь отдаленно слышала фамилию Луиса, уж тем более не была знакома с парнем лично, не говоря о его матери. Однако жизнь — череда необъяснимых событий и историй. Так уж сложилось, что эта внезапная, болезненная, несправедливая смерть вцепилась в моё сердце клыками и нашла выход в написанной мною песне «Бомбы в понедельник», куда я вложила всю свою восприимчивость к произошедшему горю. Мне не приходилось долго подыскивать слова, они выливались из меня подобно соку из свежих фруктов, которым так не терпится выбраться наружу, что не важны никакие условности. Я писала о том, что болело и у меня периодически, как бы я ни пыталась делать неприступный вид с посылом, что меня смерть моих родственников нисколечко не тревожит. Писала об идеальной мирной семье, где все друг друга поддерживают и заботятся, которой у меня не было и эти раны так и остались не зажившими. Не знаю, сумеет ли в будущем хоть какое-то ощущение заглушить детские несбывшиеся надежды. Писала, что «буду любить сад, даже если в нем не останется цветов», что «всё может взорваться в любой момент, наши шрамы складываются в созвездия», но «наша любовь не угаснет». Мне всем сердцем хотелось поддержать тех людей, которые продолжают бороться с таким чудовищным недугом, совершенно нечестным способом отнимающим как взрослых, так и детей. Мне хотелось поддержать Луи, невидимой нитью окутав его чувством, что «наши шрамы складываются в созвездия», но «даже если они умрут, любовь не угаснет». Спустя три дня после смерти мамы, Луи представил миру песню «Только держись», посвященную ей, и исполнил композицию в финале британского «Икс-Фактора», в то время как я за кулисами перед шоу репетировала презентацию своей песни, что должна была прозвучать в том же павильоне днем позже на другом мероприятии. Мы пересеклись случайно уже на последнем прогоне аппаратуры и музыкальных инструментов, разговорились, и я с некоторым волнением призналась ему, что написала текст под воздействием случившегося несчастья в его семье. Вопреки моим опасениям, он не принял это как способ затесаться к нему в доверие и с искренними намерениями поблагодарил меня, после чего мы обговорили еще не одну тему, открыв друг в друге приятных нам собеседников. Не знаю, чем руководствовалась жизнь, сталкивая нас лбами, однако против собственной воли я чувствовала какую-то тоненькую нить связи с Луи, равно как и с Зейном. Я, вроде как, испытывала холодное безразличие к его жизни, но каждый раз, услышав его имя, мое сердце само откликалось, не спрашивая меня, хочу ли я того. Если Зейна я временами ненавидела, временами обожала (зависело от его поведения), то к Томлинсону я не чувствовала, казалось бы, ничего, мы были чужими, но такими родными друг другу. Мне было неизвестно, почему я с такой болью и трепетом относилась к тому, что происходило с этим парнем — простая человеческая жалость или что-то другое руководило мной, но когда наутро после премии «iHeartRadio Music Awards», на которой я выступала в этом году, я проснулась и прочитала в новостях известие о внезапной кончине его младшей сестры, мир на несколько секунд замер: часовая стрелка перестала привычно размеренно шагать, листья на деревьях застыли во льдах, окаменев от того холода, что охватил всю меня. Барахтаясь между сном и явью, как дитя, запутавшееся в длинных колготках во время сборов в школу, до моего мозга никак не стремилось доходить, что юная девушка могла так неожиданно умереть буквально на пустом месте, от банального сбоя в организме. Статьи кричали о том, что это сердечный приступ, но объяснение это было еще ужаснее, чем если бы её, например, сбила машина. Гораздо проще справляться с болью, которая подправлена научным истолкованием «скончалась от полученных травм», чем с по-циничному нечестным «внезапная остановка сердца». Мою челюсть свело в сильной судороге, слезы сами покатились по щекам, как только я осознала, что для Луи и остальных членов семьи это, должно быть, оказалось не меньшим шоком, и сейчас им требуется вся сила духа, чтобы оправиться после потери. Мне не хотелось их тревожить в такой момент, поэтому первое, что я сделала, отыскав под подушкой телефон — позвонила Гарольду, пребывавшему в не менее взбудораженном, растерянном состоянии. Его голос был сух, подавлен и опустошен, но он долго — чересчур долго — объяснялся со мной, делал большие паузы между словами, словно его глотка забита камнями, подолгу повторял одни и те же предложениями, не отпуская меня, не позволяя попрощаться. Я поняла, что он чувствовал себя в высшей степени одиноким, однако поделиться этим ему было не с кем, и он держался за хлипкий диалог со мной, не в состоянии снова слышать звенящую тишину, что окружала его в тот день, поэтому не торопила, бережно и робко поддерживая беседу редкими репликами. Слухи оказались правдой — беда действительно случилась с Фелисити и была ударом для всех близких людей, несмотря на то, что девушка последнее время жаловалась на плохое самочувствие. Если бы знать, если бы только знать… Вечером я все же набралась смелости и позвонила Луи, чтобы принести свои соболезнования и просто поговорить с ним, чтобы убедиться, что он не взвешивает в своей голове желание выйти в окно. Несмотря на то, что я являюсь противником принуждения, в данном случае была твердо убеждена, что обязательства, свалившиеся на плечи Томлинсона (забота обо всей семье) должны не пригнуть его голову к земле еще больше, а напротив помочь ему со временем воспрянуть духом и осознать, что ему есть ради кого жить, добиваться новых высот и служить примером. Принято думать, что судьба в своей жестокости превосходит все мирские проблемы, но раз уж так вышло, что кого-то она забирает, а кого-то оставляет, нужно продолжать бороться. Поначалу рутина будет безрадостной, мир покажется самым отвратительным и мерзким местом, из которого хочется немедленно убраться, но время, время все расставит по местам. И снова будет зеленеть трава, и вновь родятся дети, и будет слышен плач, и смех, и боль — непреодолимая, казалось бы, боль, — утихнет. Как времена года, так и наши чувства сменяют друг друга, всегда найдется то, что заставит грустить и ненавидеть, но искра добра, как проблеск огня в пещере, такой необходимый для странствующего путника, промокшего под дождем, обязательно озарит пугающую темноту. Хранимая надеждой, что Фелисити наконец-то встретилась с мамой после долгой разлуки и обняла её, я впитала пальцами слезы под ресницами, почтив их память молчанием и молитвой, не забыв попросить у вселенной снисхождения и силы для тех, кто потерял их, и теперь чувствуют себя разбитыми. Все наладится. Не станет прежним, но наладится. Той ночью я так и не смогла уснуть, сидя на террасе под открытым небом и безмолвно глядя на высокие волны океана, хлестко разбивающиеся о песок на безлюдном пляже. Всё размышляла о Луи, его сестре, их родственной связи; о своих родителях и о том, насколько непостоянно все то, что мы имеем в своих руках, казалось бы, всегда, насколько просто это потерять. Я знаю, ничего нового, обыденные философские вопросы о жизни и смерти, о моральных ценностях, но, как говорил мне Гарри: «Однажды жизнь, не спрашивая, предлагает события, которые против твоей воли заставляют тебя задуматься о важном». Таков момент был сейчас — мысли цеплялись друг за друга, путались в отчаянном клубке, пиная мне в мозг то одно воспоминание, то другое. Возвращалась в моменты, когда мы были профи в играх, я постоянно думала, что он обманывал меня. Потому что не бывает таких хороших, честных, мягких в реальной жизни. И я тоже не раз обманывала, юлила, пыталась укусить больнее, царапала длинными клыками. Со мной непросто иметь отношения, я осознаю это — слишком своенравная, свободолюбивая, чересчур серьёзно относящаяся ко всему и одновременно лёгкая, как пушинка, когда дело доходит до ответственности. Я помню, как не раз собирала свои вещи и уезжала раньше, чем он успевал понимать, что я опять ускользнула. И каждый раз ему приходится прикладывать усилия, чтобы возвращать меня обратно, объяснять и успокаивать снова и снова. Я знаю, когда близкие друзья говорят, что ему повезло быть со мной, это ни капельки не правда. Возможно, для его нервов было бы спокойнее никогда не иметь со мной никакой связи. Впрочем, я также знаю, что он ни о чем не жалеет, на этот счёт у нас одинаковая позиция: боль невозможно испытать без радости — это плата за ощущение счастья. Полтора года назад, за несколько месяцев до его первого сольного тура, я сняла квартиру на улице Корнелия, просто потому, что я люблю джаз, а там — одни из лучших баров во всем Нью-Йорке. Тогда между нами лишь зарождались чувства, мы были чисты, как лист на столе, постепенно заполняя пробелы, будто уличные фонари сложились в указатель и вели нас домой. В памяти остались скрипящие полы и окна нараспашку, приносящие с собой осенний воздух. Несколько месяцев назад, до того, как он уехал в Японию, мы снова были там — сидели на заднем сиденье такси, опьянённые чем-то более крепким, чем напитки в баре, смотрели в окна квартиры, хихикали, припоминая детали и то, какими неловкими мы были. Меня завораживало, как этот город кричал о наших общих воспоминаниях, меня пугала сама мысль, что он всерьёз может уйти. Священные новые начинания тех дней превратились в мою веру. Надеюсь, я никогда его не потеряю. Такие расставания время никогда не сможет залечить, и если «нас» не станет, я больше не смогу возвращаться на ту самую улицу. Следующим утром, закончив с макияжем, я посмотрела на себя в зеркало: пиджак в мелкую клетку, чёрные брюки, золотой медальон на цепочке, белая шифоновая майка с лаконичным вырезом, удачно скрывающая грудь и зрительно удлиняющая шею. Занесла руку над столиком с духами, задумчиво теребя в воздухе пальчиками. Я не могла понять, какое у меня сегодня настроение, чего хочется и как сгладить ночное приключение, как скрыть его. Холод или тепло? Свет или темнота? Сексуальность или нежность? «Роза и дракон» от Carner: кожа тончайшей выделки, ликёр, свежесрезанные цветы, амбра, мускус, малина, тмин, корица… Парфюм получился вкусный, глубокий, томный, даже несколько животный. Он как чёрная кожаная косуха — вроде базовый, но веет чем-то бунтарским. Или «Мотель памяти» от Une Nuit Nomade? Я прыснула немного в воздух, закрыв глаза, и прислушалась к рецепторам. Как там у Блока?По вечерам над ресторанами Горячий воздух дик и глух, И правит окриками пьяными Весенний и тлетворный дух.
Вдали над пылью переулочной, Над скукой загородных дач, Чуть золотится крендель булочной, И раздается детский плач.
Цветочный, ванильный, пудровый аромат. Ирис, ладан, гвоздика, дубовый мох, ваниль, табак и кожа. Ностальгический, но современный.И каждый вечер, в час назначенный (Иль это только снится мне?), Девичий стан, шелками схваченный, В туманном движется окне.
И медленно, пройдя меж пьяными, Всегда без спутников, одна Дыша духами и туманами, Она садится у окна.
И веют древними поверьями Ее упругие шелка, И шляпа с траурными перьями, И в кольцах узкая рука.
— …И странной близостью закованный, смотрю за темную вуаль, — молитвенно шепчу, прикладывая пальцы к губам, впитывая лёгкость. — И вижу берег очарованный. И очарованную даль, — заканчивает за меня Хейли, обнимая сзади за плечи. Я улыбнулась, открывая глаза, и посмотрела на наше отражение в зеркале. Погладила её руку, задерживая ладонь чуть дольше. Эти прекрасные мгновения всегда так быстро проходят, время летит и остаётся только память о них. Не торопись. Не отпускай. — Надень улыбку, она тебе к лицу, — Хейли потянулась к моему столику и подала мне алую помаду. — Плохие девочки всегда красят ногти и губы красным, — решила она пококетничать. — Я запомню, — раздуваю щеки от важности, вскинув подбородок, чем знатно веселю женщину и вызываю смех тем, с какой высокопарностью прорисовываю ярким оттенком контур губ. Я никогда не была той фаталисткой, кому писатели-мужчины пишут оды, воспевают и возносят до небес. Я не та, о ком напишут «женщина — морфий» или «испорченная, вызывает зависимость, без неё нельзя жить». Я не та, ради которой «стоит переплыть реку» или «отчаянно взобраться на гору», «преодолеть сложности, преодолеть себя». Я часто встречаю в книгах образ женщины, которую «будоражит свет софитов и возможность притворяться, играть влекущие роли, обманывать, любить и страдать в шёлке», чей образ романтизируют и «кинжалы, которые она в злобности бросает в сердце, принимаются за нежные стрелы Амура». Это побуждает молодых девочек закрываться, чтобы стать одной из таких дам, ведь им вколачивают в голову, будто важно всегда оставаться для мужчины неразгаданной, будто необходимо быть слишком сложной, приближать и отдалять. А я гляжу на себя в зеркало и не вижу «раскованный и застенчивый взгляд, недоступность и томительные изгибы». Во мне нет «ведьмовских манер» и «движений, на которые хочется смотреть». Я не владею знаниями, благодаря которым можно оставаться «самой желанной из женщин». Раньше я тоже восхищалась подобными образами, возводя их в лик святых, пока не поняла, что в реальной жизни это глубоко несчастные натуры. Если говорить начистоту, я даже не вспомню, чтобы они встречались на моем пути. Где эти мужчины и женщины берут их? Кем вдохновляются? Потому что, как пример, во мне не живёт одна женщина, глубокая и чувственная, действующая в любой ситуации таким образом, что глаз невозможно оторвать. Я могу быть грубой и невоспитанной, могу злиться и плеваться, курить и не спать ночами. Я позволяю себе заглядывать в «Старбакс», даже если вчера ужинала в дорогом ресторане. Я буду петь и пританцовывать в машине, хамить подрезавшему меня водителю по дороге на светское мероприятие, где едва ли повышу голос. Я не выгляжу, как «божественное отпущение грехов», я выгляжу, как человек, который много работает и находится в постоянной усталости, но не перестаёт любить от этого жизнь и людей вокруг себя. Я не затаскиваю мужчин в своих сети, не пленю одним только взмахом ресниц. За моей дверью не стоит очередь из готовых пасть мне в ноги и целовать их, пока я буду сладостно изгибаться. Я не роковая Мата Хари, что любит старые шпионские романы. Не Леди Макбет, Далида или Клеопатра, которые увлекаются ядами и упрямы, как ад. Не прекрасная идеалистка Елена Троянская и не Лилит, способная научить сотни мужчин заниматься сексом. Не героиня чёрно-белых фильмов. Я — все они сразу и никто конкретно. Я женщина, которая избирает жизнь в страсти, любви, искренности с партнёром, друзьями и самой собой, в милосердии и доброте. Невозможно стать лучше во всем и сразу, не прилагая усилий. Вы читаете книгу или смотрите фильм, находите образ, за которым хотите следовать, совершенно не разбираясь в изнанке. Вы понятия не имеете, как на самом деле чувствуют себя те или иные женщины, представленные субъективным взглядом автора, потому что видите лишь оболочку, красивые слова и картинку. Вы не переживаете случившиеся с героиней события, благодаря которым она и становится той, кем мерещится в ваших глазах. Вы лишь избираете её образ жизни, приклеив его поверх собственной жизни, поэтому и выглядит это, как неживая подделка, инородное внедрение. Осознайте свою неповторимость, развивайте свою исключительную индивидуальность, забудьте о чужих устоях. Ваша жизнь, ошибки и опыт формируют тот характер, который никогда нельзя будет скопировать и увидеть только ещё. Именно уникальность и привлекает, именно она делает вас той самой, кого «невозможно забыть». Только тот, кто работает больше всех, кто вкладывает в себя, может полноправно торжествовать над толпой. Важно уметь находить прекрасное в себе, не сравнивать себя с другими. Они никогда не будут такими, как ты. — Ты сегодня встречаешься с Гарри? — Да, хотим поработать в студии, — киваю, захлопнув пудреницу. — Поэтому, скорее всего, буду поздно. — Творите, — улыбается Хейли, оставляя поцелуй на моих волосах. — И передай, что я, как мы и договаривались, жду его завтра на выставке. Все любят Гарри, ничего не меняется.♬ Julia Michaels — Falling For Boys.
Мне повезло сегодня — яркое солнце, воздух отдаёт влажностью на коже и океан приносит на берег только прозрачные волны. Неторопливо огибая усеянную пальмами трассу, несусь вместе с ветром и любимой музыкой, кончиками волос улавливая шёпот голливудских холмов. Золотой нитью наша планета одевается в свет. Потянув за швы, однажды бесплодный мир до краев наполнился жизнью, в которую мы можем влюбляться каждый раз, когда открываем глаза. Где есть свет, всегда появляется тень — это причинно-следственная связь, что таит жизнь. И этому же правилу подчиняются благодать и печаль: в самом сильном горе мы познаём смысл счастья. Тучи рассеиваются. С разбитого сердца начинается преобразование. Мы так же бесконечны, как и вселенная. — Розмари Норман? — окликнул меня незнакомый голос. Я оставила машину на сигнализации, оглянувшись, и с интересом посмотрела на двух девушек, что стояли передо мной. Доброжелательно улыбаюсь, приветствуя незнакомок. — Если вы из полиции, то нет, — иронично подшучиваю над скромными созданиями. — Можно фотографию? — Конечно, — закатываю рукава пиджака, вешая сумку на руку. — Как вас зовут? — Патриция, — представляется розовощекая брюнетка, с вьющимися волосами и потрясающе глубокими голубыми глазами, как ясное небо. Чёрное кружевное платье чуть выше колена, серьги из серебра, тушь лишь на нижних ресницах, чтобы выглядеть как куколка. Мягкий тембр голоса, как тёплый липкий мёд и нотка табака в парфюме на запястьях. — Впервые слышу такое необычное имя, что не отнимает у него особого шарма, — признаюсь, обнимая девушку одной рукой, пока камера телефона щелкает, делая рандомные снимки. — Как прошло утро? Чем занимались? — У нас был шоппинг, мы совсем не ожидали на такую встречу. Гуляли здесь неподалеку, — с улыбкой извещает пока что незнакомая мне девушка, рукой указывая на соседнюю сторону улицы, где в ряд выстроились магазины одежды. — Я Рут. Жемчужное ожерелье, кружевная многослойная юбка, волосы танцуют под ветром, собранные античной заколкой. Она была как миндальные цвета Ван Гога, чьи небрежность, игривость и простота взывали к первозданной женственности. Для того, чтобы быть чувственной, ей не нужно стараться. — Приятно познакомиться. Была рада встретить вас так неожиданно. — А мы, между прочим, огромные поклонницы, — с гордостью хвастается Патриция. — Знаем все альбомы, песни наизусть и фильмы с участием по десятку раз пересмотрели. — Мне льстит, что я нравлюсь не только подросткам, но ещё и взрослым людям, — саркастично гримасничаю. — Хорошего дня, — смущенно прощается Рут, не сводя с меня глаз. — Вы потрясающая. — Каждая из вас должна говорить то же самое своему отражению в зеркале по утрам, — с улыбкой приобнимаю их поочередно напоследок, прежде чем отстраниться. — Проведите день с пользой. Посмотрев на часы на запястье, и решив, что ещё успею заскочить в кофейню, перебегаю на соседнюю сторону улицы. — Глясе, капучино, латте, медовый раф. Всё по стакану и с собой, пожалуйста, — озвучиваю заказ, добравшись до барной стойки, одновременно достаю жужжащий телефон из сумки, снимая звонок помощницы. — Да, Мон. Что ты хотела? — Тебе знакома женщина по имени Вивьен? Я даже не знаю, что и думать. — Придётся минутку подождать, — предупреждает парень. — Что? Да, я подожду, — утвердительно киваю, хотя сама только что чуть не выронила гаджет из рук. Сложно передать словами, чего мне стоило мнимое спокойствие. Отхожу к окну, глотнув воздуха, и озадаченно тру лоб ладонью. — Знакома. Чего она хочет? — Прислала письмо на электронную почту. Мне переслать тебе или, может быть, удалить? — Читай вслух сейчас, я до вечера не попаду домой, — сухо командую, ощущая тошноту в горле. — А это точно вежливо? Вдруг там что-то личное? Я насмешливо мотнула головой, усмехаясь себе под нос. — Личное между нами закончилось, когда мне было восемь лет. Читай, там вряд ли что-то важное. С долей волнения массирую неприятно разболевшийся висок, глазами поднимаясь к безоблачному небу. Солнце, голубое полотно до горизонта, виднеющиеся верхушки гор успокаивали меня и напоминали, что я в порядке. Все хорошо. Ничто не сумеет расстроить меня в этот день. — Похоже, эта женщина при смерти, — сконфуженно сообщает Моника, погруженная в чтение письма. — Просит тебя приехать к ней в Испанию на какое-то время, чтобы попрощаться. Здесь есть координаты. А кто это? Испания? Но это совершенно не входит в мои планы. Я хотела поехать в Италию на несколько недель, а лучше месяцев. Мне нужно уединение, больше солнца и пространство для работы, которое будет вдохновлять. Я не готова отменить или перенести все в последнюю секунду. И потом, я уже предупредила Хейли, что уезжаю. — Бабушка моя, — отрешенно ставлю Янг в известность, раздраженно выдохнув. — Совсем не то, что мне сейчас нужно. Так невовремя. Ладно, скинь мне сообщением её адрес, я подумаю, что с этим можно сделать. — Хорошо, — уже тише произносит Моника, советуя: — Не руби с плеча, тщательно взвесь и только тогда принимай решение. Молчаливым кивком соглашаюсь, сбрасывая вызов, постукиваю телефоном по ладони, гоняя одну за другой мысли в голове. Двадцать лет ни намека о своём существовании, а тут такая ранимость. Попрощаться. Наплевать на то, что было при жизни, а вот перед смертным приговором мы задумываемся о собственных поступках, что ли? Не понимаю. Не понимаю логики. Что мне теперь делать с полученной информацией? Если я не поеду, буду «плохим человеком», если поеду, всенепременно буду чувствовать себя глупо и не на своём месте. У Вивьен помимо мамы ещё сын был, мой дядя, у него ведь тоже наверняка есть семья. Почему я должна ехать, мы чужие друг другу люди. Или мне понимающе улыбаться и делать вид, что я часть команды? А как же Хейли? Вдруг это причинит ей боль? Прав был Достоевский, если дьявола не существует и создал его человек, то создал он его по своему образу и подобию. — Ладно тебе, малыха, не раскисай. Я нахмурилась, обернувшись, как только поняла, что за моей спиной кто-то стоит. Окинула взглядом парня, который до этого находился за стойкой, изогнув бровь. — Прошу прощения? Он подмигнул мне, оскалившись. Я возмутилась наглой выходке, но сделала вывод, что требовать нравственного поведения от ребёнка, которому с виду не больше семнадцати, бессмысленно. Плохое воспитание не приговор, он вырастет и научится вести себя правильно. — Хочешь выпить? Я угощаю, — заметив мой ступор, юноша расплылся в ухмылке. Я едва не расхохоталась. Между девушками за соседним столиком пробежался шутливый шепоток. — Мне претят ваши манеры, молодой человек, хотя вы вряд ли знаете об их существовании, — пожимаю плечами, демонстрируя безразличие. Оставляю пару купюр на стойке, забирая свой заказ. — Прежде чем пытаться залезть в чужие штанишки, следует поменять собственные. Я вышла из кофейни, направляясь прямиком в студию. Никогда не могла окрестить себя ханжой или чересчур претенциозной, но в данном случае осадить сию особь было приятно. На улице меня пробрал громкий зловещий смех, потому что я наверняка показалась ему скверной бабёнкой, привыкшей к роскошным ухажерам и дорогим подаркам. Это так смешно и нелепо.♬ Florrie — Borderline.
Гарри в одиночестве сидел за фортепиано, и задумчиво играл короткие мелодии, правда ни во что серьёзное это так и не превращалось — секундные отрывки и закрытые глаза. На нем белая шляпа с широкими полями, которую Диана Росс могла выиграть у Элтона в игре в покер в особняке Шер в 1974 году, солнцезащитные очки «Gucci», кашемировый свитер и синие джинсовые брюки-клёш. На ногтях лак розового и мятно-зеленого цвета. Меня вмиг обволокло туманом нежности. Я поставила стаканы с кофе на прозрачный журнальный столик рядом с пультом звукорежиссёра, захватила с собой медовый раф, осмотрительно сняв со стаканчика крышку, и приблизилась к Стайлсу со спины, обнимая сзади. Провела пальчиками по белым клавишам, шепча ему на ухо:Я была права, ты такой один, Танцуешь по жизни под собственную мелодию. Ты прекрасен, но в то же время такой сложный, Будто шикарная квартира с ужасным видом.
Он втихомолку улыбнулся, поджимая губы, внимательным взглядом следуя по моей ладони. Мой скромный мальчик.Ты проживаешь жизнь, как фейерверк: Высоко взлетаешь, но потом взрываешься, А я всё еще здесь, стою на земле, Высоко подняв руки, я не позволю тебе упасть.
Мне нравится чувствовать его внимание. Он всегда назидательно относится к моему творчеству, к моим мыслям, к моей душе. Общаясь со Стайлсом, ты автоматически попадаешь в клетку: он воспитан и галантен. Всегда. Привыкаешь к такому поведению и потом, сталкиваясь с негативом в реальной жизни, словно выпадаешь из параллельной вселенной. Приходит осознание, что далеко не все такие, как он. После таких инцидентов не хочется говорить ни с кем, кроме него. Целую гладко выбритую щеку, замаячив горячим ароматом вокруг его носа. Отпиваю несколько глотков напитка, надув щеки, и только после отдаю стаканчик. — Твоё лицо имеет волшебные свойства. Ты не знал? Я могу о нём поэмы писать! Оно способно подарить настроение и стереть печаль, стоит только взглянуть на него. Ко мне пару минут назад пытались косо подкатить, пока я хлопала глазами, как дурочка, а твои ямочки все сгладили, я почти забыла об инциденте. Стайлс взглянул на меня, тихо хихикая и, могу поклясться, это самый милый звук, который я когда-либо слышала в своей жизни. Облизываю губы, наблюдая, как он прикасается губами к картонной кромке, а холодный нефрит блестит азартом. — Хорошо выглядишь, мне нравится этот пиджак. — Хочешь примерить? — Он будет мал в плечах, но мы можем попробовать, — оценивающе играет бровями Эйч, пока не поднимается взглядом к моему лицу, встревоженно подмечая красные глаза. — Ты плакала? — Это калифорнийский ветер и быстрая езда виноваты, — отмахиваюсь, стараясь не вспоминать бессонную ночь. — Он мне свободен в плечах, так что может и налезет. Гарри поднял руку, ощупывая пучочками пальцев материал, из которого выполнен пиджак, сосредоточенно сузив брови на переносице. — Интересно, что за ткань? — Не помню, хлопок, вроде бы, — провожу ладонью по рукаву, всматриваясь в узор клетки, немного растягивая на запястье. — И фасон хороший, превосходно подчеркивает твою фигуру. Мы нелепо улыбнулись друг другу, вмиг осознав, что увлеченно болтаем о какой-то ерунде. Я наклонилась, поддела указательным пальцем донышко, украв ещё пару глотков медово-пряного кофе, пока Гарри отвлекся на пиджак. — Эй, ну, — с горестной серьезностью фыркнул Стайлс. Саркастично поджал губы, недовольно склонив голову набок. — Мне, значит, принесла, да? — Прости, я не специально, — неразборчиво бубню, прикладывая максимум усилий, чтобы оторваться от стакана. — Если бы знала, что так вкусно, взяла бы и себе тоже. Там ещё три разных вида, можешь выбирать любой. Моё тело сзади слишком неожиданно обхватили и затрясли из стороны в сторону, а после крепко обняли. Если бы не промелькнувшие перед глазами длинные чёрные волосы, я бы вряд ли поняла, что это Молли. — Осторожнее, ты снесешь меня с ног, — едва поспеваю ответить, находясь зажатой без возможности пошевелиться. Хокинс, опомнившись, отшатнулась на расстояние вытянутых рук, сотрясая ладонями мои плечи. — Он тебя не тронул? Ты не пострадала? Я прочитал статью несколько часов назад и меня до сих пор типает. Гарольд поставил стакан на крышку фортепиано, поднимаясь, и взволнованно посмотрел сначала на меня, потом на креативного директора. — В чем дело? — Один идиот преследует Блу уже восемь месяцев, грозится разрезать её на сотню мелких кусочков. Сегодня ночью ему это почти удалось — он пробрался в дом, — путанно затараторила девушка, неуклюже поглаживая мои плечи. Я аккуратно сняла ее руки с себя, делая шаг вперёд, и обняла ладонями испуганное лицо. Провела большими пальцами по подбородку, касаясь кожи равномерными, успокаивающими движениями. — Я стою перед тобой. Я в порядке, все обошлось. Он никакой не идиот, просто несчастный человек, потерявший жену и смысл жизни. Хватит мельтешить, все хорошо, ещё ночью его забрала полиция. Она глубоко вздохнула, переводя дух, постепенно приходя в себя в моих руках. Паника медленно уходила из обрывистой речи и шального взгляда, губы перестали дрожать, мимические морщины — стягивать лоб и область под глазами. — Как ты себя чувствуешь? — поинтересовалась она, выискивая признаки скрытой депрессии в моих глазах. — Если вдруг захочется прекратить свое бессмысленное существование, сразу дам тебе знать, — улыбаюсь, узрев на ее лице окончательное расслабление. — Будешь кофе? — Лучше что-нибудь покрепче, — нервно хмыкнула Молли, развернувшись к Гарри. — Составишь мне компанию? — Не сегодня, — приглушенно, сдерживая громкость голоса, откликается Стайлс, пронзая меня острым взглядом, будто ещё секунда и моя голова лишится плеч. — Хорошо, что ты приехала, к слову, — вмешивается между нами Хокинс, нарушая зрительный контакт. Я отвернулась спиной, чтобы ослабить нить напряжения, опустив голову. Спокойствие, только спокойствие. Это просто день такой, ничего катастрофичного. Главное, не нагнетать, не фокусироваться на негативе и не накручивать себя.♬ Nouvelle Vague — In A Manner Of Speaking.
— Розмари, — мышцы спины свело. Он никогда ещё не звал меня в такой интонации, что захотелось исчезнуть с поля видимости. — У меня к тебе просьба будет. Важная. Пронесло, подумалось мне, поэтому я смело развернулась к Гарольду, в одночасье уткнувшись взглядом в твердую грудь, обтянутую мягким свитером. — Калифорнийский ветер? — Гарри искоса посмотрел на меня, даже немного презрительно. — Я доверяю тебе безоговорочно и не проверяю сказанную тобой информацию, поэтому не ври мне никогда. Мы это уже проходили. Почему ты мне не позвонила? Я бы приехал ещё вчера. Ты была одна, а я, как всегда, ничего не знаю. Когда я буду узнавать важные подробности от тебя, а не случайным образом от друзей? Отношения в том и заключаются, что люди проживают жизненные этапы вместе. Или я просто посторонний для тебя человек и понапрасну тараню закрытую дверь лбом? Он стоял слишком близко, а говорил низким голосом слишком тихо. По моей шее побежали мурашки, будучи проводником каждой вибрации в воздухе. Самым необычным было то, что Стайлсу не потребовалось даже повышать голос, использовать оскорбления или угрозы, чтобы звучать устрашающе. Таким образом он и решает спорные вопросы, ему даже не нужно применять кулаки. Я от одного только взгляда чувствовала себя так, будто жутко провинилась и поступила неправильно. Захотелось попросить прощения за то, что подвергла себя опасности а, придя сюда, не рассказала всю правду сразу. — Прости меня. Хейли сильно распереживалась, я не хотела ещё и тебе вечер портить, — шепчу одними губами, ощущая, как покалывают щеки от горячего дыхания в пространстве между нами. Крепкое объятие, что обрушилось на меня внезапно и необходимо, ощущалось как позолоченные портреты эпохи Возрождения или чтение сонетов перед сном — ошеломляющее, головокружительно, совершенно изумительно, напрочь выбив из меня надменность и промелькнувшие случайно ультиматумы в голове «по какому праву?» и «сама себе хозяйка». Я забыла про гордыню и высокомерие, потому что увидела искреннюю заботу и волнение в том, как плотно и надёжно моё тело прижали к себе. Так, словно придавали моим особенностям важность, а проблемам — значение. Желание быть в его объятиях во всех своих жизнях возродилось и встало перед моими глазами. — Он не причинил тебе вред? — Физический — нет, а с моральным я привыкла справляться, — размеренно дышу в сильных руках, мысленно перемещаясь из закрытого пространства куда-то далеко, где поблизости никого, только шепот природы и естественной энергии. Почти беззвучно укладываю на мужское плечо голову, пока указательный палец рисует узоры на оливковой коже через ткань. — Тебе следует увеличить охрану в доме. Где они были в это время? — Уже поручила задание найти мне ответственных ребят. Я понимаю этого мужчину — у него отняли все, что ему было дорого. А перед тем, как совершить самоубийство, его жена слушала мои альбомы. Вот он и принял решение поквитаться со мной. Стайлс приподнял мою голову, заглянув в глаза. — Ни в одной твоей песне нет даже малейшего намека на суицид, все композиции наоборот призывают бороться с несправедливостью и продолжать жить. Ты ни в чем не виновата. — Не знаю, я уже ни в чем не уверена, — немного обреченно улыбаясь, отвожу взгляд. — Есть же саркастичные тексты, в которых люди могут рассмотреть совсем не то, что они пытаются донести. Понимаешь, я… — Замечательная, — нашёлся он, хотя я планировала сказать другое. — Самая талантливая из всех, кого я знаю лично. Прячу улыбку в изгибе его шеи, зафиксировав прикосновение и слова у себя в памяти, чтобы греться ими, когда жизнь станет невыносимой. Тайком взглянула на него, скользнув по ровному профилю, и с улыбкой отвела глаза, находя лицезрение родинок на шее занимательным. Ямочки бегают по мягким щекам, словно солнечные зайчики. Вселенная проходит через вены каждый раз, когда он смотрит на меня откровенным, прямым взглядом. Все вокруг уходит на второй план. Мой взгляд переметнулся за плечо Гарри на вошедшего в помещение Митча. Короткая стрижка Роланда открывала острые скулы на его лице, обильная щетина образовала своеобразную бороду, от темно-карих глаз веяло таинственностью: зрачка почти не видно, и непонятно, что творится внутри этой пропасти. Простая белая футболка и светлые шорты, он был симпатичным и скромным. Сразу ретировался в дальний угол комнаты, сделав вид, будто перестановка гитар из одного места в другое является самым важным занятием на планете, чем лицезрение за нашими нежностями. Я улыбнулась солнечно и свободно, позволив себе лёгкое кокетство. Наклонилась к сумке, доставая из неё свои тетради, затылком чувствуя обескураженное и немного волнительное состояние Гарольда. — Хорошо, покажите мне, над чем вы трудитесь сейчас. Я хочу увидеть всё.