Ничего хорошего на том краю далекой Галактики

Здесь не было никаких звуков, кроме шума прибоя и свиста ветра в ржавеющих остовах павильонов. Огромное, навсегда застывшее колесо обозрения упиралось в низкое, красное, первобытное небо. Песок медленно заносил его основание, серый и грязный. Вода, накатывающая на берег — снова и снова в гипнотическом ритме — тоже была грязной, она оставляла после себя на песке мерзкие хлопья пены и мусор: окурки, щепу, клочки бумаги и пластиковые бутылки. Все это место было пропитано духом запустения и одиночества. Всего десять лет назад это был парк развлечений «Альгамбра», уже не тот, что прежде, но ещё живой — или притворяющийся живым. Когда-то давно он притягивал к себе всю местную молодежь, а в уик-энд аттракционы были забиты до отказа, и к ним выстраивались длинные очереди. Здесь Бен впервые поцеловался. Теперь же он брел по песку, медленно продвигаясь по полузасыпанной дощатой набережной, вслушиваясь в тишину. Парк более не был парком — это был его обглоданный скелет, где в уцелевших павильонах ютились бездомные, а укромные углы были превращены в общественные туалеты. Не самое лучшее место для прогулок. Проржавевшие кости парка гудели, пели на ветру, и внутри Бена что-то откликалось этому звуку, как камертон. Найдя уцелевшую скамейку, исписанную скабрезными надписями и граффити, он опустился на неё, в ожидании. Она все-таки пришла, уже тогда, когда Бен почти потерял надежду на это. Не то, чтобы он сильно расстраивался — он знал, что Рей никогда не последует за ним. Но она все же пришла. Может быть… Её силуэт показался на гребне песчаной дюны, слабо различимый в подступающих сумерках. Цвет неба медленно загустевал и темнел, ветер усиливался, и Бен застегнул куртку. Он не отрывал от Рей взгляда, и, когда она приблизилась, улыбнулся ей. — Неподходящее место для одинокой девушки, — заметил Бен. — А я и не одна, — откликнулась Рей. Она опустилась на скамейку рядом с ним, натягивая рукава старенькой джинсовки на кулаки. Бен разглядывал Рей, не скрывая этого: её профиль, её волосы, заплетенные в три растрепавшихся пучка, упрямо сжатые губы. — Итак, — сказала Рей. — Итак что? — спросил Бен, подначивая её. — Ты все-таки хочешь сделать это, — обвиняюще заметила Рей. Бен хмыкнул. Он мог бы возразить, что он уже делал это — они делали это — что он никогда не переставал, но он промолчал. Хотя стоило бы сказать Рей все, что он думает. Она так привязалась к своей простой унылой жизни, так боялась потерять все немногое — может быть его слова встряхнули бы её хоть немного. — А ты? — спросил Бен. Рей помотала головой с таким ожесточением, будто пыталась стряхнуть что-то. На её лице застыло упрямое выражение. — Брось, — Бен откинулся на спинку скамьи. — Что ты теряешь? Хреновую работу, где тебе не платят? Конуру, которую зовешь домом? Босса, который никак не решит, хочет он уволить тебя или трахнуть? — В отличие от тебя у меня есть чем дорожить, — тихо возразила Рей. — Да, да, твои драгоценные друзья, — закончил Бен. Он повернулся к Рей, пристально глядя на неё. — И все-таки ты пришла. Может быть, ты убеждаешь себя в обратном, но ты так же как и я хочешь соскользнуть. Увидеть, что там. Остаться… — Я не хочу ничего видеть! — отрезала Рей. — Я пришла, чтобы отговорить тебя! — Поздно, — Бен покачал головой. — Если ты начинаешь, это уже тебя не отпустит. Ты тоже там окажешься, Рей, только я иду туда по своей воле, а ты просто соскользнешь в один прекрасный день, когда будешь тащиться с работы до дома, мысленно считая, сколько у тебя останется денег после уплаты всей суммы за квартиру. — Ты никогда не думал, что все может оказаться не тем, чем кажется? — спросила Рей. Её голос прерывался от волнения. — Ты не думал, что там… просто приманка. Красивая картинка, скрывающая что-то ужасное? — Что-то более ужасное, чем твоя жизнь? Или моя? Чем эта невыносимая скука? Бен надеялся обернуть эту фразу в шутку, но у него не получилось. Рей обиделась, серьезно обиделась, но она все еще была полна решимости отговорить его. — Намного, — коротко ответила она. Как будто он уже не задумывался об этом. Как будто ему не приходило в голову, что под поверхностью прекрасного моря Изабеллы могут таиться страшные чудовища, живущие в бездонных впадинах. Проблема была в том, что Бен не видел ничего плохого в том, чтобы к ним присоединиться. Он поднялся со скамейки и взглянул на Рей сверху вниз. Уже почти стемнело, и он с трудом мог различить черты её лица. — Идем со мной, — Бен протянул ей руку, но Рей осталась сидеть, сжимая в кулаках рукава. — Пожалуйста. Она не пошевелилась. — Пусть так, — Бен опустил руку, почувствовав себя очень глупо. — Раз ты хочешь… Он повернулся к Рей спиной, глядя туда, где небеса ещё слабо багровели последними отблесками заката. — Останься, Бен. Она говорила так тихо, что её слова, оставшись не услышанными, тут же были подхвачены ветром и унесены прочь — возможно, чтобы достигнуть нужных ушей, но уже совсем в другое время и в другом месте. — Я ухожу, — добавил Бен, как будто это не было очевидно. Он не надеялся, что Рей вскочит и воскликнет «Я иду с тобой!». Но ему бы очень этого хотелось. Рей наблюдала, как он медленно идет прочь по занесенной песком дорожке, как его силуэт истаивает, сливаясь с подступающей темнотой. Наконец он исчез — и Рей точно знала, что его больше нет. Здесь его больше не было. Рей рвано вздохнула: всхлип попытался вырваться из её груди, но она сдержалась, словно Бен все еще мог увидеть её или услышать. А потом обратила внимание, что на скамейке осталось кое-что: захватанная руками бутылка темного стекла, крепко заткнутая пробкой. Обжигающее горло пойло, по вкусу похожее на травяной ликер, и, раз Бен оставил его здесь, значит больше ему были не нужны никакие дополнительные средства — он мог ускользать сам. Оставил его ей? — Как будто я собираюсь пить непонятно что, — пробормотала Рей. Она поднялась со скамейки, ежась, и побрела прочь — пусть содержимое бутылки вылакает какой-нибудь бродяга — а потом рванула бегом, словно кто-то собирался её догнать и всунуть проклятую бутылку ей в руки. * С момента исчезновения Бена прошли месяцы. Поисков не вели, потому что его никто не искал, лишь немногие общие знакомые сплетничали о том, куда он мог податься. Но несмотря на обычные заботы и неумолимое время, у Рей не шли из головы его слова: что, как бы ей ни хотелось думать, что все под контролем, в один прекрасный день она соскользнет туда, откуда возврата не будет. «И ты будешь рада этому», — заметил голос Бена в её голове. Рей зажмурилась, заставляя себя сконцентрироваться на работе. Она иногда воображала свои разговоры с ним, а иногда её воображение отвечало ей его голосом без её ведома. Но это было лишь воображение. Рей выбрала реальную жизнь, решила твердо встать на ноги и смотреть только вперёд. У неё были друзья, у неё была работа (не самая лучшая, но Рей уже присмотрела другую), и пусть она скучала по Бену — в чем бы никогда ему не призналась — ей было страшно. Страшно думать о том, что она могла бы увидеть. Страшно думать, что оно могло бы увлечь её. Страшно думать, что сейчас она могла бы быть с ним. «Почему ты думаешь, что эта жизнь — реальная?» Но дела шли на лад. Ночные и вечерние тени оставались тенями. В стенах не возникали двери — там, где их быть было не должно, а все незнакомцы были до боли обычны. Рей не обращала внимания на приметы, и постепенно они стали тем, чем были изначально — просто совпадениями. Все тайны мира можно было объяснить после просмотра передач на Нэйшнл Джиогрэфик. Это была хорошая жизнь. Но иногда… Но иногда, когда закатное небо становилось тревожно-алым — первобытным — Рей обеспокоенно посматривала на него и старалась поскорее зашторить окна и включить свет, или ускоряла шаг, чтобы побыстрее нырнуть в подземку. Когда ветер затихал, и все замирало, как перед грозой, Рей включала музыку в наушниках погромче и старалась не смотреть по сторонам, словно она в принципе была лишена бокового зрения. Когда ей наметало листьев на подоконники, она сметала их в мусор, не присматриваясь, говорила себе, что это должно быть с дуба прилетели такие затейливо-резные, удивительно яркие листочки. И она никогда, никогда больше не притрагивалась к алкоголю — вообще ни к чему, что могло помутить ее мысли. Она поставила себе цель и установила правила, и они действовали. Одним холодным декабрьским днем Рей забежала в кафе по пути с работы, чтобы согреться. Она была одета не по погоде в тонкое пальто, и теперь отчаянно мерзла. Все, что ей было нужно — маленький стаканчик кофе, чтобы согреть руки и нутро, прежде чем она доберется до станции метро. Отстояв короткую очередь, Рей, не глядя на доску, где мелом был выведен прайс, скороговоркой выпалила: — Простой кофе, без всего. — Может, сахара? — предложил парень за стойкой. Он бросил на Рей взгляд поверх монитора кассы и усмехнулся. — За него денег не берем. — Нет, спасибо, мне просто кофе, главное, чтобы был горячий, — ответила Рей. Пока готовился кофе, она отогревалась, поглядывая по сторонам: никогда сюда не заходила. Должно быть, кафе открылось совсем недавно - или она просто не замечала его, когда проходила мимо. Такое вполне могло быть. Наконец парень протянул ей стаканчик, пожелав приятного вечера и добавил: — И бонус от заведения. Чтобы было проще согреться. Рей кивнула ему, наскоро пробормотав слова благодарности, подхватила стаканчик и выскользнула в декабрьский холод. Стакан грел ей руки, и уже у самого входа в метро, когда он порядком остыл, Рей остановилась, чтобы отпить немного. И тут же закашляла, едва сделала глоток. Бонусом от заведения был какой-то ликер, едва сладкий, но обжигающий горло, и определённо крепкий. Откашлявшись, Рей с сожалением отправила кофе в мусорку. У неё слегка закружилась голова с непривычки, и Рей поспешила зайти в метро. «Это просто кофе с ликером, а не колдовское зелье» — убеждала себя Рей, пока спускалась вниз, на платформу. Нет никаких других миров, Бен пропал куда-то, куда сам захотел отправиться, уехал, а ей наплел с три короба. А сейчас она едет домой, и это главное. На платформе было сумрачно: часть ламп не горела. Рей прошла вглубь, протискиваясь мимо других пассажиров, и глядя только под ноги: ее слегка вело. Она подняла взгляд лишь один раз, когда кто-то задел ее плечом, и, сделав несколько шагов, резко обернулась. Нет, разумеется ей показалось. Бена точно не могло здесь быть. Тем более в таком виде. Рей просто померещилось, что на платформе стоял он в странном долгополом плаще, замотанный каким-то потрепанным платком вместо капюшона в компании кого-то, кого Рей не успела рассмотреть, да и, сказать по чести, не горела желанием это делать — их было несколько и они были… странные. Головокружение вернулось. Лица искажались, и уже казалось, что они не совсем человеческие. Поэтому, когда подъехал ярко освещенный вагон, Рей зашла в него, чувствуя облегчение. Вагон был обычным. Ободранные объявления, монитор с рекламой, запах пота, духов и сигарет — все как всегда. И головокружение тут же прошло, как по волшебству. Ей просто показалось. Когда вагон тронулся, Рей не удержалась и обернулась, чтобы посмотреть на платформу, но толком ничего не успела рассмотреть. * Она жила на конечной. В середине пути место прямо перед ней освободилось, Рей рухнула на него и задремала почти сразу же. Дремота была тяжелой, Рей едва разлепила глаза, когда услышала сквозь сон, что объявили ее остановку. Во сне она тоже ехала в метро, вот только это было не совсем метро. Не совсем такое, но оно точно перевозило людей, и не только людей. Сон даже можно было бы счесть интересным, если бы не отступавшее беспокойство и подспудное огорчение. И Рей почти уверена была, что видела во сне Бена. Поэтому она проснулась расстроенной. Спеша домой по улицам, под первым, редким снегом, сыплющимся с тускло-серого неба, она не могла отогнать от себя мысли о нем. «Может быть, — думала Рей, поднимаясь по лестнице к своей квартире, — когда я лягу спать, мне приснится что-то хорошее… (не он, потому что от снов с Беном одни огорчения) …Приснится что-то… нормальное». Откуда ты знаешь, что это — не сон? Рей задрожала. — Мне приснится обычный сон, — сообщила она крохотной прихожей, а потом прошла в такую же крохотную гостиную, совмещенную с кухней. Там было холодно, потому что, экономя деньги, Рей выкручивала отопление на минимум. И все же Рей холода не чувствовала. — Или вообще ничего не приснится, — закончила Рей. Она потянулась к чайнику, чтобы включить его. — Я просто высплюсь. В этот момент свет мигнул — проводка тут была ни к черту. Несколько секунд Рей окружала темнота, и на протяжении этих пугающих секунд Рей была твердо уверена, что она уже не дома. Что вокруг нее — огромное, гулкое, пустое помещение, наполненное шорохом длинных алых занавесей (Рей почему-то была уверена, что они алые). Но свет включился, и Рей поспешила выключить свет в прихожей, чтобы не нагружать проводку. Все было в порядке: вместо огромного зала ее маленькая квартира, вместо занавесей — отстающие обои. Она не хотела думать о другом мире — о мирах, коих бесконечное неисчислимое множество, и все были открыты для неё. И там ты могла бы стать кем-то. Нет. Рей закрыла глаза, сосчитала до десяти и открыла их. Комната не изменилась. Все тем же жёлтым светом заливал её икеевский торшер, так же светил в окно фонарь, так же гудело неподалёку скоростное шоссе. Комната была… Обычной. Привычной. Реальной. Постепенно её отпустило. Рей включила чайник, заглянула в холодильник и вспомнила, что так и не купила молоко. Было уже поздно, но магазин на углу должен был быть еще открыт, и накинув пальто и сунув в карман кошелек, Рей выскользнула из своих крошечных апартаментов. Её ботинки глухо простучали по ступеням и наконец Рей вынырнула в морозный вечерний воздух. Она ещё раз огляделась, отмечая потрясающую обыденность, обычность, а потом поспешила в магазин, пока он ещё не закрылся. Тучи разошлись, снег прекратился. Фонари светили ярко, и небо на их фоне казалось непроглядно-черным, но подняв взгляд, Рей увидела тонкие, нарождающиеся полумесяцы лун, нависающих над городом, и похожую на расплывшееся акварельное пятно ало-бирюзовую туманность над ними. Какая-то мысль крутилась у неё в голове, но Рей не придала ей значения, и двинулась вперёд, глядя лишь прямо и игнорируя странные тени, явно нечеловеческих форм, что скользили вдоль домов и в переулках.