Ценою жизни

Если вам хотя бы раз в жизни повезло оказаться на балу, вы — настоящий счастливчик. По крайней мере, Петя считал себя счастливчиком. Восхищаясь праздной атмосферой и пестрым блеском богатых одежд, мальчик чувствовал себя едва ли не на вершине мира — не каждый ученик Навигацкой школы мог прикоснуться к светской жизни, вдохнуть ее упоительные ароматы и закружиться в вихре ее торжественных ветров. Словом, ему представилась уникальная возможность собственными глазами лицезреть столь удивительное зрелище, великолепие которого он бы не смог описать словами. Совсем недавно, да что «совсем недавно», — этим же воскресным утром, — Петя представлял себе званый прием иначе.       Те тревожные годы для русского общества были периодом шокового веселья. Затворники прошлого, не выносившие празднеств дальше собственных изб, не могли привыкнуть к пальбе орудий, коллективному пьянству, огненным лучам фейерверков и иностранной музыке. Каждый, кого на бал так и не пригласили, рисовал собственные представления, и чаще всего они не соответствовали действительности.       Так же случилось и с Петей.       Он неприлично разглядывал вычурные прически молодых дам, украшенные цветами и разноцветными лентами, напомаженных игроков в карты, рассыпанный на столах табак и блестящие трубки с деревянными спичками для закуривания. До его слуха долетали обрывки фраз на немецком и французском языках, сливаясь в общий гул — непонятный, но особенный. Петя не знал о чем беседовали судари и сударыни, но догадывался, что о чем-то очень важном. Ведь бал — не только веселье, лицедейство и страсть. Бал — важнейшая часть придворной жизни, отражающий новую — европейскую — культуру: музыку, танцы, моду, стиль общения и многое другое.       — Погляди, — шепнула Пете Марго, — гости всё прибывают.       — Вашего-то нет еще? — спросил Петя, оглядываясь по сторонам. — Как его там?.. Тьфу ты, черт заморский! ей-богу, из головы вылетел! Ну, именитый-то сей… Шварц, что ли, или как его там?       — Тебе-то какое дело до господина Шварца? Помалкивай лучше.       — Я слышал, как вы намедни горячо упоминали этого господина в разговоре — какой он, дескать, наружности недурной да какой маг досужий. В общем, ерунда это все — никакой он не маг. И уж тем более — не темный! И откуда вы только все эти глупости-то берете, ваше сиятельство? Нам, кажется, и одного такого «темного» мага было достаточно — да и того выдворили…       — Не смей ни с кем заговорить! Папеньку опозоришь языком своим глупым!       — Вы тоже глядите: не болтайте почем зря.       На том и разошлись.       Ненависти друг к другу в них было почти столько же, сколько и любви. Однако они предпочитали делать вид, что терпеть друг друга не могут. Что ж, выходило неплохо. Ни Марго, ни Петя никогда бы не признались, что переживают один за другого тепло и трепетно. Да и как могло быть иначе, когда их связывали узы крепкой и неразрывной дружбы? Сражаясь бок о бок, они одержали славную победу над магистром темной магии, восстановили магический манускрипт… И все равно продолжали ссориться по пустякам!       Вместо того, чтобы попросить у Марго прощения за грубость, Петя решил отдаться празднеству без остатка — с Марго они еще успеют и повздорить, и помириться. Сейчас, подумал Петя, следовало наслаждаться каждой минутой сего исключительного вечера. Еще вчера он являлся для него несбыточным и баснословным. Кто знает, когда в следующий раз ему представится столь ценный шанс? Видеть внешний мир штатских — одно, побывать в нем — совсем другое!       Громадную залу обволокло табачным дымом: в самый ее конец приходилось вглядываться, сощурив глаза. Туда-то Петя и направился. Встав в сторонке, принялся с интересом наблюдать напряженную игру в шашки двух безбожно пьяных сударей. Забавное зрелище: один долбит по доске чужими фишками, другой — возит пальцем одну и ту же.       — Эй, малец!       Петя обернулся. Какой-то порядочно охмелевший господин небрежно махнул ему рукой, подзывая к себе. Пришлось повиноваться.       Разгоряченная алкоголем кровь прилила к мясистому лицу и короткой шее незнакомца. Петя это сразу же отметил, и желание сегодня пробовать водку улетучилось. Мало ли, он тоже вот так раскраснеется, а Яков Вилимович возьмет и — заметит?       Парик тучного господина немного съехал набок, да и сам он весь куда-то накренился, того и гляди, готовый свалиться на пол. Это горячо взволновало Петю: на таком событии и так безбожно глыкать! «Я бы так, — подумал мальчик, — никогда не поступил! Пригласили — имей совесть быть трезвым, ну или хотя бы умей себя останавливать». До этого Пете и в голову не приходило, что многие уважаемые судари имели обыкновение напиваться на ассамблеях вусмерть, что называется, «в стельку».       Толстяк показал ему на стул: садись рядом. Правда, после слов Марго Петя немного оробел. Кто знает, быть может, его язык действительно не столь хорош? Что он скажет этому господину, пусть даже и пьяному?       — Эх, молодость! — сказал толстяк, дружественно хлопнув Петю по плечу. — Скока те буит-то?       — Двенадцать, — ответил Петя.       — Двенадцать? Ну, у тя ащо вся жисть впереди! А поскоку ты ащо маленькой, алкоголю не предлагаю. Кровь тебе так сразу с непривычки-то в лицо хлынет, захмелеешь — дурным сделаешься. Я вот те поведаю…       Невежливо было удаляться — пришлось слушать несвязные рассказы, переходящие из одного события в другое с такой быстротою и несуразностью, что Петя терял суть сих сбивчивых повествований. Он только кивал головой и делал вид, что все понимает: да, да, мол, как интересно! После же повторного круга рассказов, у него промелькнула грешная мысль все-таки напиться. Бог его знает, может, им стало бы легче понимать друг дружку?       Снова обдав мальчика в лицо перегаром, господин наконец решил нужным осведомиться, как зовут его вежливого собеседника и как он сюда попал.       — Я с их сиятельством генералом-фельдмаршалом Яковом Вилимовичем Брюсом, — торжественно отчеканил Петя, выпятив грудь вперед.       В глазах господина — кстати, не представившегося, — отразилась до этого глубоко убывшая оживленность. До этого веселый, откровенный и разморенный водкой он весь как будто подобрался и одарил Петю взглядом уважения, словно он и есть тот самый Брюс Яков Вилимович.       — Ха-арош! — протянул господин. — Ты ему учеником, никак, приходишься?       — Учеником.       После этого толстяк засыпал мальчика вопросами, а тот с воодушевлением отвечал. Правда, иногда сбивался, боясь все испортить своим «глупым» языком. История, однако, мальчика-сироты воздействовала на пьянчужку самым благоприятным образом — он проникся к Пете всей душою, и сказал напоследок:       — Все твои жизненные непорядки, — понимаешь? — подхлестнули тебя, сделали тебя сильным. Не робей! Иди вперед — к своей цели! Жизнь у тебя ащо вся впереди — вся!       Петя откланялся с самыми приятными чувствами. Не признал вначале, а эк хорош человек оказался! Душевный. Пусть Петя и не узнал никакой полезной для себя информации, зато сам представился — дело полезное. Оставалось одно, что его тревожило, — с похмелья господин может не вспомнить об этом разговоре. Хотя как же это он не запомнит ученика самого Якова Брюса?!       И так Петя этими мыслями занялся, так они его вдохновили, что он и не заметил впереди человека, после столкновения с которым тут же принялся горячо извиняться. Но незнакомец вовсе не оскорбился:       — С каждым случается, — сказал он, мягко улыбнувшись. — Впредь будь аккуратней.       — Д-да, простите, пожалуйста… ваше… ваше благородие.       Незнакомец удивленно вскинул брови. На фоне перебеленного лица они казались чересчур четко очерченными и искусственными. Впрочем, как и все его лицо — под обильным слоем белил оно выглядело каким-то не живым, словно у фарфоровой куклы: ни единого изъяна, ни единой неровности. Петя бы даже не смог определить возраст этого человека — может, лет шестнадцать? или — двадцать пять? Однако он был весьма красив.       — Благородие? — вдумчиво проронил незнакомец.       «Христа ради, — пронеслось в голове у Пети, — зачем ты это ляпнул, сын ты щучий?!» Очевидно же, что он никакое не «благородие» — богатые одежды садили роскошью и благородством: парик «а-ля бурс»; изящно облегающий фигуру, бархатный, расшитый золотыми нитками, камзол с рукавами без обшлагов; шелковые чулки, кружевное жабо и лаковые туфли с бантами.       Вне всех ожиданий, незнакомец смерил Петю заинтересованным взглядом. Вероятно, ему стало любопытно — как и тому пьяному толстяку, — как мальчик очутился здесь и сыном кого является?       — Я с их сиятельством генералом-фельдмаршалом Яковом Вилимовичем Брю…       — Ах, с Брюсом! — Незнакомец всплеснул руками. — Ну, конечно же!       — Вы не думаете ли, что я вас обманываю?       — За клевету тебя высекут.       — Я говорю правду, — спокойно сказал Петя. — Вы можете даже спросить у Якова Вилимовича — они подтвердят…       — Разве я сказал, что ты лжешь? Я тебе верю. Так значит, ты учеником ему приходишься?       — Учеником! — гордо улыбнулся Петя.       Незнакомец скривил губы.       — Впрочем, — сказал он, — на большее я и не рассчитывал. Кого еще Брюс мог предоставить воспитанному обществу? Жалкого, неграмотного мальчишку…       Внутри у Пети все так и вскипело от злости! Как смеет он говорить такие ужасные вещи о самом Якове Вилимовиче? «Сколько угодно он может осыпать оскорблениями меня, — подумал Петя, — одначе Якова Вилимовича в обиду не дам! И пусть потом что угодно со мною сделают!»       — Яков Вилимович — великий человек! — выпалил Петя. — Нет того, кто не знал бы, как он умен! Не совестно ли говорить о нем экие скверности?!       — Осторожнее, — прошептал незнакомец, наклонившись к самому лицу мальчика. — Порой дерзкий язык может серьезно навредить. Однако можешь быть покоен — я никому не поведаю о твоем дерзновении. Потому как в скором времени ты и сам пожалеешь о своих словах.       И оставив Петю в глубоком недоумении, удалился.       А Пете казалось, что он задохнется от переизбытка чувств! Тяжело дыша, мальчик пытался подавить в себе гнев и умерить шумно клокочущее сердце. Положение его было таким себе. Паршивым. Ясно же, что этот бог-весть-кто просто так не отступится — если столкнется ненароком с Яковом Вилимовичем, Пете несдобровать. «Марго накаркала! — уж и не зная, кого приплести, вспомнил мальчик. — Язык у меня-де глупый!»       Нет, Петя прекрасно понимал, что виноват сам, просто опустившаяся на плечи безысходность — давила. Хотелось скорее пережить все терзания и зажить прежней жизнью — той, что приносила радость, ту, которая была мгновение назад, до встречи с этим ужасным человеком. Ну, как теперь быть?..       — Ты говорил с этим человеком?       Петя вздрогнул, почувствовав ладонь Брюса на своем плече.       — С которым, ваше сиятельство?.. — пробормотал Петя. — С этим, что ли, в черных одеяниях? С этим, да… п-поговорили чуточку…       Потом Петя шумно сглотнул. Его голос прозвучал не слишком утвердительно, и он обеспокоился, что Яков Вилимович это заметит. Наступила тяжелая пауза.       — И о чем же вы говорили? — наконец спросил Брюс.       — Да о пустяках всяких…       — Хм.       — Смею ли я знать, кто он, Яков Вилимович?       — Неужто не представился?       — Нет, ваше сиятельство, не представлялся.       — Странно.       — Что-то не так, ваше сиятельство?       — Оттенок твоего лица мне не нравится, — сказал Яков Вилимович, погладив Петю по щеке, — как будто стал багровее. Верно, ты переволновался?       — А я и не заметил! — Петя последовал его примеру, приложив ладони к своим щекам. — Вам не душно? Полагаю, это от духоты…       — Или от водки?       — Да что вы, ваше сиятельство! Чтоб я!.. Да как я смею?! Да еще и вас обманывать — не стану никогда!..       — Смотри: чтоб без глупостей. Помнишь — обещал?       — Можете не сомневаться, Яков Вилимович!       — Вот и славно.       На Петю опустился уже совсем другой оттенок — бледный. Так ничтожно, нагло солгать…       Как уснет он этой ночью, зная, что абсолютно с Яковом Вилимовичем нечестен? Лучше бы он его застал за употреблением водки, Пете б было стократ легче!