После закрытия

      Через двадцать минут они уже были у Натаниэля дома. Парень как можно бесшумнее проник в квартиру, осторожно запер за собой дверь и, подхватив качающегося Марка на руки, донёс его до кухни и плотно закрыл за собой дверь, дабы их голоса не разбудили родителей художника, что мирно спали в соседней комнате, даже не подозревая, что происходило за стенкой.       – Вот так... – Нат заботливо усадил уже проснувшегося Марка на стул и включил маленькую настольную лампу. Брюнет начал щуриться от резкой смены освещения и, увидев лицо Натаниэля перед собой, зарделся и стыдливо опустил глаза.       – Тебе хотя бы стыдно. Это хорошо. – Пальцы художника осторожно коснулись подбородка юноши и повернули голову. Взору открылась небольшая царапина, что уже давно перестала кровоточить и покрылась красной корочкой. – Сиди смирно, сейчас обработаю порез.       Натаниэль смочил полотенце тёплой водой, кое-как стянул с Марка толстовку, оставив того в одной футболке, и стал протирать лицо и руки юноши, убирая с них пыль, травяной сок и частички земли.       – Вот объясни мне, как ты оказался в парке на дереве?       – Мне выпал такой фант, – немного заплетающимся языком тихо пояснил брюнет, позволяя парню протирать свои ладони влажным полотенцем.       – Не знал, что ты любитель найти приключения на нетрезвую голову.       Марк насупился и ничего не ответил, обиженно надув щёки.       – Ещё скажи, что это я виноват, – хмыкнул красноволосый, коснувшись кончиком полотенца губ юноши.       «Он... так близко. И он такой тёплый... и добрый». – Марк слегка расфокусированным взглядом посмотрел на своего спасителя и обиженно произнёс:       – Дурак.       – И это благодарность за спасение, – несмотря на ситуацию, художник улыбался, наблюдая за тем, как порозовели щёки парня.       – А может меня... не требвлось спасать! Может, я не хотел этого! А ты-ы...       – Ох, ещё как требовалось. Поблагодаришь утром.       Закончив наводить чистоту, Нат достал из кухонного шкафчика аптечку и осторожно обработал ранку перекисью водорода. Марк хныкал, ибо жидкость, обеззараживая, очень щипалась, но парень смог довести дело до конца и по окончанию прикрепил маленький зелёный лейкопластырь с изображением пингвинчика.       – Теперь как новенький, – улыбнулся он и, мгновенно склонившись над юношей, коснулся губами его щеки чуть ниже пореза, запечатлев на коже нежный, но быстрый поцелуй.       Марк замер в оцепенении, ощутив, как сердце мгновенно ускорило бег, а к лицу прилила кровь. Произошедшее за весь этот вечер казалось сном, просто бредовым сном, который всё никак не мог закончиться, и теперь подсознание выдавало очень странные образы. Оно будто издевалось над юношей, дразня и без того страдающее сердце.       Он поднял глаза на Ната, и взгляды их встретились – небесно-голубой против изумрудного, – и на кухне повисла хрустальная тишина, нарушаемая лишь пульсом, что грохотал в висках писателя подобно ударам молота о наковальню. Казалось, мир замер в ожидании вместе с ним, планета перестала вращаться, а Луна застыла на небосводе, словно пойманная с поличным. Натаниэль будто бы ждал чего-то: разрешения или же какого-то знака, и Марк, решив, что раз это сон, то ему нечего будет стыдиться на утро, тихо прошептал:       – Поцелуй меня.       Не отрывая от Марка своих небесно-голубых глаз, Натаниэль потянулся к маленькому настольному светильнику и щёлкнул выключателем. Комната погрузилась в полумрак, и только серебристый свет лился из незашторенного окна, мягко очерчивая силуэт художника.       Следующее, что помнил брюнет, это нежные губы, что безошибочно нашли его губы, даря чувственный головокружительный поцелуй, и руки, которые подняли его на ноги и притянули к тёплому крепкому телу, обнимая так, будто они вот-вот разлучатся.       Удивление, почти детский восторг, желание быть ближе насколько это было возможно и безграничная нежность смешались воедино, и это почти эйфорическое чувство мгновенно распространилось по телу Марка, наполняя собой каждую его клеточку. Как долго он мечтал об этом – наконец, прикоснуться к любимым губам, чувствовать их мягкость и бархатистость, позволять страстно целовать себя и не жалеть об этом.       Натаниэль мягко куснул возлюбленного за нижнюю губу, и приятная боль на мгновение отрезвила затуманенный алкоголем разум Марка.       «Это... не сон?»       В мгновение ока парень подхватил худощавого юношу и усадил на стол, после чего раздвинул его ноги и, схватив их под коленями, рывком притянул Марка к себе, заставив того прижаться к нему всем телом. Одна ладонь голубоглазого, скользнув по бедру вверх, остановилась на талии, в то время как вторая легла на щёку брюнета, мягко поглаживая кожу, направляя, заставляя трепетать в руках художника и раскрываться ему.       Марк же, до конца не веря своему счастью и в реальность всего происходящего, обнял возлюбленного за шею, не желая больше отпускать того куда-либо. Он охотно и с не меньшей пылкостью ответил на поцелуй, хотя совершенно не умел целоваться и никогда не делал этого прежде, но, видимо, вино знало своё нехитрое дело. Брюнет впустил пятерню в волосы Ната, пальцами перебирая шелковистые пряди, а другой ладонью нежно поглаживал его по спине, ощущая крепкие мышцы под тонкой тканью футболки.       Юноша тысячу раз представлял, как всё произойдет, столько раз записывал это в своих блокнотах, и даже представить не мог, что они будут целоваться на кухне Натаниэля под покровом ночи, когда за стеной мирно спали его родители, ни о чём не подозревая. Но риск быть застуканными лишь распалял влюблённых, заставляя отдаваться моменту полностью, без остатка. И плевать, если шум привлечёт нежеланных свидетелей. Сейчас для влюблённых не существовало никого и ничего, кроме их самих.       – Я люблю тебя... – тихо выдохнул Марк в губы парня между поцелуями.       – Вот ты и сказал это вслух. Наконец-то, – усмехнулся Натаниэль, запечатлев на губах юноши ещё один долгий, нежный поцелуй.

***

      Марк, поморщившись от слишком яркого солнечного света, перевернулся на спину и окунул лицо в ладони, яростно потирая веки, которые никак не хотели открываться. Несмотря на вчерашний вечер и количество выпитого вина, чувствовал он себя лучше, чем заслуживал, однако смутно помнил его завершение.       Всё-таки разлепив глаза, юноша повернул голову влево, и взгляд его зацепил мольберт, на котором располагался холст с почти законченной картиной.       «Картина меня... в моей комнате... как красив... так, СТОП».       Мгновенно разогнав остатки сна, брюнет резко сел в кровати и стал лихорадочно осматриваться по сторонам. Диван в углу, мольберт, молочный тюль...       Осознание происходящего свалилось на Марка огромной лавиной вместе с воспоминаниями о завершении вчерашнего вечера. Дерево, парк, Натаниэль, кухня, аптечка... Щеки парня тут же стали пунцовыми.       Поцелуй.       После Натаниэль разул его, стащил джинсы и уложил спать. Одежда Марка – заботливо отправленная кем-то ещё ночью в стиральную машинку – сохла на стуле рядом с окном. Самого хозяина спальни нигде не было видно, но, судя по ещё одной подушке и смятому одеялу, рядом с Марком явно кто-то спал всю ночь.       «Мать моя Табити, убейте меня кто-нибудь».       И тут как по команде режиссёра в комнату вошёл Натаниэль с подносом в руках. Марк надвинул одеяло на лицо до самой макушки в желании слиться с интерьером и стать невидимкой, но как бы он не молил об этом всех богов, скрыться не удалось.       – Доброе утро, незадачливый покоритель ясеней, – кровать немного прогнулась под тяжестью тела, и Нат, схватившись за одеяло, которым прикрывался писатель, медленно потянул материю на себя. Марк не стал сопротивляться и лишь стыдливо опустил глаза, прикрыв щёки ладонями. – Как себя чувствуешь?       – Лучше, чем заслуживаю... – тихо пробормотал юноша, не зная, куда деть глаза.       Художник придвинул поднос с завтраком ближе, и желудок брюнета неприятно обожгло. Только сейчас он понял, что был чертовски голоден.       – Налетай.       – С-спасибо... – Марк, всё ещё мучимый смущением, взял с тарелочки свежий тост с сыром и осторожно надкусил. Спрашивать о вчерашнем было ужасно стыдно, но он с замирающим сердцем всё же рискнул: – А ч-что... вчера было?       – Хм, дай-ка припомнить... – с напускной задумчивостью пробормотал парень, побарабанив пальцами по губам. – Ты напился, залез на дерево и начал орать, как умалишённый. Я гулял по городу, размышляя, и как раз шёл по парку, где и застал тебя на одной из веток. Ты начал обвинять меня во всех смертных грехах, свалился с дерева и расцарапал щёку, вследствие чего мне пришлось везти тебя сюда.       – А после?.. – чуть помедлив, с опаской поинтересовался юноша, сомневаясь, что хотел получить ответ на поставленный вопрос. Мало ли, что он не помнил из вчерашнего вечера. Всего вышеперечисленного хватило, чтобы уже сорваться с места и просто выскочить в окно.       Натаниэль хищно улыбнулся, после чего подался вперёд и запечатлел на губах возлюбленного нежный поцелуй. Мрак раздирали противоречивые чувства – стыд из-за вчерашних приключений, неподдельное удивление и безграничное счастье. Он робко разомкнул губы, пытаясь неловко подражать Натаниэлю, и когда тот отстранился, парень смущённо опустил глаза, рассматривая кусочек тоста в своих пальцах.       – Ты прекрасен в своём смущении, – прошептал художник, мягко погладив возлюбленного по щеке. – Хотя ночью это не мешало тебе лезть ко мне целоваться.       – О боже... – лишь выдохнул Марк, желая быть убитым на месте. – П-прости, из-за меня у тебя столько проблем...       «Святые угодники! Я приставал к нему ночью?! О боги, что он вообще мог обо мне подумать?? Я же совершенно не такой!»       – Не извиняйся, нет никаких проблем. Правда, утром пришлось объяснять родителям, чьи вещи это сохнут и кто спит в моей кровати.       Писатель был готов застрелиться прямо здесь и сейчас, во всех красках представляя, что вчера было и чем это всё могло кончиться. И ещё этот разговор с родителями...       – Лучше убей сразу... – прошептал Марк, прикрыв щёки свободной ладонью.       Но Натаниэль лишь посмеялся.       – Поверь, это совсем необязательно.