Июнь. Шангри-Ла, Лос-Анджелес, Калифорния. ♬ Harry Styles - Golden.
Авангардный бар в глубине одного из районов Лос-Анджелеса имеет необычную, немного психоделическую атмосферу. В интерьере преобладают оттенки замороженного йогурта: нежно-розовый, густой фиолетовый, насыщенный молочный, светло-зеленый. Внутреннее обрамление вдохновлено ярко раскрашенными элементами в духе бразильских фавел, изумительно скомбинированных со стилем оживлённых улиц. Каждая деталь искрится утончённым вкусом, привлекает внимание оригинальная конструкция мерцающего потолка, который способен отражать свет так же, как водная поверхность. Тонкие гранитные столешницы вырезаны с помощью лазерной резки и отполированы до зеркального блеска, чтобы отражать свет, ниспадающий с потолка. Сидя за одним из столиков в глубине зала я разглядывала не только репетицию, но и помещение, в котором Митч выступал по вечерам с сольными партиями на барабанах или гитаре, положив перед собой открытый блокнот на случай внезапного вдохновения. О его тайне мы узнали благодаря Гарри — тот поддерживал друга и посещал заведение постоянно, а сегодня осмелился собрать нас всех на секретную репетицию. Сара, сидящая за барабанами, привлекала моё внимание — отчасти потому, что нас связывала любовь к ударным, отчасти потому, что она была необычайно позитивной и красивой девушкой. В серебристом платье весь ее облик дышал тихим достоинством: скромно причесанные темно-каштановые волосы сочетались с простотой ее манер. Она держалась с неизъяснимой безмятежностью, но это спокойствие только подчеркивало её пылкость, когда она брала в руки палочки и творила волнующую магию. У новой клавишницы (от которой я, признаться, в восторге) более изящные черты лица, матовая кожа и статная фигура, гармонирующая с величавой твердостью взгляда. Она ни разу за все время не присела, вся в белом и бледно-лиловом, словно букетик разноцветных фиалок. Голова в дивной короне коротких тёмных волос, точно раскрывшаяся водяная лилия, упивающаяся полнотой любимого занятия. Тонкая белая шерстяная ткань рубашки гитариста Адама, мягкая на взгляд и на ощупь пахнет свежей зеленью, а твердый и одновременно уверенный взгляд свидетельствует о редкой деликатности и великодушии. В его манере держаться чувствовалась независимость, вера в собственные силы и настойчивость; гордая прямота смягчалась обаятельной доброжелательностью.Я открываю глаза и вижу золото, Фокусируюсь, надеюсь. Выведи меня снова на свет, Я знаю, он ослепляет меня. Я безнадёжен, разбит, Я сумасшедший и знаю, тебе страшно, Ведь сердца разбиваются.
Смотреть на лицо Гарольда, когда он исполняет песни — сплошное эстетическое удовольствие, кажется, будто каждая мимическая морщина и мускул задействованы. В зависимости от содержания песни (весёлая она или меланхоличная) глаза и губы меняют свое выражение, по-разному пропевают и переживают строчки, рассказывая свою историю. Его лицо словно живая книга, повествует о печали и радости, о слабости и силе, передавая целую гамму чувств, коими владеет хозяин. Достаточно проследить за растерянностью взгляда, и сразу становится понятно, что тема, поднимаемая в песне — болезненная, по-прежнему задевающая его за живое; за хаотичным движением пальцев и ладоней, чтобы открыть для себя новый язык жестов тела, они способны поведать многое; за губами, которые с особой тщательностью формируют слова и уже по ним становится понятно: где подтекст сексуальный, а где — драматичный.Я не хочу быть один, когда это закончится. Я не хочу говорить тебе, Я не хочу быть один. Но я чувствую, как меня накрывают эти эмоции, Я чувствую, как ты контролируешь То, кто я такой, и что я когда-либо знал. Любовь к тебе — это противоядие.
Отпустив себя и позволив действовать интуитивно, моя рука сама накидывает на листе бумаги возникающие мысли, которые изредка я гармонично соединяю в стихотворной форме. Глядя на мигающую подсветку на баре, в висках стучит, и что делать с этим кричащим звуком, я понятия не имею. Подсознание рисует мелодию, выстукивает её и, хотя вокруг меня звучит инструментальная музыка, в мыслях пульсирует динамичная, электронная, поэтому я не решилась себя сдерживать и продолжала записывать, иногда отвлекаясь на поющего Стайлса. Спустя какое-то время непроизвольно начала улыбаться, потому что мне нравился исходный результат. То, что на меня давило два последних года выходило из меня так просто, искренне и честно, поддаваясь новому чувству, столь же внезапному, как смерч. Счастье действовало на меня точно горный воздух: глаза блестели, слова текли легко и свободно.Я знаю, тебе страшно, ведь я предельно открыт.
Я не сводила глаз с загорелого молодого лица — красивого, ироничного, обращенного в мою сторону. Темные волосы время от времени игриво летали в воздухе и наводили на мысль о греческом боге. Каждым своим нервом я ощущала, что на меня смотрят. Поймав неприкрытую печать тревоги в его ямочках, я пытливо изогнула бровь, с немым вопросом любопытствуя, что случилось. Гарольд ревниво указал на карандаш в моих руках и я едва сдержалась от смеха, предосудительно и в то же время насмешливо покачав головой. Закрыла блокнот, подперла кулачками подбородок и пристально уставилась на парня, больше не отвлекаясь. — Давай свое честное, непредвзятое мнение, — предлагает Стайлс, преодолевая расстояние между моим столиком и сценой. — Боюсь, оно будет предвзятым, — с улыбкой жму плечами, поглядывая в сторону ребят. Он уселся на стол прямо передо мной, ступнями упираясь в ножки моего стула, полностью загораживая собой обзор. Я с удивлением подметила, что он делает так слишком часто, но тактично промолчала, отдавая парню стакан со свежевыжатым апельсиновым соком. — И мне нравится, — соглашается Гарольд, зажав зубами трубочку. — Чистая энергия, я очень доволен результатом. Думал, будем долго раскачиваться, сыгрываться после перерыва, но этого вообще не чувствуется. Его рука потянулась к моей тетради, однако я быстро сориентировалась, хлопнув по запястью ладошкой, и вытащила из-под его бедра блокнот. — Эй, а вот это уже нечестно, — ворчливо негодует Стайлс, для пущей выразительности взмахивая волосами. — Я тебе позволял свои черновики смотреть. — И что? — Это значит, что я тоже могу смотреть твои заметки. — Ничего подобного, — фыркаю, закатив глаза на его доводы, и прижимаю тетрадь к груди, когда он предпринимает попытку выхватить её из моих рук. — Перестань! Гарольд наклонился, указательным пальцем оттягивая краешек форзаца, мягко, но упорно настаивая на своем. — Там секретики? — Секретики. — Какие у тебя от меня могут быть секретики? — с искренним изумлением и вызовом смотрел он на меня горящими глазами, поддразнивая. Я едва ли не рассмеялась серьёзности его тона голоса и сведенным скулам, что ярко рисовались под кожей и натягивались вдоль всей линии твердого подбородка. — Ты напоминаешь назойливого старшего брата, которого просишь не заходить в комнату, а он все равно делает это назло, — опираюсь ладонями на стол, отважно заглядывая в темно-зеленые глаза снизу вверх. Видя перед собой полные озорства и желания глаза, я сдаюсь, протягивая ему блокнот, позволяя заглянуть внутрь. Он с победным выражением на лице приникает к суматошно записанным строчкам, и мрачнеет, чем дальше продвигается по тексту: «Я выкладывалась на полную, потому что думала, что ты поступишь так же. Я была готова бегать кругами, потому что думала, что ты будешь тоже. Может, в другой жизни всё бы сложилось хорошо, а все сложности миновали нас. Но это не плохой сон, чтобы я могла просто проснуться, и я поняла, что влипла, когда однажды утром в голове были мысли только о тебе. Я никогда не думала дважды, ведь ты был моим номером один, я ставила тебя на первое место. Больше никаких совместных вечеров, теплоты и покоя, теперь мои секреты остаются только со мной. Все знают, что я расстроена, им даже не нужно спрашивать об этом, ведь все знают, что ещё на прошлой неделе я верила в нас. Нет причин говорить гадости друг о друге, мы просто достигли нашего финала. Я всегда буду видеть тебя в частичках себя, в той, кем я была тогда. Но даже если тебя со мной нет, у меня всё ещё есть я. Да, у меня по-прежнему есть я [1]». — Почему так грустно? Мне казалось, у нас все хорошо. Тебе казалось, Стайлс. — Вы идёте или остаетесь? — недовольно пыхтит Адам, подкидывая на плече чехол с гитарой. — Догоним по пути, — отвечает Гарри, не сводя с меня напряженного взгляда. — Розмари? — Не стоит их задерживать, у нас ещё куча работы, — отстраненно лепечу, проносясь мимо парня пулей. — Пойдём. Забираю сумку и быстрым шагом направляюсь на улицу, вслед за Сарой и Митчем. Они радостно принимают меня в свою компанию и худо-бедно я переключаюсь со своих заморочек на их разговоры о совместных выходных у родителей Джонс. От бара до студии два квартала, так что преодолеть расстояние в их компании — одно удовольствие.♬ Halsey - Graveyard.
Гарольд в отчаянии понурил голову, уголки губ судорожно подергивались. Полный тяжких раздумий, он лежал на всех диванчиках в студии, почти не шевелясь, изредка ероша волосы. Потом внезапно начинал хохотать, а следом был близок к истерике в слезах. Психоделия начала играть ключевую роль в его творческом процессе из-за употребления травки и грибов. Я старалась не вмешиваться, просто находилась рядом, чтобы подстраховать, если вдруг будет плохо. Они молодые ребята, а творческий процесс всегда неоднозначен, вдохновение и расслабление приходит самыми разными способами. — Мы вчера отрывались во дворе: вывели колонки наружу, лежали на траве и слушали Пола Маккартни на солнце, — развязно-пьяным голосом осведомляет Кид, сидя за пультом. Я недоверчиво посмотрела на мужчину. Его рассказ не внушал мне даже намека на безопасность. Откинула пряди на спину, разулась, и быстро залезла на диван, ютясь под боком Стайлса. Обняла рукой живот, невесомо коснувшись шеи поцелуем. Он открыл глаза и сразу же обхватил ладонями плечи, проводя пальцами по спине, заботливо оглаживая позвонки. Моментально откликнувшись на ласку, мое тело покрылось мурашками, пытаясь согреться, но получалось лишь ещё сильнее озябнуть под мягкими руками. Поднимаю голову, указательным пальцем шествуя мимо острой скулы, обводя линию челюсти, считая каждую родинку. Опускаю взгляд вниз, глазами запоминая татуировки — чернильные рисунки из прошлого, красивые изгибы кисти и запястья. Гарри Стайлс стал бы потрясающей скульптурой, потому что его тело без любой корректировки в высшей степени превосходно. — Ты не замерзла? — Сейчас полежу немного и нагреюсь, — отмахиваюсь, приклеившись щекой к мужскому плечу. — Я чувствую все процессы, что происходят в твоем животике. Ты не кушал сегодня? — Пытался запихнуть хотя бы кусок, но как-то не шло. — Ты выглядишь замученным, — констатирую, осторожно касаясь большим пальцем глубоких темно-синих мешков под уставшими глазами. — Не спал сегодня? — Мы всю ночь провели на пляже. Было весело. Пили Маргариту, но потом внезапно всё, как в тумане. Я потерял почти все свои вещи. Все его чувства взбудоражены, а вторгающиеся в жизнь новые впечатления усугубляют уже существующие трудности. Никогда еще я не видела Гарри, настолько отдавшимся во власть печали и отчаяния. Всегда чуткий и улыбчивый, он не позволял себе показывать открыто свою ранимость со мной и каждый раз, когда я переспрашивала, убеждал, что все в полном порядке, а мне просто показалось. В душе моей возвышалась та преданность, которая, предчувствуя горе, становится нежнее и осторожнее. Я знала, что он нуждается в ободрении, и эта мысль придала мне сил действовать увереннее. — Хочешь, мы сегодня не будем ничего делать? Запишешь свои партии потом, — закрыла глаза и, молча подчинившись, уткнулась носом в теплую ключицу, обеими руками обхватывая Стайлса. Я сильно переживала за его эмоциональное состояние. — Розмари, — он склонил голову набок, поднимая пальцами мой подбородок. — Позволь мне встать. Отрицательно мотаю головой, ногой перекидываю ногу через его бедра, усиленно карабкаясь наверх. Приоткрываю один глаз, направляя взгляд на негодующее лицо, которое уже через секунду сияет улыбкой. — Упрямая женщина. — Так и назови свой будущий хит, — рекомендую, прижимаясь грудью и животом к ровной, как доска, грудной клетке. Мне повезло, она была горячей и утепляла мою кожу, как грелка. Я не стала ничего слушать, потому что он молол саркастичную ересь и хихикал себе под нос от того, как щекотали его шею мои мокрые волосы. Удобно сложила ладони замком, а сверху опустила голову, разглядывая маленькие родинки на горле Стайлса — по пути к задней части шеи можно отыскать несколько крошечных точек, которые требуют к себе не меньше внимания, чем пресловутые ямочки на щеках. Ярко выраженного кадыка, как обычно это бывает у мужчин, у Гарри не заметно, однако когда он откидывает шею, горло напрягается, а вены выплясывают пасадобль, всполошившись под оливковой кожей, Адамово яблоко все же можно заметить. За время длительных тренировок плечи обрели форму и больше не выглядели тощими — правильное питание, бокс и физические нагрузки вылепили красивое тело вдобавок к учтивому содержанию этой приятной на вид обложки. — Рози, — привлёк моё внимание почти вкрадчивый шепот, раздавшийся у самого уха. Пальцы в это время искали подход к моему телу, неторопливо оглаживая незащищенную кожу в районе между шеей и плечом. Я перевела вопросительный взгляд с его ключиц на губы, фокусируясь на тех словах, что они формировали. — Мне немного неловко спрашивать, но… Ты одна? — В каком плане? — Ты понимаешь, — назидательно расставил акценты Гарри, окончательно отрезвляя меня. — У тебя есть молодой человек? — Он обязательно должен быть молодым? — саркастично щебечу, сдерживая за ним волнение от появившейся между нами робости и стеснения. — Хватит отвечать вопросом на вопрос, — забормотал он монотонно-неодобрительно. — Просто «да» или «нет». — Нет, дома меня никто не ждёт. Но сказать, что я одна тоже нельзя — у меня много друзей мужского пола, — аккуратно произношу, тщательно взвешивая слова. — Ты же с ними не состоишь в отношениях. — Это понимают не все, для многих людей подобное общение выглядит подозрительно. Мой партнёр должен быть готов к тому, что я часто пересекаюсь с мужчинами и это — нормально. — С этим были какие-то проблемы? — Были. И не раз, — честно, без жеманства отвечаю, не поднимаясь с его груди. Последствия выплывали самые трагичные, в том числе и рукоприкладство. — Теперь ты внимательнее. — Скажем так, прежде чем думать о взаимном досуге, я смотрю на поведение человека в разных ситуациях. Если там есть задатки нездоровой ревности, ни о какой совместной жизни речи идти не может. Гарольд кивнул и замолчал, потупив глаза в пол. Сначала мне стало неприятно от самой себя, захотелось переформулировать и сказать иначе, донести до него другую мысль, потому что на секунду в голове мелькнуло предположение, что я могла его оттолкнуть своей резкостью. Однако, потом я вспомнила все избиения и упреки, которыми была окружена долгие годы, вспомнила тяжёлый путь адаптации к миру и постоянной работы над собой, и передумала оправдываться. Только мне известно, через что я прошла и чего мне стоит находиться сейчас здесь, сколько сил я потратила на то, чтобы изменить мышление и заставить себя подняться с кровати, чтобы жить дальше. Я больше не стану занижать планку, не стану «вытаскивать» отношения на себе, как это было уже не раз. Я заслуживаю уважения, как и любой другой человек. — Мы отдаляемся, я очень чётко это чувствую. Если вина во мне, прости, пожалуйста. Я никогда не хотел делать тебе больно, никогда не стремился навредить. Я пытаюсь поступать, как велит сердце, но... дерьмо случается, это никак не предотвратить. Стайлс нахмурился, и между его бровями залегла глубокая морщина, разрезающая лоб на две части. Так лицо выглядело задумчивым и немного сердитым, когда он не отводил проникающий в нутро взгляд. Боясь оступиться, он шагает по горной тропе максимально осмотрительно и старается лишь иногда смотреть вниз, чтобы контролировать свой внутренний хаос и не позволить ему выбраться наружу, отразившись эмоциями в движениях, что приведут одного из нас к неминуемой смерти. — Я никогда не задавал этот вопрос и, признаться, почти никогда не думал об этом. Почему ты тогда сбежала со мной? Это не упрек, просто интерес. — Мне не хочется сплетничать о Джо, я по-прежнему отношусь к нему трепетно и уважительно. Он прекрасный человек, — морщусь, переворачиваясь на спину, и немного отодвигаюсь в сторону. — Я и не хочу сплетничать, — резко среагировал Стайлс, повернув в мою сторону голову. — Только увидеть твой взгляд на то, что тогда произошло. Была же какая-то причина, что ты со всех ног неслась из того отеля. — Там полно внутренних комплексов, гнили в прошлом и прочей грязи. — Я просто не хочу допустить тех же ошибок. Я глубоко выдохнула, несколько раз закрывая и открывая глаза. Провела ладонью по шее, размеренно поднимая и опуская грудную клетку.♬ Miley Cyrus - Mother's Daughter.
— Зародыш этой истории уходит корнями далеко в мой детский и подростковый возраст. Моя биологическая семья с первых дней моего существования ненавидела меня, потому что, по большому счету, я отняла жизнь у моей матери. Если бы я не родилась живой или произошёл выкидыш, например, был бы шанс, что мама останется живой. Я ненавидела каждый день своего существования, потому что заливший алкоголем глаза отец не забывал мне напоминать о том, как я очутилась в этом мире и должна поскорее из него убраться, потому что тогда это будет справедливо. Повзрослев, я стала замечать, что многие родители говорят это своим детям в силу разных причин, поэтому сейчас это никак не влияет на меня, и я отношусь к тем вещам, что он говорил мне, равнодушно. Но тогда это было шоком. Я не могла понять, зачем нужно унижать меня, если все равно ничего не изменится, маму таким образом все равно не вернешь. Каждый новый день я пререкалась и спорила с родственниками, потому что выросла несносным ребёнком. Я мечтала сбежать и перенестись куда угодно, лишь бы только скрыться от постоянных оскорблений, но мне никогда не хватало смелости. Гарольд перевернулся набок, подперев ладонью висок, и хмурым взглядом пробежал по моему лицу. — Жизнь с Хейли была намного спокойнее, и я осознаю, что она хотела как лучше для меня, когда пыталась разнообразить мой досуг кружками, курсами, кастингами, и как итог — съемками. Мне и самой это нравилось, пока я не подросла и не поняла, что на самом деле происходит за кадром. Пока я не столкнулась с реальными проблемами с большими студиями, которым (без преувеличений) наплевать на то, какие у тебя там хотелки или виденье проектов. Ты подписал контракт, а значит выполни его. Меня все устраивало, пока меня не ткнули лицом в гендерное неравенство, расизм, буллинг из-за лишнего веса, деформаций кожи или тела, внешности, национальности и прочего. Меня все устраивало, пока в мой адрес, как и других подростков, не стали применять одинаковое оружие — физическая сила, моральная власть и деньги. Это был первый звоночек, но и тогда я не смогла убежать, приняв правила игры. Когда я подписала договор с Биллом и лейблом «Young Hollywood», то радостно выдохнула, что наконец-то мои права защищены, что я смогу нести свою музыку в массы, делиться творчеством с другими и ещё и получать за это хорошие деньги. Разумеется, я была счастлива. До тех пор, пока не прошёл первый год сотрудничества, а я получила по итогу сумму намного ниже, чем надеялась. Только спустя время я узнала, что мой драгоценный и любимый лейбл, который так сильно «беспокоится» о моей безопасности и моем развитии, как исполнительницы, забирает от 75 до восьмидесяти процентов в свой карман, в то время как я, работая каждый день, получаю копейки и это при том, что в начале карьеры ты ведь зарабатываешь не миллионы, а тысячи. Когда пошли туры, съёмки клипов, реклама и выступления, мне стало понятно, как работает эта система. Закрываю глаза, переводя дыхание. Вдох-выдох. — Это было чудовищное время. Мне ставили по сотне концертов за один тур стандартно. Во время первого тура в поддержку «Teenage dream» мы выступали исключительно весной и летом, потому что настроение пластинки было лёгким, свободным, ярким и таким же мы сделали концерт благодаря декорациям, постановкам и костюмам. Помню, как сейчас, какой тремор меня накрыл, когда я увидела расписание, а там — концерты через день шесть месяцев подряд с редким исключением. А потом ты отдыхаешь неделю и возвращаешься в студию, потому что подписал контракт на три альбома. В поддержку «Anarchy» мы отыграли 92 концерта, для «Religion» нам расписали 122 шоу. Популярность растёт, а вместе с ней и хронический стресс, что теряется в постоянном промо, интервью, выступлениях, камерах… Все не так плохо. У всего есть свои плюсы и минусы, невозможно иначе ни в реальной, ни в виртуальной жизни. Тогда для меня пребывание в окружении тех людей стало испытанием на прочность, которое я не прошла. И не потому, что на меня слишком сильно давили, хотя и это тоже влияло, а скорее из-за того, что я сама в какой-то момент прогнулась. Рано или поздно это происходит со всеми. Меня сумели заткнуть: сначала подослали адвоката, что впоследствии очень профессионально окучивал и успокаивал меня, рассказывая о том, что условиях новых и новых договоров — пустая формальность, а как только я просекла фишку и то, что меня использовали, перестали церемониться, используя куда менее утонченную тактику. Гарри метнул в меня сосредоточенный взгляд. Я глубоко вздохнула и утвердительно кивнула. — Да, избиение — до сих пор самый распространённый метод воздействия, хотя мы давно уже покончили с временами завоевателей и мамонтов. Никогда не бьют по лицу, только по тем местам, что скрыты под минимальной одеждой, обычно это лопатки, ребра, позвоночник. Находясь в отдалении от мира музыкальной индустрии, я подметила, что это случается и с девушками и с парнями в равной степени. Сила — достаточно мощный аргумент, куда убедительнее любых запретов или ограничений по типу штрафов. Если хорошенько приложиться один раз, человек уже будет запуган до того, что в следующий раз достаточно просто напомнить о последствиях, и он согласится на что угодно. Такое происходит редко и зачастую с такими бойкими и упрямыми, как я, когда угрозы ухода с лейбла уже не являются угрозой. В один момент я просто сказала: «Хорошо, давайте закончим это». И тем же вечером со мной говорили по-другому. Вероятно, я приносила слишком много денег, чтобы мы закончили. Перевожу глаза на парня, тихо объясняя: — Ты спросил о причинах, а они начинаются именно здесь. Ты сам знаком с этим состоянием и уж точно с теми же проблемами с менеджементом, они без исключения есть у большинства музыкантов, кто находится в первой десятке публичных людей. Для меня нахождение в жёстких рамках всегда было тяжёлым, я не умею подстраиваться и быть покладистой, когда меня что-то не устраивает. Я уже в восемь лет спорила с бабушкой, за что она окрестила меня абсолютно разобщенным ребёнком. Можно сказать, я была Зейном в последний год пребывания в вашей группе — каждый день взвинченная, нервная, со всеми пререкающаяся и в любой момент готовая уйти. Но не уходила, потому что была слишком слабой для этого. Или потому, что ещё оставалось терпение. За несколько месяцев до истечения контракта, я поставила в известность, что новый подписывать не буду. Именно тогда началось все то, что я до сих пор не могу разгрести. Они не захотели отдавать мне мои песни, что распространено в музыкальной индустрии, но с чем мириться я категорически против после всего, что мне пришлось пережить за те годы, что я была подписана на лейбл. После всех издевательств, сфабрикованных статей, угробленного здоровья и пренебрежительного отношения, меня выбросили на помойку, как использованный контрацептив, не забывая упомянуть, что это именно благодаря им я стала тем, кем стала. С такими, как я, долго не возятся, когда они перестают приносить доход или утомляют. Схема всегда простая: пустить слухи, устроить несколько громких скандалов, а потом по-тихому закрыть рот и обрезать любую возможность высказывать свое мнение публично. Знаешь выражение: «У кого деньги, тот и заказывает музыку»? Ты ведь знаешь про эти тайные сборы, на которых собираются главные спонсоры и партнеры лейбла, обсуждая, в кого ближайшие полгода будут вкладывать деньги? Он едва заметно кивнул, поджав губы, наверняка уже жалея о том, что вообще задал мне вопрос. — Я точно знала, что мне в усиленном режиме ищут замену, перестав возиться с моими неудобными упреками. Они поняли, что через пару недель смогут стереть меня в порошок парочкой заголовков, так зачем тратить силы на отработанный материал? Мне казалось, я с ума сходила от того, что в каждую дверь, куда я стучала, меня били током и хлопали ею перед самым носом. Адам ретировался из поля зрения — он выполнил свою миссию и наконец-то был свободен от моего назойливого общества; Билл даже не поднимал трубку, когда я звонила, Аделаида систематически грубила, советуя забиться в угол, потому что скоро придётся «изворачиваться ужом на сковородке», что и случилось. Думалось, что хуже быть не может, но потом появились эти интервью о том, что я принимаю наркотики, что мне необходимо лечение и Билл со всей ответственностью готов закончить работу со мной прямо сейчас, чтобы у меня появилась возможность вылечиться, просто выбили почву из-под ног. А сплетни, распускаемые им же о том, что я использую мужчин для собственного развлечения, стали ударом под дых. Он не мог не знать, что Адам был первым и единственным моим мужчиной, ведь он подложил его под меня для достижения цели. Или меня под него? Не знаю, как правильно. Гарольд перехватил мою руку в воздухе, успокаивающим движением поглаживая от запястья вниз к локтю. Я с трудом сглотнула ком в горле и откинула голову назад, потому что так дышать было легче. — Репутация адекватного человека полетела к чертям, позже выяснилось, что и песни я писала не сама, а это мне образ такой создавали, видите ли, давая мне шанс на реабилитацию, который я удачно просрала. Это было невыносимо. Мне мерещилось, будто об этом позоре и «падении» меня, как личности, знали все каналы, все газеты и люди, проходящие мимо. Невозможно было нормально выйти на улицу, жизнь в любимом Нью-Йорке превратилась в хаос, город выталкивал меня из зоны комфорта, я просто терялась в том бесконечном потоке гнили. В какой-то момент я освободила Билла от обязательств по обливанию меня дерьмом, потому что и сама прекрасно справлялась с этой ролью. Психиатрическая клиника, что может быть унизительнее? Было стыдно, но выбора не оставалось, мне пришлось обратиться к врачам, что почти сразу стало достоянием общественности. А уже через полгода никому не было дела, что там у меня в жизни происходит, потому что как по сигналу обо мне просто перестали писать. Вообще все, ни одной статьи, разве что какая-то замшелая газетенка, иногда подлавливающая меня у стен больницы. Все права на альбомы и песни остались за Биллом и компанией, а для меня они стали такими далекими, что дотянутся до них оказалось невозможным. Само собой, кто бы меня пустил в офис? Кто посмел бы выпустить со мной интервью или даже пригласить на него? Пф, вздор. — Ты после этого улетела в Лондон? — Хейли забрала меня к себе, я тогда очень много времени провела в Новом Орлеане, прежде чем очиститься от всего этого кишащего червями рассадника. Немного пришла в себя и поняла, что путь наверх закрыт и нужно как-то с этим жить дальше. Мы долго взвешивали профессии, искали варианты, а потом мне вдруг щелкнуло, что я ведь никогда профессионально не занималась актерским мастерством, хотя снималась в фильмах и сериалах. Я шла в лондонскую академию именно ради знаний, во мне проснулась жажда учиться, потому что ни в детстве, ни в юности мне не удалось этого пройти, мой жизненный путь сложился иначе. Сгибаю руку в локте и просовываю её под голову, ища удобную позицию для онемевшей шеи. — Джозеф замечательный. Правда. Я в первый месяц нашего знакомства каждый день просыпалась с улыбкой на лице, он всегда находил повод заставить меня рассмеяться. Через две недели я переехала к нему, для обоих это не было намеком на что-то интимное: у меня возникли проблемы с арендой квартиры, а он предложил свою помощь. Спали в разных комнатах, но остальную часть суток проводили вместе. Он очень быстро познакомил меня со своей семьей и я, подозрительно быстро для себя самой, подружилась и с его отцом, и с сестрой, и с мамой. Их семья, несмотря на то, что находится в разных городах страны, очень дружная и поддерживающая друг друга, чего была лишена я долгое время. Разумеется, это тоже внесло свой оттенок в наши отношения. Мне было так тепло и уютно, что на все остальное я сама заставила себя закрыть глаза. Да и к чему все эти мелочи? Я ведь вернулась в Лондон, в Англию — свою родную страну. У меня была учеба, которая мне нравилась, заботливые друзья, любящий парень… У меня было всё, чтобы я расслабилась. — Это изначально было иллюзией, потому что ты не сказала ему правду о том, кто ты, — тихо произнёс Стайлс, большим пальцем правой ладони гладя мой подбородок. — Возможно. Но я была счастлива, что в этом новом мире не было места для старой меня. Проблемной, тяжёлой, невыносимой. Он улыбнулся, отрицательно мотнув головой. — Ближе к концу году меня стало обижать то, что я не та, с кем он мог бы быть мягким. На первом месте — друзья, вечеринки, поездки, а я всегда доступна по телефону, так что личные встречи не обязательны. Я вдруг задумалась о том, что произойдёт со мной, если мы расстанемся? Мне ведь даже пойти некуда. Уязвленная гордость моментально сделала пируэт в воздухе и злобно ткнула меня в бок локтем, заставляя заняться поисками жилья. Всем вокруг, как и самому Джозефу, я говорила, что у меня просто слишком много нарядов, а занимать кроме своих ещё и его шкафы не охота, легче перевезти мои вещи в отдельную квартиру, где они никому не будут мешать. Уже в начале декабря мы с Чарли переехали в новый дом, я периодически оставалась там ночевать, открыто объясняя это тем, что любым отношениям нужно расстояние. Говорила, что мы слишком быстро съехались и не прошли этап ухаживаний, хотя сама понимала, что просто не хочу находиться в той квартире. Какая разница, где вечерами книжки в одиночестве читать? — Ему что, совсем все равно было? — Не знаю. Знаю только, что точку нужно было ставить уже тогда, в декабре, не тянуть время и не мучить друг друга зря. Но я слушала мудрые советы о том, что это только первый этап, что нельзя сдаваться при первых же трудностях, что отношения — тяжёлый труд и подобную банальщину. Ко всему прочему, у Зои — сестры Джо, отношения были примерно такие же, я смотрела на их пару и примирялась с нашими проблемами, потому что думала: «Смотри, это нормально, все это проходят». Я осознавала, что о взаимной ненависти они говорят в шутку, но для меня это было неприемлемо, даже дико. Зачем жить с человеком, если его повадки и привычки тебя открыто бесят? — За несколько часов до нашего с тобой знакомства он сделал мне предложение. Гарри напрягся и шумно сглотнул, поднимая на меня взгляд. — Я отказалась, конечно, потому что до этого уже несколько раз пыталась порвать с ним. И каждый раз мы возвращались назад. Я не знаю, почему, честно. Он стал какой-то родной и близкий, знакомый, ни с кем ещё я не свыкалась так сильно. В нем была куча недостатков, но и достоинств тоже. Я не любила его, но помнила каждую улыбку, каждый взгляд, каждое касание, объятие. Закрывала глаза и точно знала, какое выражение сохранилось на лице, потому что изучила каждый сантиметр до мелочей. Я не любила его? Скольжу глазами по ровному лбу, темно-шоколадным кудрям, одновременно с тем касаясь ладонью острого подбородка. — Думаю, я с первого взгляда на тебя все для себя решила. Так бывает. Сидела рядом с Джо и понимала, что не могу дышать нормально, что меня тащит на дно болота с непреодолимой скоростью. Такое тревожное, неприятное чувство, я до сих пор его помню, потому что недавно испытывала нечто похожее. Внутри крутило желудок, как барабан хомячка, волнительно подступая к горлу тугим колом. А когда ты пригласил меня танцевать, честно, едва не опешила — с Джо такого не случалось, разве что в шутку и несерьёзно. Иронично, что сейчас он встречается именно с танцовщицей, а до этого четыре месяца участвовал в танцевальном шоу, где они и познакомились. Сюрреализм сплошной, правда? Слабо улыбаюсь, наблюдая, как переливается оливковая кожа в рассветных лучах. Поглаживаю скулу и щеку, гуляя мимо тёмных родинок. — Во мне клокотало отчётливое желание сбежать, но я постоянно одергивала себя, и даже спустившись с чемоданом во двор отеля, была настроена вернуться в номер. Почему именно ты встретился мне тогда на пути? Не знаю. Твоя твердость в своём желании уехать в ночь влила в меня бодрость. Я так сильно мечтала убежать столько раз из стольких мест в своей жизни, но получилось только с тобой. Провожу ладонью по своей шее, ощущая учащенное сердцебиение, пульсирующие вены и сбившееся дыхание. — Мне стало по-настоящему страшно. Я не понимала, как реагировать на мягкость, привыкла к тому, что в моем обществе преспокойно ругаются благим матом, говорят «мне не до этого сейчас», когда я пытаюсь примоститься под боком или поговорить. Я была уверена, что это наваждение спадет с глаз очень быстро. Но потом наступил ещё один день и между нами снова все хорошо: мы гуляем, впитываем солнце, много говорим и делимся своими взглядами на жизнь. А потом ещё один и все по-прежнему восхитительно. И это не останавливается, не исчезает, все по-прежнему фантастически. Я точно знала, что вот-вот все закончится, ты разозлишь меня или заставишь усомниться в своих моральных качествах. Вот-вот и я начну жалеть, что уехала с тобой. А этого, как назло, не происходило. Как я должна была чувствовать себя, оставив своего парня в отеле и уехав с другим в никуда? Раскаиваться. Но я была счастлива всей своей душой и никогда не согласилась бы уехать обратно к нему. Он следил за каждым моим движением, надеясь перехватить взгляд, однако я упорно не поднимала глаз. Свел зубы вместе, из-за чего на щеках стали видны натянутые полосы от напряжения. Сердце в нескольких сантиметрах от меня почему-то гулко стучало. Я не понимала такой реакции его организма, но отчётливо подметила раздражение и излишнюю нервозность, будто он сдерживал себя на последнем издыхании. — Мы не общались с Джо с тех пор. Наверное, он все-таки обижается на меня, что логично. Практически похитил, увел тебя из-под носа за пару часов. — Или освободил, с какой стороны посмотреть, — жму плечами, опуская взгляд на свои пальцы. — Говори со мной. Всегда и обо всем, даже если это, как тебе кажется, безосновательный бред. Я хочу всё знать, все сомнения и страхи, любую мелочь. Я боюсь твоего молчания. Успокой меня. — Эгоист. — Я знаю, что могу быть невыносимым. Знаю. Стайлс потянулся вперед, завлекая меня в чересчур сильные объятия, обвивая холодными руками за плечи. Я провела по щеке пальцем, и он зажмурился, как кот. Я и сама закрыла глаза, но его глаза отпечатались на сетчатке. Я видела их даже так.