Настолько яростно и увлечённо погружайся в собственную жизнь и её непрерывное улучшение, чтобы внутри не полыхало желание осуждать, ненавидеть, критиковать других или выигрышно смотреться на их фоне. Ты — свой фон, свой потолок, свой враг и твёрдое плечо. Постепенно, пошагово, плавно ты перестаёшь упиваться превосходством «над», и рост становится внутренней потребностью, а не жаждой убеждать и убеждаться; прекращаешь беречь дружбу и прочие взаимоотношения (начинаешь беречь себя), держаться за какую-то одну ступень, смотришь шире и перестаёшь рушить правила, как это делают внутренне-незрелые максималисты. Ты строишь свои правила и своим примером заставляешь других принять их. Всё остальное — бисер. Rita Béart
Сентябрь. Нью-Йорк. ♬ Kodaline — All My Friends.
Конец июля и весь август мне было не до отдыха: чтобы 31 числа предоставить Алану готовый список треков, я не вылезала из студии, работая в ускоренном режиме. Ни о каком расслаблении речи не шло — я даже Хейли перестала регулярно звонить, пропадая с радаров. На время записи выключала телефон, а когда возвращалась в реальность, находила десятки сообщений и звонков от друзей, офисных сотрудников и Гарри. Кто-то хотел поболтать, кому-то необходимо было поделиться или обсудить нечто непременно важное. А у меня открылось третье, пятое или тридцатое дыхание, включилась семидесятая скорость, я с головой ушла под воду. Приходилось выбирать и выбор не всегда склонялся в сторону близких. Я знаю, что поступала неправильно, что опять растворилась в пространстве, как туман, что родным со мной непросто. Но не в состоянии сопротивляться своей сущности: я превращаю свою любовь в произведение искусства, чтобы она могла жить вечно. Новый альбом виделся мне в ярких красках уже несколько лет: живые цветы, свежие фрукты и ягоды, вечерняя прогулка во время багрового заката, свобода и ветер между пальцами и в волосах, сближение с природой и возвращение к истокам. Мы все столкнулись с чередой великих возможностей блестяще замаскированных под безвыходные ситуации. Мы — поколение сонных возлюбленных, бунтарей с большими сердцами, усталых бойцов. Мы — поколение безумно усталых людей, но все же отказывающихся сдаваться. «Репутация» заняла у меня очень много времени, чтобы у меня получилось именно то, что я хотела выпустить. Я чувствовала себя очень подавленной после «Религии» и находилась в ступоре долгое время с мыслью: «И что мне делать дальше?». Но с этой пластинкой я сразу знала, что хочу сделать. Я стараюсь писать такие альбомы, которые будут содержать разные смысловые уровни, поэтому мне хочется, чтобы в каждом из них были песни, под которые можно влюбляться или ездить на машине с открытыми окнами в солнечный день; песни, которые хочется послушать, когда ты подавлен или же в настроении выйти из дома и веселиться с друзьями; в конце концов, песни, которые ты включишь на кухне, пока ты готовишь или находишься в ванной. Я хочу быть многогранной. Предыдущий альбом (равно как и период моей жизни) напоминал смерч, этот же напротив больше схож на то, что происходит после: осознание потерь, монотонное восстановление разрушенного по кусочкам, принятие собственной силы и значимости. И крошечная гордость, потому что я эту бурю пережила. Как говорится, vita brevis est, ars longa — жизнь коротка, искусство вечно. Мой успех и поражение останется и после того, как я уйду. К концу августа я запланирована мозговой штурм в офисе: необходимо было подвести промежуточные итоги, составить расписание мероприятий на осень, обсудить гастрольный тур в следующем году. Собрала отдельные группы вместе, сдвинув столы полукругом, детально изучая эскизы на стендах. — Всё это неживая подделка. Девушка выходит на сцену и поёт о том, что свободна от обязательств, мужчин и не хочет быть куском мяса. Вот только появляется везде обязательно с обнаженными ногами, грудью и спиной, неся нарочито сексуальный образ. Меня это выводит из себя. Откидываю карандаш на стол, складывая руки на груди. — Насильники часто обвиняют своих жертв в том, что они специально одеваются так, чтобы привлечь как можно больше внимания, а те им в ответ предъявляют, что следует получше следить за своим членом. Обе стороны правы, но если девушка не хочет привлекать к себе мужскую аудиторию, она, как правило, не носит коротенькие шортики и топы. Почему, особенно сейчас, когда остро стоит тема феминизма и равенства, музыкальная индустрия по-прежнему «продает» себя за счёт оголения частей тела? Неужели не хватает ткани, чтобы сшить красивый наряд, вместо тонких бретелек и шлеек, что едва прикрывают соски? Эти люди в интервью рассказывают, как сильно они переживают за равенство полов, в то время как их поклонники выбирают в магазинах откровенные образы именно благодаря примеру нынешних звёзд. Алекс задумчиво нахмурился и взглянул на меня, продолжая держать в руках наброски с концертными костюмами. — Это фальшивка, потому что всем известно — за ними стоят те, кто ими управляет и продаёт в красивой обнаженной упаковке. Человеку не нужно оголять свои ноги, чтобы доказать, что он сильный бегун, ведь так? Почему тогда артисты только этим и занимаются? Потому что секс продаётся быстрее и легче, его проще нести в массы и только единицы остаются индивидуальными и популярными одновременно. Единицы. Мне это не нравится, я хочу изменить это или хотя бы показать, что можно по-другому преподносить себя, оставаясь при этом на вершине. Прескотт творческая личность во всех смыслах этого слова: способен влюбиться в первого встречного, создает воображаемые вселенные и помогает людям увидеть, как они прекрасны. Мы не работали вместе раньше, но я много слышала о его успехах и решила поэкспериментировать, отказавшись от тех разработок, которые мы готовили в прошлом. Алекса сложно назвать настоящим гурманом, его любимое блюдо — попкорн с шоколадом, чего нельзя сказать об одежде. В этом океане он отпускает себя на свободу и плавает между волнами раскованной рыбкой. Будучи человеком искусства, он жуткий упрямец, но талантлив. Поэтому я терплю его фырканье. — Я пока не обсуждала с группой сет-лист концертов, но все, что ты показываешь, не подходит. Если «I Wish You Would» будет стоять рядом с «Nightmare» или «The Man», то я вижу поверх любого наряда кожаную куртку, как символ несогласия, бунтарства и намерения в любой момент уйти из кадра. Понимаешь, что я имею в виду? «Miss Americana & The Heartbreak Prince» видится мне в тумане, а если следовать за текстом, то для неё лучше всего подойдёт пышное платье со шлейфом, которое впоследствии деформируется во что-то более открытое и свободное, чтобы я могла свободно передвигаться с микрофоном. «God Is a Woman» не имеет ничего общего с религией, так что выбрось из головы эти жлобские кресты и золотые цепи, меня от них воротит. Для нежной «Afterglow» не подходит кричащий салатовый, это момент, когда ты просишь прощения перед собой или перед кем-то, нужна ранимость, а не дерзость. Алекс сначала хотел обиженно сказать, что понял и сделает, как я хочу, но чем прочнее я уходила в детализацию, тем заинтересованнее становилось его лицо. Гордость отступила назад, выталкивая на передний план желание вскрыть потаенные коробки. — А какой по настроению тебе представляется «Dancing With Our Hands Tied»? — попытался он обойти острые углы. — Что-то на одном уровне с «11 Minutes»: хмурое, возможно, мрачное. Сам посыл песни достаточно… грустный — главная героиня осознает тяжесть собственного характера и насколько сложно находить с ней общий язык. Инструментарий только подчеркивает эту обреченность, которую она чувствует от себя. Поэтому, однозначно, здесь не должно быть цветочков, бабочек и рыбок. А ещё никаких корсетов — под конец песни мне требуется много воздуха для высоких нот. Если тебе невтерпеж создать что-то яркое, делай это для «Fashion!». Вот уж где я позволяю тебе пустить в ход всю свою фантазию. Она весёлая, зажигательная, несерьёзная. Только выбирай, чтобы было открыто что-то одно: либо грудь, либо ноги. Альфред хохотнул, снимая лоскутки ткани с доски. Гельмут — высокий немец с белой мраморной кожей, всегда смело заявляющий о своих чувствах, и по совместительству высококлассный промоутер. Он быстро учит новые языки и слишком много думает, в этом мы похожи, всегда прав и держит наготове неоспоримые доказательства. Откровенно говоря, Альфред заслуживает больше признания, чем получает, но я пытаюсь это исправить, так или иначе, отмечая его достижения. Помню, как прошлой осенью он учил меня играть в шахматы в сумраке пяти утра: у него странное чувство юмора, в отличие от улыбки — она чарующая. Обладает слегка маниакальной энергией, и садиться с ним в одну машину я не советую — чересчур велика вероятность навсегда потеряться в голубых глазах. — Я бы хотела выпустить лид-синглом «God is a Woman». На мой взгляд, она отлично характеризует настроение всего альбома и аудитория хорошо её воспримет. Мы проверили осенние даты, наилучшим образом подходит 13 число. Эта песня была написана одной из первых, она имеет для меня огромное значение, поэтому хочу начать новый музыкальный период именно с такой атмосферой. Уверена, она затмит прошлое. — Пятница тринадцатое в деле! — пребывая в предвкушении, воскликнул Альфред. Я улыбнулась, потому что сама испытывала нечто схожее и уже четыре дня находилась в приподнятом самоощущении. Не терпелось поделиться новым проектом с поклонниками и друзьями, поговорить на важные темы и распространить значимую информацию не только ближнему окружению, но и тем, кто искренне нуждается в помощи. — Так как это первый официальный сингл, будет логичным начать промо в Америке: в Нью-Йорке дать интервью для «Good Morning America» и Элвису Дюрану, сходить к Сету Майерсу и Джимми Фэллону; в Лос-Анджелесе выступить на шоу Эллен, Джеймса и Джимми Киммела. Рекламные баннеры уже в печати, насколько мне известно. Мы недавно с Максом прослушивали альбом от начала и доконца, эта песня сильно его зацепила и впоследствии появилась альтернативная версия с углублением в хип-хоп. — И выиграем ещё немного времени для детальной разработки гастрольного тура, — логично подметил Бэмбридж. — По нему крайне много вопросов, — невесело откликнулась Моника, поворачивая ко мне голову. — 20 сентября выступление на «iHeartRadio Festival», это уже официально утверждено. — Запиши, чтобы мы не потеряли. Ещё до того, как альбом был готов, я хотела выпустить в качестве второго сингла «Nightmare», но песня сама по себе слишком мощная, мне интересно увидеть реакцию людей, которые не будут готовы увидеть нечто подобное на этой пластинке. Вместо неё в октябре мы запустим на радио «The Man» и поедем в Европу, презентуя новый материал в тех странах, которые хорошо принимали нас в прошлом туре: Италия, Франция, Германия, Дания, Бельгия, Испания, Нидерланды. Можете уже сейчас начинать мониторить радиостанции и шоу, которые я могла бы посетить. Но не забудь включить в график, что мне нужно заглянуть в Лондон, для съёмок обложки британского «Tatler» и нескольких интервью для радиостанций Кэпитал и Би-би-си. — Что с ноябрем? — Алан говорил, что ведёт переговоры о моих выступлениях в Японии, Южной Африке и Австралии, а перелёты между этими странами огромные. Мне видится смысл оставаться в каждой на неделю, чтобы успевать акклиматизироваться. К этому моменту альбом уже выйдет, будет проще говорить с людьми о разных композициях, а не только о тех, что представлены широкой аудитории. Есть смысл в ноябре выпустить «11 Minutes» — она написана в соавторстве с Домиником Харрисоном и я настаиваю, чтобы он тоже участвовал в продвижении трека, нельзя умалять вложенного им труда. Я хочу, чтобы о нём узнало больше людей. Сама атмосфера песни темная, на границе поздней осени и начала зимы, поэтому смотреться в ноябрьском плейлисте она будет идеально и уместно. — Готово, босс, — Альфред щелкнул ручкой, переворачивая исписанный лист блокнота. Прикусил кончик и заинтересованно улыбнулся, склонив голову набок. — А какая твоя персонально любимая песня на пластинке? — Пройдя длинный путь написания, в ходе которого каждая на какой-то момент становилась любимой, сейчас никакая. Парни недовольно заулюлюкали, требуя четкого ответа, а я только беззлобно закатила глаза, стирая с доски остатки черного маркера. Следом расчертила четыре ровных колонки, подписав каждую: «Америка», «Европа», «Азия», «Океания». — Бэмбридж, тебе слово. Концертный администратор открыл на телефоне свои заметки и вышел ко мне, а я разместилась на его месте, закинув ногу на ногу. Подтянула свой блокнот и с готовностью зажала между пальцами карандаш, чтобы не упустить ничего важного и сразу записывать всё, что считаю нужным. Я смирилась с тем, что буду загружена весь следующий год и, раз уж никак не смогу этого изменить, приняла решение оторваться по полной. Устроить для поклонников, музыкантов и танцоров настоящую вечеринку за кулисами и на сцене, квест, который не позволит грустить или думать о бесконечной усталости. — Итак. Этот тур будет отличаться бо́льшим количеством дат — если в поддержку прошлого альбома мы ездили полгода, то в этот раз гастроли растянутся на весь год с января по декабрь. Мы открывали «Репутацию» в Азии, а для этой пластинки начало будет положено в Океании. На январь запланировано восемь концертов в Австралии и два в Новой Зеландии, — уточнил Маркус. — Мы пригласим на разогрев Эйву Макс, я буквально вчера писала ей, — вставляю, одновременно выписывая даты и города, где пройдут концерты. — Мне нравится, что делает эта девушка, качество живых выступлений не страдает от того, что ей непременно приходится много двигаться на сцене. — Февраль будет занят Азией, тоже десять шоу. Все концерты в разных странах, кроме Японии — там два. В моей голове внезапно всплыла информация о том, что Блад обожает азиатскую еду и все, что связано с Азией. Было бы здорово взять его с собой в тур на разогрев — отличный повод, прикрываясь работой, еще и побывать в тех местах, о которых сейчас он может только фантазировать или представлять, какими они могут быть. Обязательно нужно поговорить с его менеджером! Ставлю себе пометку вверху листка блокнота, поднимая глаза на спину Бэмбриджа, активно расписывающего график на доске. — Весной мы возвращаемся в Европу. Но везде маленькие площадки, от десяти тысяч людей, поэтому не пугайтесь раньше времени. — Чем больше ты рассказываешь, тем сильнее мне нравится! Только подумай, сколько можно классных фишечек устроить: встречи с поклонниками перед шоу, фотосессии, тематические вечеринки под стать посещаемой страны, — с искренним воодушевлением распахиваю глаза, загораясь собственными же идеями. — Это будет настоящее кругосветное путешествие! — Посмотрим, как ты запоешь, когда выдохнешься после очередного шоу, — усмехнулся Альфред, за что получил от меня щелбан. — Эй, мне просто жаль тебя! За что? — Я не нуждаюсь в жалости, я счастлива! — отправляю молодому человеку еще один щелчок в лоб. — Мои друзья по всему миру смогут приходить ко мне на концерты, я наконец-то увижусь с теми, кто всегда находится по другую сторону океана, по кому я всегда скучаю. Это будет прекрасное время единения. Столько городов и особенных мест увидим, я уже в огромном предвкушении вернуться в дорогу. Моника улыбнулась, следя за нашей перепалкой, а вскоре присоединилась к щекотке парня, заходясь смехом от его детских визгливых реакций. Единственное, по чему я буду скучать — мои животные. Всё остальное я с радостью оставлю и уеду, потому что в туре ты, по большей части, ничем не занят в перерывах между концертами. Я смогу читать книги, слушать любимую музыку, заниматься физическими упражнениями и медитацией — всем тем, на что в рутине не хватает времени, потому что ты постоянно на бегу. Картинка перед глазами станет сменять одна другую, а в этом столько вдохновения! —…Летом, скорее всего, будут намечены концерты в Африке и Арабских Эмиратах, — буднично продолжает Маркус. — Алан просил обратить внимание. Что это значит? — Это правда, я просила его попросить тебя, — киваю, мигая кончиком карандаша в воздухе, привлекая к себе внимание всех, кто находится в комнате. — Это очень важный момент, на самом деле. Наши благотворительные организации часто обращают особенное внимание на Африку, как на континент, где большое количество проблем и у детей, и у взрослых. Поэтому, мне кажется правильным углубиться в эту тему детальнее. Раз у нас есть возможность выступать там, почему бы не задержаться подольше и не попытаться привлечь внимание к вопросам, требующим срочного решения? Быть может, мы не в состоянии дать то, что нужно, но в наших силах рассказать об этом миру. Он такой необъятный, что решение точно найдется. — Тоже мне, леди Диана на минималках, — фыркнул исподволь Вилли, только сейчас давая о себе знать. — Я бы попросила не издеваться, а предложить что-то дельное, молодой человек. Если тебе нечего сказать, кроме очередной колкости, тогда закрой рот и хотя бы создай иллюзию, будто твоим воспитанием занимались, — едва сдерживаю собственную агрессию, быстро теряя к парню интерес. — Я отфильтрую лишнюю информацию и принесу наработки в ближайшее время, — тихо заключила Моника. — К осени мы вернемся в Америку? — Да, причем уже основательно: сентябрь, октябрь и ноябрь проведем в разных штатах, а в декабре поедем в Латинскую Америку — Бразилия, Аргентина, Чили… Закончится тур точно ярко. Что скажешь, Блу? — Я подозревала, что это будет сложный год и полон моих слез, — признаюсь, вертя между пальцами карандаш. — Но, если честно, мне нравится концепция, нравится, с какими песнями мы едем и какие лозунги продвигаем. Мне нравится, что эти гастроли кулуарные, а я могу позволить себе положиться на надежных людей в моей команде и сбросить с себя лишний груз, не беспокоясь о расчетах, сроках и отсеивании того, что не является главным. Спасибо вам всем за это. Даже тебе, Вилли. Приглушенные смешки прошлись по панелям и быстро растворились в негромких беседах обо всем и ни о чем одновременно. Мы погрузились в обсуждения о работе с медиа и дистрибьюции, о стратегичности планирования: продюсирование, сервисная составляющая и сегментация потребителей. Предварительный маркетинг и просчет рентабельности, технический райдер, экономическое обоснование: смета, костинг, страхование, работа с билетными операторами — все это огромная головная боль и если бы не отдельные группы, из которых состоит вся моя команда, у меня был мозг вспыхнул. Но мне важно, чтобы все беседы проходили при мне — я хочу понимать, что конкретно мы делаем и зачем, что получим в итоге. Порой я бываю чересчур назойлива в своих просьбах объяснить мне элементарные вещи, благо, ребята все понимают и терпеливо повторяют одно и то же, расщепляя мелочи до молекул. Лейблы, независимые артисты, продюсеры, менеджеры, рекорд-компании — этот мир окружает меня с самого детства, я уже не представляю себя без него.♬ Dotan — Fall.
Вечером следующего дня я собрала всех близких людей, которые только находились в это время в Нью-Йорке на проводы лета и медленный переход к осени: традиционная ежегодная вечеринка, проходящая на заднем дворе моего дома. Мне нравится отмечать сезонные праздники каждый год, это напоминает о том, что наступает период для другой одежды, другого времяпрепровождения, других красок природы на улицах и за городом. Повзрослев, я даже не могу сказать, какое время года теперь люблю сильнее: весна хороша в своем пробуждении ото сна, нежностью и рождением новых надежд; лето — жаркое, сумасбродное, наполнено безрассудством и легкостью; свернувшаяся клубком осень дарит самые атмосферные прогулки среди цветной листвы, пахнет свежеприготовленным пирогом и теплыми напитками; зима зовет на улицу, туда, где скрипящий снег под ногами и пушистые снежинки в воздухе. Во всем есть нечто особенное, своё, что нельзя заменить или подстроить. На мне чёрное шифоновое платье в мелкий горох с обнаженными плечами, крупные локоны в ретро-стиле, миниатюрное ожерелье ютится на ключицах. Трогательные туфельки «Мэри Джейн» с ремешками на подъеме, родом из шестидесятых, усыпанные глиттером, с блестящим, как диско-шар, каблуком, отделанные разукрашенным бархатом. Волосы и мочки ушей вздрагивают от неприличного, животного аромата «Sicily» от Dolce & Gabana, который уже давно сняли с производства. И все же, я отыскала в интернете один редкий флакончик, потому что схожу по нему с ума. На первый взгляд — неинтересное сухое мыло, однако парфюм любит жару и разогретое тело, и, как говорят, сам выбирает себе хозяйку. На моей коже он открывается бурлящим цветочным мёдом с бананами, белые цветут громко и дико, а вечером сидит тихо и пахнет как чистое тело после душа. Для того, чтобы полностью прочувствовать этот тонкий переход, моё меню всегда разделено надвое: нарядный чизкейк с меренгой и малиновым сорбетом, но облепиховый чай; гранатная комбуча с имбирем, но кекс с корицей; банановые вафли, но глинтвейн с ягодами годжи; карамельный горячий шоколад, но панна кота с ягодным муссом. На залитой солнечным светом террасе отлично ощущают себя танцовщицы и поэты, журналисты, начинающие актёры и музыканты, фотографы, художники и программисты. Я люблю общаться с мужчинами и женщинами, с замужними и холостыми, с молодыми мамочками, хотя сама далека от материнства и брака. Существует много типов людей: нежные цветы, бушующие океаны, тихие леса, высокие горы и красочные небеса. Одни сбивают с ног и заставляют задыхаться, другие дарят свет и подкидывают приключения. Я люблю общение, как явление, взаимный обмен энергией усиливает и подпитывает внутренний мир, ты всегда пребываешь в восхищенном возбуждении, потому как постоянно окружен дымкой вдохновения от новых знакомств, витков непрекращающихся бесед и творческой ауры. Какими бы прекрасными не были Лондон, Англия и Европа, Калифорния, Токио и Сидней, есть в Нью-Йорке нечто особенное для меня, что всегда возвращает и влюбляет заново. Говорить о нем — все равно, что о любимом мужчине, все слова в его адрес кажутся избитыми и банальными. У меня роман с этим городом: с парком Хай-лайн и Сохо, с галерями в Челси и баром «Monkey», с ресторанчиком «Casa» с бразильской кухней в Вест-Виллидже и Центральным парком, с Мэдисон-авеню, и бродвейским шоу, с рекой Хадсон и Вашингтон-сквер, с Уильямсбургским мостом, Бедфорд-авеню и публичной библиотекой. Нью-Йорк — это стиль жизни. Здесь кристаллизация самой невероятной энергии на планете. Люди всегда действуют, их адреналин меня будоражит. В нем никогда не бывает скучно, ведь именно тут сталкиваются противоположности: то, что ты яростно ненавидишь и во что немыслимо влюблён. Три часа, день, неделя, месяц, год, вся жизнь — сколько не проводи времени, всегда будет мало, всегда есть повод вернуться. Даже когда ему, казалось бы, уже можно передохнуть, Нью-Йорк по-прежнему полон жизни. Я знаю, многие меня поймут: у каждого города своя атмосфера и настроение, своя аура. Калифорния — это вечное лето, поездки на машине, пляжи и внутривенное ощущение свободы. Англия — спокойный променад по парку, где играют дети и собаки, послеобеденный чай, конный турнир, посещение театра и классическая литература в твердых обложках с выгравированным названием книги и автора. Питер — музеи, вино, пешие прогулки вдоль Невы, библиотеки, скульптуры. Я люблю русскую культуру: широту полей, царские угодья, трагические романы русских классиков. Не то, что Россия представляет собой сейчас, а какой она была в 19 и 20 веке. Просто Нью-Йорк — это любовь с самого детства. Ты влюбляешься в десятки разных мест на планете, но всегда, всегда возвращаешься к нему. И прошлый раз зарекался, что больше никогда не ступишь на эту землю, потому что грязь, жестокость, равнодушие небоскребов, улицы усеяны бездомными и неприятным запахом. И каждый раз, вернувшись, сердце все равно млеет. Это же Нью-Йорк. Это Нью-Йорк. Среди оживленных разговоров я расслышала голос Гарольда и остановилась, развернувшись на звук. Я не ошиблась — он стоял с группкой молодых писателей, уместно поддерживая их беседу. Наверное, не существует людей, с которыми Стайлс не сможет найти общий язык. Дело в воспитании: он знает, где промолчать и выслушать, где лучше высказать свое мнение, а где просто обнять и дать человеку понять, что его присутствие не обременительно. В отлично сшитых брюках и рубашке, облегающей массивную спину и крепкие плечи, фирменных туфлях, он был сама элегантность. Россыпь колец сверкала на пальцах в приглушенном свете хрустальных люстр. Моя гостиная переполнена талантливыми, красивыми людьми, а я снова смотрю только на него. — Я дочитываю «Возвращение» Ремарка. Лучший роман автора. В нём нет явной трагедии, нет истории о несчастной любви, нет бесконечных смертей на фронте. Читателю рассказывают историю, как ребята возвращаются с Первой мировой войны и оказываются в мире, где они никому не нужны. Они были очень молодыми, когда уходили на фронт, им и сейчас по двадцать с лишним лет, а в итоге они чувствуют себя стариками, которым нет места в жизни. Незаметно-пронзительная трагедия, когда люди оказались лишними, выкинутыми на обочину, хотя они отдали своей стране всё, что у них было, она выведена у Ремарка, на мой взгляд, просто великолепно. — Ты выглядишь отдохнувшим. Перерыв от публичной жизни в окружении книг пошёл на пользу? — Розмари сегодня чудо как хороша. Мне не хотелось смотреться унылым пятном на ее фоне, — объясняет Гарольд с улыбкой. Я знала — за этой шумной общительностью скрывалось раздражение и желание свернуть мне шею. В последние месяцы наши отношения стали токсичными, мы гребли на утопающей плотине одной лапой, понятия не имею как, оставаясь на поверхности со свежим воздухом. — Я думал, ты уехал в Лондон, — с любопытством задался Рейнольдс. — А ты бы хотел? Между мужчинами пришёлся тихий смех и шёпот. — Вечер и в самом деле приятный, — согласилась Блейк. — Мисс Норман умеет настроение создавать. — Рада, что сумела угодить, — приподнимаю вверх бокал-тюльпан, наполненный розовым вином, вмешиваясь в разговор.♬ Lara Fabian — Tango.
Я повернула голову, запоздало понимая, что он заметил и теперь надвигается прямо на меня. Отставила бокал на стол, нечитаемым взглядом уставившись на молодого мужчину, что был определенно уверен в своих действиях. Рубашка распахнута на груди, я вижу тёмные волоски в ложбинке, мерно лежащие на грудной клетке; серебряная цепочка блестит на шее, оттеняя взмокшую кожу. Я понимаю, что все смотрят на него и на меня, делая свои выводы, но никак не могу отвести глаза от строптивого тела, приближающегося ко мне. Сила, скрытая в руках и плечах, движение мышц под прочным слоем кожи, вызов в его глазах восхищает меня. Моя спина изгибается, желая почувствовать прикосновение твердой ладони, что ляжет на талию, направляя за собой. Моя щиколотка мечтает пройти путь от колена вниз, вдоль его напряженной лодыжки, взбудоражив все рецепторы. Я хочу, чтобы зелёные зрачки вспыхнули муторным блеском возбуждения, чтобы пальцы перестали слушаться и позволили себе неприлично много, чтобы зубы прочертили бледные полосы, штампуя мою, покрытую мурашками, кожу. Он словно оживший вулкан. Поток пепла, выброшенный вместе с лавой, поднимается в небо. Недолго смотрю на протянутую мне руку, почти сразу принимая приглашение, потому что пребывать на одном месте уже дурно и тошно. Когда я прижимаюсь к телу, все его, до этого тщательно скрываемые, чувства вздрагивают, отдавая в кончики пальцев, плавно вырисовывающие на моем позвоночнике тирады, умоляющие простить. Он прорезает мои бёдра собой, вклиниваясь в личное пространство, поглощая мою истосковавшуюся душу и заявляя свои права, которых у него, по правде, нет. Но я прикусываю язык, подчиняясь свирепому порыву горячего ветра, вынуждающему отвечать. Я не хотела — пришлось. Провести по пылающей шее ладонью, ощущая беспредельно грохочущий пульс, сумасбродное сердцебиение. Схлестнуться взглядами, обменяться искрами и выдать себя с головой. Не остыла. По-прежнему твоя. — Я знаю, что виноват. Но больше не могу так, — низким, чуть вибрирующим голосом заговорил Гарольд. — Тебе не кажется, что ты уже достаточно меня наказала? — Ты сам себя наказал. Я ещё даже не начинала, — откидываю на мгновение расслабившиеся ладони со своего тела, отталкивая Стайлса от себя. Обхожу его, обнимая за плечи сзади, медленно покачиваю в своих руках, прижимаясь к спине животом. Накрашенные ногти царапают кожу на жилистой шее, пока подъем моей ноги медленно скользит по икре Гарольда вверх к подколенной чашечке, а достигнув цели, срывается вниз. Моё колено врезается в пустоту между его ногами, очерчивая невидимый круг. Лёгкие тлеют от задержавшегося внутри воздуха, от нашего взаимодействия, от музыки. Я теряю голову, закрывая глаза, возвращаю ногу в прежнее положение, уже в следующую секунду закидывая её сзади на бедро Стайлса, прокручиваясь вперёд и оказываясь с ним лицом к лицу. Мужские ладони подхватывают меня раньше, чем я успеваю соскользнуть: одна обосновывается на спине, вторая сползает к ягодице, практически сразу, будто пытаясь скрыть касание не только от чужих, но и от моих глаз, оглаживает изгиб бедра, сжимает мягкую кожу, обтянутую чёрным чулком. Губы задерживаются друг напротив друга и, впервые за весь вечер, мы дышим одним воздухом. Я опустила взгляд на заходящиеся в шепоте винные изгибы: — Сжалься. Я прошу. Позволь вернуть всё назад. Ты же знаешь, что больше никого, кроме тебя, нет, к кому я могу быть по-настоящему привязан. Я никого не люблю так, как тебя. Сказать, что я осталась безразлична, услышав откровение, значит грязно солгать. Если бы слова принадлежали кому-то другому, я бы смогла сохранить лицо, но он… Всё внутри священно затрепетало. Я запустила ладони в кудрявые вихри, потянув тяжёлую голову назад. Приподнялась, сидя на изгибе мужского бедра, возвышаясь над ним, спустила руки на плечи, опираясь на устойчивую твердость. Коснулась носочками туфель пола, полностью избавившись потребности в поддержке. А он продолжал держать, словно боялся очередного побега. Прижимаюсь виском к натянутому, как струна, подбородку, вкладывая пальчики в мужскую ладонь, свободную же руку закидываю на плечо. Позволяю притянуть себя ближе, закружив в танце по тесному пространству, подвластный льющейся мелодии. Он хотел, чтобы кроме него все лица слились в сплошную неразборчивую линию, чтобы я видела только его одного? Получилось. Кроткие плечи дают импульс к движению, мой корпуса следует за ними, держа баланс в течение вращения. Шаг. Возвращение на нулевую точку баланса. Шаг. Перенос веса и полное расслабление благодаря решительному оплоту, готовому поймать меня в любой момент. Я подняла свободную ногу, будучи полностью сбалансированной, немного поддалась вперёд, и, наклоняясь, медленно выпрямилась, стопой касаясь пола. Длинные пальцы Стайлса стиснули мои собственные, наслаждаясь каждым моим жестом и ответной реакцией, перекатывая костяшки, как хрустальные шарики. Я следовала за ним сантиметр за сантиметром в длину и ширину шага; градус за градусом в повороте. Едва успевала дышать в промежутках, выстраивая между нами баланс. Шаг. Шаг. Поворот. Моя голова кружится, комната исчезает из виду, наблюдаю только за пухлыми губами, призывно сверкающие в приглушенном освещении. Чувствую себя лёгкой, как лепесток цветка или маленькое перышко, сорвавшееся в воздух. Сопротивление. Шаг. Жёсткое объятие, врезаясь телами друг в друга. Моя кровь звенит, плещется и оживает под руками того, кто способен её разбудить. Господь Всемогущий… Он танцевал меня так, что я чувствовала, будто уже отдалась ему, будто я принадлежу одному-единственному и других никогда не существовало. Аплодисменты слишком оглушают, разрезая пространство вокруг нас. Я все никак не могу отстраниться, хотя уже бы и пора, продолжая обнимать шею Гарольда, но уже обеими руками. Жмурюсь, упираясь лбом в его губы, глубоко дыша, без выдоха, оставляя горячую лаву внутри гортани. Как же мне отойти? Благо, музыка плавно перетекает в очередную медленную мелодию, и к нам присоединяются несколько пар, возвращая помещению налет непринужденности, хотя воздух ещё пропитан невысказанным желанием. Я чувствую безопасность, пока его руки скрещены на моей талии и держат близко возле себя. Неспешно двигаюсь в такт музыке, постепенно приводя себя в более-менее уравновешенное состояние. Отлипаю от Стайлса, поднимая голову и смотря в глубокие глаза, которые внимательно глядят в ответ. Он трезв и собран, даже лёгкой нотки алкоголя я не ловлю, находясь вблизи его рта. Я аккуратно выплыла из его захвата, улыбаясь выразительно приподнявшей брови Дженни. Подмигиваю ей, стараясь скрыть настоящий поток адового пекла внутри, раздвигаю ладони Гарольда на талии и отстраняюсь, придерживая врезавшуюся в меня парочку: Лоуренс смущенно рассмеялась, а я погладила женскую спину, разворачивая их вместе с её партнёром в обратную сторону. Обогнула диванчик и направилась в сад, подальше от музыки, разговоров и изучающих меня глаз друзей: я не выносила наши отношения и работу со Стайлсом за пределы рта, поэтому теперь, глядя на такую откровенную сцену, все они были в изумлении. Никто не сплетничал, но отвести взгляды были не в состоянии.♬
На улице окутывает промозглый холод, сейчас он действует освежающие, смело вытаптывая по коже. Я впустила его внутрь себя, глотнув непозволительно много, вздрогнула от окатившей меня ледяной волны. Поникшие в саду растения опустились к земле, капли росы задержались на бутонах, прочно вцепившись в гладкую поверхность лепестков. По шагу, по скрипу половицы, по вздоху ощущалась осень — и пусть подбиралась она тихо, я все равно слышала её. Пусть отдаленно, но она подавала знак, что скоро завладеет каждым уголком, каждой улицей, каждым деревом. — Я видел тебя с другим мужчиной, — с бесстрастным отрешением вколачивает в меня Стайлс. Сначала померещилось, что это ветер — настолько тихим, но уверенным был тон. Он не кричал, не рвал волосы, не бил посуду. Молча ставил в известность. — Так было нужно. — Ты просто развлекаешься, не так ли? — не меняя окраса голоса, стоя недалеко от меня и смотря куда-то сквозь. — Кому нужно? Сколько ещё у тебя таких, как я, как он? Может, в каждом городе по десятку и ты лавируешь между нами день ото дня? Поэтому мы так редко видимся? — Я уже начинаю уставать от твоей чепухи, — резко шиплю, поворачивая к нему голову. — Одному врешь, когда ты со мной, мне — когда с остальными, — насмешливо произносит Гарольд, с искренним сочувствием любопытничает: — Ты хоть с кем-то бываешь искренней? И он опять портил все то нежное, что было мне дорого. С ним. Я была искренней с ним, хотя он никогда этого не замечал. Этот мужчина снова делал мне больно. Я шагнула вперёд и столкнулась с твёрдой грудной клеткой, замаячившей у моего лба. Отшатнулась в сторону и вновь провал в виде выставленной руки, остановившейся поперёк моего живота. По кончику носа полоснул опьяняющий запах флоксов и мужского одеколона, телепортирующий меня в открытый космос. — Слушай, ты уже сделал свои выводы, тебе с ними уютно. Спи с ними, живи с ними, лелей, как свое эго. А меня уволь без выходного пособия. Хватит гладить против шерсти. Я отгрызу ему руку, если он будет продолжать так себя вести со мной. Его пальцы, скользнув вверх по моей руке, спустили кружевную бретельку платья. Обильная дрожь взбугрилась на затылке, воздух мигом захватил ранимые участки кожи, обдувая уязвимые ключицы и шею. Я дрожала не от возбуждения. Мне надоело. Он выглядел так, словно собирался совершить убийство с особой жестокостью. Когда партии в вист составлены, я совершенно теряюсь, блокированная его взглядом: — Что дальше? Мы уже были здесь слишком много раз. Мы знаем, что наутро проблема не исчезнет, каким бы хорошим ни был секс ночью. Какой смысл проживать это снова и снова? — Выбери меня, — огорошивает так просто и легко, словно пальцами щелкает. — Сделай главным в своём списке, пусть другие ждут. — Да ты и так в нём первый! — не выдерживаю сильного напора и отпускаю поводья, взбесившись, как ткнутая в бок лошадь. — Через весь город, через страну, через континенты к тебе лечу, отменяя или корректируя планы. Как твой развязный язык вообще смеет возражать это? У меня никого, кроме тебя нет, если изначально можно предположить, что ты хоть когда-то у меня был. — Был. И есть. И буду, — радужная оболочка сливалась со зрачком, и это делало его взгляд особенно пристальным. Он не увидел сопротивления и обнял меня той рукой, которая раньше преграждала путь. — Ты же только моя, а не чья-то там ещё, правда?♬ Taylor Swift — False God.
Я закрыла глаза, чувствуя себя, по меньшей мере, светлячком, что вот-вот погаснет от холода и мерзлоты. Свет тухнет во мне и передо мной. Надежда разлюбить его столь же фатальна, как цугцванг. Болезненно жмурюсь от хриплого шёпота, почти хныкая в голос от жуткого спазма внизу живота. Это подначивает, потому что каждый нерв и без того слишком оголен, грань между эротикой и пошлостью ничтожно мала. Руки не останавливаются, крепко охватывают поясницу, и мои пальчики на ногах подгибаются от безысходности. Мои слова можно истолковать неверно, но я не могу стать радикальной феминисткой, потому что мне нравится присутствие мужчины возле себя, нравится чувствовать решительно твёрдый мужской характер и мужскую ласку. Как бы не пропагандировал современный мир стирание границ, мужское, равно как и женское, чувствуется фибрами, инстинктивно, на уровне обоняния. И я могла бы ненавидеть себя за это, если бы не хотела его так сильно. В голове всплывали отдельные выражения возбужденного лица, откинутая назад голова, острые скулы. Мне было плевать на то, кто любит и кто ждет его звонка на другом конце планеты. Грубо прокашливаюсь, рвано дыша и механически раздвигая ноги шире, у меня никак из головы не выходило, что он лежит в сантиметре от меня и весь мой сейчас. Руки, губы, плечи, все моё и никто не сможет это нарушить. Я не могла просто так уснуть, понимая, что у меня есть лишняя возможность коснуться его так, как не получится, когда рядом вокруг много народу. Ложусь на Стайлса, крепко зажимая его коленями по бокам. Утыкаюсь носом в шею, касаюсь влажными складками взбухшего члена, с наслаждением скользя по всей его длине от головки до основания. Ускоряюсь, быстро дыша и так же быстро двигая бедрами. Трусь о возбужденный ствол часто и резко, надвигаясь, не успев толком покинуть территорию. Не позволяю ему отдышаться и опираюсь на руки, отрывисто двигая тазом, вверх и вниз без остановки, без передышки. Лёгкие горят, но в меня как будто батарейки вставили, я иступленно повторяю каждое движение, не меняя ритма: быстро вверх и вниз, вверх и вниз. Обрывки дыхания выходят из-под контроля и превращаются в глубокие стоны, но это только потому, что моя голова и правда уже не соображает. У меня просто сорвало крышу от пульсации горячих вен. И сейчас это повторялось. Я смотрела на него в темноте, такого красивого и очаровательного в моей спальне, разомлевшего после выброса гормонов из тела, и не могла не хотеть его снова. Так вот, что имели в виду все писатели и поэты, когда в разной форме доносили до читателя слова о том, как молоды главные герои, как отдавались друг другу целиком, разделяя юные души и сердца, как горели каждой минутой, проведенной вместе, как думали о поцелуях. Теперь я понимаю, потому что в моей груди не осталось воздуха, а все, что я хочу — без остановки целовать мягчайшие губы. Хочу, чтобы они так же ласково мне ответили, как и всегда. Хочу ощутить руки на своей спине и плечах, услышать топот пальчиков по позвонку. Хочу, чтобы ему было приятно оставаться со мной наедине. Хочу, чтобы его глаза блестели для меня, как сейчас. Хочу, чтобы он хотел меня так же сильно, как я хочу его.